Тает снег

- Элегантненько, тебе очень хорошо, - хмыкнул Паша, рассматривая Макса, стоящего рядом в Окуневской светло-розовой рубашке и пуховой куртке поверх. Рубашка, правда, была ему настолько велика, что пришлось закатать рукава аж до локтя, только тогда юноша выглядел хоть как-то поприличнее. Вообще, ему самому такая идея взять у друга сей предмет гардероба не казалась хорошей, но тот почему-то настоял, аргументируя это тем, что рубашка будто бы приносит удачу. «Это была любимая Юрина, он не может ее не помнить, - гадко ухмылялся себе под нос парень. – Чтобы уж точно всё прошло гладко!» - Может, всё-таки не надо было? – жалобным голоском слабо возразил Максим; вообще-то, нельзя сказать, что ему не шло, хотя бы потому, что он принадлежал к той удивительной части населения, на которой смотрится что угодно. Сам же Самосват этого жутко стыдился, якобы то была слащавость. И, совершенно не вовремя и не к месту, он добавил: - Я волнуюсь. - Не очкуй! - Павел обнял приятеля за плечи и несколько грубовато притянул к себе. – Я лично прослежу, чтобы Мелисов тебя не тронул! Как раз сейчас Макс и Паша стояли прямо за дверью в квартиру Юры, и Самосват, на самом деле, очень боялся, но отнюдь не того, что Мелисов может выкинуть. Вот уж кто точно знал, что Юрон был упрям, как осел, и, если бы сомневался в собственной выдержке, то явно ты не пригласил юношу на репетицию. Гораздо больше Флаера заботило что-то другое, а вот что именно, он и сам не до конца понимал. Окунев уже начинал скучать; здесь они стояли, не решаясь войти, наверное, минуты четыре. Вернее, не решался только Макс, Паша же просто считал секунды и увлеченно рассматривал друга. Глянув на наручные часы, он абсолютно бесцветно, голосом, не выражающим никаких эмоций, глубокомысленно изрек: - Без двух минут шесть, - отчего-то уголки губ парня дрогнули. – Как-то глупо получится, если ты опоздаешь. - Да, - коротко согласился Флаер, но лишь опустил глаза в пол. Его не было здесь совсем немного, но казалось, что во много раз дольше, и юноша честно не знал, найдет ли в себе силы войти в эту квартиру снова. Но обстоятельства были таковы. – Уже пора. «Нужно перестраховаться, - задумался Паша. – Юрона попробуй пойми, а Макс ведь и поведется. Значит, решено, - парень совершенно незаметно, исключительно для себя кивнул» - Ты должен мне пообещать, что не вернешься к Мелисову, - Окунев решил не церемониться, а сказать сразу в лоб. Всё-таки Максим по его соображениям был существом полуразумным, с ним можно было и попроще. От такого неожиданного требования Флаер на секунду слегка опешил, но быстро пришел в себя. «Ничего такого, - думал он. – Наверное, это нормально, что он просит» - Хорошо, - неожиданно это слово далось юноше тяжело, он спотыкался едва ли не на каждой букве. – Обещаю. Окунев облегченно вздохнул и только теперь с силой нажал на звонок, по обыкновению удерживая его еще несколько секунд, чтобы Мелисов не расслаблялся. Или хотя бы догадался, что Макс пришел сюда не один. Гитаристу понадобилось всего несколько секунд, чтобы на удивление тихо подобраться к двери и отворить ее; Паша же пока решил благоразумно скрыться за дверью (мало ли в каком настроении может оказать Юрон). Послышалась негромкая возня и железное позвякивание ключей, и, наконец, в проеме появился даже не Юра, а Лаптев. - Макс, - эту легкую, немного грустную полуулыбку Окунев не видел, но буквально чувствовал; именно с таким выражением лица Андрей впервые поприветствовал его после ухода из Эпидемии. – Парни уже заждались, все гитары, какие были, настроили, даже Юркину старую акустику, - шутка определенно не удалась; Макс лишь поник. – Князев думал, ты в сугробе утонул. - Ври больше! – послышался раздраженный крик самого Князева, но он тут же замолк: видимо, Захаров одним отточенным и ловким тычком под ребра заткнул его. Действительно, шуточки вряд ли были уместны, всё-таки у парня