Рисуя свободу

Кондиционер, работающий в гостиной, шевелит потоком прохладного воздуха шерстяные нити. Перья на их концах плавно покачиваются вместе с самим ловцом снов – он медленно поворачивается из стороны в сторону, словно пытается найти человека, чьи ночные видения ему предстоит охранять. Причудливое плетение внутри круга старого индейского оберега, напоминающее паутину, глазком-камешком посередине внимательно изучает залитую солнцем комнату. Изредка замирает, уткнувшись взглядом в Дина, и неторопливо принимается крутиться обратно. Где-то в глубине коридора летает большая муха – её ленивое сытое жужжание напоминает Фили, обессиленно упавшему в кресло, то, чего он никогда не забудет. Просто не сможет забыть. Эпидемия накрыла Дублин волной. В последний раз она царствовала здесь больше двадцати лет назад, потом прокатывалась по Ирландии, но постоянно обходила столицу стороной. Кольца блокады, охраняемые киборгами, своё дело тоже делали – больные не могли распространять заразу за пределы поражённых областей. Взрослые жители города, став старше на четверть века, вспоминали эпидемию как страшный сон. Младшее поколение и вовсе не знало этой беды. До поры до времени. Однажды врачи зарегистрировали больше обращений людей в больницу. Однажды на улицах стало больше ущербных – они уже были не в силах дойти до своих домов и прятаться там за закрытыми дверьми, пережидая мучительную боль или, не выдержав, умирая. Однажды летний тёплый воздух наполнился запахом крови и гноя, а подворотни – стонами. Однажды стало понятно: каждый сам за себя… Границы человечности стёр страх. Желание жить – первобытный рефлекс – агонизировало в теле, пульсировало в нервах. Общество превратилось в стаю собак, грызущихся друг с другом: здоровые против ущербных и заражённых. Четвероногие, кстати, тоже скалились на своих лохматых собратьев. Причина, правда, была другой – кости. Обыкновенные человеческие кости, еда, воняющая смертью. Но, какое-никакое, а всё же мясо… Дин тогда пробирался к себе через окраины, цепляясь холодными руками за рассыпающуюся каменную кладку заброшенных домов. Губы были влажными, солёными: он боялся откашляться посреди мертвенной тишины пустырей, и кровь сгустками вытекала изо рта вместе с каждым судорожным дрожанием грудной клетки. Темнота – и та умудрялась плыть перед глазами, а, значит, дело было дрянь. Резко стало хуже ему дня два назад: между рёбер поселилась вечно изматывающая мучительная боль, тело отказывалось служить, слабое и вялое, кровь ртом шла всё чаще. Чуть ли не ежечасно названивавшему Адаму он тогда сразу сказал правду – на случай, если однажды не ответит на входящий звонок. Задрожавший голос Ори, передавшийся по коммуникатору, эхом отразился в груди. Так, что аж у самого в глазах неприятно защипало. Но, еле сдерживая болезненные стоны и с огромным трудом повышая тон, Дину приходилось резко кричать на лучшего друга и мольбой приказывать Двалину не пускать того за порог. Тем более, к нему домой. - Я люблю тебя, Дин! – Адам повторял это снова и снова, а сердце Фили сжималось от внезапно нахлынувшей нежности. Он яростно стискивал коммуникатор у уха и зло смахивал отчаянные редкие слёзы, без задней мысли принимая слова. Он тоже любил Ори. Как лучшего друга. И тоже чертовски боялся за него. – Пожалуйста, не сдавайся! «Пожалуйста, не сдавайся!» Худая облезлая собака подняла голову, ощерилась, рыча и быстро облизывая нос языком. Наполовину обглоданное тело ребёнка она закрывала собой, защищая добычу. При одном только виде обгрызенных костлявых ног, покрытых непонятной сыпью, Дина вывернуло наизнанку и рвало кровавой рвотой до слёз на