Рисуя свободу

Наглухо запахнутые шторы ещё хранят остатки полумрака в комнате – он прячется в углах, пока солнечный свет упорно пытается пробиться сквозь плотную ткань, разбавляя собой ночные тени. Кондиционер, тихо гудя, гоняет воздух, и Дин растягивается на кровати так, чтобы прохладой обдувало горячее лицо и вспотевшее тело. Смятый блистер из-под таблеток, оставленных киборгом, валяется рядом – Фили от волнения проглотил их совершенно машинально, только потом выругавшись и сжав в кулаке серебристую обёртку. Сердце в груди стучит тяжело и быстро, до сих пор не успокоившись, из-за чего приходится хватать ртом воздух чаще обычного. Россыпью стеклянного крошева усеян пол. Кровь шумит в ушах и грохочет в голове так оглушающе, что Дин зарывается лицом в ладони и перекатывается на бок с тихим стоном. Воспоминания мучительны, от них хочется взвыть, но из горла вырывается лишь отчаянный рык, приглушённый прижатыми ко рту руками. Кожа, словно до сих пор ощущая чужие прикосновения на себе, то тут, то там вспыхивает призрачным пламенем, заставляя бёдра мелко вздрагивать. Стиснув в бессильной ярости зубы, Фили всем телом вжимается в кровать. То, что произошло этим утром между ним и киборгом, хочется забыть как страшный сон. Но разве забудешь, как тебе первый раз в жизни отсасывает парень, тем более, если он человек всего лишь наполовину? Полузадушенно выдыхая, Дин тяжело меняет горизонтальное положение на вертикальное, спустив над полом босые ступни. Осколки разбитого стакана опасно щерятся острыми углами и сколами на достаточно крупных кусках, разлетевшихся по всей комнате. Где-то глубоко внутри Фили становится стыдно за свой резкий порыв, и, неуютно поёжившись, он осматривается кругом так, будто пытается отыскать место в спальне, которого не коснулось безумство и хаос. Взгляд сам собой падает на брошенный у края подушки коммуникатор: схватив его, Дин замирает, балансируя на краю пропасти. И, просчитав, что в любом случае ухнет вниз, ненадолго замявшись, набирает Адама. Всё равно обещал ему позвонить… Друг долго не отвечает, но как только Фили тянется пальцами к уху, чтобы разъединиться, трескучую тишину нарушает хриплый сонный голос. - Да?... Фили, это ты?... Зевок, который Ори пытается безуспешно сдержать, Дин слышит будто вживую. Адам тихо кряхтит, вероятно, приподнимаясь в своей кровати и потягиваясь. - Какого чёрта… – бормочет блондин, с беспокойством нахмурившись. – Ты что, спишь?! - Ещё и семи утра нет, – отзывается друг, сопротивляясь очередному приступу, лениво сводящему скулы. – Конечно я сплю. - Адам, что с тобой? Ори, как бы сильно не хотелось завалиться обратно и забраться под одеяло, настороженно дёргается и прикладывает к уху ладонь, вжимая в него глубже крошечный коммуникатор. От голоса Дина, необычайно сосредоточенного и напряжённого, ему становится не по себе. - Чёрт, извини меня! – он поспешно оправдывается, мысленно выругавшись. – Вчера ты сбросил вызов, а я не успел сказать… Сегодня не работаю. - Почему? – в интонации Фили по-прежнему сквозит холодное недоверие. - Грэм уговорил. Сказал, что с самого утра начнёт функционировать крематорий и мне лучше будет остаться дома. - Значит, уже сжигают? – гораздо мягче спрашивает Дин. - Да, – тихо шелестит в ответ Адам. Один из крематориев – которых во время эпидемии двадцатилетней давности, прокатившейся по Дублину, стало ощутимо больше – находился как раз возле завода, где трудились Ори и Двалин. Грэм, как-то рассказывая им о своих погибших в ту пору родителях, не обошёл упоминанием и эти мрачные здания, работающие всего несколько дней в десяток лет или более. В их недрах сжигались тела людей – ущербных, просто заражённых. Одним словом – тела погибших в эпидемию. Там же были сожжены и его родители. Дым из труб всегда валил тёмно-серый, почти чёрный. Прах тысяч и тысяч несчастных, чьи останки горели в