Рисуя свободу

Жаркое пыльное лето сменяется сухой ветреной осенью. Конечно, во внешнем облике городов-призраков за неимением зелени сезонных метаморфоз совсем не видно, но зато это отчётливо ощущается – воздух становится другим. Он как будто наполняется кристалликами льда, покалывающими в лёгких при каждом глубоком вдохе. Тело Кили, почти человеческое, до сих пор остро воспринимает холод – спасает форма, по первому взгляду на которую и не скажешь, что она способна выдерживать низкие температуры. Киборг спешил, и теперь, стоя у входа в медицинский корпус, пытается отдышаться и унять волнение, беспокоящее с самого утра. Фили под боком недовольно заворочался, разбуженный тихим писком коммуникатора, сонно моргнул пару раз и вопросительно взглянул на лежащего рядом ирландца. - Это твой или мой? Ресницы парня слабо дрожали, пока он старался вновь не сомкнуть глаз, и Кили, улыбнувшись этой милой попытке, ласково чмокнул его в висок. - Мой. Спи. Осторожно выскользнув из-под одеяла, киборг прошлёпал до музыкального центра, разблокировал коммуникатор и поднёс к уху. - Да? - Кили, ты мне нужен. Если не в патруле, то желательно срочно. Голос Оина не был резок или же взволнован, но почему-то в нём чудилось нечто нехорошее. - Понял. Что-то случилось? - Не с тобой, – с лёгким нажимом ответил док. Страхом прошило тело насквозь, как только Эйдан распознал намёк. - Что-то серьёзное? – обернувшись к Фили, спросил он. - Не по коммуникатору, Кили, – коротко бросил Оин и прервал связь. Лицо Фили, приподнявшееся над подушками, выражало беспокойство: взгляд разноцветных глаз немо вопрошал, а светлые брови хмуро сдвинулись к переносице. Раскинувшись на диване и чуть вытянув шею, парень явно прислушивался к разговору, пытаясь по ответам киборга понять его суть. - Фили, – ирландец вернулся и прилёг рядом, – меня вызывают, но я постараюсь отлучиться ненадолго. Ещё только шесть утра, так что лучше спи дальше. - У тебя должен был быть выходной… Кили пришлось стиснуть зубы, чтобы скрыть разочарование: в голосе блондина слышалась тревога, вот только волновался он явно не за него. Скорее, Фили беспокоила неопределённость внезапно возникшей ситуации, обрывочно понятой им из чужого разговора. - Спи. Через силу улыбнувшись, Эйдан склонился ниже и поцеловал парня в губы, вновь ощутив сердцем болезненный укол, когда тот не только ответил с неохотой, но и попытался выдать её за утреннюю сонливость. Такие перемены настроения всегда были слабостью киборга, он отчаянно чувствовал в них какой-то подвох, однако добраться до истины никак не мог, продолжая слепо натыкаться на выставленные иголки и, к тому же, извиняясь за это. - Док?! К ввалившемуся в кабинет парню Оин оборачивается с недовольным лицом, одним своим суровым взглядом остужая его пыл. Но, видимо, никак не волнение. - Сколько раз я просил, Кили, соблюдать субординацию. Мой медицинский отсек – не твой дом, чтобы вкатываться сюда без спроса. - Я постучался… Хоть в голосе киборга и слышно раскаяние, мысли его явно далеки от осознания проступка: глазами он быстро пробегает по столу, заваленному кипами отчётов об осмотрах, и, наконец, жалобно поднимает их на дока. Будто просит больше не мучить. - Постучался он, – бормочет себе под нос Оин, посмотрев на часы и заблокировав входную раздвижную панель. – Время ещё есть, так что… Иди за мной. Оказывается, медицинский отсек дока не заканчивается на одной лишь комнате для осмотра: в нём есть жилое помещение, которое, правда, от приёмной мало чем отличается, операционная и лаборатория. От обилия склянок с разного цвета жидкостями у Кили рябит в глазах, а по спине вдруг ползёт неприятный холодок. Из глубины сознания моментально всплывает воспоминание о стерильных покоях, где он, перерождённый, впервые спустил с койки ноги, борясь с тошнотой и непривычным ощущением инородных деталей в собственном теле. - Помнишь кровь, что я брал на анализ у Фили? – окуляры Оина причудливо вспыхивают, обнажая в глубине чёткие линии микросхем, прежде чем киборг склоняется над каким-то прибором с пробирками и принимается