Рисуя свободу

Кили ещё не забыл, как в гневе поклялся сменить себе дока, как зарёкся больше не переступать порог этого медицинского отсека, в котором чужой, по сути, мужчина вторгся в его рьяно охраняемые ото всех воспоминания. Но никто не мог заменить Оина тогда, когда он был нужен. Никто из киборгов медицинского профиля не мог сравниться с ним, своеобразно тактичным, неизменно внимательным и чутким. Особенно к такой непростой в психическом плане модели, какой является Кили. До дока Эйдан наблюдался у нескольких других – о них парень до сих пор вспоминает с внутренним отвращением. На тех приёмах он неизменно чувствовал себя пристыженным и униженным: взгляды киборгов были красноречиво надменны, а малейший намёк на ущербность – кристально прозрачен. Дело своё они, конечно, знали, отчего ещё невыносимее становилось в присутствии живых машин, исправно выполняющих медицинские обязанности по оказанию помощи своему слабому никчёмному собрату. И помощь эту приходилось принимать как подачку, молча глотать обиду, потому что в их присутствии Кили действительно понимал, насколько далёк от совершенства. Жёсткие бионические пальцы Оина проходятся по стыку металлической впайки на виске и тёплой кожи. Эйдан инстинктивно сжимается и бросает косой взгляд в сторону – сосредоточенное лицо дока совсем близко, в глазах-окулярах причудливым узором отпечатываются изменчивые линии микросхем. Киборг, будто не замечая чужого внимания, продолжает осмотр, изредка беззвучно шевеля губами и делая пометки на сенсорных экранах. - Сильно перепугался? - Что, простите? Кили недоумённо вскидывает брови, снизу вверх посмотрев на склонившегося рядом с ним Оина. Док поясняет, не отрываясь от своего занятия: - Судя по твоей медицинской карте, это первый раз, когда такое случилось. Поэтому и спрашиваю – ты как? - Приступ был коротким. К тому же уже пару дней прошло. Я в порядке. - Тебе следовало прийти на приём сразу, – укоризна в голосе дока еле, но слышна. – Если будет новый приступ, то не откладывай посещение. И это скорее не просьба, а приказ, – добавляет он, заметив, как кривится его своенравный пациент. – Теперь ответь – чем это было вызвано? Выражение лица Кили становится ещё более угрюмым и свирепым, но на это у Оина есть своё противодействие. - Послушай меня, – киборг отнимает от пластины руки и отъезжает на стуле немного назад, чтобы лучше видеть Эйдана. – Ты сам пришёл ко мне. Потому что чувствуешь и знаешь, что с тобой творится неладное. А угроз о смене лечащего врача я не забыл. Поэтому хватит ломаться – рассказывай. Мне нужна полная и ясная картина того, что произошло. Иначе ничем не смогу помочь. - Вы сами говорили, что выход только один. Усовершенствование моего тела. Вот только проблема есть, – язвительно усмехается Кили. – Никто нас за раз переделывать не собирается. - Как твой лечащий врач, – повышает тон Оин, – я могу воспользоваться профессиональным статусом и попытаться выпросить новые механические части к твоему телу такие, чтобы они максимально сглаживали прыгающий эмоциональный фон до момента, пока ты не преодолеешь свой предел. Это тоже очень важно для вашей линейки моделей. Разве не знал этого? Эйдан неопределённо пожимает плечами, но по его лицу видно, что он впервые о таком слышит. Мысленно послав всех предыдущих лечащих врачей куда подальше, киборг принимается разъяснять: - Обычно подобные детали вживляют на смену повреждённым только механизированным до своего порога киборгам – удовольствие слишком дорогое, чтобы растрачиваться на постепенно меняющиеся модели. Всем остальным делают куда более дешёвые варианты истинных прототипов. Но исключения есть. В этом случае затраты окупаются максимальной эффективностью модернизируемого киборга. Однако повторюсь – явление практически единичное. И всё же я мог бы… - Нет, – как-то резко прерывает его Кили, после