Рисуя свободу

- Фили, Фили! – отрывистый шёпот расплывается внутри душевой кабины вместе с тёплыми клубами пара. – Твою же мать… Простонав ругательство и царапнув пальцами мокрую мозаику на стене, киборг вжимается в неё всей грудью, чувствуя болезненный укус чуть выше лопатки: достать беспроблемно до шеи в виду небольшого роста Дину не удаётся, поэтому он целует там, докуда получается дотянуться без особых на то усилий. - Фили… Кажется, сознание ирландца окончательно расплавилось, выскоблив из памяти все слова, кроме одного единственного имени и парочки ругательств. Впрочем, Дин сейчас ничем не лучше – этот молящий шёпот, вздрагивающее под ладонями тело, тесная глубина между напряжёнными ягодицами сводят с ума, подталкивая вплотную к черте, за которую последние несколько минут так и хочется ступить без раскаяния и сожаления. Их обоюдные ласки стали куда более откровенными после того раза, когда Эйдан доверился ему целиком и полностью. Быть может, так оно и должно было быть между двумя мужчинами, но Дина то ощущение равноправия, партнёрства силы, испытанное впервые, буквально оглушило. Он чувствовал себя ведущим и ведомым, уверенный, что в этом порыве они с киборгом едины. Нечто волшебное в их позах, в симметрии их тел не позволяло остановиться, сбежать от ответственности, которую подкрепляло собой занятие любовью на узком диване. Да, именно любовью, не сексом, как обычно называл это Фили. И хотя мозг упорно отказывался поверить чувству, оно имело право на жизнь вне собственного разума, совершенно ясно читаясь в потемневшем раскосом глазу, в полыхающем лице и лёгкой полуулыбке на губах ирландца. Глядя на Кили сверху вниз, Дин тонул в чужой нежности, опьяняющей не хуже вина на пустой желудок, и чувствовал, как дрожит от возбуждения киборг, пуская смазку себе на живот. Их соитие не казалось ни виртуозным, ни искусным, – этого сложно ожидать от человека, только начинающего познавать премудрости взаимного удовольствия между людьми одного пола – но Эйдан поощрял каждое его неловкое скованное движение мягкими касаниями живой руки, словно тоже впервые изучал обнажённое тело партнёра. Позволив себе поддаться приятным воспоминаниям, Фили вновь прикусывает кожу у лопатки, проходя пальцами по тяжело вздымающейся груди. Он немного поднаторел за пару недель, и теперь точно знает несколько приёмов, которые киборг всецело одобряет. Вот как сейчас – низким протяжным стоном. Повернув голову и ткнувшись подбородком в правое плечо, Кили косится на него красным окуляром. Струи воды, льющиеся сверху, очерчивают полураскрытые губы, по которым время от времени проходится кончик языка и слизывает капли. Из пучка волос, собранного на затылке, несколько выбившихся тёмных прядей причудливо облепляют шею, словно узор какой или татуировка. Дин, толкаясь внутрь резко, но неторопливо, бездумно наматывает их на палец, и киборг тотчас послушно откидывает голову назад, плотнее вжимаясь в чужой пах. Покорность и податливость гибкого сильного тела подкупает. Фили, забывшись от подобного зрелища, замирает и даже приподнимается на цыпочках, чтобы поцелуем дотянуться до красиво изогнувшейся шеи. Поддерживая ирландца одной рукой за низ живота, второй он скользит от груди выше, к горлу, чувствуя, как под ладонью судорожно дёргается кадык. Кили, не в силах удержать внутри радостное волнение, издаёт очередной полузадушенный стон, хриплый и протяжный, вновь шепчет его имя и сжимается так, что терпению Дина приходит конец. Всего в несколько движений опасная грань оказывается далеко позади, а напряжение сменяет приятная усталость, разливаясь покалывающим теплом в