Чёрные крылья

      Старик тяжкой поступью подошёл к деревне, в одной руке сжимая потёртый посох, другой держа маленькую ручку девочки. Сгорбившись, шагал он медленно, но уверенно. Из-под капюшона пронзительные янтарные глаза следили за воинами, занимающимися лошадьми, осматривающими оружие. Возле ворот стояли два высоких шеста, на которых разместились фигуры женщины с тёмными длинными волосами и чёрными крыльями. Старик остановился поглядеть на тотемы, как к нему подошли два стражника. Мужчины были вооружены длинными копьями, а на груди каждый носил священный символ.       — Ты пришёл, чтобы внять словам нашей Госпожи?       Старик замялся:       — Я пришёл, дабы услышать их.       Мужчина тщательно всматривался в старика, большим пальцем потирая древко копья.       — А это твоя внучка?       — Она чья-то внучка, — проворчал старик.       Широко распахнутыми невинными глазами девочка посмотрела на стражников по очереди. Мужчины переглянулись и обменялись кивками. Один из них отступил в сторону.       — Проходи, услышь Священные слова, познай Милостивую Госпожу.       Старик потянул девочку за собой внутрь. Деревенские дома носили на себе отпечатки битвы, а кровь едва смешалась с грязью. Старик и девочка направились прямиком на площадь, где собирались люди. Все они молчали, на лицах царил испуг, многие израненные и измазанные грязью жители роняли слёзы. Женщины цеплялись за детей, держа их ближе к себе, в то время как мужчины выглядели побитыми и жалкими. Самые сильные и храбрые пали в битве прошлой ночью. Сельчане и не заметили, как старик с девочкой втиснулись в толпу. Если б они не тонули в отчаянии, то смогли бы разглядеть, что глаза старца свободны от страха и скорби. Его взгляд твёрдо остановился на человеке в робе, стоящем посреди солдат.       Этот человек был в преклонных летах, однако стоял прямо и гордо как никто из молодых. Голос его нёс отпечаток старости, но звучал властно, подобно королевскому. Страстности, с которой он говорил, мог позавидовать любой герольд.       — Госпожа любит вас всех. Любит даже больше, чем ваши родные матери. Но и в любви своей она строга, и требует послушания и поклонения. Как мать, обязанная воспитать непослушного ребёнка, наша Госпожа не требует большего от детей, которых любит.       Его слова привлекли внимание многих сельчан. Другие же были слишком удручены потерями, чтобы слушать внимательно. Старик смотрел на жреца, внимал каждому его слову и пытался сопоставить услышанное со своей далёкой знакомой — замкнутым ангелом. А маленькую девочку волновало лишь то, когда они смогут поесть — учуяла запах готовящейся еды.       Жрец поднял кувшин с маслом:       — Подходите и получите благословение Госпожи, станьте её детьми. Она призывает вас.       Поначалу никто не двигался, и жрец выжидающе глядел на собравшихся. А затем медленно, один за другим, сельчане начали выходить вперёд. Каждый вставал на колени перед жрецом, а тот поливал головы людей маслом, посвящая их в культ. Старик, который совсем таковым не являлся, понимал скрытый смысл. Выйди, прими наставления и будешь сыт и защищён. Тех, кто отказывался, «просвещали» до самого принятия: не давали еды и воды, и так несогласные либо истощались, либо принимали предписания культа.       Были и те, кто держался позади, глядя на происходящее с неукротимым гневом. К ним уже двигались солдаты, чтобы оттеснить прочь. Смерть же решил, что ежели последует словам жреца, то узнает больше, нежели будет заперт с голодающими. Он выступил вперёд, увлекая за собой девочку, и занял последнее место в очереди ожидающих благословения.       Смерть и дальше изучал жреца, пока ждал. Волосы старца посеребрила седина, кое-где виднелись серые пряди; пронзительными голубыми глазами он смотрел в лицо каждому, кто выходил вперёд. Когда подошла очередь Смерти и Мими, жрец на мгновение задержал на них взгляд, а затем тепло улыбнулся:       — Ты проделал столь далёкий путь вместе с внучкой, странник?       Ах, так он догадался, что они неместные. Жрец был проницателен и не ослеплён чувством собственной важности. Его одеяние было небогатым, пыльным от долгих путешествий, а единственным украшением служило простое чёрное перо на кожаном шнурке.       — Да, мы пришли издалека, чтобы услышать Слова, — ответил Смерть. — И потому как путь наш был долог, хотелось бы получить благословение, а там уж поесть и отдохнуть.       — Конечно, подойди, милое дитя. — Жрец поднял кувшин. Мими с любопытством смотрела на него, но после настойчивого толчка от Смерти выступила вперёд, сложив руки вместе. После того, как девочка была помазана маслом, жрец повернулся к страннику.       — Если я преклоню колени, то могу уже не встать, ибо шли мы долго и далеко. У меня есть множество вопросов, касающихся Госпожи, и я хотел бы задать их прежде, чем получу благословение.       Это было рискованно, но Смерти нужно было больше узнать о причастности Дариссы к культу, нечто кроме того, что её образ служит предметом поклонения. Жрец улыбнулся:       — Конечно, мне будет более чем приятно пролить свет на пути нашей Госпожи тому, кто ещё не имел счастья познать Её.       Мими потирала волосы, залитые маслом. Жрец подозвал прислужницу.       — Возьми ребёнка. Искупай её, одень, а после дай поесть.       Смерть посмотрел на чёрную птицу, что восседала на сгоревшей хижине. Прах взлетел, последовав за Мими и прислужницей. Если случится нечто плохое, то Смерть хотя бы будет знать, где находится девочка.