чего задумчиво принимается покусывать губу, размышляя о чём-то своём. – Не стоит, – продолжает он спустя пару мгновений, слегка покраснев. – Во время приступа я помню себя словно со стороны… Расчётливую бездушную машину, способную на боль ради забавы. И знаете, – теперь смущение проступает на щеках киборга нежным румянцем, – это не то, чего бы я хотел на самом деле. Уж лучше выстрадать свой предел. Раз киборги могут чувствовать даже за его порогом, быть может, я смогу понять, какие чувства мне там понадобятся, а какие – нет… Не хочу слепо верить одной лишь пластине. - Путь не лёгкий, но достойный уважения, – улыбается Оин. – Теперь рассказывай всё подробно, – уже тоном, не терпящим возражений. Искусав щёку с внутренней стороны, молодой киборг продолжает хранить молчание, с немой мольбой уставившись на грозно нахмурившегося дока. Пусть тот читал его дело, пусть знает, что случилось с ним когда-то, но снова впускать в душу чужой разум – это уже слишком. Даже перед Фили, перед парнем, который ему вроде как очень нравится, Кили не готов открыться полностью, как бы сильно этого ни хотелось. Да разве кто захочет принять киборга таким, каков он есть? - Эйдан. Кажется, пару минут назад я довольно ясно всё изложил… - Мне не нужны ваши редкие детали, спасибо, – сухо благодарит киборг. – И просил же – не зовите меня так. - Упрямый мальчишка, – тяжело вздыхает Оин, пробубнив это себе под нос. – Слушай, я тебя понял. Но ты-то меня понимаешь? Понимаешь, что произошедшее с пластиной – отнюдь не норма? Понимаешь, что модели твоей линейки находятся постоянно под таким эмоциональным давлением, что будь вы людьми – вас бы давно упекли в какое-нибудь учреждение для душевнобольных?! – Док принимается зло стучать по сенсорному экрану, открывая понятные одному лишь ему медицинские формы для заполнения. – Не хочешь помогать себе сам, так не мешай мне выполнять мою работу! - Вы понимаете, что это очень личное? – раздражённо шипит Кили, сдаваясь перед внезапной яростью киборга. Его острый скальпель у горла Эйдан ещё помнит. - Протокол врачебной тайны между врачом и пациентом у меня работает исправно. Стиснув от бессилия зубы, Кили вонзает бионические пальцы в металлический каркас кресла под собой. Тот опасно скрежещет, но в итоге не поддаётся, выдержав огромное напряжение неживой руки. Залитый краской стыда, отведя в сторону взгляд, молодой киборг насильно выворачивает себя наизнанку, ощущая, как сердце от волнения бьётся где-то в горле. Лицо и уши горят, а во рту сухо, будто бы он не пил воды несколько дней кряду. Пластина на виске полыхает быстро и неровно, принося боль – за ней внимательно следит Оин. Так же внимательно, как и слушает рассказ. После последнего слова в медицинском отсеке на пару секунд воцаряется тишина. - Хм-м-м, – задумчиво хмыкает док, помечая что-то в форме на сенсорном экране. - Что? – тут же не совсем вежливо отзывается Эйдан, не спуская с него настороженного недоверчивого взгляда. Молодому киборгу не привыкать, что к нему его же собратья относятся как к второсортной ущербной машине. Каждая модель из линейки Кили в первые месяцы своего пребывания в новом теле очень быстро это понимала, научившись сразу же распознавать сквозь напускное дружелюбное внимание очередную злую шутку. Поступи сейчас, после сказанного, Оин так же – Эйдан поймёт. Вот только внутри будет очень больно. - Интересно… Очень интересно… - Что именно? – тихо рыкает Кили, сурово наблюдая за ним исподлобья. Глаза-окуляры тотчас впиваются в него, и док, спохватившись, делает то, что жутко удивляет молодого киборга – он смущается ровно настолько, насколько ему это позволяет первоклассное модифицированное тело медицинской модели. - Этот парень – не знаю уж его имени… – Оин указывает рукой на Эйдана, который умышленно не назвал странную кличку блондина и опустил несколько