натруженных неудобной позицией мышцах. Отстраняясь и тяжело дыша, Фили, кажется, не знает, куда теперь ему деться – пространство душевой всё же не рассчитано на любовные игры, да и к проясняющемуся сознанию возвращается былая трезвость. Льющаяся вода смывает с ягодиц киборга белёсые разводы, и, заметив это, Дин вдруг испытывает острое чувство вины: ведь это он дал шанс развиться их отношениям, которые теперь сам же ставит под удар. Искренняя симпатия к Эйдану предательски вплелась в первоначальный эгоистичный план. Но, каким бы приятным, внимательным и располагающим к себе парнем не был Кили, Фили беспокоило другое – его, впервые обратившего внимание на представителя своего пола, тянуло к киборгу, тянуло даже против собственной воли. В нём вдруг начала привлекать каждая чёрточка, каждая родинка на теле, отпечатываясь в памяти. Кто бы вообще мог подумать, что поджарая подтянутая мужская фигура может быть не менее соблазнительной, чем округлая женская? Внутренние метаморфозы сбивали Дина с толку, он порою не узнавал сам себя, когда исподтишка таращился на задницу ирландца или следил, как тот за едой облизывает губы. Про армированный комбинезон киборга из чёрного спандекса Фили старался и вовсе не вспоминать – в нём Кили смотрелся безупречно, такой высокий и статный. Опасность, исходившая от живой машины и пугавшая раньше, теперь манила: в её ореоле образ Кили, узнанный глубже за время их отношений, стал более мужественным. Потенциально несущий смерть каждому, а в душе романтичный и преданный, Эйдан не на шутку взбудоражил сознание Дина, заставляя с завидной частотой думать о нём… Проснувшись однажды ранним утром, Фили не сомкнул глаз до самого восхода солнца, рассматривая лежащего рядом ирландца. Обнажённое мужское тело под боком было слишком тёплым, даже горячим, распущенные волосы укрывали предплечья, выбритые виски и часть лица. Зародившееся в пальцах движение дало толчок следующему, и, неуверенно потянувшись рукой вперёд, Дин осторожно отодвинул в сторону тёмные пряди… Эйдан, вжавшийся щекой в подушку, казался беззащитным и оттого – слишком молодым. Моложе своих двадцати с хвостиком лет. На его лице почему-то совсем не росла щетина, равно как и на всём теле, поэтому кожа была неестественно гладкой, без единого изъяна, если только не обращать внимания на отшлифованные медицинскими приборами шрамы и следы ожогов на грудной клетке, где Кили меняли вышедшие из строя после удара током механические части. Стерильность организма не только подавляла рост волос, но и делала киборга неуязвимым к любым болезням – в моменты интимной близости они ни разу не воспользовались защитой, так как не было абсолютно никакой необходимости. Дина этот факт поначалу сильно напрягал, он брезговал ощущением внутренней наполненности, однако стоило лишь начать испытывать странную симпатию к Эйдану, как пытка тотчас превратилась в наслаждение. Язык, скользнувший влажно и широко от низа шеи и до линии челюсти, резко напоминает о чужом присутствии: Фили задумался так глубоко, что упустил момент, когда киборг развернулся к нему лицом и приблизился, ненавязчиво ласкаясь. Его рука и губы, словно продолжение льющихся сверху тёплых струй, нежат мягкими прикосновениями кожу, так же невесомо, как и вода, обтекают изгибы и выступы тела. Наверное, если закрыть глаза, их будет не различить меж собой… Душевая погружается в темноту, заполненную мерным шорохом влаги и стуком отдельных капель. Расслабленно покачнувшись, Дин теряется на секунду в пространстве и кладёт ладонь на чужое плечо, чувствуя, что бионическая рука надёжно подхватывает за талию. - Ты как? Кили