печах. Он поднимался вверх и заволакивал небо, плыл над районами Дублина уже невидимый, но отчётливо осязаемый – запах смерти, удушливо-приторный, с отчётливыми нотками гари, спалённой одежды, волос, обугленного мяса... Адам тогда побледнел и схватил любовника за колено, умоляя не продолжать. А Дин молчал, только губы лишь поджал и нахмурился сильнее. - Почему же он не остался? - Двалин? – переспрашивает Ори. – Сказал, что однажды уже дышал этим воздухом: подышит им и сегодня. Фили тихо хмыкает и, качнув головой, слабо улыбается. Конечно, он может недолюбливать Грэма из вредности, из-за того, что тот так стремительно вклинился в их с Адамом тесные отношения, но не замечать, с какой заботой мужчина всегда думает о своём любовнике и беспокоится за него, было бы непростительной глупостью. - Дин? – осторожно зовёт друга Ори. – С тобой-то всё в порядке? Когда мы сможем увидеться? Я уже на стенку готов лезть от волнения. - Не знаю, Адам, – честно отзывается Фили. – Кили, уходя, всегда закрывает за собой дверь. Но мне кажется, это у него привычка чисто человеческая: сам я даже при желании не убегу. Устаю ещё слишком быстро. - Даже при желании? Ори очень не хочется обижать оправляющегося после тяжёлой болезни друга, но поведения Дина он не одобряет. И потому не может скрыть язвительности в голосе, повторяя неприятно задевшую слух фразу. - Адам, только не начинай… - И не думаю. Я всего лишь удивляюсь тому, как тебе самому не противно… Не противно торговать собой. И обманывать киборга, – добавляет он после небольшой заминки. - Раньше ты его терпеть, кажется, не мог. - Дин… Он жизнь тебе спас. Я не могу так просто взять и забыть об этом. - А, может, тебе его всего-навсего жалко? – не удержавшись от колкости, медленно закипает Фили. – Вы же с ним такие одинаковые. Он с ядовитой ухмылкой выделяет последнее слово, намекая в открытую и разве что не произнося вслух «Вы же оба геи». Где-то на другом конце Ори судорожно вздыхает, но, справившись, произносит лишь одно: - А тебе разве нет? Дин мучительно хмурится и роняет голову, устало проводя рукой по лицу. Взгляд снова цепляется за стеклянное крошево на полу и смятый блистер, валяющийся около подушки. Разразившись мысленно самыми грязными словами из своего лексикона, он в отчаянии прикусывает губу, пока Адам так же молча ждёт ответа. Фили в жизни бы не признался, но Кили напоминает ему Двалина. Так же терпеть его не может, а он всё лезет и лезет со своей заботой и вниманием. Но если Грэм – взрослый мужчина и любовник друга, то Эйдан – получеловек-полумашина, молодой и отчаянный пацан, которого угораздило обратить внимание на того, кто ни во что не ставит все его старания. - Адам, – перебарывая дикий стыд, Дин нервно ковыряет пальцем постельное бельё, – кажется, я действительно ему небезразличен. Тоскливый смешок Ори полосует что-то внутри, будто зверь когтями. - Дин, ты же давно это понял. К чему тогда… – друг запинается, после чего вдруг спрашивает слишком поспешно. – Подожди. Вы с ним…? - Нет! – возмущённо выдыхает Фили, сжав в кулаке простыню. – Но почти. - Почти?! – в голосе Адама изумление смешивается с неприязнью. – Дин, что произошло, мать твою?! Мягкий нескладный Ори, когда чрезмерно волнуется или злится, может выглядеть устрашающе. Фили это прекрасно помнит ещё с того момента, когда непростое решение насчёт киборга впервые было озвучено им для лучшего друга. Поэтому представить сейчас перекошенное лицо Адама не представляет ни малейшего труда. - Он мне… Дин не заканчивает фразы, отчаянно закусив губы. Рот словно немеет от стыда, но Ори обо всём догадывается сам. - Отсосал. Ясно. Два коротких точных слова, сорвавшихся с языка, будто с острия кинжала, вонзаются в и без того израненное сердце. - Адам… - А что ты хочешь от меня услышать, Дин? – непривычно резко спрашивает его друг. – Я просил, даже умолял. Но ты не