подробностей, - Так вот, парень этот – явно причина твоего приступа. Равно как и выхода из него. Другими словами, – живая половина человеческого лица дока вновь краснеет. То ли действительно от смущения, то ли от нахлынувшего на киборга медицинского вдохновения, – да ты у нас романтик! - Док, – Эйдан осторожно прокашливается, постепенно приходя в себя и наблюдая за киборгом, буквально набросившемся на свои сенсорные панели, – док, Вы в порядке? - Ну что за чудесная модель! Нет, это бесспорно настолько уникальнейшая в эмоциональном плане линейка, насколько в механическом – последние модели! Оин, изливая восторги себе под нос, продолжает заносить данные, и Кили, поёрзав на месте, решает лучше понаблюдать за ним, нежели беспокоить. Обнажённый, под стерильным светом диодных ламп он чувствует себя неуютно. Словно как в тот раз, когда молодой киборг впервые ощутил своё новое тело, спустив с больничной кровати ноги. - Ох, прости, можешь одеваться! Док вяло машет ему рукой, по-прежнему не отрываясь от панелей, и Эйдан тянется за формой, с облегчением натягивая на себя чёрный комбинезон из спандекса и застёгивая молнию под самое горло. - Оин, может, – робко начинает он, оборачиваясь к киборгу, – Вы мне объясните, в чём тут дело? - Ты же не любишь слишком личные разговоры, – хитро улыбается тот. Выглядит это жутковато. - Иначе попрошу, чтобы Вам подправили протоколы врачебной тайны, – грозится Кили, вдруг улавливая, что док шутит совершенно беззлобно и даже радостно. – Ведь именно Вы мне сказали, что самые последние модели киборгов способны чувствовать и испытывать эмоции. Смех Оина, наполовину механический, звучит странно. Но Эйдану внезапно нравится эта полуживая искренность, равно как и попытка в целом втянуть его в разговор. Он даже сам улыбается, правда, немного настороженно – жизнь научила не доверять целиком и полностью. - Значит, хочешь поговорить начистоту? Кили коротко кивает, нахмурившись и приготовившись слушать. - На самом деле, всё проще некуда. Конечно, мой вердикт вовсе не медицинский, но скажу тебе следующее – ты влюбился. Молодой киборг сжимает губы и прищуривается, пытаясь уловить хоть каплю насмешки. Однако спокойная улыбка дока – искренняя. И потухает как-то быстро, с грустью. - Я помню, как ты пришёл ко мне впервые по поводу пластины. Сам, а не согласно порядку посещений. Именно тогда она начала вести себя слишком своенравно. И именно тогда ты познакомился с ним, верно? Кили не двигается, продолжая смотреть глаза в глаза. - Верно, значит, – кивает Оин. – Признаться, я догадывался о чём-то подобном. Ведь когда разговор зашёл о том, чтобы устранить причину её своенравности, ты испугался. Выходит, причина эта была тебе дорога. Эйдан тихо вздыхает, недовольный столь глубоким посвящением дока в свои личные дела. Но молчит. - Ты помнишь, что я тебе тогда сказал? - М-м-м… Что-то про уникальность… - Да. Что она делает тебя живым человеком, а не беспристрастной машиной. Сейчас хоть, после приступа, понимаешь? Кили неприязненно морщит лоб, а потом резко меняется в лице, с любопытством посмотрев на улыбнувшегося киборга. - То есть, Вы хотите сказать… – он запинается и замолкает, явно не зная, какие подыскать слова. - Любовь – удивительная эмоция и состояние души, – загадочно усмехается Оин. - Я не говорил, что люблю его, – смущённо бормочет Эйдан, даже не понимая, насколько выдаёт сам себя. – Нравится – да, возможно… Ну хорошо – очень нравится, – поправляется молодой киборг под насмешливым взглядом дока. – И всё равно… - И всё равно ты слишком беспокоился за него. Так сильно, что нашёл в себе силы прорваться обратно в своё привычное состояние. - Состояние вечной боли, да, – язвительно отзывается Кили. - Но оно того стоит? Или ты так не думаешь? Эйдан молча пожимает плечами, однако тихую печаль, исходящую от него, Оин распознаёт. Становится