спрашивает шёпотом, прижимается боком, и сквозь иллюзорные мысленные абстракции прорисовывается тактильными ощущениями реальность. В груди Фили сердце бьётся неровно, почти болезненно, обрывая в самое последнее мгновение мучительное напряжение – будто бежишь по режущей босые ноги траве к краю обрыва и, зависая на секунду в воздухе, камнем падаешь вниз. Но каким-то невероятным образом в момент столкновения со стремительно приближающейся землёй ты не разбиваешься, а вновь оказываешься над пропастью, и вновь ступни беспощадно-ювелирно надрезают острые топорщащиеся травинки. - Я помогу… Вторая ладонь, плетью висящая вдоль тела, оживает, когда случайно касается напряжённого члена. Эйдан не успел удовлетворить себя и не попросил об этом Дина – не хотел требовать больше, чем мог дать ему любовник. Он желал, да, но боялся спугнуть постепенно раскрывающегося перед ним Фили, раз за разом выходящего всё дальше за рамки каких-то своих убеждений и условностей. И потому покорно принял всё в себя, а собственное тело оставил без внимания. - Попробую помочь… Дин произносит фразу так тихо, что киборг её не слышит – чувствует лишь, как оседает чужое дыхание на внутренней стороне бедра. От опустившегося на колени молодого человека он не отрывает взгляда, с волнением ожидая прикосновения губ к плоти. Фили ещё ни разу не отсасывал ему, всегда предоставляя справляться самому рукой, и сейчас от одного только вида сосредоточенного лица с пылающими щеками Эйдана тоже бросает в жар. Грудную клетку распирает от тяжёлого участившегося дыхания, но инстинкты опережают стыд – Дин обвивает руками крепкие стройные ноги, чувствуя под ладонями напряжение мышц. Он знает, что киборг внимательно следит за ним сверху, застыв в ожидании первых движений, и… боится. Боится не оправдать его надежд, сделать всё хуже некуда. Хотя должно ли это волновать? И, если не должно, то почему так волнует? Однажды вечером, наблюдая за потрошащим холодильник ирландцем, Фили вновь вернулся к мыслям о своём странном выборе в пользу мужчин. Уже глупо было отрицать влечение к ним, потому что с Эйданом они спали не раз и не два и даже действия согласно плану не могли опровергнуть внутреннюю тягу к киборгу. Вполуха слушая комментарии по поводу ужина, Дин задумчиво вырисовывал узоры кончиками пальцев на столешнице, зацепившись за мелькнувшую в голове мысль и нахмурившись. С каждой секундой он всё больше убеждался в том, что отношения с Кили – не случайность, ведь если оглянуться назад… Фили никогда не встречался с девушками подолгу, предпочитая не утруждать себя обязательствами. Правда, с одной из них всё же попытался, они даже жить начали вместе, но вскоре расстались – первой не выдержала она. Дин неделями мог пропадать за блокадными кольцами, от него не было никаких вестей, и оставалось лишь гадать, жив ли он вообще. Разве можно создать семью с таким человеком и, тем более, завести детей? Мужчина должен быть опорой, особенно в их шатком мире, сотрясаемом нищетой и эпидемиями, поэтому рассчитывали лишь на себя немногие из женщин. Дин, выбравший путь наёмника, это понимал – что никогда не в силах будет дать им желаемое, хоть какую-то стабильность в жизни и мужа, на которого можно положиться и жене, и детям. Однако попросил бы кто сердце забыть про любовь и перестать с надеждой откликаться учащёнными ударами на взгляды, дольше положенного задержанные на молодом человеке, а потом безразлично отведённые в сторону. Обычных, нормальных девушек притягивали его разноцветные глаза и внутренняя красота лица, но отпугивала брезгливая мысль, что тот может расценить их внимание как предложение