* * *

      — Я был мальчиком, когда впервые Её увидел. Тогда по нашей небольшой деревне гуляла болезнь. И забирала она как молодых, так и старых. Смерть навестила каждую семью в ту пору. Она забрала жизни моего старшего брата и младшей сестры, и это горе свело мать с ума.       Болезнь изводила моё тело днями и ночами. Я метался меж сном и реальностью, в которой меня ждал лекарь, неспособный помочь при всей своей мудрости, своих навыках. Лёжа в постели, я ждал последнего часа. Молил Старых Богов о быстрой смерти, об избавлении от боли, причиняемой болезнью. И в последнюю ночь моих молитв о смерти пришла Она.       Я думал сперва, что Она одна из христианских сестёр, что пришла издалека, но увидел крылья, заполонившие комнату подобно ночному мраку. Кожа её была бела, как слоновая кость, а волосы черны. Она смотрела на меня с таким сожалением, и я даже почувствовал стыд из-за того, что являюсь тем, кто причиняет Ей боль. Её присутствие даровало мне силы, и я обнаружил в себе крепкую волю к жизни и нежелание умирать. Я прекратил молиться Старым Богам и начал молиться Ей. Молил Её исцелить меня, избавить поражённую деревню от напасти. И через несколько дней я уже мог вставать с постели самостоятельно, а ещё через некоторое время болезнь отступила, заражённые исцелились.       С того дня я отрёкся от Старых Богов, которые бездействовали, пока люди умирали, и посвятил себя Ей. Мой отец был гончаром, и, по обычаю, я изучал его ремесло ещё до того, как Госпожа навестила меня. Смастерив небольшие глиняные фигурки, в знак моей признательности к Ней, я молился каждое утро, просыпаясь, и каждую ночь перед сном. Другие думали, что я, как и мать, сошёл с ума: якобы болезнь лишила меня разума. И это было задолго до того, как они осознали правду.       Засуха превратила землю в застывшую грязь, неспособную дать ничего, кроме пыли. Зерновые и скот гибли от недостатка воды, а наши дети начали умирать от голода. Вся деревня молилась Старым Богам: люди приносили им в жертву животных, но дождя так и не было. Я же продолжал молиться Госпоже и других просил делать то же самое. Говорил им, что одних моих молитв недостаточно. Нужны были все, чтобы она обратила взор на наше бедственное положение. Несколько недель ушло на уговоры, часто я встречался с упрёками, рукоприкладством, в меня даже бросали камни. Но почва начала трескаться — так рассохлась, — а люди перешли на питьё мочи и крови животных, дабы утолить жажду.       И наконец мне удалось собрать нескольких сельчан, готовых отвернуться от равнодушных Старых Богов, и привести их в свою хижину, чтобы помолиться Госпоже. И пока мы молились, тёмные тучи покрыли небеса до самого горизонта, раскатился гром, и полился потоком дождь, который увлажнял землю в течение ещё многих дней. Мы же плясали под дождём, позабыв о невзгодах плоти, воспевая хвалу нашей Госпоже, радуясь концу страданий.       