жаль этого симпатичного парнишку, зная историю, из-за чего он вынужден так страдать. - Кили, – док мельком смотрит на время, – боюсь, твой приём окончен. Но если хочешь, я могу… - Нет, не стоит, – Эйдан поднимается с места, криво улыбнувшись. – У Вас, наверное, и без посещений работы много. - Много, – соглашается Оин. – С эпидемией – много. - А что с ней такое? – настораживается киборг. - Плохо всё. И ущербных уже начали отлавливать с улиц, отправлять в живые могильники. - Уже? Так скоро? Кили спрашивает помертвевшим севшим голосом, удивлённо уставившись на дока. Сердце сжимается от дурного нехорошего предчувствия. - Боюсь, что да. С каждой новой вспышкой люди поддаются страху всё больше и больше. Жаль мне этих бедолаг… На днях в медицинский отсек тело мёртвой ущербной крохи привезли на вскрытие. Я тоже пошёл – интересно, всё-таки, узнать об этих мутациях побольше… - Оин, пожалуйста… Эйдан цедит сквозь стиснутые зубы, и отвращение на его лице ничем не скрыть. Как бы ни нравился ему киборг, но привыкать к хладнокровию медика он не хочет. Ведь я не такой. Сейчас, по крайней мере. - Прости. Кили кивает и, коротко попрощавшись, выскальзывает за дверь. В коридоре, непривычно белоснежном и стерильном, он ещё топчется взад-вперёд несколько минут, в волнении кусая губы и бросая на проходящих мимо киборгов недружелюбные взгляды. А потом, решительно выдохнув, устремляется к выходу. Нельзя терять ни минуты. За те пару дней, что Эйдану приходилось нести службу исключительно в районе Ратгар – пристанище киборгов, – улицы Дублина сильно изменились. Они пропитались смертью. Летняя духота, беспощадно палящее солнце, золотая пыль, пригнанная ветром с пустынных равнин – городу нечем дышать. По раскалённому асфальту ползают мухи, роясь над бурыми засохшими пятнами крови и блевотными массами. Спёртый воздух пропитан запахом нечистот и гноя. Из тёмных узких улочек, из теней слышны тихие слабые стоны. Город-призрак, не иначе. Ступив на залитую ярким светом площадь, Кили останавливается. На другом её конце люди тоже замирают, зло и испуганно уставившись на киборга. Безвольное тело в их руках, в изодранной одежде, усыпанное тёмными синяками, слабо дёргается и даже приподнимает голову – паренёк расфокусированным измученным взглядом смотрит на Эйдана, после чего опять роняет подбородок на грудь, теряя сознание. Мужчины, сплошь в респираторах и с замотанными тряпьём руками, не сводят с Кили глаз. Будто дикие звери, вцепившиеся в добычу, они настороженно следят за застывшим на другом конце площади киборгом. А потом делают то, от чего Эйдану действительно становится по-настоящему страшно: молча, почти без единого звука, по-прежнему не сводя с него взгляда, эта кучка людей по-паучьи вползает в один из тёмных переулков, увлекая за собой и ущербного. Капля пота скатывается к горловине чёрной формы. Кили смахивает её, коротко касается ёжика волос на влажных висках и судорожно выдыхает, приспуская немного молнию. Солнце палит нещадно, а внутри холодно от страха. Внутренности скручивают спазмы ужаса и отвращения: хочется догнать и вырвать из этих лап незнакомого паренька, чей взгляд был случайно брошен на молодого киборга. Но что я могу ему дать? Что потом буду делать с ним? Я должен найти Фили! Если я его не найду… Стиснув зубы, Кили снова движется вперёд, чуть ли не бежит, подстёгиваемый тревогой. В последний раз, когда он видел блондина, тот криво улыбнулся ему напоследок, будто через силу, оставив этим неприятный след в душе киборга. Но сейчас Эйдан готов отдать всё на свете, лишь бы вновь увидеть его лицо – хоть такое, а живое. Ещё в детстве, в пору, когда Кили ходил в школу, им рассказывали про средневековую чуму, разившую наповал всё живое. Сейчас она, продравшись сквозь вуаль столетий, будто снова раскинула свои чёрные крылья над Дублином. Пробираясь вдоль