глазах, пока дворняга нервно визжала и дёргалась около трупа. Фили ни во что не ставил свою жизнь. Но в тот момент жить внезапно захотелось, как никогда до этого. В ушах, пока он буквально полз к квартире по обветшалой лестнице, кровь шумела роем довольных сытых мух, облепляющих в зной разлагающиеся в подворотнях тела. Невероятным усилием воли Дин заставил себя встать на ноги перед дверью и запустить руку в расщелину в стене – туда, куда обычно этот чёртов киборг прятал медикаменты из-за своего сраного благородства! Блистер как влитой лёг в дрожащую ладонь, призывно маня вскрыть упаковку, но в самый последний момент вера Фили в значимость собственной жизни всё же привычно дрогнула. Он сцарапал ногтем защитное покрытие одной из ячеек, положил таблетку в рот и, подождав, пока наберётся побольше слюны, проглотил. Словно крошечный кусок наждачки она медленно сползала по горлу в желудок, такая гладкая, но так невыносимо царапая нежные стенки, что Дин заплакал. Рыдания тихо клокотали в груди, из-за чего на губах пузырилась красная пена, капая на одежду и впитываясь в ткань. Было больно и очень страшно. Страшно умирать вот так – мучительно и долго, продляя драгоценные минуты жизни подачками киборга. Израненная недугом гордость, уязвлённая им и своей же беспомощностью, на последнем издыхании завладела разумом и телом – Фили остервенело запихал блистер обратно в расщелину и, пробравшись в квартиру, в комнату, без сил сполз по стене. Закрывшись изнутри, ключ он, не глядя, отбросил в сторону. Зачем? Чтобы не суметь открыть Адаму и Грэму, если они всё же не послушаются и придут? Или чтобы это место точно стало его могилой, а не земля пустырей, которая примет обглоданные дворнягами кости? Вздрогнув и сглотнув склизкий комок, подкатившийся к горлу, Дин слабо передёргивает плечами. Оцепенение, сковавшее тело, спадает, и муха, к счастью, улетает куда-то вглубь дома. В гостиной становится прохладно, но, проведя ладонью по шее, Фили понимает, что кожа покрылась тонкой плёночкой пота, а кондиционер работает – поэтому так холодно. Щёлкает дверной замок. Дин тихо вздыхает, быстро осмотревшись и бросив с надеждой взгляд в сторону лестницы на второй этаж. Не успею. Киборгу, конечно, очень не нравятся блуждания по дому парня, которого выдернули буквально с того света. Но Фили, раз уж выжил, остаётся верен поискам любых зацепок касательно всего, что находится за кольцами блокады. Вот и сейчас Кили, быстро проходя по коридору, резко останавливается, боковым зрением заметив устало развалившегося в кресле Дина и сразу же грозно нахмурившись. - А тебе всё неймётся, да? – Сурово сдвинув брови, киборг приближается и нависает над парнем, внимательно осматривая его, прежде чем что-либо предпринять. – Как себя чувствуешь? Он произносит это уже мягче, увидев, как пот блестит на успевшей подзагореть коже, и присаживается рядом на корточки, тихо позвав: - Фили? Пальцами киборг касается его колена – всего один раз, быстро и коротко. Дину приходится приложить усилие, чтобы выдержать пронзительность заботливого взгляда, ведь, в первые дни лёжа пластом на кровати, он с удивлением сумел понять… Было так странно осознать это. Поначалу до чудовищного упоительно, будто в насмешку, но потом… Потом, глядя на отчаянное полыхание пластины каждый раз, когда киборг волновался, смущался, покрывался красными пятнами, замечая робость, что изнутри освещала напускную суровую неприступность, чувствуя в каждом его движении уверенную нежность, поддержку себе, ущербному, Фили постыдился собственного злорадства. Потому что понял подавляющую трагедию жизни молодого, очень молодого киборга – Кили был