познакомиться ближе. Фили всегда путало и уязвляло подобное отношение, и поэтому он никогда не отказывался, если женщина сама намекала на секс – значит, она была такая же и не боялась провести время в объятиях ущербного. Но итог всё равно был неутешительным: он не привлекал обычных девушек и не мог дать защиту девушкам с недугами, рискуя попросту не оказаться рядом в какой-то момент. А любить и чувствовать в ответ чью-то любовь хотелось и ему… От робкого прикосновения к вискам Дин испуганно вздрагивает и поднимает взгляд: Эйдан улыбается ему так, словно просит не винить себя и не насиловать, если Фили не хочется этого делать. Расценив задумчиво-сосредоточенное лицо с нахмуренными бровями по-своему, киборг, кончиками пальцев скользнув вниз вдоль скул, подталкивает любовника подняться с колен, и в его тёмных глазах Дин вдруг замечает отголосок собственных мыслей – любить и быть любимым в ответ… Набравшись смелости, – а заодно и набрав воздуха в грудь – он плавно подаётся вперёд, обхватив нежную кожу губами. Солоноватая смазка на языке и упругая гладкость смущают, но облегчённый стон, прошелестевший в душевой кабинке, не позволяет отстраниться. Странно, у Кили совершенно нет вкуса, хотя, что тут странного, если все киборги стерильны? Взяв слишком глубоко и поперхнувшись, Дин перемещается обратно к самой головке, покосившись наверх: ирландец, закусив губу, затылком чуть ли не прилип к стене. Его грудь вздымается от тяжёлого дыхания, и вода, струящаяся по ней, прозрачными змейками очерчивает дуги рёбер под кожей и подтянутый живот. Воодушевлённому реакцией чужого тела на старания, Фили хочется попробовать то, о чём он всегда раньше думал не иначе как с брезгливостью. Однако при первом же ощутимом прикосновении напряжённой плоти к горлу оно непроизвольно и резко сжимается, пытаясь сдержать рвоту. Вскочив на ноги и закашлявшись, Дин пятится в дальний угол кабинки, подальше от льющейся воды, чтобы отдышаться. Под плотно сомкнутыми ресницами закипают слёзы из-за саднящего горла, а некрасивый звук-позыв, вырвавшийся тогда, до сих пор звенит в ушах. Стыдно-то как! Бионические пальцы откидывают мокрые пряди, налипшие на лицо. В покрасневшие глаза киборг заглядывает, не смеясь и не упрекая: - Глубокий минет – это особая техника. Если хочешь, потом научу… - Сам себе минет не сделаешь, – прокашлявшись, виновато отвечает Дин и с удивлением вжимается в полупрозрачную дверь душевой кабинки под нежным напором двинувшегося вперёд тела. - Вообще-то, – улыбается Эйдан, позволяя себе переплести свои и чужие пальцы, – это довольно извращённо, но вполне реально. - Фу, блять! – потрясённо выдыхает Фили, округлив глаза. - Согласен. Поэтому, если ты не против… Киборг прикасается к члену осторожно, даёт привыкнуть чужой ладони, тем временем оставляя череду поцелуев на шее любовника. Ему хватает всего пары движений, – он слишком долго ждал – и семя выплёскивается обоим на пальцы. - … Дрочить вместе – тоже неплохой вариант. Эйдан заканчивает предыдущую фразу и со смешком отлетает в противоположный угол, притворно возмутившись сильным тычком: - Эй, я же расшибиться мог! - Ну и расшибся бы. Мне на радость, – фыркает Фили беззлобно. Подцепив пальцами створку, он вылезает из душа и нарочито громко захлопывает дверцу обратно. Понаблюдав пару секунд, как размытые очертания фигуры Кили принимаются, вероятно, смывать с себя остатки жизнедеятельности организма, вдруг улыбается уголками губ и, обернув бёдра полотенцем, покидает ванную комнату. - Холодно. Дин плотней запахивает куртку и прячет в карманах руки, замёрзшие из-за поднявшегося к вечеру ледяного