сканировать их взглядом – сканировать в прямом смысле этого слова. - Вы же сказали мне потом, что он поправился окончательно, – Эйдан пристраивается рядом и, волнуясь, рассматривает вслед за доком наполненные кровью колбочки с таким вниманием, будто бы разбирается в них не хуже киборга медицинского профиля. - Он действительно поправился. Фили здоров, – Оин выуживает одну из пробирок, подносит к глазам, словно лишний раз пытается удостовериться в чём-то, а потом, к изумлению ирландца, быстро уничтожает её вместе с содержимым, – но позвал я тебя сюда не за этим. Взгляни-ка… Поначалу Кили не понимает, для чего док достаёт из угла чёрный кейс, но когда крышка распахивается, всё становится ясно – это модель нетбука, устаревшего после прорыва сенсорных технологий, который заключён в защитные металлические панели. Оин выводит на экран динамическое изображение медленно проворачивающейся спирали ДНК. - Нетбук мой, так что конфиденциальность была обеспечена. Покажу и сразу же сотру данные. Это, – он указывает пальцем на изображение, – расшифровка ДНК обычных людей. Не буду вдаваться в подробности, тебе следует усвоить лишь то, что примерно такой геном несёт в себе каждый житель городов-призраков. Это, – док выводит на экран вторую спираль, – расшифровка для людей из гигаполисов. Эйдан, притихнув, осторожно кивает головой. Он не медик и совсем не понимает терминологию генетики, но опыт, почерпнутый из жизни, помогает интуитивно разобраться в изображениях: одна половина человечества не знает ни болезней, ни бед, вторая, окружённая блокадными кольцами киборгов, – задыхается от них. - А вот ещё одна расшифровка. - Точно такая же, как и предыдущая, – пожимает плечами ирландец, не находя отличий между двумя последними изображениями. - Верно, – неоновые окуляры тихо тлеют на сосредоточенном лице Оина. – Вот только третий образец принадлежит Фили. Повисшее в лаборатории молчание почти ощутимо, оно всем своим необъятным весом наваливается на плечи Кили – возникает чувство, будто ноги и в самом деле вот-вот вдавятся в пол. Уши закладывает от зашумевшей в них крови, а сердце так сильно колотится внутри грудной клетки, что киборгу приходится разомкнуть губы и рвано задышать ртом. Но растерянным Эйдан чувствует себя лишь несколько первых секунд: отойдя от потрясения, он вдруг настороженно вскидывается и с подозрением всматривается в стоящего рядом дока. - Ты напрасно волнуешься. Об этом исследовании никто не узнает. Пробирку с кровью я вообще уничтожил при тебе… Не веришь мне, Кили? Оин доверчиво и мягко заглядывает в глаза напротив, спрашивая с таким неподдельным удивлением и сожалением, что ему внял бы даже камень. Однако жизнь не единожды заставляла молодого киборга разочаровываться в людях – он готов пережить ещё одно предательство. Правда, переживут ли они его вместе с Фили – это другой вопрос… - Эйдан, – тихо, но настойчиво зовёт док, приметив, как бледнеют щёки ирландца при мысли о худшем из вариантов, –Эйдан, послушай меня... По правде, я долго думал, стоит ли тебе всё рассказывать. Но не смог не предупредить… - Долго? – перебивает, встрепенувшись, Кили. – Как долго? - Примерно с месяц. - Почти месяц, – заторможено повторяет за ним киборг. – За этот срок можно было сдать и Фили, и меня не один раз… Кажется, нервы всё же не выдерживают. Словам дока хочется верить, а уже в следующую секунду – усомниться в них. Внутри разбухает ком неопределённости, и начинает жутко болеть голова. - Эйдан, всё хорошо… - Ничего, блять, хорошего! Лицо дока странно плывёт перед глазами, растворяясь в багровой пелене. Обруч колючей боли с такой силой стискивается вокруг головы, что тихий вой сам собой срывается с губ, переходя в низкий животный полустон-полурык. Последнее, что помнит Кили, это мучительно прошивший тело разряд тока и падение в оглушительно звенящую тишину, спеленавшую его чёрным коконом мрака… В щёлочку дрогнувших приоткрывшихся век мир врывается ярким белоснежным светом: глубоко вздохнув и болезненно сморщившись, молодой киборг пытается отвернуться от него, прежде чем понимает, что