чувствителен, любил парней и, что хуже всего, обладал романтической натурой и воображением*. Свыкнуться с прикосновениями к себе было мучительно, но Эйдан не просил большего, останавливаясь всякий раз, когда Дин не выдерживал и заметно напрягался. Лёгкие поцелуи и нежные поглаживания киборга вызывали отвращение, впрочем, они были скорее редкостью – Кили смущался собственной вседозволенности против чужой беспомощности и старался не особо докучать Фили вниманием такого рода. Лишь иногда, когда самому становилось тоскливо и плохо без физического контакта с объектом пылкой влюблённости. - Я в порядке. Дин нехотя дёргает подбородком и поджимает губы – верный признак того, что всё как раз наоборот. Его природное упрямство сбивает Кили с небес на землю, и киборг, придавая лицу выражение непреклонности, решительно выпрямляется. - А вспотел, конечно, потому что душно стало, – он быстро сжимает пальцы Фили прежде, чем тот успевает выдернуть их. – Лжец. Ладони ледяные, а у самого жар. Киборг склоняется ниже, чтобы поднять парня с кресла, но Дин отталкивает потянувшиеся к нему руки. - Я не ребёнок и не инвалид, чтоб со мной возиться! - Это моя комната, – обидчиво возражает Кили, не в первый раз называя так гостиную. – Как минимум. Поэтому… - Поэтому я сваливаю отсюда. Процедив слова сквозь стиснутые зубы, Фили выталкивает себя из кресла. Пол, предатель, сразу же уходит из-под ног, и, пошатнувшись, парень заваливается прямиком на киборга, повиснув на нём, покраснев от жара и гнева. Когда бионическая рука осторожно обхватывает его за спину, Дину ничего не остаётся, как устало выдохнуть в грудь Кили, признавая поражение. - Я знаю, каково это – ощущать себя беспомощным и слабым. Так непривычно заново знакомиться с собственным телом и его возможностями, – Фили, тяжело перебирая ногами и держась одной рукой за плечо киборга, смотрит на него искоса, больше слушая, чем глядя. – Но чего тебе бояться, если руки и ноги целы, если всё на месте? Ты идёшь на поправку – вот что главное. И скоро жизнь снова станет прежней. - Не станет. Кили придвигается чуть ближе и крепче обхватывает Дина, чтобы ему было удобнее вскарабкиваться наверх по лестнице. Парень отчаянно сопит и цепляется за киборга, полностью сосредоточившись на пляшущих перед глазами ступеньках: понаблюдав за его серьёзными попытками восхождения, Кили сильнее прижимает Фили к себе и отворачивается в сторону, грустно улыбнувшись. Да, не станет. Поднявшись на второй этаж, Дин выпутывается из-под чужих рук и, держась за стену, направляется в сторону ванной. Киборг недовольно вздыхает, но отпускает от себя парня. Ждёт, пока за ним не закроется дверь и не раздастся шум воды – только тогда сбегает обратно вниз за таблетками. Помнится, первый раз оставив Фили одного, Кили насторожился, когда спустя минут двадцать тот так и не вышел. Он не откликнулся на имя и не отвечал на стук, поэтому киборг снёс дверной замок бионической рукой, ворвавшись внутрь и застыв: створки душевой были приоткрыты, и в клубах пара обнажённый парень стоял, блаженно запрокинув голову. Влага струилась по его исхудалому за время болезни телу змейками, обвивая золотистую кожу, очерчивая ставшую сухощавой фигуру. Он знал, что Кили стоит рядом, потому что разлепил губы и, не открывая глаз, медленно проговорил: - А у вас есть горячая вода… После этого киборг переживал долгое отсутствие Фили в душевой молча, прислушиваясь из гостиной к журчанию наверху на случай, если всё же придётся поспешить на помощь. Ведь после болезни парень был ещё слишком слаб. Когда Дин возвращается из ванной в комнату, Кили уже там – регулирует кондиционер. Фили молча