скверов и улиц, Эйдан не натыкается ни на один патруль. Киборгам нет никакого дела до опустившегося на город животного ужаса и беспредела – для них так даже лучше. Чем больше людей погибнет, тем меньше будет нарушений порядка в ближайшие месяцы. Единственное, как можно развлечь себя, так это продавать отчаявшимся лекарства за баснословные деньги. Лекарства или продукты – самые лучшие. Извне, о чём жители Дублина, конечно же, не догадываются. Издалека приметив знакомый дом, Кили бросается бегом, чёрной молнией проносясь мимо городских руин и уличного мусора. По лестнице, перепрыгивая зияющие в ней провалы, он взлетает за считанные секунды, резко тормозя перед дверью и глотая тёплый воздух ртом. Стучит, раз, другой, но ответом служит лишь тишина. Мёртвая тишина. - Фили… Фили! Проходится кулаком по двери, хотя парень, помнится, просил его тут вообще не появляться и не шуметь, но никто из соседей не подаёт ни звука. И есть ли они, соседи, здесь вообще? - Фили! Киборг шепчет умоляюще, прильнув всем телом и прислушиваясь, в надежде распознать малейший шорох внутри. Может, он вообще не дома? А где же тогда? Отступая на шаг назад, Кили закусывает губы, блуждая растерянным взглядом по двери и дверному косяку, как вдруг что-то перещёлкивает внутри, обдавая тело кипятком, после чего – будто остужая. Эйдан словно в забытьи проводит бионическими пальцами по крошечным кровавым пятнам там, где он обычно прятал для Фили медикаменты, достаёт из расщелины в кладке смятый блистер – его будто долго мочалили в руках. И не хватает всего лишь одной таблетки… - Сраный гордец! Киборг ни на секунду не сомневается в собственной догадке: набросившись несколько раз на дверь, он вышибает её и вваливается в квартиру, заметавшись по тесному пространству. Боязнь опоздать, не успеть настолько велика, что Фили, без сознания привалившегося к стене в углу небольшой комнатки, Кили с размаху сгребает в жёсткие объятия, одновременно нащупывая пульс и пытаясь услышать чужое дыхание. - Мать твою… Киборг судорожно выдыхает, вымученно улыбнувшись в завитки золотисто-русых волос надо лбом, и, отстранив от себя парня, вытирает рукой свежую кровь на его губах. Корка старой неприятно царапает кожу. - Ещё немного… Пожалуйста, продержись ещё чуть-чуть… Выдавив из блистера оставшиеся таблетки и сбегав на кухню за стаканом воды, Эйдан по одной осторожно вкладывает их в рот и даёт запить. Пару штук Фили всё же кое-как проглатывает – остальные вместе с влагой выскальзывают и падают на пол. Подняв парня на руки, киборг отмечает его худобу. На бледное лицо с запавшими глазами и вовсе больно смотреть. Сквозь горло, смоченное водой, наконец-то вырывается слышимое уху дыхание, тяжёлое и болезненно-хриплое. Крепче прижав к груди безвольное тело, Кили, перед тем как покинуть чужую квартиру, тихо обещает: - Я тебя не брошу, Фили. Так что и ты не смей меня бросать. На втором этаже Эйдан никогда не спал, его пристанищем была гостиная, которую он любовно обставил под себя, со вкусом и весьма неприхотливо. Но вот уже как пару дней излюбленным местом для сна стало кресло на том самом втором этаже, в комнате, куда киборг принёс Фили. В ней пахнет медикаментами, в ней чисто и стерильно: Кили день за днём, утром и вечером, вымывает каждый сантиметр. Окна он не рискует открывать, и тихий гул кондиционера нарушает тишину. Гул да свистящее дыхание парня, изнывающего от озноба на кровати. Обнажённое тело, заботливо укрытое одеялом, пропитывает его терпким потом. Волосы завитками липнут к вискам – паутинкой поверх бледной кожи. Он ещё ни разу не приходил в сознание, то беспокойно мечась поверх простыни, то застывая, словно мёртвый, и едва дыша. Кили часто подолгу сидел рядом, обтирая Фили влажной губкой и слушая, как тот борется за каждый свой вздох. - Эй, я дома… Вернувшись из очередного патруля, киборг первым