Тает снег

- Что ж у нас за геморрой с вокалистами вечно, - устало вздохнул Лаптев, запуская длинные пальцы в темные кудри. Пожалуй, именно «геморрой» - то единственное слово, которым можно описать всю эту постоянную кутерьму с музыкантами. Иногда Андрей даже задумывался, не назло ли ему Юрон так обращается с музыкантами. Ведь не прошло и года, как из группы уходит уже второй вокалист! – Да даже не у нас, а у тебя конкретно! Мелисов невесело усмехнулся, подливая себе чая в кружку. Ответить нечего – Андрей ведь, по сути, прав. Где-то в глубине души Юре было даже стыдно перед другом, которому в очередной раз придется сбиваться с ног, объезжая всю необъятную столицу в поисках еще одного сладкоголосого паренька. В этот раз Юрон, конечно, не собирался слепо отвергать все предложенные варианты, но новый вокалист должен петь никак не хуже Самосвата, а это здорово усложняло задачу и урезало список кандидатов. - Ну, прости тогда, - пожал плечами гитарист. – Но ты по-прежнему должен группе горлодера. - Может, это ты должен, а не я? – вдруг оскалился Андрей; сейчас в нем говорила оскорбленная справедливость. – Ты вообще хоть примерно себе представляешь, чего мне стоило найти хотя бы Самосвата? Юрий отвел взгляд в сторону. Нет, разумеется, не представлял, но частенько задумывался, что Лаптеву всегда неслабо достается. Если Юра повздорил с музыкантом и в порыве праведного гнева не только выгнал его, но и наложил устное проклятие на весь его род, тем самым обрубив в корне все шансы на примирение, то именно Андрей тайком от гитариста шел успокаивать оскорбленного и он же потом искал ему замену. Конечно, драммера все эти вечные передряги уже порядком довели, и за свои перекошенные, переломанные нервы он отчасти мог благодарить Мелисова. Но Лаптев, при всех его недостатках и странностях, был отличным другом, и Юрона бы ни за что не бросил. «Пропадет в одиночку, - так рассуждал барабанщик. – Но когда-нибудь я ему хорошенько шею начищу за всё хорошее!» Юра молчал. Почему-то в последнее время он вообще не мог собраться с мыслями и хоть немного разобраться в ситуации, хотя бы отчасти проанализировать ее. Что же именно случилось? «Я его выгнал, - эти слова болезненно отдавались звуком гонга в голове, заставляя Мелисова сжать губы и крепко зажмуриться. – А потом он к Окуневу уехал…» Снова Окунев оказался между ними. «Опять ему не сидится! – раздраженно подумал Юрий, хмуря брови и кусая губы. – И не сказал ведь мне, что Самосват теперь у него живет!» Конечно, гитаристу и в голову не пришло, что Макс мог сам не захотеть, чтобы Юра знал об этом; мужчина слишком хорошо знал своего теперь уже бывшего сожителя. Это были довольно смешанные чувства: одновременно злость на весь мир, в особенности на Пашу и Максима, явное осознание собственной вины перед Флаером и, вдобавок ко всему, растерянность. Признаться, он не так давно привык к Самосвату, но уже не представлял себе, как группа обойдется без него. Но что оставалось? - Мириться, - будто прочитав мысли друга, изрек Лаптев. – Вам надо мириться. - Я уже пытался, - отрезал Мелисов, невольно вспоминая свой визит к Окуневу, и поморщился. – Звал его домой, а он и бровью не повел. Ну, дело хозяйское, я не собираюсь за него решать, - на этих словах Андрей заметно напрягся: он явно ощущал, что сейчас Юрон говорит исключительно неискренне. – Если ему больше нравится жить у Окунева, то я не буду возражать. - Как же, - невесело усмехнулся барабанщик. – Вот не понимаю я тебя, Юрка! Почему вокалист не может жить отдельно? - В том то и дело, что не понимаешь, - вздохнул мужчина в ответ и бессильно уставился в пол. – С девушками такого бреда всё равно не случится. - С ними и похлеще бывает, - отмахнулся Лаптев, но тут же понял, что это было совершенно ни к чему; внезапный приступ кашля ухватил его за горло, и он отхлебнул остывшего чая из кружки. – Но ты… это… - он немного замялся, подбирая нужные слова. – Держи нос по ветру, во! После репетиции