лежит в медицинском кресле в приёмной под слепящим оком светодиодной лампы. По обнажённому телу волнами прокатывается прохладный воздух, заставляя кожу покрываться мурашками. Сил, чтобы подняться, почему-то нет. - Как себя чувствуешь? Преодолевая слабость, Кили расфокусированным взглядом отыскивает лицо Оина и сосредотачивается на нём. Постепенно черты приобретают всё большую ясность, а потом – неожиданно резко – в памяти всплывают последние секунды до падения в черноту. - Лежи и не двигайся. Док вдавливает в грудь бионическую руку, не позволяя дёрнувшемуся было киборгу подняться с места: тот, понимая своё положение и тщетность попытки, одним лишь выражением живого глаза передаёт гложущую его ненависть и холод. - Ты закоротил меня, – он зло цедит сквозь стиснутые зубы, бессильно откидывая голову назад и прожигая Оина взглядом. – Меня заберут обратно в гигаполис, да? – продолжает издеваться, маскируя в словах боль и страх. – А что со мной сделают там? Заживо выдерут из тела механическую начинку и бросят умирать?! Звонкая пощёчина приводит ирландца обратно в чувство – он растерянно хватается за щёку и вжимается всем телом в жёсткое кресло, испугавшись склонившегося к нему дока. Тихий выкрик, кажется, эхом ещё звенит в приёмной, судорожно забившись промеж четырёх стен. Оин видит в широко распахнутом глазу всю гамму эмоций того, кто загнан в угол, но готов сражаться до последнего. Беспристрастные лица других его пациентов – даже тех, что хранили в себе больше от человека, нежели от киборга – не способны выражать такую же палитру чувств. Ущербная линейка, которую все считают провальным проектом, для Оина значит гораздо больше. Он любит её, как мать может любить искалеченное тяжёлым недугом дитя, в уродливости находя нечто особенное и прекрасное. - Да, закоротил, – от внутреннего воодушевления и желания быть понятым правильно окуляры дока разгораются словно два неоновых огонька, – потому что иначе бы ты потерял над собой контроль в ситуации, которая требует твоей человечности, а не бездушия! Очнись, Эйдан, и включай уже свою голову, ведь теперь тебе придётся быть предельно осторожным! Оин плавным движением руки выдёргивает из грудных контактов проводки, заставляя молодого киборга сдавленно охнуть, и отворачивается к сенсорным экранам, забивая результат осмотра. Давно позабытое чувство острого душевного беспокойства, подтачивающее изнутри, пусть и не в полной мере, но помогает лучше понимать своего своенравного пациента, его недоверие и боль. - Быть может, наши отношения и не дружеские, однако я не враг тебе, Кили. Я даже превышаю предписанные всем медикам обязанности, когда имею дело непосредственно с тобой. Разве это ни о чём не говорит? Красного пятна, оставшегося после пощёчины тяжёлой бионической ладонью, не различить теперь на лице киборга. Оно полыхает от подбородка и до кончиков ушей. А потом Оин слышит в воздухе то, чего не ожидает – тихий всхлип, который ирландец старается приглушить плотно сомкнувшимися губами. Резко крутанувшись на стуле, док впивается в него внимательным взглядом. Окуляры, сканируя тело пациента, вычерчивают в сознании перед мысленным взором учащённое сердцебиение, подскочивший пульс и дрожь в конечностях: Эйдан и в самом деле плачет, не справляясь с навалившимся на него волнением и вновь теряя контроль. - Так, секунду… Потерпи ещё немного… Проводки, словно живые змейки, кусаются контактами, подключаясь к заполыхавшей пластине. Выгнувшегося в смотровом кресле киборга Оин успокаивает тихим шёпотом, бережно укладывая обратно. - Ну вот, – с облегчением улыбается он, регулируя последний параметр хитроумной микросхемы, вшитой в висок своего пациента, – теперь уже легче, правда? Тяжёлое дыхание Кили – единственное, что нарушает повисшую тишину. Ирландец, обессиленно раскинувшись в кресле, молчит, и мокрые дорожки прокатившихся по щеке слёз уж слишком выделяются под ярким светом нависшей над ним лампы. Красный окуляр, заменивший второй глаз, еле тлеет на побледневшем лице. Мгновение подумав, Оин скрывается в глубине помещения и возвращается, держа