Охотники и жертвы

На то, чтобы выбраться из больницы, у меня уходит чуть больше недели. За это время я успеваю привыкнуть не только к отвратной еде, но и к постоянной охране. В одиночестве мне удается остаться разве что в душевой, хотя с нечеловеческим слухом моих сторожей, можно вычеркнуть и это. Дерек дежурил девять раз — от скуки я считала всех, не только его — Скотт четыре, Малия с Кирой по шесть, Лиам — дважды. Лидия заглядывала на полтора часа, как по расписанию, каждый день: делала уроки и уходила. Крис не пришел ни разу. Мне было не столько обидно, сколько беспокойно. Я прокручивала в голове все наши разговоры так тщательно, словно надеялась услышать все, что слышал он. Видел ли в моих словах скрытую угрозу, тянулся ли незаметно к оружию, едва я делала резкое движение, как оценивал физическую подготовку и думал ли, что я притворяюсь. Верил ли, что я… Конечно, не верил. Он же так и сказал. Все это время я проходила проверку, которую, несомненно, завалила, по крайней мере, в его глазах. И что будет теперь? Я не надеялась на то, что услышу хотя бы слово извинения: ведь он даже не приходил. От ребят я знала, что он ненадолго уезжал из города, но подробности были неизвестны. Я заключила, что его дела все еще связаны с семьей Калавера, а, значит, и со шкатулкой, исследованием которой занимался Дитон. От Стаи же я услышала, что успехов пока нет: открыть ее без последствий не видится возможным, а расшифровка внешнего узора ничего не дала. Когда Скотт мельком обмолвился, что Дитон ждет, пока я смогу присоединиться, я стала прилагать больше усилий для своего выздоровления. За девять дней моего пребывания в отделении терапии, ни берсерк, ни кто другой даже не поскребся в дверь моей палаты — полагаю, этому поспособствовала новая медведоподобная медсестра, которая с недовольством допускала ко мне любых посетителей. Как бы то ни было, я собиралась покинуть стены больницы быстро и, по возможности, безболезненно.  — Ваши документы, мисс, — девушка на ресепшн протягивает мне папку. — Список лекарств и предписание врача, — положив сверху исписанный от руки лист, она улыбается немного настойчиво, как будто я сейчас откажусь.  — Конечно, — киваю я. — Спасибо. Из больницы я практически выбегаю, ни разу не оглянувшись или задумавшись о забытых вещах. Меня выписали с большой неохотой: думаю потому, что никто так и не одолжил мне сто долларов в карман лечащему врачу. Я бы с удовольствием решила это дело полюбовно и на пару дней раньше, но и девять суток лучше, чем положенные мне две недели. Машину Дерека я замечаю сразу, но за той скоростью, что набрала, сбегая с крыльца, едва не пролетаю мимо. Он, кажется, не замечает или просто делает вид, но я только рада: не очень хочется показаться странной девушкой. Ну, то есть… еще больше. Я вопросительно смотрю на него потому что он не спешит заводить мотор и трогаться с места, но так и не могу решить, почему. Уверена, он только и искал способа оставить меня в больнице подольше. Конечно, так ему проще приглядывать за мной — если так можно сказать про открытую непреклонную охрану — а в стационаре я хотя бы ограничена палатой и процедурной. Ох, Господи, как я рада, что, наконец-то, вышла! Ну, или я натворила что-то еще.  — Куда? — только уточняет он, и я мысленно перевожу дух, хотя в следующую секунду начинаю хмуриться. Понятно, почему Дерек не спешит: просто не знает, куда ехать. И проблема в том, что я тоже не знаю. Я не хочу, не могу вернуться в дом Арджента, я не смогу даже приблизиться к его хозяину, как бы горько мне ни было от того, что Крис так и не навестил меня. Я вовсе не хотела слезных извинений или какой-то попытки загладить вину — нет! Мне просто… хочется думать, что он хотя бы считает себя неправым. Что он хотя бы сам видит, как поступил со мной.  — Я могу отвезти тебя в лофт, к себе, — не дождавшись моего ответа, предлагает Дерек. Я бросаю на него быстрый и, надеюсь, незаметный взгляд, но уловить эмоции, с которыми он произнес это, не могу.  — А мы уже вернулись к этому разговору? — этот невинный голосок явно не может принадлежать мне. Вот теперь мне удается в полной мере насладиться его реакцией. Снисходительность я уже прочувствовала, а вот насмешки можно было чуть меньше.  — Ну, раз нет, тогда меня, пожалуйста, на Шестую улицу, девятнадцать, — невозмутимо продолжаю я.  — Оставшись там жить, ты просто сводишь к нулю всю защиту, которую мы обеспечили тебе, пока ты пребывала в и без того более безопасной больнице, — с нажимом произносит Дерек.  — Никто так и не пришел за мной, — напоминаю я. — К тому же, я больше не прикована к постели, а это все-таки дом моей семьи.  — И что, будешь разыгрывать сценки из фильма «Один дома»?  — Эй, тому парню было всего десять, и он справился, — я пытаюсь немного разрядить явно вынужденный разговор. — Мне стоит хотя бы попробовать.  — В лофт, — непреклонно говорит Дерек, заводя мотор. Я едва удерживаюсь от того, чтобы не передразнить этот ужасно повелительный тон.  — Тогда к Дитону, — пожимаю плечами я. — Нужно разобраться, наконец, с моим наследством. Если ты, конечно, хочешь когда-нибудь вернуться к тому разговору… Я пристегиваю ремень безопасности и всю оставшуюся дорогу намеренно безразличным взглядом изучаю вид за окном. Куда мы едем, я не знаю.  — У меня, наконец, появились хорошие новости, — едва завидев нас, объявляет Алан Дитон, и я не удерживаюсь от предположения:  — Мы все сваливаем из этого города?  — Это как раз плохая новость, — усмехнувшись, продолжает он. — Но об этом позже. Я взял пробу дерева, из которого вырезана шкатулка, и, наверное, стоило проверить этот вариант самым первым, но…  — Я всегда думала, что это орех, — пожимаю плечами я.  — Дело даже не в сорте, — Дитон не сводит с меня глаз, словно меня сейчас должно осенить. — Это неметон.  — Понятия не имею, что это. Взгляд Алана становится немного подозрительным, но потом он разворачивается к своему столу, берет одну из книг и протягивает мне. Я опускаю глаза на открытый разворот и быстро просматриваю изображение.  — Ну, хорошо, это тоже дерево. И, наверняка, не простое, но что это нам дает? — не понимаю я.  — Неметон — вроде маяка для всех сверхъестественных существ, — Дерек выходит из-за моей спины, и я оборачиваюсь на его голос. — Нас манит сюда это дерево. Когда-то оно служило для друидских обрядов…  — Подожди-подожди, — перебиваю я. — То есть неметон где-то в Бэкон-Хиллз? Поэтому в городе так много существ? Дерек и Дитон переглядываются и кивают. Картинка в моей голове собирается, подобно паззлу, но деталей все еще не хватает.  — Значит, шкатулка была создана здесь? Кем-то… кем-то из моих предков? Но у нас в роду никогда не было друидов. Они же эмиссары стай! — я вытаскиваю из памяти те обрывки, что еще сохранились после осознанной подготовки к делу охотников.  — В рукописи, которую нашел в Мексике Кри… — меня передергивает, и Дерек поправляется: — клан Калавера, сказано, что Венаторы создали оружие вместе с неким друидом.  — И это оружие у нас, Грей, — мягко добавляет Дитон. — Оно было создано здесь, твоей семьей и… Я резко выдыхаю, прекрасно видя, что они делают: как маленькой девочке объясняют, что дважды два — четыре, боясь при этом, что она выхватит дробовик, скандируя «Пять!».  — Я знаю, я поняла, хватит, — тараторю я, а потом скрещиваю руки на груди, отводя взгляд в сторону. — Но у меня нет ни дневников, ни инструкций, и я в таком же положении, что и вы… Кроме того, что меня музыка на части не рвет. Кто-то из них точно едва сдержался от того, чтобы закатить глаза. Привет, я Грей, думала, вы уже привыкли.  — Так что нам дает неметон? — продолжаю я, подходя к столу, на котором Алан, судя по всему, разложил все имеющиеся зацепки. — Это он и есть? — я указываю на фотографии громадного пня.  — То, что от него осталось, — уточняет Дитон: мы окружили стол со всех сторон, но, кажется, только я вижу все это впервые. — По представлениям друидов, это дерево было священным, и причинение ему вреда повлекло бы за собой многочисленные несчастья, вплоть до вымирания всех видов в округе.  — Знакомая история, — вздыхаю я. Мужчины вопросительно смотрят на меня. — Ну, то есть, мы же знаем, что шкатулка сделана из неметона, а, значит, тот, кто ее вырезал… Дитон хмурится.  — Нарушил правило и навредил неметону…  — Так что неудивительно, что из-за шкатулки все виды чувствуют себя… неуютно, — заканчиваю я. — Кроме людей.  — Ну, ведь целью создателя были не люди, — напоминает Дерек. Я бросаю на него беглый взгляд, но, кажется, камней в мой огород в его реплике не было.  — Значит, там, где я жила раньше, просто не было сверхъестественных существ? — предполагаю я.  — Сомневаюсь, — качает головой Дитон. — Ты удивишься, сколько их на самом деле.  — О, не удивлюсь, — я отмахиваюсь, и получается почти беззаботно. Быстро же я смирилась. Хотя, скорее, просто привыкла.  — И как давно эта шкатулка в твоей семье? Я имею в виду твоего отца, когда он получил ее?  — Я была совсем маленькой, — с трудом пытаюсь вспомнить я. — Может, лет восемнадцать назад или раньше. Наверное, мне было пять.  — И она всегда была у тебя? Родители никогда не забирали ее с собой? — продолжает расспрашивать Дитон.  — Нет, — отрезаю я. — Они уходили на охоту без нее. Она ничего не делала, кроме проигрывания…  — Дело в неметоне, — Дерек переводит взгляд с фотографий на Алана. Потом выкладывает в центр карточку, с каким-то пятном, оттеняющим древесину. — Жертвоприношения активировали его. Сначала когда… когда погибла девушка. Потом жертвы дарака. Позже появился ногицунэ — все они оживили неметон.  — Ты думаешь, силы спали в шкатулке до тех пор, пока неметон не напитался кровью?  — Неметон питается кровью? — а, нет, меня еще можно чем-то шокировать: значит, с головой порядок. — Разве друиды не живут в гармонии с природой? Жертвы — это как-то не вписывается…  — До того, как дерево было срублено, друиды считали его центром мира и жизни, — поясняет Дитон. — Но теперь, когда дереву был нанесен вред, его сущность в корне изменилась. Никто не может сказать, как именно, но к нему все чаще притягивает темных друидов, нежели обыкновенных.  — Значит, вы хотите сказать, что кровь активировала неметон, и шкатулка снова начала работать? Именно в тот день, когда я приехала? — я не могу убрать скептицизм из голоса, но на совпадение это действительно не похоже.  — Возможно, — соглашается Дитон. — Но гораздо вероятнее, что все это время шкатулка была слишком далеко от источника сил — неметона. Так что ты активировала ее, привезя в город… и включив. Я открываю рот и закрываю его. Вот теперь туше. Парировать мне нечем.  — Мм… Простите? — я поджимаю губы. — Я больше так не буду? — Дерек закатывает глаза. — Нет, ну, правда! Я действительно понятия не имела, что… Да откуда мне было знать?..  — Грей, успокойся, никто тебя уже не обвиняет, — говорит Алан мягким голосом, но скрыть слово «уже» ему не удается. — Сейчас важно понять, как это остановить.  — Больше не открывать шкатулку? — предполагает Дерек.  — Мы не понимаем, что именно она делает с существами. Ограничивается ли вред потерей контроля или есть что-то еще, скрытое. Единственное, что мы можем сделать — провести эксперимент, но и это средство нам недоступно! — Дитон отодвигает собственные записи и начинает прохаживаться по комнате. — Не стоит применять оружие вблизи…  — Так, значит, нам все-таки нужно уехать! — настаиваю я. — Это все-таки выход! Абсолютно безлюдная местность, где можно открыть шкатулку или… Я задерживаю дыхание, боясь спугнуть мысль.  — Или что? — подсказывает Дитон.  — Или мы откроем ее, не открывая, — медленно, все еще прощупывая слабые места этой идеи, произношу я.  — Что ты имеешь…  — Мы должны открыть ее со дна. Эта музыкальная шкатулка — антипод граммофона. И спицу нужно не ставить на пластинку, а убирать: механизм активируется, когда спица на крышке перестает удерживать главную шестеренку. Но если уберем не крышку, а дно…  — Механизм не начнет двигаться, — все еще недоверчиво заканчивает Дитон.  — Но мы сможем его рассмотреть!  — И каков шанс, что вы ошибаетесь, и дело вовсе не в механизме? — отрезвляет нас Дерек. — Если вы вскроете дно, а шкатулка все равно сработает? Мы с Дитоном переглядываемся, и я первая подаю голос:  — Процентов двадцать.  — Один к пяти, что полгорода обезумеют.  — Ну, если говорить это таким тоном… — задиристо начинаю я. — Ладно, ты прав, но разве у нас еще есть варианты? Мы могли бы уехать в безлюдное место, и сделать все это там, но…  — Но мы не можем взять с собой всю мою лабораторию, — качает головой Дитон.  — И не можем отпустить вас без охраны, равно как и оставить без охраны от берсерка жителей города, — добавляет Дерек. Я предоставляю им возможность признать мою правоту самим, и не то что бы это дается мне легко.  — Мы можем начать прямо сейчас? — предлагаю я. — Шкатулка же у вас? — добавляю я, немного напрягшись: почему-то я предвижу худший вариант.  — Сейчас достану, — кивает Дитон, выходя из комнаты, и я бесшумно выдыхаю. Она не у Криса, слава Богу.  — Я лучше пойду, — Дерек приближается и пристально вглядывается в мое лицо. Я задерживаю дыхание. — Я позвоню через пару часов, но, если закончите раньше, — сообщи мне, и я заберу тебя.  — В Дом Венаторов, — кашлянув, добавляю я. Он пару раз кивает, прикрыв глаза, но я ни на секунду не верю в его согласие. Ну и ладно, черт с ним. В конце концов, это даже приятно. И не только это.  — Дерек уехал? — возвращается Алан, и я только киваю: мы оба делаем вид, что он не ждал в другой комнате, на всякий случай, несколько минут. — Отлично. Он все-таки может оказаться прав.  — Думаете, ничего не получится? — я хмурюсь.  — Думаю, получится, — уверенно кивает он. — Только не знаю, что. Дитон слабо улыбается, и я, поддавшись мимолетной мысли, озвучиваю ее:  — Я доставила много проблем, да? Он приклеивает края крышки липкой лентой и переворачивает дном вверх, пока я выжидающе кусаю губы. — Ты не первая, Грей, и, поверь, не самая страшная.  — Ну, нет предела совершенству! — мне становится немного спокойнее, и я облокачиваюсь на стол, внимательно наблюдая, как Дитон осторожно расшатывает дно, подснимая его ножом.  — Почему ты не захотела быть охотником? Вся твоя семья пошла по стопам предков. Я поднимаю глаза от шкатулки и встречаюсь с ним взглядом. Кажется, его интерес вполне мирный.  — Хотелось нормальной жизни. Подальше от сверхъестественной чепухи, — пожимаю плечами я. — А зачем с этим связались вы?  — Пошел по стопам семьи, — усмехается Дитон.  — И как, счастливы?  — Знаешь, на это можно смотреть по-разному. Мог ли я выбрать другой путь? Конечно. Рад ли я помогать тем, кто нуждается в моей помощи? И снова да.  — Увязнув в этом однажды, уже вряд ли сможешь выбраться, — соглашаюсь я. — У вас есть мотив. А у меня его не было.  — Иногда совсем не обязательно иметь мотив. Но если, имея определенную силу, пренебрегать ей… Рано или поздно почувствуешь вину.  — Нельзя брать на себя ответственность за каждого, кто пострадал только потому, что ты не помог, — убежденно отвечаю я. — Если хочешь сохранить рассудок, конечно.  — За каждого — нет, — невесело улыбается Дитон. — Но за тех, кто страдал на твоих глазах… Готова? Я открываю. Я киваю и склоняюсь к шкатулке, едва дыша. При любом подозрительном звуке я уже готова прихлопнуть дно на место, но вот Алан выбивает его из пазов, медленно тянет вверх и… откладывает в сторону. Ничего не происходит. Механизм не издает ни звука: все, как я думала — спица на крышке плотно держит его неподвижным. Мы переводим дух, переглянувшись, и я тут же тянусь к дощечке, что служила дном. Изнутри нет ни рисунков, ни надписей — только чуть шершавая древесина, непокрытая лаком. Я разочарованно опускаю ее обратно на стол и заглядываю во вскрытую шкатулку с другой стороны от Дитона.  — Ничего особенного?  — Что-то помимо смертоносного устройства? Я фыркаю.  — Ну, например, большая красная кнопка с надписью «отмена».  — Никаких надписей, — совершенно серьезно отвечает Дитон, разглядывая внутренности шкатулки через лупу. — Может, они скрыты?  — Может, — безрадостно соглашаюсь я. — Может, невидимые чернила?  — Что же, тогда секреты проявки надо спрашивать у создателя. Я сейчас попробую несколько растворов, но… — Алан отходит, зарываясь в тысячи скляночек на полках, а потом возвращается с тремя одинаковыми флаконами.  — А может, поджечь? — предлагаю я, наблюдая, как отрываются от дозатора крупные белесые капли и гаснут на деревянных стенках. Ничего не происходит.  — Поджечь дерево? — только и уточняет Дитон, когда я сама уже понимаю, что сморозила глупость.  — Может, это решение всех проблем, — негромко бормочу я. — Между прочим, криптекс Да Винчи тоже самоуничтожался, но перед этим выдавал тайну письма.  — Но мы так рисковать не будем.  — Да, я знаю, — бестолково повторяю я. — От меня здесь мало пользы.  — Гораздо больше, чем ты думаешь, — замечает Дитон.  — А вы всегда отвечаете так многозначительно? — не выдерживаю я, в очередной раз уловив недосказанность его слов. Мужчина смеется. Кажется, впервые при мне.  — Сейчас, когда ты вышла из больницы — тебе уже не нужна охрана, а, значит, Стае и всем нам будет намного проще, — объясняет он, и я автоматически киваю, но тут же мотаю головой.  — Не все с вами согласятся.  — Если ты про Дерека, то, пожалуй, сейчас тебе придется привыкнуть к гиперопеке, — осторожно подбирает слова Дитон.  — Я сама создала все эти проблемы… — невесело соглашаюсь я. — Естественно, за мной нужен присмотр.  — По крайней мере, мы знаем, что ты на нашей стороне. Поверь мне, рядом с ним было столько тех, кто оказывался врагом… Мне почему-то хочется уточнить, и я с минуту борюсь с собой, наблюдая, как мужчина просматривает с фонариком внутренние стенки шкатулки. Потом придушиваю зачатки тактичности и спрашиваю:  — Говоря «рядом с ним», вы имеете в виду… — как закончить фразу, я понятия не имею. Дитон на мгновение отвлекается от ящика, бросает на меня пристальный взгляд, а потом бесшумно вздыхает. Наверное, мне вообще не стоит обсуждать это с ним, но все лучше, чем заявляться с подобными вопросами к самому Дереку. На самом деле, ничего из этого не кажется мне хорошей идеей, но чаще всего я все равно пренебрегаю правильными решениями.  — Я имею в виду, что, если тебя это интересует, тебе стоит спросить у него самого.  — Ладно-ладно, — мне уже стыдно за свое любопытство, и сгладить ситуацию совсем нечем, поэтому я наугад перебираю флаконы и пробирки на столе, совершенно не понимая, что где, а потом перехожу на фотографии неметона и внешних частей шкатулки, которые видела уже тысячу раз. Тысячу раз, но никогда так близко и внимательно: едва всмотревшись в пустой набор символов, покрытых такой частой вязью, что едва можно различить, как что-то шевелится на краю сознания. Это как видеть слово, написанное неправильно — когда разум сам подменяет неверную букву, воспринимая все так, как должно быть.  — Вы ничего не добились, изучая внешний рисунок? — уточняю я, все еще вглядываясь в фотографию, чтобы поймать то мимолетное чувство «знания».  — Нет, — едва ли заинтересовавшись, как я, отвечает Дитон. — Если это и слова, то с ошибкой. И в предложение они не складываются.  — Это не ошибки, — медленно произношу я, не отрывая взгляд от символов. — Это анаграмма.  — Ты так думаешь? Я не смог подобрать ни одного слова, потому…  — Потому что вы подбирали на английском. Но это не английский. Это латынь.  — И ты можешь прочесть то, что там написано? — Дитон смотрит на меня уже в упор, но я не отвечаю. Не знаю, могу ли я. Но что-то определенно складывается. — Листок и ручку? Я киваю. Когда передо мной появляются письменные принадлежности, я беру их не глядя. Почти на ощупь расставляю буквы на бумаге и автоматически обвожу группы-слова. Это довольно простой способ шифровки, но нужно как минимум знать, с какого языка переводить. Сначала дело идет туго, но минут через тридцать я, кажется, вытаскиваю из памяти все возможные сочетания, которые только могут быть в латинском. Чем все это время занимается Дитон, я не знаю — слишком увлечена разгадкой.  — Обычно друиды используют кельтский язык, — слышу я и не сразу понимаю, что нужно ответить. Потом поднимаю голову, потому что чувствую на себе чужой взгляд.  — Да? Наверное. Но моя семья использует латынь. Это гораздо лучше для хранения тайн — вести все записи на языке, отличном от всеобщего. Венаторы очень давно покинули Европу, но я не встречала ни одной записи на кельтском.  — Ты изучала семейные записи? — спрашивает Дитон.  — Только самые старые, — вычеркиваю парочку совсем неподходящих слов. — Писала по ним курсовую в третьем семестре. «Исследование закономерностей развития латинского языка в диахроническом аспекте и влияние на него языка коренных народов Америки» Алан хмыкает.  — Хорошая память.  — На всякую чушь, если честно, — отмахиваюсь я, возвращаясь к шифру. — Я не знаю, почему выбрала эту специальность. Наверное, у меня просто было хорошо с языками. Но от моего выбора факультета никому никогда не было тепло или холодно.  — Древний язык, на котором разговаривали твои предки…  — И который сейчас настолько стар, что никому не нужен, — заканчиваю я. — Это даже не слишком прибыльная профессия — разве что идти преподавать, но… это как передавать никчемное знание, — я морщусь. — О, знаю. Наверное, я просто ткнула пальцем в первую попавшуюся строку, чтобы старшие отстали от меня. Вроде как «да, дед, я не стала охотником, потому что мое призвание в другом!». Я, кажется, начинаю много болтать, поэтому замолкаю и, бодро вычеркнув еще несколько комбинаций, останавливаюсь. Эй, да я знаю тебя! Проверить мою догадку не так уж и сложно. Хотя я и помню оригинал фразы достаточно образно, это гораздо быстрее, чем собирать все высказывание с нуля.  — Quae medicamenta non sanant, ferrum sanaf, — читаю я, и тут же, спохватившись, поясняю: — Это Гиппократ. По крайней мере, ему это приписывают. «Что не исцеляет лекарство, исцеляет нож.» Вы наверняка слышали. Дитон открывает рот, и я, предугадывая его вопрос, добавляю:  — Тут есть и продолжение фразы, только… сейчас… «quae ferrum…»… В общем, «Что не излечивает нож, излечивает огонь». А это все надписи? Больше ничего нет?  — Стайлз сфотографировал все и сделал их максимально читабельными. Я тереблю лист, откинувшись на спинку стула.  — Мм… ладно. Я не знаю, может ли это помочь. Но… — тяну я, доставая из кармана телефон. — Всегда есть гугл.  — И какой будет запрос? — фыркает Дитон. — «Классические надписи на древнем оружии против оборотней»? Вау, он умеет шутить.  — «Сверхъестественных существ»! — я возвожу палец вверх, набирая слова левой рукой. Несколько секунд жду результата, а потом открываю несколько ссылок сразу. Пробегаю глазами первую, другую и еще парочку, прежде чем натыкаюсь не просто на перевод, но маленькую заметку. — Ну вот, у фразы есть продолжение: «Что не исцеляется огнем, то следует считать неизлечимым». А Гиппократ был тот еще оптимист! Ну что, я предлагаю жечь, — я откладываю телефон и деловито складываю на столе руки. — Сам Гиппократ советует.  — Это вообще может не относиться к делу, — возражает Дитон. — И к чему эта мания к огню? Я немного опешиваю, а потом в моей голове вспыхивают воспоминания о пепелище на месте родного дома, и я сглатываю, бегая глазами по всему столу. Да я просто… Черт, это же очевидно!  — Шкатулка уцелела во время пожара в моем доме, — говорю я. — Почти ничего, кроме нее, не сохранилось. Она практически лежала на пепелище. К тому же, это вполне в духе моей семьи — спрятать там, где никто не подумает искать. Ну кому в голову придет поджигать деревянную шкатулку?  — Тебе, — подмечает Дитон, и я нехотя киваю, но ничего не могу сделать с убежденностью, что я права. — Шкатулка может быть огнеупорна снаружи, но не внутри. Мы не можем так рисковать.  — Давайте на спор? Если сгорит… — начинаю я.  — Нет.  — Ну, не хотите спорить — не надо, — пожимаю плечами я. — Может, особая подсветка даст что-то еще? Дитон соглашается с моей мыслью и отходит к шкафу у дальней стены, а я быстро хватаю с соседней полки замеченные недавно спички и, чиркнув сразу двумя, бросаю их в шкатулку. Пламя вспыхивает, ярко освещая стенки изнутри, но не успеваю я добавить еще огня, как Алан щелкает огнетушителем и заливает все пеной. Я хочу возмутиться, но вовремя понимаю, что к чему, и делаю невинное лицо:  — Я попробовала подсветить «по-особенному».  — Я заметил, — хмуро подтверждает он. — О чем ты думала? Это же оружие, о котором мы ничего не знаем!  — И я пытаюсь узнать больше! — настаиваю я, вытаскивая шкатулку из пены. Быстро продуваю ее, держа крышку как можно крепче, чтобы не открылась, а потом останавливаюсь. — Положите руку вот сюда. Дитон скептически смотрит на меня, а потом протягивает ладонь, и я опускаю ее на ту деревянную пластину, что огонь опалил больше прочих.  — Ничего не чувствую.  — Вот именно. Разве она не должна была нагреться? Стенки достаточно тонкие… — я избавляюсь от остатков пены и подношу шкатулку под самую лампу. — Надо поджечь сно…  — Ну уж нет.  — Да послушайте только: вот там, слева, что-то потемнело. И это не горелое пятно! Это часть надписи! Вон там, на крышке. Дитон склоняется, чтобы разглядеть то, что я показываю, а потом, помолчав минуту или две, устало вздыхает.  — Меня не предупреждали, что ты сумасшедшая.  — А, так никого не предупреждали. Мы закидываем внутрь еще несколько спичек, на этот раз прицельно — чтобы различить надпись до конца. Как бы ни смотрел на меня Дитон, мне все равно немного страшно, так что я сама кошусь на огнетушитель, пока пламя не гаснет, оставляя после себя черные завитки букв.  — Наверное, это было написано специальным составом, что проявляется только при воздействии огня, — предполагает Алан. — Что ж, ты была права. Я только киваю, а потом верчу шкатулку, пытаясь понять, с какой стороны читать.  — Анаграммы здесь нет, просто фраза. Наверное, подумали, что огня вполне достаточно, — хмыкаю я. — Мне мало что видно из-за механизма, но я попробую.  — Видимо, предполагалось, что владелец откроет ее без опаски, — говорит Дитон. Потом молчит долгое время и добавляет едва слышно: — Необычная семейка.  — Я буду считать это комплиментом. В общем, я не смогу сказать точно, потому что не различаю всех букв, но… В общем… Черт, как бы это перевести… «В огне…» Нет, не так. Горящая ложь? Нет, как-то слишком… Ладно, пусть будет…  — Что? — терпеливо подсказывает Алан.  — «Что остается после огня — истина».  — То есть конец фразы другой? Не тот, что мы нашли?  — Выходит, нет. Гиппократ говорит: «Что не исцеляет огонь — неизлечимо», но создатель этой шкатулки явно пренебрег первоисточником и изменил концовку. По крайней мере, для этого… оружия, — я дергаю плечом и с силой тру лоб. Мне уже мало что удается понять: словно я хожу по кругу, и шестеренки в моей голове не крутят друг друга, а проскальзывают сами по себе.  — Тебе надо отдохнуть, Грей, — замечает Дитон, кладя руку мне на плечо. — Позвони Дереку, пусть заберет тебя. — Тебя едва выписали.  — Знаю, — мотаю головой я. — Но ведь мы сдвинулись? Верно? — я с надеждой смотрю на него.  — По правде сказать, раньше у нас не было совсем ничего, — он немного улыбается. — А теперь мы знаем, что шкатулка не горит, что она вырезана из неметона и что во всем этом, вероятно, есть смысл.  — Но пока он не ясен, — киваю я, стараясь не расстраиваться. Конечно, мне хотелось решить все это просто и быстро, чтобы поскорее снять с себя все косые взгляды и подозрения — даже просто осадок, который от них остался. А потом… уехать. Ведь что мне еще делать в этом городе? Я набираю номер Дерека, и, едва дождавшись окончания гудков, сообщаю, что на сегодня с загадками покончено, и можно ехать домой. Он обещает быть через пятнадцать минут, и я, чтобы немного отвлечься от мыслей о шкатулке и моей причастности ко всему, что произошло, прохаживаюсь по комнате, рассматривая стеллажи.  — Вы сказали, что помогаете другим, потому что это семейное дело. Вряд ли вы имели в виду ветеринарию? — оторвавшись от чтения диплома на стене, интересуюсь я.  — И ее тоже, но ты права, я имел в виду другое, — улыбается Дитон.  — Много в вашей семье друидов? И сколько из них эмиссары?  — В каждом поколении был хотя бы один, — задумывается он, не сразу давая ответ.  — И все они жили в Бэкон-Хиллз? — продолжаю я. — Кто-то из них мог… Скажем… ваш далекий предок…  — Создать шкатулку вместе с Венаторами? — догадывается Алан. — Нет, думаю, не могли.  — Вы думаете? — уточняю я, приподняв брови.  — Да, — просто подтверждает он. — Моя семья приехала в город не так давно. Неметон к тому времени уже был просто пнем. Я киваю, поджимая губы. Куда ни посмотри — у всех что ни отговорка — то целое алиби. Одна я держусь на честном слове.  — Хорошо быть уверенным в том, что связано с твоей семьей, — произношу я, дойдя до окна. — Может, я знала бы больше, если бы не отстранилась от них. В конце концов, им было важно продолжение их дела. Я могла бы… Наверное, я могла бы поступить правильно ради них.  — Но это всегда только твой выбор, Грей. И только тебе жалеть о нем или наслаждаться.  — Я знаю. Но сейчас я уже готова на что угодно, чтобы хоть кто-то… гордился мной. Я опускаю глаза вниз и разворачиваюсь, чтобы предложить Дитону подождать в приемной, когда замечаю Дерека в дверях. Не знаю, какую часть разговора он слышал — пусть я и не сказала ничего такого, о чем могла бы беспокоиться — но все равно быстро улыбаюсь и закрываю тему.  — Как успехи? — спрашивает он, не подавая виду, даже если что-то обеспокоило его.  — Намного лучше, чем без Грей, — довольно неожиданно для меня признает Дитон. Я удивленно смотрю на него, а потом скупо улыбаюсь.  — Я могу приехать завтра, если нужно.  — Хорошо, — кивает он. Мы прощаемся, и я иду вслед за Дереком к машине, чувствуя себя как провинившаяся школьница, пока, наконец, не равняюсь с ним и произношу:  — Ты, наверное, слышал, что я говорила Дитону, когда пришел.  — Да, — кивает он. Я вздыхаю, думая, как продолжить разговор. Сажусь на переднее сиденье и, ожидая, пока Дерек обойдет машину, почти придумываю.  — Мне просто кажется, что, если бы я… следовала семейному делу, я бы знала больше и могла бы помочь… Потому что…  — Грей, если ты пытаешься искупить вину своей семьи самобичеванием, — то ты тратишь время впустую. Это оружие создали не с лучшими намерениями, да. Но если это сделала не ты — здесь нет твоей вины. Ты — не твоя семья. Мне в принципе не нравится все, что он сказал, потому что мне становится неуютно от того, что моя семья виновата в том ужасе, что творится, и может произойти в городе, но я сминаю все это в огромный тошнотворный ком и проглатываю, стараясь чувствовать себя лучше. Я недостаточно охотник для Венаторов, недостаточно обычный человек для существ. Я осталась неприкаянной, и мне не у кого спросить совета: повсюду истерзанные и страдающие души. Тетя Пэнни, Стая, Крис… Мне просто нужен кто-то, кто сможет ответить хотя бы на малую часть моих вопросов. Или тот, кто заставит меня забыть о них.  — Так куда тебя везти? — спрашивает Дерек, и я откидываюсь на спинку кресла, закрывая глаза.  — В лофт.