ветра. Тёмные тучи, низко плывущие по небу, словно тёмные волны Ирландского моря, навевают тоску, разнося в клочья умиротворённую радость после утреннего душа. Морозное дыхание осени высасывает крупицы тепла из тела, заставляя кутаться встречающихся им по дороге людей в одежду. - Пойдём домой? – предлагает киборг. – В бар? – переспрашивает, когда Фили отрицательно качает головой. – Тогда куда ты хочешь? Дин пожимает плечами и хмурится, пнув носком ботинка повстречавшийся на дороге камушек. Он и сам не любил состояние апатии, но сейчас сложно не поддаться безразличию, глядя на унылый пейзаж, открывающийся со всех сторон. - Кили, выгуливаешь свою домашнюю зверушку? Ирландец злобно оборачивается на голос и весь будто напружинивается, придвинувшись ближе. Дин, угрюмо проследив за его настороженным взглядом, тоже застывает на месте: он достаточно хорошо помнит киборга, чудовищно изнасиловавшего в борделе мальчишку-проститута по имени Калеб. - Парень, должно быть, чертовски хорош в постели, если ты даже поселил у себя эту шлюшку. Остановившись прямо напротив, Криос закуривает сигарету и выпускает дым в лицо Дина, придирчиво осмотрев его. Фили знает, как задевают за живое Эйдана такие слова о любовнике, но пойти против старшего по званию и по модификации у киборгов строго карается военным законом. - Водишь дружбу с ущербным… Всё-таки не зря Кей назвал вас влюблённой парочкой. А я поначалу даже ему не поверил. Думал, рыжий засранец привирает, как и всегда. Кея Дин тоже очень хорошо помнит. Его и Ота. - Помнится, в том патруле мы вместе взимали плату с борделя натурой. Верхняя губа Кили задирается, обнажая края зубов. Он сейчас похож на зверя, беспомощно клацающего челюстями у прутьев клетки, в которую заключён. - Ну что ты, – вкрадчиво поясняет Криос, сузив глаза. – Я сношаюсь с людьми исключительно в мозг. Его взгляд медленно перемещается с лица Эйдана на Дина – киборг облизывает им Фили с головы до ног, специально, чтобы позлить своего собрата. Тлеющий окурок, полетев вниз, рассыпается яркой трухой. - Боже, да насрать мне на твоего ущербного, – вздыхает Криос, закатив глаза. – Дери его, сколько хочешь. Лишь такая убогая модель, как ты, зацикливается на каком-то одном выкидыше человечества. До встречи в вечерних патрулях, Кили. Сплюнув на землю и развернувшись, он тяжёлой поступью направляется прочь, но легче от ухода киборга не становится. Дин молча переводит взгляд на Эйдана, вместе с ним ожидая, когда перестанет так яростно полыхать багровый огонёк пластины. - Кили… - Идём, – перебивает тот, тронув Фили за рукав куртки. - Куда? - Увидишь. Полуразрушенную церковь Дин замечает ещё издалека, серую кладку стен, местами увитых плющом, и острые пирамидки оставшихся целыми нескольких башенок. Останки некогда красивого собора выглядят плачевно, но даже в руинах сквозит его былое великолепие и величие. - Собор Святого Патрика*. То, что от него осталось. Каменная крошка хрустит под ногами, пока они осторожно пробираются внутрь. На вершинах осыпающихся стен пустуют птичьи гнёзда из прутиков и веток, а в дальнем конце собора Фили замечает убережённое временем витражное окно с ликом святого. Тут не осталось ни одной резной деревянной скамьи, – должно быть, их вынесли люди, порубив на дрова и щепки для каминов – и в мрачной пустоте на незваных гостей таращится безносое лицо, вылепленное из камня чьими-то руками столетия назад. - Зачем мы здесь? Дин, собственно говоря, уже давно не верит в бога, но голос его звучит тихо в боязни потревожить умиротворённое забвение собора. Эйдан чувствует себя более раскованно, подняв лицо к пепельному