последняя репетиция. Теперь Окунев решил, что самое время выйти в мир – Юра пока не вышел, Лаптев настроен дружелюбно, всё будто бы и сложилось. «Или придется выпустить Самосвата! – именно этой фразой вокалист перекрыл все сомнения. – Нет уж, не сегодня!» Расправив плечи, Паша шагнул к Самосвату и зачем-то положил узкие ладони ему на плечи, тем самым заставив друга заметно вздрогнуть. Пожалуй, вышло слишком неожиданно, но зато Лаптев, что было видно по его вытянувшемуся круглому лицу, был просто шокирован. Конечно, бедняга барабанщик уже практически привык ко всем интрижкам с вокалистами и даже подумывал проверять у кандидатов на освободившееся место справку от психотерапевта, но такого явно не предвидел. - Привет, - просто улыбнулся Окунев; он вполне ожидал такой реакции. А еще юноша не мог не заметить, как драммер покосился на плечи Макса, которые Паша уже намерено несильно сжимал. Несколько секунд все трое просто непонимающе смотрели друг на друга, пока Максим не решился нарушить воцарившееся молчание: - Привет, - на большее Флаера не хватило; даже перед Лаптевым было стыдно. Стыдно, что теперь ни в чем неповинный барабанщик будет искать ему замену; стыдно, что они наверняка с Юрой уже вдоль и поперек обсудили предателя Самосвата; стыдно, что никто и не подозревает, как сам вокалист не хочет уходить. Рваный вздох и нарастающее напряжение: - Как у вас дела? - Отлично, - машинально ответил Андрей и резко обернулся, будто проверяя, не следят ли за ними согруппники. Внезапно понизив голос до заговорщицкого шепота, мужчина прошипел: - Окунев, какого черта ты тут делаешь? - Пришел поддержать Макса! - нарочито громко и резко воскликнул Паша, заставляя Лаптева вздрогнуть одновременно от неожиданности, злости и жалости к так и не поумневшему бывшему вокалисту. Еще пару секунд назад у него были все шансы безболезненно скрыться, но вот после этой выходки ему либо нужно бежать очень быстро и очень далеко, либо приготовиться к праведному гневу Мелисова. Но Павел и вовсе не собирался спасаться: - Посижу хоть у вас, посмотрю, от какой эльфятины вы теперь тащитесь, - самодовольная улыбка озарила красивое лицо юноши, но вот Лаптеву и Самосвату от этого радостней не стало. В эту же секунду из комнаты послышался грохот падающей гитары, и из-за стены вышел, если не сказать – выбежал, Мелисов, и Максиму вдруг стало будто бы теплее. Непричесанный, одетый по-домашнему, сейчас Юра всё равно вселял страх любому, кроме Флаера; возможно, это оттого, что юноша слишком соскучился по такому уютному и самую малость грозному другу. «Мазохист!» – мысленно упрекнул себя Макс, впрочем, не слишком-то осознавая собственные мысли и то, что ситуация принимает не очень приятные обороты. - Окунев! – недовольно прорычал Юрон, скривившись. Теперь он напоминал какого-то разъяренного и растрепанного дикого зверя, готового броситься на своего обидчика уже в следующую секунду. – Убери лапы и катись отсюда! Тебя не звали! – только теперь Максим заметил крепко сжатые в кулаки, побелевшие от напряжения пальцы гитариста. - Что-то случилось, Юра? – в этот раз Паша попытался изобразить удивление действительно правдоподобно. – Творческий кризис? Нехватка вокалистов? Нахмурившийся Бушуев с интересом выглянул за стену в надежде понаблюдать за боевыми действиями и уже готовился разнимать виновников и спасать невиновного Самосвата, но был грубо утянут Князевым и Захаровым обратно. Еще после ухода Паши Лаптев провел коллегам краткий инструктаж по поводу того, что они должны делать в подобных ситуациях. Если коротко, то не высовываться, пока не позовут. Всё-таки пока еще более-менее соображающий Андрей не мог допустить массовой драки. - Будто сам не знаешь! – взорвался Юрон. – Убирайся! Разумеется, Паша знал. Он просто не мог не знать. Теперь же два вокалиста и один барабанщик наблюдали, как гитарист медленно багровеет от ярости, копившейся настолько