в руках плед. Он накидывает его на обнажённого молодого киборга и подтыкает со всех сторон свисающие к полу концы, образуя из тёплой ткани своеобразный кокон. - Если хочешь, могу погрузить тебя в сон, – спрашивает осторожно, не желая спровоцировать задремавшие в груди Кили отчаяние и злость. – Я отменил ближайший осмотр, так что ты сможешь отдохнуть и прийти в себя… Док замолкает, когда ирландец, отрицательно качнув головой, тяжело сглатывает накопившуюся во рту слюну и вздыхает. Складывается ощущение, будто он боится сделать следующий шаг, ни вперёд, ни назад, застыв на одном месте. Подобная нерешительность напоминает Оину, что перед ним лежит, по сути, ещё ребёнок, который перешагнул из подросткового возраста сразу во взрослую жизнь. Через это проходит каждый киборг, но некоторым приспособиться гораздо тяжелее, чем другим… - После двойного срыва за одно утро было бы лучше оставить тебя под наблюдением… - Нет, – Кили даже тянется, чтобы оборвать подключённые к пластине провода, когда док вовремя перехватывает его руку. – Я здесь не останусь. Ни за что. - Возможно, всего на день, – Оин не может не предпринять попытки, хотя тщетность её известна заранее. - Нет. Сейчас мне лучше, док. Отсоединяйте уже эту херню… Проглотив недовольство, Оин и в самом деле выполняет просьбу, убеждая своё взбунтовавшееся второе «я», что показатели молодого киборга действительно пришли пусть и к низкому порогу, но всё же нормы. Он, пока Кили поспешно облачается в форму, добросовестно заполняет результаты внештатного приёма пациента, хотя мысли сосредоточенны вовсе не на сенсорном экране. - Послушай, Эйдан, – ирландец, вскидывая подбородок, тотчас натыкается взглядом на два окуляра, горящих напротив. – Раз уж мы такое узнали о Фили, то, – Оин задумчиво прищуривается, – не кажется ли тебе странной его кличка? Люди слишком нас ненавидят, чтобы называться кодовыми именами киборгов. А вот он назвался. И не просто кем-то, а моделью из твоей линейки. - Узнали Вы, а не я, – возражает Кили и вслед за этим сникает буквально на глазах, растеряв весь свой пыл. – И да. Думал. Даже сейчас думаю… Незнакомое имя Фили повторил, лёжа в бреду, всего один раз. Но отпечаталось оно в сознании слишком ярко. Ирландец, будучи вспыльчивым и по-собственнически преданным, приревновал к нему – к чудному переплетению букв, складывающихся в чей-то образ. Был ли этот образ всего лишь плодом воспалённого болезнью воображения? Вряд ли. Чутьё подсказывало, что некий Дин О’Горман являл собой нечто важное, иначе бы внятно сказанное имя не сумело пробиться через тьму, в которой метался парень. Кто он такой? Кем приходится Фили? - Кажется, за этот вопрос пора взяться плотнее… - За какой вопрос? – хмуро интересуется Оин у застывшего в раздумьях киборга, нечаянно произнёсшего фразу вслух. – Ты про кличку? Эйдан, не нужно. У парня явно тёмное прошлое, в которое лезть лучше не стоит. Если честно, теперь я не совсем уверен, что продолжать с ним знакомство будет… - Предлагаете мне бросить его?! Как клиенты бросают шлюх?! Ведь всем в районе он видится именно в этой роли! – лицо Кили перекашивает от гнева, он остервенело вжикает молнией до самого горла, приготовившись уйти. - Фили родился в гигаполисе, Эйдан! – свои позиции Оин не хочет сдавать так просто. – У него, не считая мутации глаз, превосходные гены! И ты сам знаешь, что ни один человек из Центров не променяет их на города-призраки, где люди мрут как мухи в борьбе за выживание! Либо он сбежал оттуда, либо – его родители! И причина явно была весьма и весьма скверной! Эйдан, – док понижает голос, – гигаполисы покидают лишь по серьёзнейшим политическим причинам, сам знаешь. И есть всего лишь два варианта: погибнуть или спастись бегством… Не лезь в это, – он почти умоляет, приблизившись и тронув за руку. – Не рой сам себе могилу. - Я не столкну Фили туда же. - Упрямый мальчишка! Оин действительно зол, ведь угроза, нависшая над молодым киборгом, приобретает вполне реальные очертания. Каким бы симпатичным и, возможно, невиновным не был Фили, но уже одно его присутствие рядом