забирается под одеяло и выключает прикроватную лампу: в широкой полосе света, льющейся из оставшейся открытой двери, киборг выглядит удивлённым. - Ты не будешь ужинать? – спрашивает он, опуская руку и откладывая на тумбочку пульт. - Не хочу, – лаконично отвечает Дин, перекатываясь на бок и отворачиваясь. На несколько мгновений в комнате повисает тишина, потом раздаются мягкие шаги и Кили оказывается прямо перед Фили, протягивая ему стакан воды и таблетки, которые он, вероятно, заранее принёс в комнату. - Держи. - Хватит их с меня, – недовольно бормочет Дин, стиснув в кулаке край подушки. - Фили, – хочется заткнуть уши и закрыть глаза, чтобы не слышать и не видеть ни голоса, ни глаз киборга, пронизывающих насквозь, – возьми, пожалуйста. Он просит спокойно и ровно. Приказывает и умоляет. А когда Дин залпом выпивает таблетки, чтобы Кили как можно быстрее покинул комнату, – коротко улыбается. Ему вообще идёт улыбка. И совершенно не красит полыхание кровавого огонька на виске, из-за которого лицо временами перекашивает болью. - Отдыхай. Киборг закрывает за собой дверь. Вовремя, потому что коммуникатор, лежащий под подушкой, окрашивает её край светом мигающего огонька – это звонит Адам. Фили сбрасывает вызов и отправляет ему записанное вечером голосовое сообщение, что у него всё хорошо и что он свяжется с другом сам, но, скорее всего, уже завтра. Да, Ори и Двалин живы-здоровы: смертоносное дыхание эпидемии миновало их стороной. Дин всё вспоминает, как впервые после болезни позвонил им, как молча – говорить было ещё тяжело – слушал друзей и изредка отвечал на нескончаемый поток вопросов, перебивающих друг друга, как улыбался, слыша смех Адама, и как плакал вместе с ним. Они оба впервые застали эпидемию в Дублине, и оба тяжело переживали впечатление, которое она оставила за собой. Новость о киборге друг воспринял с недоверчивым ужасом. Однако сквозь его недовольство Фили распознал тлеющий уголёк удивления и интереса. Как-никак, но Кили спас Дину жизнь – от этого Ори сложно было откреститься. - Мы с Грэмом, когда эпидемия сошла на нет, первым делом помчались к тебе домой. Ты же не отвечал на звонки, и мы подумали… – Адам судорожно вздохнул, не в силах закончить страшную мысль. – Дин, он выбил дверь. Просто снёс с петель… Я, блять, чуть с ума не сошёл, когда это увидел, а потом – не обнаружил тебя внутри! На заднем фоне стало слышно, как успокаивает любовника Двалин. - Я, кажется, ключ где-то внутри посеял. И сразу потерял сознание. - Да, мы его нашли. Правда, толку от него теперь ноль. Грэм сказал, что у него есть знакомые, которые поставят новую дверь. Если ты, конечно, собираешься возвращаться. - Иди в жопу! Так закончился их последний с Адамом разговор. И вот сейчас я сбросил звонок. Нужно будет утром, когда Кили уйдёт в патруль, нормально с ним поговорить. Вдоль позвоночника расползается странное приятное тепло. Не лихорадочное, а ленивое и мягкое, сковывающее тело сонными объятиями. Жар отступает, оставляя после себя лёгкий румянец на щеках и слабость. Дин зарывается в одеяло, едва успевает закрыть глаза – мир грёз впервые за время, проведённое им в доме киборга, с жадностью набрасывается на Фили. Яркий и впечатляющий. За окном занимается рассвет. С этой стороны киборгу не видно восходящего солнца, но его лучи уже отражаются в верхних окнах небольшой высотки в конце улицы. Район живых машин, скованный страхом смерти для проживающих в нём людей, с уходом из города эпидемии тоже просыпается: ночью всё чаще становятся слышны гомон гуляющих компаний и звуки музыки из вновь открывающихся в темное время суток баров и клубов. Ночные бабочки снова