долго. Макс, примерно осознав масштаб ситуации, весь сжался от страха, Лаптев уже готовился держать Мелисова, а Паша вовсе не собирался прекращать провокаций – он запустил пальцы в густые волосы уже крупно дрожащего Самосвата и как-то хищно оскалился, словно призывая Юрона к действиям. Второго приглашения не требовалось. Буквально в одно движение подскочив к Окуневу, Юрий схватился за плечо Флаера и отчаянно вырвал его из хватки приятеля; самого же Пашу он уже прижал к стенке, как вдруг услышал полукрик Максима: - Хватит! – голос юноши дрожал, но он уже готов был вместе с Андреем броситься разнимать их. Словно по команде, в комнате подскочили музыканты и гурьбой высыпали в прихожую. Мелисов, трясущийся от пробирающей злости, уже готов был впервые за долгое время ударить практически беззащитного, но всё равно мерзко ухмыляющегося Пашу, однако ему просто пришлось удержаться. Разборки сейчас были ни к чему. - Я сказал, убирайся! – гитарист лишь толкнул Окунева в проем. – И только попробуй еще раз здесь появиться! Паша недовольно хмыкнул, поправляя шарф. Такой вариант развития событий он не рассматривал вовсе, и, пожалуй, именно излишняя самоуверенность вновь подвела его. - Я недалеко буду, - обратился он к Максу. – Жди к восьми. И скрылся за дверью, не желая больше навлекать на себя гнев Юрона и остальных, уже не на шутку взволнованных музыкантов. Пожалуй, всё произошло слишком быстро, слишком стремительно, настолько, что вряд ли кто-то успел что-то понять. Одно было ясно – Паша больше сюда не сунется, Макс, хоть и вот так, но всё-таки добрался, и явно пора начинать репетицию. Юрон как-то неопределенно посмотрел на бывшего сожителя и выдохнул: - Пошли, - бесцветно и пресно, отчего юноше стало еще страшнее. – Давно пора начинать. Максим, пересилив себя, слабо кивнул. Он всё еще надеялся, что его последняя репетиция пройдет без других приключений. *** - Буш, доучивай уже свою партию, сроки поджимают, - флегматично раздавал указания Мелисов. – И вообще, хорош лажать, нам после MTV и нормальные концерты надо отыграть. - Да ты не кипятись, - улыбнулся клавишник, накидывая пальто. – Вон, Андрей вообще на каждом концерте какой-то бред стучит, ты ж молчишь. Лаптев недовольно хмыкнул и еле-еле подавил в себе желание подобраться к мужчине поближе и погладить его чем-нибудь увесистым по ушам, но мужественно поборол искушение. Юра же стоял, опершись плечом на стену и скрестив руки на груди, и провожал музыкантов в добрый путь. Нужно сказать, репетиция прошла неплохо, может быть, даже лучше, чем обычно. По крайней мере, сегодня чьи-нибудь пошлые шутки не тормозили процесс, так как при Самосвате шутить было практически невозможно: все уже знали, что это была его последняя репетиция в составе Эпидемии. Сегодня Юрон даже не делал юноше замечаний по интонациям, хотя обычно буквально по уши заваливал ими беднягу вокалиста, да настолько остро и терпко, что Макс еще полтора часа пытал Мелисова, за что и почему. Но в этот раз, понятно, всё было по-другому. - Самосват, - Мелисов впервые за вечер обратился к вокалисту, и тот даже вздрогнул от неожиданности. – Останься ненадолго, переговорить надо. У тебя опять интонации захромали. Липкий страх разлился где-то внутри юноши. Нужно остаться. Самосвату и самому не хотелось уходить, но он думал, что чем скорее уйдет отсюда, тем проще будет. «Остаться, - зачем-то снова и снова повторял про себя Максим. – Может, Юра не обижается?» Флаер и сам понимал, насколько глупо так рассуждать; Юра такого не простит. Так же, как и Макс не простил Мелисова. Бушуев и Лаптев, шумно распрощавшись, скрылись за дверью, и Юрон обернулся к приятелю. - Проходи в комнату, - пригласил он абсолютно нейтральным, почти ничего не выражающим голосом, от которого парень буквально похолодел; он уже относительно давно не оставался с гитаристом наедине. Наверное, можно этому и разучиться? – Чай