делом поднимается наверх, каждый раз со страхом ступая через порог комнаты. Но блондин не сдаётся: исхудалый, измученный, он в беспамятстве продолжает сражаться за жизнь, безропотно принимая ласки Эйдана. Тот может не удержаться и прикоснуться пальцами к подтянутому телу, горящему огнём, может зарыться рядом в одеяло, если Фили внезапно станет холодным, как ледышка, может робко пригладить слипшиеся от пота пряди и поцеловать в висок или в беззащитно подставленную шею. Чужая хрупкость пробуждает в Кили небывалую нежность и тоску, а боль от пластины лишь сильнее затачивает эти чувства, делая их острыми и раня где-то глубоко внутри. Приподняв за затылок голову, Эйдан с тихой настойчивостью заставляет Фили проглотить очередную порцию таблеток. Чтобы не подставлять Оина, ему пришлось за огромную сумму выкупить несколько блистеров у одного ушлого медика. Якобы под предлогом некой сделки с ущербными в охваченном эпидемией городе. - Вот, молодец… Фили послушно сглатывает воду и кашляет. На губах пузырится розовая пена, но крови, как раньше, больше нет. Его ресницы слиплись от слёз чистой боли, грызущей тело – Кили, смутившись, всё же склоняется и касается век губами, огладив пальцами впалые щёки. Желание обладать, на секунду юркнувшее в сознании, молодой киборг с мысленным стоном гонит прочь. Сейчас о таком нельзя даже и думать, сейчас самое важное – это жизнь Фили. Жизнь, а не тело. - Дин… – Тихий шёпот из-за слабости голоса кажется призрачным. – Дин О’Горман… Нахмурившись, Кили недоверчивым взглядом впивается в быстро шевелящиеся губы. Ему не нравится то, как упорно они повторяют чьё-то незнакомое имя. Но вскоре Фили вновь затихает, жалобно всхлипнув и закашлявшись – на этот раз чисто. И Кили, обтерев губкой вспотевшее обнажённое тело и прибравшись в комнате, привычно устраивается в кресле напротив, из-под ресниц наблюдая за изредка беспокойно ворочающимся Фили. Странное чужое имя – последнее, что отпечатывается в мыслях киборга перед тем, как он погружается в чуткую полудрёму. Глаза – синий и голубой – глядят на него удивлённо, насколько это позволяет измученное болезнью сознание только что пришедшего в себя. Тотчас растеряв последние остатки сна, Кили резко подаётся вперёд, мимоходом скосившись на время – пятый час утра. - Фили? Киборг осторожно касается прохладной ладони, лежащей поверх одеяла, и вглядывается в лицо, молча спрашивая: всё ли в порядке? Парень тяжело сглатывает и морщится, осторожно прочистив горло. - Воды… Влага успокаивает саднящие нежные стенки, а вот бионическая ладонь, поддерживающая затылок, наоборот – заставляет нервничать. И не только. - Я… у тебя дома? Оттолкнув слабой рукой стакан, Фили без сил откидывается обратно в подушку, обводя комнату взглядом. Да, здесь он уже был когда-то. Спазм боли в груди, недовольно утихающий под настойчивостью поправляющегося тела, толкается между рёбер, вызывая стон и слёзы, и затихает. То, как быстро лицо киборга оказывается рядом, Дин даже не успевает заметить. - Фили? – он беспокойно склоняется над ним, внимательно рассматривая вымотанного недугом парня. – Фили, скажи, где болит, чтобы я мог помочь тебе. Фили?! - Да уймись ты, – устало просит его Дин, пытаясь незаметно вывернуться из-под пристального взгляда. Кили обидчиво поджимает губы, но слова недовольства проглатывает. Потянувшись за водой и губкой, он привычным жестом откидывает в сторону одеяло, сразу же натыкаясь на слабое возмущение Фили. - Не трогай… - Но ты же взмок за ночь! - Не трогай меня! С трудом приподнявшись на локтях, Дин зло выплёвывает фразу и снова падает обратно, зарываясь покрасневшей щекой в подушку. Боковым зрением он видит, как недовольно смотрит на него киборг, а потом, нахмурив пушистые брови, всё равно тянется рукой. - Это не услуга тебе, Фили. Я просто хочу помочь. Ты ничего мне не будешь должен. - Я же