нарушают тишину улиц цокотом каблуков и завлекающим смехом. Дублин оживает. Дверь в комнату Фили легко поддаётся под рукой киборга, без скрипа выдвинувшись из деревянной прямоугольной рамы. Шторы плотно задёрнуты, и в полумраке разглядеть парня в ворохе постельного белья непривыкшими к темноте глазами немного проблематично. Кили заходит внутрь, чтобы проверить перед своим уходом спящего, как тихий короткий стон заставляет его резко шагнуть к кровати и склониться над ней, пристально всматриваясь в нахмуренное лицо. - Фили? Киборг зажигает ночник в минимальном световом режиме, но парень глаз не открывает: он продолжает крепко спать, свернувшись на боку и поджав немного ноги. На лбу под светлыми вихрами блестят крошечные капли пота, а на щеках вновь полыхает вчерашний лихорадочный румянец. - Чёрт! Кили разгневано ругается шёпотом и уже почти касается бионической ладонью с зажатым в ней блистером оголённого плеча, чтобы разбудить Фили, как тот с новым стоном переворачивается на спину. И киборг застывает, в волнении сглотнув враз наполнившую рот слюну – у парня стоит. Да ещё как! Эйдан отдёргивает взгляд от Фили как от огня, покраснев и непроизвольно сжав неживую руку. Блистер жалобно хрустит в ладони, так громко, что ирландец быстро откладывает его на тумбочку, боясь ненароком стереть в порошок, и мельком косится на парня. Он по-прежнему спит, грудь с золотистыми волосками вздымается неровно – то медленно, слишком спокойно, то быстро и часто. Рваное дыхание изредка прерывается коротким стоном, после которого Фили принимается беспокойно возиться в постели, окончательно сбивая одеяло к краю. Киборг взвыть готов, чувствуя, как у самого кое-что начинает заинтересованно оживать между ног. Кили, конечно, уже видел парня обнажённым. Но тогда он был таким худым и бледным, что желание, привычно зарождаясь в груди, сразу же отпадало, сменяясь жалостью и страхом потери. Сейчас Фили снедает жар, а вот к телу возвращается сила – об этом прямо-таки вопит оттопырившаяся ткань нижнего белья, соблазнительно очерчивая плавные контуры. - Фили, просыпайся… Пожалуйста, мать твою… Эйдан касается колена, легко потормошив парня и зашептав громче, в надежде, что тот откроет глаза и избавит его от соблазна. Но Фили только дёргает ногой и отворачивает в сторону голову, открывая жадному взгляду привлекательный изгиб шеи. - Ох, блять! Кили со стоном запускает пальцы в волосы, забыв, что уже давно не носит своенравных кудряшек. Они вскользь проходятся по короткому ёжику на висках и запутываются в гладких прядях, стянутых на затылке в хвост. Присев на край кровати, киборг вновь кладёт ладонь на колено, затормошив чуть сильнее. Фили перебирает ногами, и рука, дрогнув, соскальзывает выше… Такое чувство, что кислороду перекрывают доступ. Зажмурившись, Эйдан сжимается, испугавшись собственной дерзости, и резко отворачивается в сторону, будто ожидая внезапного удара в скулу. Такое уже было. Но руки не убирает. Дыхание спящего выравнивается. Выдох – чуть дольше обычного – оседает в воздухе. С опаской разлепив веки, Кили оглядывается назад, облизывает пересохшие от волнения губы и, развернувшись, подаётся вперёд. Жизнь, конечно, ничему не учит. В этот раз, если всё вновь рассыплется прахом, опять будет больно. Но рассыплется ли, если Фили уже позволял прикасаться к себе так, как не потерпел Он два года назад? Пальцы осторожно оттягивают резинку нижнего белья, обнажая часть затвердевшей нежной плоти. От кожи Фили едва уловимо пахнет потом вперемешку с его собственным запахом, кружащим голову. Обняв парня за бёдра, Кили принимается бережно вылизывать головку, не сводя настороженного