Под дождём мы уничтожили идолы Старых Богов, их алтари, а жрецов изгнали. Заместо идолов мы возвели образы нашей Госпожи в знак признательности. Вскоре и другие деревни, пострадавшие от засухи, присоединились к нам, и в последующие годы мы не знали ничего, кроме обильных урожаев и мягкой погоды: в жару обязательно начинался дождь, а прохладные дни были сухими.       Наша прекрасная деревня всё росла и росла, покуда слово Госпожи уходило всё дальше. К тому времени, как волосы мои поседели, наша деревня стала торговым центром региона, а я встал во главе храма Милостивой Госпожи. К сожалению, несмотря на Её щедрость, были и те, кто продолжал цепляться за Старых Богов или же других божеств из далёких земель, отказываясь признать Госпожу. И гнев Её был велик и ужасен. Земля затряслась и разверзлась. Наши дома порушились, а многие горожане лишились жизней. Когда землетрясение угасло, а пыль осела, мы стали заново отстраивать разрушенное, но я боялся, что, если в ближайшее время ничего не предпринять, гнев нашей Госпожи вернётся, и потом уже нечего будет выстраивать.       Я посетил тех, кто, по моим сведениям, продолжал поклоняться Старым Богам, и велел им обратиться к истинному Свету. Увы, они отказались, и нам пришлось взять дело в свои руки. Мы сожгли их. И когда плоть их обуглилась, мы разрушили их дома, швырнули идолов и бесполезные писания в огонь. Очистив наш город от неверующих, мы обратили взоры на весь остальной мир, зная, что и другим необходимо познать нашу Милостивую Госпожу.

* * *

      Смерть угрюмо и в глубокой задумчивости выслушал историю жреца. Говорил ли он о Дариссе? Описание подходило, да и она, несомненно, появилась бы в деревне, в которой болезнь унесла столько жизней. Тем не менее, могла ли она склонить людей на убийство своих же сородичей, принудить к запугиванию других, ради поклонения ей? И если она была причастна к этому, то зачем было покидать Землю? Его визит сюда породил больше вопросов, нежели ответов. И ему нужно было поговорить с виновницей всего этого, непосредственно с самой неуловимой Дариссой.       — Ты молчишь, странник. Моя история так глубоко тронула твоё сердце, или же ты взвешиваешь её правдивость? — спросил Жрец.       — Я верю вашей истории, господин. Но говорила ли Она с вами когда-нибудь? Слышали ли вы голос Госпожи?       Жрец посмотрел в свой бокал с вином. Чуть ранее он предлагал и Смерти выпить, но тот вежливо отказался.       — Нет, Она ни разу не удостаивала меня чести услышать Её голос.       — Так откуда вам известно, что вы несёте именно Её волю?       — То, что Госпожа не обращается напрямую, ещё не значит, что Она не может передавать послания другим образом. Она посылает знаки во снах, указывая, куда нам идти дальше, и какое наказание понесут отвергнувшие Её любовь.       Снами смертных легко могут управлять те, кто просвещён в подобное. Так много кусков в головоломке… и нефилим не знал, как соединить их.       «Пропади оно всё».