небу и мягко улыбнувшись. - Здесь мне хорошо. Спокойно. - Что странно, если учитывать позицию католической религии к отношениям между двумя мужчинами. - Я даже не знаю, могу ли считаться человеком, Фили, – вдруг с тоской отзывается киборг. – А в старых руинах меня некому уличать в грехопадении. Сам с собой же я честен. Приблизившись к Эйдану, будто подталкиваемый неведомой силой, Дин останавливается рядом. Ирландец не спускает с него взгляда потемневших глаз, вновь похожий на себя самого с той единственной фотографии, которую Фили в приступе паники выцарапал из нагрудного кармана формы киборга. - Родители знали? - Конечно знали. Я не видел смысла врать им. Да и не хотел. - На том изображении, что я… В общем, – Дин смущённо облизывает губы, прежде чем продолжить. – Ты словно отстранился от них, сосредоточенный и серьёзный, замер не подле, а где-то на ступенях лестницы позади, хотя они любили сына, судя по подписи к фотографии. - И? – настороженно спрашивает Эйдан, непонимающе нахмурившись. - Они не приняли тебя таким? Или приняли слишком поздно? – Дин прикусывает губу, вынужденный вспомнить прошлое. – В нашу первую встречу ты мог лишь размазать кровь по моим ягодицам, но… решился на большее. Я не думаю, что лишь чувство потери могло толкнуть тебя на такое. Но вот чувство вины, которое нельзя загладить перед умершими… - Перед умершей, – поправляет тихо киборг, пытаясь скрыть за ресницами заблестевший от чужих слов взгляд. – Перед матерью. Он отворачивается и, подавив вздох, медленно направляется в дальний конец собора, к витражному окну, словно завороженный церковной строгостью ярких красок на стекле. Дин идёт следом, не ожидавший, что Кили так легко согласится дать ответ. - Мне было шестнадцать, когда её забрали в больницу из-за выкидыша на раннем сроке. Ребёнок был не от моего отца, – начинает накрапывать мелкий дождик, но Эйдан так и остаётся стоять, не двигаясь с места, наблюдая, как капли текут по лицу святого. – Я не смог этого простить. Она любила нас. И предала… Хоть бы сказала, была бы честной! Киборг сжимает ладони в кулак, поборов рвущийся из горла обиженный рык. Побледневшего Фили он не замечает, зажмурившись, чтобы пережить в себе ужасный момент и найти силы продолжить. А Дину, неверующему в бога, громовые раскаты вдалеке кажутся гневным ропотом Всевышнего за то, что смеет оборачивать время вспять, приближая уже их с Эйданом отношения к тому же мучительно болезненному послевкусию предательства. - Отец простил, – отдышавшись, продолжает киборг, – но не я. Обвинил в том, что именно из-за этого поступка начал встречаться с парнями, не сумев побороть временного отвращения к девушкам… Я винил мать всю её жизнь. Она даже не услышала, что я её прощаю. И прощаю ли?... Не удержав закапавших слёз, Кили утирает их рукой, одним коротким неуклюжим движением скользнув по лицу ладонью. Он плачет с такой искренностью, что Дин, чувствуя себя последней сволочью, всё же подходит ближе и, не имея на это никакого права, обнимает Эйдана, заставляя склонить темноволосую голову на плечо. - Мою мать убили киборги, когда мне было тоже примерно шестнадцать лет. Отца я и вовсе не знал… Плачь, станет легче… - Я любил её, Фили! Почему же я молчал, пока не стало поздно что-либо говорить?! – стонет Кили сквозь слёзы. - Потому что любимым признаваться в грехах тяжелее всего, – стиснув зубы, шепчет ему Дин. Серое небо за окном становится чернильно-тёмным, и лишь аромат душистого чая из трав миссис Браун разгоняет сосущую в сердце тоску. Дождевые капли барабанят по оконному стеклу, делая вид за ним нечитаемым и размытым. В гостиной осенний