подвергает Кили большой опасности. - А ты не думал, что ваши с ним отношения могут и не быть случайностью? Что всё это неспроста? Конечно, заявить такое прямо в лицо – слишком рискованно, однако другого способа воззвать к здравому смыслу док не видит. Тем более, опираясь на жизненный опыт, Эйдан должен понимать, что привязанность к кому-то может сыграть свою роковую роль. Сложившуюся ситуацию следует оценить предельно трезво, и будет лучше, если в этот раз ирландец всё же отодвинет чувства на задний план. Политическая мясорубка – куда более изощрённая пытка, нежели простые удары ногами по лежащему на земле человеку. В ней действительно можно пройти семь кругов ада, прежде чем с облегчением принять смерть. А что может быть гаже принятия собственной смерти, словно милостыни? - Если не хотите увидеть, – бледные от гнева губы отчётливо и неторопливо чеканят слова, – как я срываюсь в третий раз за утро, то отпустите меня немедленно. Кили смотрит исподлобья и дышит хоть и глубоко, но на удивление ровно. Он находится на той чётко выверенной грани между спокойствием и безумством, когда одним неверным словом или взглядом эту грань можно побудить нарушить. Поэтому, протянув ладонь в сторону выхода, Оин молча опускает глаза к полу. Фоторамка в застывших руках навевает непонятную тоску, скребущуюся в груди. Всё чаще Дин ловит себя на том, что, когда кончаются идеи, чем занять себя в отсутствие киборга, он снова и снова рассматривает это запечатлённое мгновение, устроившись с ногами на диване. Деревянный четырёхугольник и тонкий слой стекла хранят чужое воспоминание, но гораздо ярче, конечно же, оно играет красками в памяти Кили. Ирландец расстался с фотографией, когда она чудом уцелела от прошившего тело разряда тока в день нападения – спасла форма, рассчитанная на некоторые виды защиты. Помещённое в рамку изображение Фили несколько раз извлекал на свет, внимательно рассматривая со всех сторон и пытаясь хоть здесь найти какую-нибудь зацепку. Однако ловушка захлопнулась уже давно, лишний раз убеждая, что ответы на вопросы хранятся лишь в одном месте – в голове киборга. Это существенно меняло не только сам подход к делу, но и Дина тоже. Игра из опасной превратилась в смертоносную, выйдя на совершенно новый уровень, запредельный по своей сложности. Раздражение и нервозность чаще проявлялись в и без того непростом характере Фили, а чувства, возникшие по отношению к киборгу, лишь усугубляли его положение. Дина буквально разрывало надвое, иногда он даже мог позволить себе молча проронить слёзы, по уши увязнув в гнили, в которую сам себя и загнал. Отдушиной стали, к глубокому ужасу, их с Кили занятия сексом. В объятиях Эйдана – спокойно и удобно, если получалось хоть на мгновение забыть о своём предательстве. Было приятно ощущать между бёдер тяжесть чужого тела и чувствовать, как оно входит в тебя. Дин ни за что бы не признался себе в этом, однако всё говорило об обратном – Кили нравился ему настолько, что он уже привык течь в процессе одних лишь ласк и поцелуев, когда руки только-только забираются под одежду и собирают тепло с кожи. Собственная реакция мучительно убивала в Фили стыд раз за разом, поединок за поединком на распотрошённом движениями двух тел ворохе белья. Это не было любовью, но, господи, как же отличалось от их первого раза в борделе. Эйдан смотрит с фотографии слишком серьёзно, такое же выражение слегка раскосых карих глаз Дин и сейчас иногда ловит взглядом. Интересно, о чём он думает, этот мальчишка с копной кудрявых тёмных волос на снимке? Почему стоит позади, а не рядом со своими родными? - В последнее время ты слишком часто её рассматриваешь. Фили, резко обернувшегося на звук голоса, киборг окидывает взглядом скорее пристальным, нежели просто внимательным. Раньше он этого особо не отмечал, но лицо блондина в самом деле разительно отличается от простоватых и отрешённых лиц жителей городов-призраков. Его нельзя назвать правильным, однако природное благородство придаёт шарм и очарование каждой чёрточке, которые так любит целовать Кили. Фили действительно не