слушал, всё для себя решив. И теперь, когда парень пытается построить с тобой отношения, хочешь от меня дождаться чего-то? – голос Адама высоко звенит, накаляя пространство вокруг Фили. – Ты дал ему надежду на то, что между вами что-то возможно. И да, раз хочешь знать, мне жаль киборга. Хотя бы потому, что я могу представить себе его чувства. - Для меня в твоей гневной тираде сло̀ва, видно, не найдётся, – горько усмехается Дин. Ори тяжело вздыхает, явно выговорившись. Сопит несколько секунд в коммуникатор, вероятно, безуспешно пытаясь подыскать что-то более ласковое. - Фили, ты же прекрасно понимаешь, что нельзя так с ним. Я молчу уже про то, что Кили – киборг, которому труда не составит переломить тебя пополам. Он же дефективный, сам говорил… Ты играешься с огнём. Ты играешь на чужих чувствах. Это подло, в конце концов. Раньше ты не позволял себе такого. - Раньше я и с парнями не встречался. - Ты думаешь, – искренне удивляется Адам, – что, к примеру, мои с Двалином отношения отличаются от всех твоих отношений с девушками? Что раз мы – геи, то и любим как-то по-другому? - Мне откуда знать? – недоверчиво огрызается Фили. - Ты ошибаешься, – вновь холодно произносит Ори, заставляя Дина сжаться на кровати, – если думаешь иначе. И поверь: может, Кили человек всего лишь наполовину, но этой самой половины у него никто не отнял. Конечно, можешь по-прежнему дурачить его и водить за нос, но будь готов отвечать за свой поступок. Больно нам всем одинаково. Адам разъединяется, и спустя пару минут коммуникатор тихо мигает, высвечивая сообщение: «Прости. Созвонимся позже. Поправляйся скорей». Фили тоже откладывает свой в сторону, задумчиво уставившись на плотно запахнутые шторы. Встаёт и, осторожно переступая осколки на полу, подходит к окну, распахивая по сторонам тяжёлую ткань. Солнечный свет врывается внутрь, болезненно коснувшись глаз. Прищурившись и на мгновение закрывшись рукой, Дин отнимает от лица ладонь, рассматривая оживающую ранним утром улицу. Последние патрули киборгов проходят под окнами, направляясь в город, а жители Дублина, оставшиеся в этом районе, наоборот – закрывают свои заведения и разбредаются по домам. Убрав в комнате осколки и вытряхнув их в мусорное ведро, Фили спускается на первый этаж. Он уже обшарил весь дом, каждый его угол, не найдя ни единой зацепки, и чувство одиночества наваливается на плечи тяжким грузом. В холодильнике осталась кое-какая еда – Дин пережёвывает её скорее механически, не ощущая насыщения, чтобы набить пустой желудок. А после, привычно расположившись в уютной гостиной, либо перелистывает хранящиеся у Кили книги, либо слушает музыку, либо, устав, спит, свернувшись на диване. От подушки едва уловимо пахнет сигаретным дымом – именно так Фили совсем недавно узнаёт, что киборг курит, тщательно это скрывая. Сумерки опускаются на город нескоро: летний день – долог. Наблюдая за медленно кружащимся вокруг своей оси ловцом снов, Дин задумчиво теребит книжные листы на коленях. Щёки его тихо полыхают, но не только от привычного вечернего жара. Он вспоминает сегодняшнее утро и разговор с Адамом, заставившим вначале злиться, а потом – прислушаться к сказанному. Фили всегда ненавидел геев. Сама мысль о том, как именно мужчины любят друг друга, была омерзительна ему и противна. А жизнь, словно в насмешку, связала его судьбу с двумя такими людьми: с лучшим другом, скрывающим свои предпочтения, и с киборгом, ничего не таящем в себе. Но самое смешное в её шутке то, что они оба – за исключением Двалина – оказались единственными, кому до него было дело. Для них Фили значил гораздо больше, чем для всех жителей Дублина вместе взятых! Это ранило, награждая душу мучительной болью, переворачивало с ног на голову представления Дина и попросту сбивало с толку. Он элементарно не знал, как вести себя рядом с ними – он же раньше воспринимал их как