взгляда с лица спящего. Но тот лишь дышит чаще и хмурит во сне брови. Сердце, уже давно не испытывавшее такой нежности, непривычно сводит ею. Это настолько мучительно, что почти больно. Киборг многое готов отдать за то, чтобы Фили первым позволил делать с собой такие вещи – не с молчаливого согласия, кажущегося странным, а открыто приглашая к своему телу, отдаваясь и принимая равноправно с партнёром. О, ведь это так заметно! Но именно с ним всё как-то чудно и непонятно. Поэтому сейчас простая для отношений между двумя мужчинами ласка отдаёт чем-то постыдным и неправильным. Жадным губам хочется большего. Кили отстраняется и стягивает ниже бельё, оглаживая взглядом красивый аккуратный член в золотистых завитках волос. Рука сама тянется к нему и, осторожно коснувшись, киборг повторяет движение пальцев языком, проводя им снизу доверху. По дрожанию бёдер Эйдан распознаёт удовольствие, пронзившее тело. Но доволен ли Фили? Потемневший взгляд, пока губы медленно и плотно скользят по твёрдой тёплой коже, устремляется к лицу спящего. Киборг лишь видит, как мелко дрожат ресницы и немо распахивается его рот. Стыдливая тоска заставляет опустить глаза обратно – Кили вбирает глубже, покорно расслабляя нижнюю челюсть и горло. Практики у меня было много. Вот только вряд ли он её оценит… Эйдан вновь бросает дежурный взгляд на лицо Фили и испуганно вздрагивает, царапнув от волнения нежную кожу зубами. Парень, тихо зашипев, болезненно прищуривается и снова широко распахивает разноцветные глаза. Приподнявшись на локтях, он смотрит на киборга так, что Кили становится не по себе. Безумие и шок плещутся в глубине чёрных зрачков, а брови удивлённо вздёрнуты. Кажется, будто Фили вот-вот подастся вперёд и вмажет ему кулаком, но парень застывает как вкопанный. Эйдан медленно, очень медленно продолжает насаживаться на него, не отводя взгляда, и Дин не выдерживает, наконец-то приходя в себя, и… выдавливает. Жалкое. - Прекрати… Киборг выпускает член из плена губ с влажным звуком, скользнув по всей длине. Еле слышный стон, вырвавшийся из собственной груди, пугает Фили. Он, сгорая от стыда, скручивает пальцами простыню, стараясь хоть секунду, но не глядеть туда, вниз, как вдруг вокруг него вновь сжимается тёплое пульсирующее горло. Ему снился сон. Снилось, что какая-то девчонка делает минет, слишком хорошо и умело пользуясь языком и губами. Фили даже приподнялся на локтях, чтобы взглянуть на неё, а мир грёз покрылся трещинами и раскололся, осыпавшись со звоном битого стекла – он ещё стоял в ушах, когда киборг вскинул на парня глаза и вздрогнул. Ужасом пронзило тело. Прострелило от затылка до кончиков пальцев на ногах, которые Кили развёл в стороны и придерживал ладонями. Лицо и шея заполыхали от дикого стыда, которое даже сумело захлестнуть разгневанно поднимающееся в груди отвращение. Дин смотрел и не верил, диссонанс между сном и явью заключался лишь в одном – в том, кто делал ему это. Ощущения остались теми же – приятный жар влажной глубины и ловкий язык, помогающие разминать скопившееся между бёдер напряжение. - У тебя стоял. Эйдан шепчет это, задевая член губами, тёплое дыхание дразнит, прежде чем киборг вновь погружает его в горло. Он всё время теперь следит взглядом за лицом Фили, как-то настороженно и немного виновато. Почему?! Почему, блять, Кили так чертовски хорошо умеет отсасывать?! И почему я позволяю ему это?! Дин, повинуясь желанию стукнуться обо что-нибудь затылком, откидывает голову назад и отчаянно стонет сквозь зубы. От жара комната слегка плывёт перед глазами, и он не сразу распознаёт сквозь шумящий в ушах ток крови звук расстёгивающейся молнии