принадлежит к погибающей части мира – он вынужден жить здесь, потому что… так получилось. - В последнее время ты слишком часто меня пугаешь, – парирует парень, нервно ковырнув пальцем уголок деревянной фоторамки. – Всё хорошо? Фили вопросительно вскидывает брови и поднимает голову, глядя на киборга. Он старается придать своим словам ничего не значащий тон, но в разноцветной красоте глаз Эйдан видит беспокойство. И не может соврать. - Не совсем. - Что-то серьёзное? - Тебе не о чем волноваться, Фили. Киборг присаживается рядом и медленно высвобождает из его рук фотографию, не спеша отставлять в сторону. Лицо Кили вдруг в точности копирует выражение кудрявого мальчишки, и Дин, сглотнув, решается спросить. Пусть это ничем не поможет изначальному коварному плану – просто в такие минуты внешняя уязвлённость Эйдана сбивает с толку, заставляя переживать и сочувствовать ему совершенно искренне. - Слушай, я об этом тебя никогда не спрашивал, но… где сейчас твои родители? – Фили кивком головы указывает на фотографию. Костяшки на живой руке киборга белеют. Он с такой силой сжимает пальцами рамку, что даже вены вздуваются под кожей, перечерчивая её неровностями. Дин нервно прикусывает губу, приготовившись поплатиться за свой, видимо, вновь неуместный вопрос, как внезапно Кили разворачивается к нему всем корпусом и осторожно хватает ладонь бионической конечностью. - Прости! – горячо шепчет он, будто кается в чём-то. – Фили, прости, пожалуйста! Слова безумной молитвой вылетают из его рта, пугая не на шутку. Дин, захлебнувшись волнением, растерянно обводит взглядом гостиную, прежде чем решается позвать киборга по имени: тот словно приходит в себя, вздрагивает, как от пощёчины, и зажмуривается, не решаясь смотреть прямо в глаза. - Я использовал тебя. Не удержался. Не смог. Изнасиловал, потому что должен был разделить с кем-то боль… - Ты же спасти хотел, – вдруг с отвращением отпрядывает назад Фили, испугавшись такого откровения, но бионическая рука не отпускает, усиливая хватку. - Я мог тебя не принуждать, лишь размазать кровь, создать видимость… Но твоя блядская одежда… Ты выглядел как шлюха… Дину удаётся вырвать руку, но, скорее всего, киборг сам позволяет ему это. Бледный, словно сама смерть, он поднимает совершенно пустой взгляд на Фили и встаёт с дивана. Похожий на привидение – даже не на человека или живую машину. - Ты спрашивал про родителей, – голос бесцветен настолько, что даже механическим его назвать невозможно. – Они погибли в минувшую эпидемию. А узнал я утром того дня, когда мы с тобой впервые встретились. То, как по щеке скатывается слеза, Дин подмечает краем пульсирующего сознания: разум заволакивает плотной пеленой гнева и разочарования. Вскочив с места, он подлетает к застывшему Эйдану, заглядывает в помертвевшие глаза, пытаясь, к своему ужасу, найти в них опровержение только что сказанному. Но правда скалится в ответ, сверкая всем великолепием победителя. Голова ирландца безвольно отдёргивается к другому плечу, а сам Кили отступает на шаг назад, покорно прищурившись от боли. Он может вытерпеть в разы худшее, мучительное физическое насилие, но сейчас едва ли получается пережить этот удар человеческой руки, заведомо слабой перед силой и мощью киборга. Выкрикнув что-то, Фили пулей взлетает на второй этаж, в комнату, о существовании которой он позабыл, деля диван в гостиной вместе с Эйданом. И оглушительный хлопок дверью лавиной сходит на Кили, погребая в могиле, именуемой одиночеством. Часы взаимной тишины проходят незаметно. Самое страшное то, что время способно сделать всё, что угодно: подточить могучие скалы с помощью ветра, подговорить воду обглодать острые камни, сделав их шершавыми и круглыми. Время всесильно, но кто же знал, что хватит всего пары часов, чтобы суметь простить и понять? Дин сам от себя не ожидает подобного. Он не святой, он дьявол во плоти, укравший душу. Он поклясться может, что чувствует, как бьётся в руке чужое сердце, вырванное из груди. Тогда откуда в нём вдруг столько всепрощения, понимания, жалости, если и её, конечно, можно возвести