будешь? - Нет, я не могу долго, - скромно потупив взгляд, пробормотал Макс и послушно зашагал в гостиную. – Меня уже ждут. - Ждет, - хмуро поправил Мелисов, и Самосват заметно смутился. - Так что там с интонациями? – по-прежнему боясь заглянуть Юрону в глаза, тихо спросил Самосват. Сейчас он испытывал странные чувства: одновременно хотелось убежать отсюда к Паше, с которым было всё гораздо проще, и хотелось остаться здесь, чтобы Юра, как недавно, не отпускал на занятия и огораживал от окружающей среды. Пожалуй, юноша и сам себя не понимал. «Слово, - напомнил он сам себе. – Я дал Паше слово» - А ты не догадываешься? – резко сменил тон гитарист; он же, напротив, точно знал, чего и кого именно ему не хватало эти полторы недели. – Какие интонации? Макс, мы так и не поговорили нормально. Разумеется, если крики не считаются за разговор по душам и мирное выяснение отношений. - А что не так? – парень вдруг смело поднял глаза на приятеля. – Всё ведь ясно. - Это тебя Окунев так врать научил? – неожиданно рявкнул Юрон и в ту же секунду в один прыжок встал почти вплотную к Максиму и крепко схватил его за руку. – Ясно, думаешь?! - Да, - почти простонал Самосват. – Отпусти меня. Но Мелисов не мог. В груди снова, уже второй раз за вечер, вскипала нешуточная злость, проходила разрядами тока вдоль всего тела и болезненно отдавала в висках. Мужчина без всяких предупреждений перехватил второе запястье Максима и больно сжал, впиваясь в кожу короткими ногтями. Самосват рвано, неровно выдохнул. - Что ты хочешь от меня? – в голосе не было ни единой нотки притворства, что были так свойственны Окуневу; в нем явно сквозила некая… надежда? - Да чтобы ты вернулся, дубина! – выпалил гитарист и, не удержавшись, сорвал всю накопившуюся за эти дни злость, смяв припухлые губы друга в отнюдь не дружеском поцелуе. Максим был практически не в состоянии на него ответить – признаться, просто слишком давно не ощущал ничего подобного. Паша, конечно, тоже пытался целовать его, но у него это не получалось так остро и зло, как у Мелисова. Кажется, именно эта искренность и привлекала Макса, именно из-за этой прямолинейности ему было так и легко, и так сложно с Мелисовым. Оторвавшись от губ друга, мужчина берется за воротник рубашки Макса. – Он тебя и в свою рубашку одел, сволочь… «Как он понял, что я не сам?» – вот и всё, что успел подумать Флаер. Откуда Мелисов мог столько о нем знать? Прикосновения становятся грубее и настойчивее, заставляют вокалиста запрокинуть голову назад и крепко закусить нижнюю губу. Но последняя защита Макса разрушена и разорвана, когда на пол падает измятая рубашка. Мелисов, сосредоточенно сопя, разбирается с брючным ремнем друга и параллельно стаскивает с собственных волос резинку. Юноша неровно выдыхает, инстинктивно подаваясь бедрами назад. Он чувствует, как мягкие, шершавые ладони Юрона скользят по его шее, ужасающе медленно спускаются на плечи, а уже буквально через несколько мгновений оказываются на талии. Как же давно он этого не испытывал? Самосват запрокидывает голову назад и громко, протяжно мычит что-то нечленораздельное, хотя это больше похоже на вой подстреленного зверя; длинные пальцы впиваются в края старого дивана. Резные ножки отчаянно заскрипели, грозясь в один прекрасный момент просто переломиться. Флаер неловко прикрыл глаза, втягивая носом воздух. Если честно, он и сам не понимал, что чувствует. Что это? Страх, стеснение, вина? Может быть. Но вместе с этим еще и какое-то странное желание быть загнанным и растерзанным удивительно сильными руками друга прямо здесь и прямо сейчас, и пусть хоть небо рухнет! Юрий ловко обхватывает запястья вокалиста и в одно движение умело нависает над ним. Почувствовав дрожь друга буквально на кончиках пальцев, он на несколько секунд расцепляет свою мертвую хватку, но тут же впивается в Макса пытливым, острым поцелуем. Что греха таить, именно по таким они оба