мрак позднего вечера развевает тёплый свет ламп и делает светлой грусть диск дублинской группы «U2», крутящийся в музыкальном центре. Поджав под себя ноги, Адам сидит на диване в свободных штанах и тонком свитере на пару размеров больше. Он уже успел осмотреть дом киборга и теперь перебирает разложенные на столешнице диске, выразительно поджав тонкие губы – этот жест означает вынужденное согласие с хорошим музыкальным вкусом Кили. - Грэм знает, что ты здесь? – разливая чай по кружкам, спрашивает Фили. Ори, тряхнув мокрыми волосами после горячего душа, который недоступен жителям города, кивает: - Он в курсе. - Просто… Я, признаться, думал, что он тебя не пустит. - А я, признаться, не думал, что киборг разрешит пригласить меня на целую ночь. - Я не просил, – Дин присаживается рядом, зажав между ладоней кружку. – Он сам предложил. - Наверное, Кили догадывается, какая опасность тебе может грозить в Дублине. Варг, к примеру, – многозначительно поясняет Адам. – Но знает, что держать тебя взаперти – бесполезно. - А может тебе всего лишь стоит признать, что Эйдан – неплохой парень? – хитро интересуется Фили. Ори булькает что-то неразборчивое в кружку, стрельнув в друга убийственным взглядом. Тот молча улыбается и, отхлебнув горячего чая, устраивает голову на спинке дивана. - Я простил его, Адам. Действительно простил. Ты не знаешь Кили так, как знаю я, поэтому просто поверь на слово – кроме тебя, ко мне ещё никто не относился с таким вниманием и заботой. Единственный человек, которого стоит по-настоящему ненавидеть, сидит сейчас перед тобой. - Дин… - Я – чудовище, Адам, – перебивает он, отставляя чай и подаваясь вперёд с лихорадочно заблестевшим взглядом. – Если бы ты только знал, к чему на самом деле я подталкиваю Эйдана своим херовым планом! - Так остановись, – Ори с силой сжимает его руку, чувствуя в ладони её дрожь. – Мы что-нибудь придумаем, придумаем, как избавиться от внимания Варга. Только остановись! - Не могу, Адам, – в бессилии шепчет Дин, словно просит прощения. – Не могу. Он опускает подбородок, устыдившись слабохарактерной беспомощности. Он ведь может попробовать остановиться, но куда легче пущенным с горы комом катиться по наклонной, чтобы разлететься грязными ошмётками. Особенно, если кажется, что даже в подобной неправильности есть шанс мечту сделать реальностью. - Дин… Фили не даёт ему договорить. Дерзко вскинувшись, он вдруг притягивает Адама за шею и целует, раздвигая языком губы, вкладывает в это движение всего себя и, нежно укусив напоследок, отстраняется. Разноцветный взгляд под полуопущенными ресницами кажется Ори задумчивым и туманным. - Нашёл ответ на свой вопрос? Дин молча смыкает оставшиеся после поцелуя приоткрытыми губы. Румянец едва заметно окрашивает его щёки, однако этого вполне достаточно, чтобы понять. - Знаешь, – Адам с улыбкой заглядывает в наполненную чаем кружку, прежде чем посмотреть на друга, – а ты мне раньше нравился. Даже очень, – и хитро подмигивает, когда Фили наконец-то поднимает голову. – Но это было до Двалина. Даже нечеловеческая половина лица Оина выражает, кажется, крайнюю степень удивления. Док складывает на груди руки, что, вероятно, означает неодобрение или ещё того хуже, поэтому Эйдану остаётся лишь умолять. - Вы сами говорили, что нетбук – лично Ваш и не числится в общей сети киборгов. Тем более, модель устаревшая, отследить в случае чего сложнее будет. - В случае чего? – с сарказмом переспрашивает киборг. - Пожалуйста, Оин! Я хочу узнать, кто такой Фили. Я должен узнать! - Во-первых, – выставляет палец док, начиная считать, – его точно отследят. Это вопрос времени. Во-вторых, я