людей второсортных. Так, как, наверное, обычные люди воспринимали ущербных. Даже рядом с лучшим другом Дин всё равно порою смущался, чувствуя себя не в своей тарелке. Киборгов Фили тоже ненавидел. И что в итоге? Лежит сейчас, растянувшись на диване Кили. Живой лежит, а не валяется где-нибудь в канаве обглоданным трупом, как тот ребёнок, и не горит в печи крематория, как родители Двалина, превращаясь в пепел. Смешно? Да как-то не очень… Дверной замок с уже привычным щелчком проворачивается в глубине коридора, но Дин даже не вздрагивает, так и оставаясь полулежать на диване с подоткнутой под спину подушкой. Слышно, что киборг колеблется на пороге дома, разуваясь дольше обычного, и ступает по коридору будто крадучись. Он, конечно, замечает горящий в гостиной свет, потому что прежде чем его лицо появляется в проёме, проходит какое-то время. Они молча смотрят друг на друга. Красный огонёк на пластине Кили быстро полыхает, словно подаёт в пространство зашифрованные сигналы. По одному по этому Дин примерно представляет, что чувствует киборг – так всегда происходит, если тот сильно волнуется или переживает. Но ни один не начинает разговор первым. Наконец, Кили делает шаг вперёд. Проходит в гостиную и опускается в кресло рядом с диваном, сцепив перед собой руки. Бионические пальцы переплетаются вместе с живыми, приковывая внимание Дина. Он даже не сразу понимает, завороженно уставившись на них, что киборг уже дважды зовёт его. - Фили? Когда парень поднимает голову, взгляд разноцветных глаз прожигает в груди Эйдана дыру: ирландец чувствует, как к щекам приливает кровь, а губы вновь начинают предательски саднить. Кили мучительно кривится и нервно дёргает головой, смущённо хмурится, после чего всё же решается произнести, сгорая со стыда: - Прости, Фили. Звучит как-то жалко и смешно, настолько глупо, что киборг зло встряхивает хвостом волос, раздражённо хрустнув суставами на руке. Дин сразу же опасливо скашивает туда взгляд, не решаясь что-либо сказать: помнит, как, препираясь с ним, Кили потерял над собой контроль, преобразившись в бездушную машину. - Я правда не знаю, что на меня нашло, – тем временем продолжает Эйдан, вдруг вскинув подбородок и уставившись прямо на Фили. – Просто сил больше не осталось. Когда ты рядом, я вообще чувствую себя не в своей тарелке. Дин, насторожившись от этой фразы, прозвучавшей отголоском собственных мыслей, целиком и полностью превращается в слух, не сводя с киборга глаз. Вероятно, лицо принимает какое-то особое сосредоточенное выражение, потому что Кили доверительно подаётся вперёд в своём кресле, глядя на Фили с надеждой. - Я понимаю, что тебе такое ново, непривычно и, возможно, неприятно… Эйдан замолкает. Своими тёмными глазами он смотрит на Дина так отчаянно и выразительно, так красноречиво, что до Фили внезапно доходит: ирландец всерьёз принимает его за би, который только-только начинает интересоваться своим же полом. И все причуды поведения списывает именно на это. Ты такой идиот, Дин! Киборг – и тот мыслит на два шага вперёд, пока ты мямлишь что-то невнятное и пытаешься притянуть выдуманную историю за уши к действительности! - Да, я как-то раньше всё по девушкам… Фили краснеет и отводит взгляд. Не потому, что сейчас так – правильно для собственного же блага. Вовсе нет. Ему действительно вдруг становится слишком стыдно взглянуть в честные глаза напротив, в который раз обманывая Эйдана. И слишком страшно тоже. За себя, ведь утром он испытал не только злость: воспоминание о странном болезненном удовольствии, когда киборг старательно принимал его и сжимал горлом, целый день не давало Дину покоя. Разве это нормально? Разве я – нормальный после того, что позволил киборгу сделать с собой такое? Я мог бы оттолкнуть, а ещё лучше – ударить. Так поступил бы действительно нормальный парень… Почему? Почему до этого мне на самом деле были