в ранг добродетели? Что происходит с ним, извечно грубым и горделивым? Бесу никогда не стать ангелом, путь есть лишь один – это падение вниз. Разве можно заново обрести сгоревшие дотла крылья? - Цепляться за кого-то в минуты отчаяния вполне нормально, – остановившись позади застывшего у зашторенного окна ирландца, Дин не знает, обращается ли он к нему или говорит от своего лица. – И, если никто не хочет разделить с нами нашу боль, иногда мы принуждаем к этому, не спрашивая согласия. Не думая о том, чем обернётся подобная вольность… Мы квиты, Эйдан. Мы были нужны друг другу. Задумчиво обернувшись, киборг не отпускает край тяжёлой шторы, погрузившей гостиную в полумрак светлым осенним днём. Сухой покрасневший глаз выдаёт пролитые некогда слёзы, а искусанная нижняя губа – терзающие мучительные сомнения. Сейчас Кили слишком красив, а воздух в комнате вновь наполняется ложью и гнилью, спасти от дурмана которых может только одно… Эйдан слабо отвечает на настойчивые поцелуи, нехотя приоткрывая губы, и больше уделяет внимания тому, чтобы смотреть сверху вниз на парня из-под ресниц. Собственные старания с каждой секундой кажутся Дину более навязчивыми, но он продолжает жадно ластиться к киборгу, вдруг испугавшись отступиться. Боже, Эйдан, прекрати это! Прекрати мою бесстыдную развязность, прошу! Словно услышав отчаянные мысли, Кили будто оттаивает, подаётся широкой грудью вперёд, тесня парня к дивану. Однако в самый последний момент толкает не Дина на мягкую обшивку, а падает сам. - Эйд? – севшим враз голосом тихо шепчет Фили, вовремя подставив руки и теперь склонившись над распластанным под собой киборгом. Намёк не понял бы лишь полный идиот. Кили молча притягивает его ближе, вжимается пахом в пах, горячо выдыхает в губы. Плотно облегающий тело спандекс мешается, и ирландец нетерпеливо вжикает молнией до самых бёдер, не удержавшись от стона облегчения. - Хочу тебя, – краснеет, поворачивая голову и принимаясь покрывать поцелуями упёршуюся в подушку рядом с головой кисть руки, покрытой золотистыми волосками. Дин пытается испуганно отдёрнуться, но бионические пальцы, взметнувшись вверх, скручивают ворот толстовки у горла. - С чего бы это? – Фили похож на нашкодившего кота, старающегося выкрутиться из хозяйских рук. – Не смешно, Эйд! Давай без одолжений, сказал же, что мы квиты! Киборг сжимает губы и, качая головой, дёргает плечом, чтобы спандекс начал сползать с гладкой кожи. - Это не одолжение, Фили. Разве похоже на одолжение? Он глядит так растерянно, с такой мукой в глазах, что страх, как невидимый импульс, расчертивший воздух, передаётся и Дину. - Я не смогу… Я не умею… Ответственность за наслаждение чужого тела раньше никогда не тяготила Фили: он точно знал, что нравится девушкам, и был уверен если не в них, то в самом себе. Сейчас подобной уверенности нет и грамма. Улыбка киборга поначалу вызывает обиду. Но поцелуй, последовавший за ней, смывает вкус горечи с губ. Кили ведёт его и направляет, возбуждает и попутно подготавливает сам себя, полностью освободившись из формы и стянув всю одежду с Дина. Когда собственная беспомощность начинает раздражать последнего и он, тихо рыкнув, наконец-то проявляет инициативу, Эйдан расслабленно откидывается обратно, предоставляя ему тело, словно чистый холст художнику… Уже гораздо позже, наблюдая, как гостиная погружается во мрак, сгустившийся за закрытыми шторами, Фили будет удивлённо переваривать в себе упоительное чувство единения, не похожее ни на одно из испытанных ранее. Мирно спящего под боком киборга он будет рассматривать с не меньшим изумлением, вспоминая, каким послушным было это сильное гибкое тело, каким беззащитным – лицо, какими молящими – стоны, срывающиеся с губ. Нет, Дин не питает иллюзий касательно своих первых шагов, но Эйдану нравились и они, и он всё просил, просил, просил… Устыдившись мыслей, Фили утыкается лицом в подушку и фыркает, закрывая глаза. Лёгкий запах лимона и сигарет на ткани, терпкая нотка пота и жёсткое горячее тело, устроившееся рядом. Их сумасшедший вечер погружает в чернильное забвение ночь.