соскучились. Максим послушно и услужливо подставляет шею, плечи и грудь под настойчивые и пьянящие поцелуи гитариста. Да, он действительно скучал. Рядом с Окуневым юноша, вопреки всем ожиданиям, не чувствовал себя свободным, а совсем наоборот – загнанным. Но раздумывать над этим не хотелось. Не сейчас. А Юре всё это определенно казалось забавным. Конечно, ведь еще пару часов назад, если бы кто-то посмел рассказать ему, что он будет вот так бесстыдно покрывать терпкими поцелуями плечи бывшего сожителя, спускаясь от ложбинки между ключицами к груди, опаляя дыханием неожиданно чувствительную белую кожу, пока Самосват будет тяжело дышать, до предела стискивая зубы, Мелисов бы, разумеется, не поверил ни единому слову. И Макс бы тоже не поверил. На сухих губах гитариста заиграла легкая полуулыбка, и он крепче прижал к себе друга. - Вот ведь глупости, - совершенно невпопад прошептал мужчина, но Максим, как ни странно, понял. - Да, - это всё, что он сумел выдавить из себя. Сейчас ему казалось, что еще мгновение, и его просто разорвет. Внезапно Юра оторвался от вокалиста и снова положил руки на его горячие плечи. Тот распахнул глаза и непонимающе уставился на него, сжимая пальцы в кулаки и нетерпеливо ожидая продолжения. - Я могу прекратить, - прошептал Юрон, и Максима буквально передернуло от неожиданности. Никогда еще Мелисов не говорил ничего подобного, никогда не давал выбор; он просто делал так, как считал нужным. Но, по-видимому, что-то изменилось. – Если тебе неприятно. Юноша резко, по-рыбьи хватает воздух ртом и зачем-то прикрывает глаза. Конечно, он всё понимает, Мелисов ведь действительно не зверь. Друг действительно дает ему выбор, честно и открыто. По обнаженной спине, горячей и уже вдоволь пропотевшей, бьет мелкая дрожь, но на этот раз не от страха. - Нет! – резко выдохнул он, и гитарист выхватил из момента почти незаметно дрогнувшие светлые ресницы. Всё-таки волнуется, конечно. Сухие, измученные поцелуями ноющие губы бессознательно шепчут: - Не надо. Юра уже не может сдержать улыбки, самой простой и самой открытой, можно даже сказать, почти отеческой. Ему давно не было так легко. - Скажи, если передумаешь, - вполголоса сообщает Мелисов, хотя уже и прекрасно знает, что этого не случится. Просто надо же как-то успокоить Макса, трясущегося и волнующегося, прямо как в тут ночь, когда он признался другу. - Юра! – сквозь зубы прошипел Самосват, уже едва не сгибаясь пополам от выжигающего насквозь нетерпения, несомненно, перевешивающего страх, каким бы изводящим он не был. – Пожалуйста! Мелисов легко улыбается. Сильные, натренированные, музыкальные пальцы легко и невесомо касаются внутренней стороны бедра юноши, постепенно поднимаясь выше, но Макс только глухо стонет сквозь стиснутые зубы. Он чувствует – еще несколько мгновений бездействия, и что-то внутри перевернется, что-то переломится, но Юра явно даст этому случиться. Гитарист осторожно, со свойственной ему отеческой заботой убирает тонкую прядь светлых волос с лица и бережно заправляет за ухо, украдкой пряча легкую улыбку. «И никакой Окунев его больше не тронет!» - именно такой была единственная мысль, пришедшая к нему сейчас. - Перевернись, - голос его неожиданно зазвучал четко, твердо и резко, с почти невесомой, но различимой приказной ноткой, не понаслышке знакомой Самосвату. На секунду мужчина запрокинул голову назад и шумно выдохнул. – Неудобно. Издав какой-то странный полувздох, парень перекатился на живот, упершись руками в подлокотник дивана и крепко зажмурив глаза. Мелисов одобрительно качает головой, хотя и знает, что Макс этого не увидит. - Давай, - выцедил вокалист. По сухим губам Юрона мелькнула улыбка. Пора начинать. Максим, вновь закрыв глаза, по-звериному выгнул спину и втянул голову в плечи. Он чувствовал, как друг осторожно кладет теплые ладони ему на поясницу, но каждое, даже самое легкое прикосновение отзывается, как настоящий