неприятны его поцелуи и ласки, а когда дело дошло до вещей более серьёзных – я потерялся в обволакивающем меня сраном удовольствии, как какая-нибудь девчонка?! - Я вот никогда не был с девушкой. Дин, выдернутый из своих мыслей, удивлённо поворачивает голову к Кили. Тихая улыбка, которая ему так идёт – как и любая другая в принципе – играет на губах киборга. Он перехватывает взгляд Фили и, смущённо засмеявшись, пожимает плечами. - Ну да, так уж получилось. - Ни разу? – не удержавшись, переспрашивает Дин. - Ни разу, – соглашается Эйдан. – Быть может, стоило попробовать… - Почему? Фили, сам за собой не замечая, подтягивает ближе ноги и усаживается на диване удобнее. Подкупающая искренность киборга пробуждает внутри интерес и любопытство. Кили, покраснев и замявшись, собирается с мыслями, прежде чем начать. - Конечно, раньше я, как и все мои друзья, находил девчонок очень симпатичными. Мне было шестнадцать – подросток, который иногда и фонарный столб готов выебать, наверное, – он горько усмехается, от чего Дин инстинктивно хмурит брови, улавливая отголосок чужой боли. – Потом кое-что произошло, и смотреть на них не без отвращения я больше не мог. А желание трахаться никуда не делось, – лицо киборга становится ожесточённым и суровым. – Тогда всё и началось… Я не хочу сказать, что так получилось из безысходности. Я никогда не искал чего-то подобного и не вешался на парней. Просто понял однажды, что заглядываюсь на них. И что некоторые нравятся мне вполне для того, чтобы с ними… Он встаёт с кресла и отходит к окну, подцепляет бионическим пальцем штору. Синий сумрак за ней расцвечен пёстрыми неоновыми огнями, и со своего места Фили видно отражение полыхающей пластины в стекле. - Поначалу было плохо. Осознав, насколько сильно стал отличаться от своих друзей, я плакал по ночам в подушку и страдал. Родители меня не понимали, хотя по-прежнему любили как сына… Тут Эйдан вновь болезненно усмехается, а Дин вспоминает фотокарточку, хранящуюся в кармане чёрной формы, и надпись в самом её низу, от которой веяло теплом. Как-то разнится его кривая улыбка с той подписью. Тогда почему же он хранит фотографию в нагрудном кармане? Где сейчас родители Кили? - В общем, – киборг отпускает штору и возвращается обратно к креслу, – я рассказал тебе то, что мог рассказать. Знаю, о чём ты можешь меня спросить, но не отвечу. - Не хочешь? - Не хочу. Дин кивает, опускает голову, исподлобья принимаясь рассматривать Кили. Тот на него не глядит, уставившись на бионическую руку так, словно она – самое интересное, что есть на всём свете. Киборг ждёт чего-то в ответ. Чего угодно. А, быть может, что-то вполне конкретное – Фили не знает. Зато затянувшаяся пауза с каждой секундой становится всё более тягостной. - Я целовался с андрогином. - Что?! Эйдан вскидывается, его глаза смешно округляются, а лицо вытягивается от удивления. Забавная реакция, заставившая Дина улыбнуться в ответ, а не привычно разозлиться от этого невольного воспоминания. - Был пьяный, принял за девушку. Когда же дело дошло до ласк, нащупал кое-что интересное. Тогда показалось, что худшей шутки жизнь мне ещё не подкидывала. - А были и хуже? – осторожно спрашивает киборг. - Не хочу говорить. Фили, задумчиво покусав губу и перехватив такой же задумчивый взгляд, откидывает в сторону плед и встаёт с дивана. Затёкшие ноги начинает неприятно покалывать, но он радуется и этому, как подтверждению того, что тело в порядке и медленно восстанавливается после болезни. - Прости, разлёгся на твоём месте, – Дин указывает рукой на сбитую подушку. - Не страшно. - Я наверх пойду. Не буду мешать переодеваться и всякое такое… - Я не переодеваюсь. Ты должен был заметить, – с лёгким укором произносит Кили. Фили останавливается и удивлённо оглядывается через плечо. - Да, я видел, но… Думал, что когда ты ложишься спать… - С тех пор, как ты в доме – нет. Теперь Дин разворачивается уже всем телом, аккуратно поинтересовавшись: - Это из-за того, что я видел сегодня утром? Но ведь ты впервые… - Я просто знал, что тебе будет неприятно. И всё равно на что-то надеялся. Кили улыбается, но получается это у него слишком вымученно. В тёмных глазах вспыхивает уголёк той самой надежды, с которой он смотрел на Дина утром, и потухает так же быстро. - Ты боишься совершенно не того, чего стоит бояться. Фили удивляется сам себе. Когда это у них так гладко начался разговор с киборгом? Когда они успели так поладить и даже поделиться частью секретов? И это после всего, что случилось между ними сегодня… Но внезапно приятно осознавать, когда из-за тебя на лице Кили недоверие сменяет робкая надежда, когда у изрядно покалеченного жизнью мальчишки неуверенно подрагивают губы – он не знает, улыбнуться ему или нет. Живот скручивает тихим сильным спазмом. Дин вспоминает, что за целый день проглотил только завтрак, и быстро прикладывает к телу ладонь, смущённо сжавшись. Желудок, недовольно побурчав, затихает, зато Кили улыбается уже совершенно искренне. И виновато. - Прости, совсем забыл предложить тебе поужинать. Я только в душ схожу, если позволишь. - Это твой дом – не мой. И поэтому мне не помешало бы прибраться за собой. Фили оглядывает беспорядок, который учинил в гостиной к концу дня: изрядно помятого вида диван, разбросанные книги и диски возле музыкального центра. Навести чистоту определённо стоит. Дин аккуратно взбивает подушку, складывает плед, под которым спал – приводит гостиную в прежний вид, довольно осмотревшись. Всё-таки в ней чертовски уютно. Шаги киборга, выходящего из ванной, настолько медлительны и робки, что Фили всё понимает. Глубоко вздохнув, он осторожно оборачивается через плечо – преимущественно, чтобы не вспугнуть решительность ирландца. А, быть может, чтобы самому не испугаться. Кто его знает… В растянутой белой майке и болотного цвета свободных шортах Кили выглядит на свои двадцать лет – высокий, сильный, с красиво развитым телом, но всё ещё мальчишка. В вырезе видны лишь первые два разъёма ниже ключиц, но зато на открытых ногах их достаточно, чтобы дыхание перехватило от страха. Настоящий же ужас вселяет бионическая рука, этакий каркас кисти и пальцев из серебристого металла, доходящего до локтя и уже там обтянутого человеческой кожей. Сквозь полые места этой неживой его части можно даже рассмотреть пространство за киборгом. - Не нужно всё-таки было… - Заткнись, – перебивает Фили. – Я просто впервые вижу, чтобы так… Тебе не больно? Кили, проследив за внимательным разноцветным взглядом, опускает подбородок, рассматривая виднеющиеся в вырезе разъёмы. - Только когда Оин к ним подключается. И то терпимо. - Оин? - Мой док. Через эти отверстия он считывает работу механических мышц и суставов. Под каждым из разъёмов. Эйдан касается груди бионической рукой, и всё внимание Фили сразу же оказывается прикованным к ней. - А как такое вообще возможно? Как можно настолько гладко соединить живое и неживое? Дин подходит ближе, с опаской рассматривая сгиб локтя, где кожа переходит в серебристый металл, будто кто-то кистью мазнул, окрасив руку в два разных цвета – тёплый и холодный. - Откуда ты? Киборг вздрагивает, хмуро взглянув на него сверху вниз. Тёмные глаза мрачнеют ещё сильнее. - Ты же видел подпись на фотографии. Голуэй, Ирландия. - Нет, – качает головой Дин. – Откуда ты такой? Эйдан поджимает губы и отступает на шаг назад. Другими словами, он отшатывается, просто слишком мягко и скользяще. - Это неправильный вопрос, Фили. Больше не задавай мне таких. Для своего же блага. Голос киборга наполняется сталью. Он не злится, а предостерегает Дина, всем своим видом прося об этом. После чего разворачивается и, бросив, что скоро приготовит ужин, скрывается на кухне. Фили, задумчиво нахмурившись, остаётся стоять на пороге.