и тихую возню у себя в ногах. Воспоминание о самой первой их встрече резким судорожным вздохом разрывает лёгкие. Фили быстро приподнимается на локтях выше, подаётся вперёд и застывает, тут же встретившись глазами с внимательным взглядом. А ещё – стыдливым и робким. Кили дрочит. Сам себе, склонившись над бёдрами и продолжая ему отсасывать. Стоны, зарождающиеся в груди киборга, тихо вибрируют у него во рту, заставляя горло пульсировать сильнее. Но Дин заинтригован вовсе не этим. Не только этим… Чтобы облегчить движения, Эйдан расстегнул молнию чёрного комбинезона до самого паха. Спандекс послушно разошёлся в стороны, обнажая часть плеч, груди и пресса. Тело, виднеющееся в V-образном вырезе, Фили мог бы назвать идеальным, если бы не одно но: разъёмы. Странные разъёмы, расположенные зеркально на левой и правой половине – они смотрятся совершено неестественно, чернея крошечными впадинами, уходящими куда-то вглубь. Дин впервые видит киборга полуобнажённым, лицом к лицу, и с каждой секундой шок от увиденного становится всё больше и больше. Одно дело, когда у Кили нет руки – она заменена бионической конечностью, выглядывающей из рукава чёрной формы. И совсем другое, если видишь своими глазами что-то противоестественное на живой человеческой плоти. Тем более, чернеющее на ней впадинами с тонкими металлическими краями. Больно чувствовать, как у парня враз пропадает какое-либо желание. Эйдан по инерции ещё пару секунд скользит вдоль члена губами, а потом выпускает его изо рта, не решаясь взглянуть на тяжело дышащего Фили. Собственное удовольствие тоже сходит на нет, и киборг поспешно застёгивает обратно молнию, пряча за сшитыми лоскутами спандекса своё тело и только тогда поднимая глаза. Парень смотрит на него с ужасом, вдруг резко подхватывается и тянет бельё обратно на бёдра, зло полыхнув разноцветным взглядом и отвернувшись. Губы упрямо поджаты, пока он комкает пальцами простыню, изредка вздрагивая и шумно вздыхая, будто пытаясь удержать в себе что-то. Часть подушки, сбившейся ему под лопатки, влажная от пота. - Прости… - Просто уйди. Гнев тихо вибрирует в голосе Фили, но сам он держится спокойно. Только перекрученное в пальцах постельное бельё выдаёт то, что парень сильно нервничает, держась на одном лишь самообладании. - Таблетки я положил… - Уходи уже! Киборг осекается под убийственным взглядом разноцветных глаз, уставившихся прямо на него. Фили смотрит с угрозой, а в самой глубине зрачков видно, как он смущён и растерян. Неуверенно мотнув головой, парень вновь отворачивается, замечает стакан с водой и залпом его выпивает. - Прости, пожалуйста… Пластина на виске болезненно полыхает. Кили быстрым размашистым шагом выходит из комнаты, закрывает дверь и мучительно съёживается, когда где-то внутри с грохотом разбивается стекло. Губы начинают саднить при одном только воспоминании и пульсировать, всё ещё фантомно ощущая твёрдость плоти. За спиной раздаётся ругательство. Второе, потом – третье. Киборг, не выдержав, сбегает по лестнице вниз и вылетает на улицу. Голова просто на части раскалывается от боли, и в проходящем мимо патруле привычно слышатся короткие смешки. Зачем я вообще сделал это? Какого хрена ты, мудила, решил, что имеешь право? Разве мало было одной попытки когда-то не лезть туда, куда не просят? До центрального корпуса киборгов в их районе Кили идёт не оборачиваясь и даже не глядя по сторонам. Больше всего ему хочется отмерить время назад и исправить содеянное, но сердце подсказывает, что он не поступит иначе. Во всяком случае, теперь его намерения кристально ясны. Следующий ход остаётся за Фили, когда вечером Эйдан вернётся домой.