ожог, и расходится острыми волнами по всему телу, раз за разом заставляя Флаера вздрагивать, запрокидывая голову назад. Если бы сейчас юноша был в состоянии произнести хоть что-то, он бы извинился перед Юроном. И за то, что не вернулся в ту же ночь, и за то, что пошел к Паше; за всё. Самосват ощущает, как шершавые пальцы прислоняются к его губам, с нажимом заставляя его впустить их. В следующую же секунду Мелисов осторожно и медленно погружает пальцы ему в рот, чтобы уже через несколько мгновений вытащить их. Юноша только крупно дрожит, сам не понимая, отчего, и не в силах издать ни звука. - Не бойся, - почти бесцветным голосом приказывает Юра. Именно приказывает, так, как он умел. Максим только кивает, передергивая плечами. Гитарист медленно подносит смоченные пальцы к отверстию Максима и неожиданно резко вводит сразу два и, не давая привыкнуть, тут же начинает двигаться. Флаер лишь корчится от внезапной боли, впиваясь ногтями в собственные ладони, хмуря брови и почти до крови прикусывая нижнюю губу. Не слишком-то приятно, но ведь его предупреждали. Гораздо больше Макса радует сам факт того, что он снова здесь, снова почти всё по-прежнему, словно никакой ссоры и не было. Мысль (если те бессвязные обрывки слов и фраз, мелькающие в голове, можно считать за мысли) о том, что он пошел к Паше, больно резанула сознание, но Самосват тут же отогнал ее от себя. Сейчас было явно не до этого. Когда напряжение уже достигло предела, по телу вокалиста внезапно прокатилась волна ни с чем несравнимого удовольствия. Юноша судорожно сглотнул и, не в силах больше сдерживать себя, шумно выдохнул и бесстыдно подался бедрами навстречу. Юрон расправил плечи и аккуратно, как раньше никогда не делал, вынимает пальцы. Пожалуй, он был уверен в себе, как никогда. - Юра, - бессознательно зовет Максим, усиливая прогиб в спине. Гитарист несколько грубо, быстро гладит его вдоль по линии позвоночника, несильно царапая тонкую кожу короткими ногтями. Юноша уже не в силах сдерживать громкие, протяжные стоны, когда Юрон, буквально в одно движение сдернув с себя брюки, входит в него сам. Макс, окончательно теряя над собой контроль, глухо вскрикивает, но тут же берет себя в руки – Мелисов не слишком-то любит завываний мимо нот. Мелисов грубо врывается в его тело, но в этот раз даже пытается сдерживать себя. Флаер зажмуривается и крепко сжимает кулаки, пытаясь хоть ненадолго включить рассудок, но, разумеется, безуспешно. Юрий впивается сильными, длинными пальцами в плечи друга, втягивает носом запах его русых волос, льнет щекой к его загривку. Кажется, Самосват всхлипнул, но несмотря ни на что, он всё еще шепчет какую-то бессвязную чепуху, в которой мужчина способен разобрать лишь свое имя. Вот он – распаленный, открытый Максим, тот самый, без которого жизнь в полупустой квартире становилась такой тягостной. Музыкант неожиданно бережно касается губами его шеи, не сбавляя темпа. Вокалист не знает, на что это похоже. Какая-то дикая скачка, бешеная игра, в которой он – заранее проигравший. На секунду он чувствует себя безумцем, одержимым, диким. Но вскоре всё встает на свои места, становится так, как и должно быть. Юра врывается в тело друга в последний раз, добела впившись ногтями в его белые плечи и глухо вскрикнув, и просто оставляет его в покое. Несколькими секундами позже юноша тоже не выдерживает больше напора и, доведенный до пика, едва удерживает равновесие, обеими руками впившись в подлокотник, чтобы не упасть с дивана на пол. Мелисов, тяжело дыша, осматривал друга. Уставший, потный и растрепанный, отчего-то он не смел даже взглянуть на друга, но зато точно знал, что Юра доволен: в каждом его движении, в каждом прикосновении это ясно читалось. Гитарист улыбнулся, сползая на пол и опускаясь рядом с Флаером. - Самосват, - осторожно позвал мужчина. Вокалист, почему-то пересиливая себя, повернул к нему голову, и Юрон непроизвольно