лишусь своей единственной на данный момент лазейки в обход общей сети. А достать новый – процесс муторный и сложный. В-третьих, нутром чую, что ничего хорошего ты там не узнаешь. - Попросить помощи без страха быть пойманным я могу только у Вас. Но если таков ответ – я найду другой способ. - Более быстрый, чтобы загреметь в судебную мясорубку? Если, конечно, дело до неё дойдёт. Ведь может случиться что хуже. - Я Вас предупредил, – жёстко отвечает Кили, отступая на шаг назад. – На случай, если пропаду с концами, как Вы говорите. Он уже почти доходит до двери, когда док властно окрикивает: - Эйдан! – и добавляет тише, со вздохом покачав головой. – Сюда иди, идиота кусок… Проводив в лабораторию, Оин достаёт чёрный кейс и несколько грубо пихает его ему в руки. - На, держи. - Но я думал… - Что просто так вынесешь его мимо камер наблюдения из моего отсека? Ты даже не представляешь, сколько месяцев я по частям переносил нетбук сюда, тщательно подбирая, какая из них подойдёт или нет к вносимым и выносимым из кабинета медицинским приборам. Это была тяжёлая и рискованная работа, Эйдан, так что имей в виду. - Оин… – с сомнением тянет Кили. - Ты прав лишь в одном. Данный способ – единственный, который даёт нам обоим шанс, пусть и крошечный, выйти из воды сухими. Особенно тебе. Так что сиди тут тихо, пока я буду разбираться со следующим пациентом. Док решительно выходит из лаборатории и, на всякий случай, закрывает её на ключ. Эйдана пару минут ещё терзают сомнения, но стоит только открыть защитный кейс, как руки, вспоминая прошлую любовь своего хозяина к инфокоммуникационным технологиям, сами тянутся вперёд. Экран мигает, вспыхивает, и сбоку друг за другом принимаются выскакивать окошки систем защиты, поставленных Оином. Когда последнее сворачивается обратно, молодой киборг, судорожно выдохнув, выходит в Сеть. Приходится попотеть, чтобы пробиться к динамическим базам данных архива, и наградой за приложенные усилия становится мигающая поисковая строка, в которую Кили, согнув и разогнув пальцы, вбивает кличку «Фили». И с этого момента всё начинает идти не так. Экран мигает пару раз, но не тухнет, окошки защитных систем цифровыми призраками всплывают на рабочем столе, быстро мерцая. Вероятно, информация, заданная поисковой строке, имеет повышенный уровень важности, раз система столь яро противится её предоставить, стараясь вычислить точку несанкционированного доступа. Но прежде чем Эйдан успевает вырубить к чертям нетбук, какая-то посторонняя программа опережает его, блокируя попытки архива противиться вторжению и одновременно ища искомое им. Дружественная она или нет, Кили не знает, с бешено колотящимся сердцем и вспотевшей ладонью следя за бегущими колонками данных. А потом вдруг архив выплёвывает на экран файл с перечёркнутым красным, к ужасу Эйдана, лицом незнакомого мужчины, киборга со светлыми вьющимися волосами и серо-голубыми глазами, кодовым именем которого значится «Фили» – ещё одна модель его ущербной линейки. Схожесть с тем, кто остался в доме вместе с Ори, так видна, что Кили, минуя личную информацию, сразу же тянется курсором к вкладке «Семейное положение» – ведь в гигаполисах киборгам не запрещено заводить семью. На экране открывается новый файл, подтверждающий ещё раз имя мужчины, которого Эйдан не заметил сразу же – Ланс О’Горман, и выводящий две фотографии, жены и сына. Лицо женщины тоже перечёркнуто красным, а вот изображение золотоволосого мальчишки с разноцветным взглядом не марают крестом две яркие линии. Сердце бьётся уже не в груди, а где-то в горле, когда Кили заторможено читает его имя – Дин О’Горман.