не просил тебя… - Если ты не просил, это не значит, что я бы тебе не помог, – резко отзывается Эйдан, осторожно приподнимая ослабевшее тело и обтирая прохладной губкой спину. – Неужели ты так ещё и не понял, почему я это делаю? Дин прикусывает себе губу, покраснев ещё сильнее, и облегчённо выдыхает, когда киборг отстраняет его от своего плеча, укладывая на кровать. Щёки горят, словно в лихорадке, он даже прикрывает глаза, не в силах спокойно сносить последние касания губки к коже. Стыд пожирает Фили изнутри. Стыд и, как ни странно, чувство благодарности. Он провалялся без сознания чёрт знает сколько, ходил под себя, не в силах подняться, а во взгляде киборга нет и намёка на насмешку или неприязнь. Кили смотрит участливо, заметно волнуясь и откровенно злясь, если он, Дин, позволяет себе излишнюю эгоистичность. Я нравлюсь ему. Насколько же сильно? Странное чувство отвращения к самому себе за столь меркантильный вопрос перехлёстывает Фили. Тело мелко вздрагивает, и Дин удивлённо распахивает глаза: киборг успокаивает его, касаясь виска неживыми пальцами. Рука с губкой застыла на бедре, ласково оглаживая натянутую на кости кожу. Кили, сдавшись перед отчаянным желанием, склоняется ниже и ниже. Когда Фили испуганно отворачивает голову, он покорно касается губами открытой шеи, слизывая с неё влагу и лёгкий запах пота. Он откровенно пользуется беззащитностью и слабостью ущербного, но тот не отталкивает и не возражает, молча раскинувшись на кровати под нависшим над ним сильным телом. Лёгкие поцелуи подбираются к лицу и к заострившимся скулам. Дин нервно дёргает подбородком, разрушая этим движением хрустальную нежность момента – киборг тотчас отстраняется, виновато облизнув губы. - Прости… Раскосые глаза смотрят на него печально. Только сейчас Фили и сам замечает, что Кили непривычно помят и вымотан; ещё раз обводит взглядом комнату, наткнувшись на придвинутое ближе к кровати кресло, на плед, свисающий с подлокотника. Всё чисто и прибрано. Он почти не отходил от тебя, придурок, заботился о тебе. Имей хоть каплю благодарности! Внутренний голос довольно убедителен, но неправ. Благодарности вдруг оказывается не капля, а капли. Их становится всё больше и больше, они собираются, стекаются ближе друг к другу, разрастаясь внутри и разбухая, пропитывая собой сердце, не каменное, а предательски бумажное. За новым болезненным спазмом, заставившем заслезиться глаза, кроется не только боль – за ним Фили прячет собственную внезапную слабость, раздражающую ничуть не меньше. Быть может, для Кили это и не услуга. Но теперь я обязан ему жизнью. Чем же ещё мы окажемся связаны меж собой? - Мне пора в патруль. Дин не может удержать облегчения, промелькнувшего в глазах, и Кили тактично отводит в сторону взгляд, не в силах принять чужое желание остаться в одиночестве. Киборг молча пододвигает стаканы с водой и блистеры ближе к изголовью, чтобы до них можно было легко дотянуться ослабевшим рукам. - Я вернусь вечером. Принесу тебе поесть. Теперь ты должен много есть, – он что-то долго теребит в пальцах, но потом всё же кладёт рядом с Фили. – Твой коммуникатор. Я не трогал его. Тебе много звонили… Кили замолкает, закусывая щёку с внутренней стороны. А вдруг звонил тот, чьё имя Фили выговаривал в бреду? Вдруг этот человек очень важен для него? Зачем же тогда так поступать со мной, позволять, не противиться? Дин подбирает металлическую крошечную сферу и гладит её, слабо ухмыльнувшись: - Как же иначе… Киборг молча выходит из комнаты. Спускаясь вниз по лестнице, стискивает зубы как маленький обиженный ребёнок. Пластина вонзается короткими острыми импульсами в живую плоть – Эйдан зло хлопает по виску ладонью, и пальцы без вреда проходятся по едва различимой границе между живым и неживым. Конечно, поступать так – очень плохо. Но он должен выяснить, кто такой этот Дин О’Горман.