вздрогнул: светлые ресницы были мокрыми. «Больно? – подумал Мелисов, но тут же в этом усомнился: - Да быть не может, он и не такое терпел!» - Всё хорошо? - Да, - натянуто улыбнулся юноша и часто заморгал, смахивая с ресниц слезы. Он со скрипом и стоном встал на локти и аккуратно сполз с дивана, нащупывая, не глядя, собственную одежду. Сейчас Самосват делал всё машинально, не думая, но явно ощущал – молчание затянулось, в воздухе вокруг них с Юрой скопилось уже столько напряжения, что его можно было резать ножом. «Всё хорошо, - едва не сказал вслух Максим. – Я сказал, что всё хорошо. Так ведь?» Вокалист подобрал рубашку и с какой-то неуловимой робостью, неясно, откуда взявшейся, укрылся ею. Что же, больше вопросов быть не должно. Но Мелисова такой ответ не удовлетворил. - Значит… - гитарист слегка замялся, пытаясь подобрать нужные слова; он и вовсе не помнил, когда испытывал что-то подобное в последний раз. Сейчас могло быть только два варианта развития событий: либо всё возвращается на круги своя, либо это действительно была последняя репетиция Максима в Эпидемии. Юра привык решать всё самостоятельно, но в этот раз понимал, что это не его выбор. Не в силах больше тянуть, он выпалил: – Ты остаешься? Флаер неровно, рвано выдохнул; безусловно, юноша ожидал этого вопроса. Но он тоже не считал этот выбор своим. «Зависит не от меня, - повторял про себя, словно какую-то дикую, режущую мантру, Макс, честно пытаясь поверить в это. – Зависит не от меня!» - Нет, - коротко и совершенно неожиданно отрезал Макс, почти стыдливо спрятав взгляд. Да, ему и самому было стыдно за сказанное, но по-другому было бы еще хуже. – Я дал Паше слово, что не вернусь к тебе. На несколько мгновений Юрон просто опешил. Как так? Дал слово? «Когда это он успел?! – вновь начал распаляться мужчина. – И вообще, какого дьявола он что-то обещает Окуневу?!» Перед глазами встал образ Пашки, тонкого, улыбчивого парнишки, умудряющегося одновременно выглядеть строгим и, может быть, несколько ласковым; между ребер болезненно защемило, но исключительно от вмиг вскипевшей злости. Пожалуй, Мелисову было не дано понять, как такой безобидный на вид юноша мог оказаться таким… таким. А еще – зачем, для чего ему нужен был Максим, легкий, наивный и простодушный? Внезапно Мелисову захотелось вцепиться в друга, утащить его в ванную и запереть там, чтобы Паша хотя бы там не смог достать его. Пересилив себя и немного утихомирив собственный гнев где-то на подкорке сознания, Юрон сжал пальцы в кулаки и резко поднял взгляд на Макса, и терпеть стало, как ни странно, чуть-чуть легче: Флаер смотрел на него такими же испуганными глазами, как в то самое первое утро, когда они и решили, что будут жить вместе. Необдуманно, конечно же. Но так, как есть. - Почему? – несколько громче и резче, чем Юре хотелось бы; Максим вздрогнул, и музыканту пришлось смягчиться. – Что? Что не так? Самосват нервно сглотнул, ощущая, как по всему телу начинает разливаться страх. Действительно, что же было не так, что нужно было исправить? Почему нельзя вернуться, когда так хочется? «Глупости! – отчего-то Пашиным голосом раздалось у парня в голове. – Паша не поступит так, как Юра! И я дал ему слово!» Вокалист и сам переставал себя понимать; он знал лишь то, что оставаться нельзя. «Так будет правильнее, - уверял Максим сам себя, осознавая, что это абсолютно бессмысленно. – Всё обязательно наладится!» - Всё так, как надо, - вздохнул юноша. – Я просто дал Паше слово, что не останусь у тебя жить, вот и… - во рту вдруг отчего-то стало невыносимо горько, но Макс нашел в себе силы выговорить последнее слово: – Всё. Именно. Слово, всего лишь слово. Мелисов в мгновение вспыхнул; больше сдерживаться не было сил. - Да как ты не понимаешь! – голос сорвался на крик, и Флаер по-кошачьи сжался, а по спине пробежался целый табун мурашек. Вот чего он не любил, возможно, больше всего на свете: когда Юра кричал. Было ли это тонкой насмешкой судьбы, но Мелисов не кричал почти ни на кого, и несомненным исключением был Максим. – Слово! Окуневу! Ты хоть немного соображаешь, что для него твое слово… - мужчина осекся, на ходу додумывая, как лучше выразиться. И, сконцентрировавшись, почти выплюнул: - Пустое! Пустое. Задумывался ли об этом Максим? Вряд ли. Почему-то он привык верить Паше, даже невзирая на тот раздор, что у них творился раньше; Окунев обладал странным даром располагать к себе таких доверчивых мальчишек, каким и был Макс. Впрочем, недавно точно таким же был и Юра, и вовсе не важно, что гитарист был на несколько лет старше его. Правда, обстоятельства быстро исправили Мелисова. Флаер выдохнул и сомкнул на секунду веки. Да, ему действительно ужасно хотелось остаться, и пускай Юра делает с ним за эту многодневную нервотрепку всё то, что душе угодно, пусть хоть скандал закатывает, хоть бьет; заслужил. Но был и другой вариант, хотя, казалось бы, тут уже нечего решать, и именно он был правильным – Макс знал это, пусть и ощущал что-то совсем другое. - Прости меня, - одними губами прошептал Самосват, рассчитывая на то, что Юра не услышит, а затем уже громче добавил: – Пожалуйста, Юр, не кричи. Я бы остался, - вырвалось так, что Максим и не успел этого осознать, но Юрон буквально замер. Остался бы? – Но я обещал. Гитарист не понимал уже ровным счетом ничего. Неужели это действительно было так? То есть, во всех бедах снова был виноват только один человек? «Окунев! – Мелисова уже практически затрясло; если бы Паша был где-то поблизости, то Юра, несомненно, не упустил бы шанса и обязательно объяснил бы ему на словах и не только, кто он такой и где его место. – Сволочь! Сволочь!» - Почему ты не хочешь меня послушать? – с трудом сдерживая при себе какую-то практически нечеловеческую ярость, выцедил сквозь зубы мужчина и резко посмотрел другу прямо в глаза. – Ты останешься, Макс! Останешься! – в голосе прозвучала скорее надежда, чем приказ. - Нет, - снова оборвал Максим. – Не надо за меня ничего решать. - Да нет же! – вспыхнул Юрон. – Я просто хочу сделать, как лучше! - Лучше, - зачем-то повторил юноша и, непонятно каким образом выловив с пола джинсы, стал одеваться. Теперь он изо всех сил старался не встретиться взглядом с хозяином квартиры; боялся увидеть в нем то же самое, что увидел в тот вечер, когда совершенно внезапно оказался без крыши над головой. Пожалуй, Флаер и сам понимал, что действительно было бы лучше сразу вернуться к Юрону и не тревожить Павла, но вышло именно так. Парень уже застегивал на рубашке нижние пуговицы, как вдруг Мелисов резко впился пальцами в его руку. - Я тебе не разрешаю жить у Окунева! – практически взревел он, впрочем, очень даже осознавая всю глупость сказанного. Как вообще можно хоть что-то запретить взрослому юноше? Но Макс, как ни странно, даже ничего не ответил, а просто одним движением вырвался из хватки. - Прости, - еще раз повторил Самосват, как будто это могло на что-то повлиять. Короткий вздох, и он устало закатывает глаза. – Мне нужно идти. - Окунев ждет? – огрызнулся Мелисов, некрасиво оскалившись. – Думаешь, всё еще не уехал? На такси поедешь, а? Но Флаер не ответил; был, по крайней мере, не в состоянии это сделать. Да, Юра снова кричит, снова психует, но зато он снова был рядом, так что же теперь? Просто уйти? «Да, - еще раз нетвердо сказал себе вокалист. – Так нужно» Максим на ватных, не сгибающихся ногах обошел Юру и машинально подхватил брошенную у стены сумку. Всё в нем кричало, чтобы он не посмел уйти отсюда, но Паша, судя по всему, был сильнее. «Я еще доберусь до них! – Юрон, видя всё это, изо всех сил сдерживался, чтобы не закричать. – Окунева распишу под хохлому, а Самосвата… - на секунду мужчина даже утратил способность мыслить, настолько ослепляющей и жгучей была злость. – Этого увезу к родителям на дачу и запру там ко всем чертям!»