с ним можете обо всем перетереть. Возможно, даже и помиритесь, - и, прежде чем Юра успел что-либо возразить, добавил: - По обстоятельствам, разумеется. Мелисов удивленно вскинул брови. - Репетиция? – переспросил он, поднимая несколько испуганный взгляд на приятеля. – Всё ли в порядке-то у тебя? Самосват же от нас вроде как уходит, нет? - У меня-то как раз в порядке! – он полуобиженно скрестил руки на груди и откинулся на спинку стула. – Репетиция самая обычная. Почти, - мужчина неоднозначно покосился на плакат Элиса Купера, лежащий в стопке на окне. - Мы же скоро на MTV выступаем, забыл? - Забудешь такое! – недовольно фыркнул Юрон. – Не настолько мы пока зазвездились, чтобы не помнить. - Вот! – кивнул, яро тряхнув темными кудрями, драммер. – А без репетиций ты как там играть будешь? Юрон задумался. Действительно, чтобы не опозориться перед всей страной, команде была просто необходима полноценная репетиция. Хотя, сейчас Эпидемию вряд ли можно было назвать командой – лидер едва помнил про собственное детище, занятый более злободневными, на его взгляд, мыслями, Лаптев опять в одиночку бегал по Москве в поисках нового вокалиста, старый же вообще сбежал к Окуневу. «Балаган!» - именно так про себя Юра и окрестил собственную группу. Но именно с этим балаганом ему и предстояло вскоре выступить на телевидении. Гитарист уязвленно выдохнул: - И когда она у нас намечается? – Юра внимательно посмотрел на барабанщика, словно от этого он скорее ответит. Андрей, не выдержав, хлопнул себя по колену. - Завтра уже! С Новым, блин, годом! – Лаптев и в действительности откровенно не понимал, как можно настолько безответственно относиться к собственной же группе. – Ты хоть готов к ней? - Всегда готов, - натянуто улыбнулся Мелисов и вдруг резко перешел на шепот: - Значит, завтра. - Только попробуй что-нибудь учудить! – погрозил кулаком дарммер, в глубине души понимая, что вовсе не способен выдвинуть хоть какую-то угрозу. *** - Вот здесь всё и будет! – удовлетворенно улыбнулся Паша и упер руки в бока, окидывая взглядом свою бесценную находку. – Только глянь, какой простор! Окунев был чрезвычайно доволен собой. И едва ли могло быть иначе, ведь вокалист провернул действительно непростое дело: нашел для своей только-только зародившейся группы отличную репетиционную базу, просторную и недорогую, идеально подходящую требованиям и пожеланиям молодой команды. Паша и сам понимал, до чего же ему повезло (хотя без определенной помощи третьих лиц, нужно отметить, такого бы ни за что не получилось), и потому был абсолютно уверен в успехе еще не выпустившего ни одного диска коллектива. «Удача любит Арду!» - ухмылялся юноша. Да, у него уже было прекрасное имя для коллектива, и он не раз отмечал, что такое название будет звучать гораздо лучше, чем «Эпидемия». Максим, стоявший сейчас где-то за спиной у Окунева, тихо соглашался с ним. Признаться, ему было не слишком-то интересно, как выглядит база Арды, но Паша так настойчиво уговаривал его хотя бы ненадолго выйти в люди, что устоять не получилось. И теперь парень лишь оглядывался по сторонам, внимательно рассматривая пыльные углы, зачем-то уставленные пустыми картонными коробками. Из мебели тут стоял только один драный диван, обитый старым бархатом, со сломанными подлокотниками и шатающимися деревянными ножками. Помещение, конечно, досталось отличное, но уборка предстояла добротная. - Нравится? – Паша обернулся на Макса; он сиял, как натертый пятак. Пожалуй, такого буйного, почти детского восторга у Окунева Самосват еще не видел никогда. Юноша кивнул, попытавшись выдавить из себя вежливую улыбку, но получилось откровенно плохо. - Нравится, - почему-то прошептал Флаер. – Явно лучше, чем у Эпидемии. - Так это само собой! – гордо вздернул нос Окунев. – Не то, что у Мелисова – табуретка да компьютер! Даже сравнивать бесполезно! Оба вокалиста замолчали. Макс снова упомянул Эпидемию, снова вспомнил и про ее основателя. Надо сказать, последняя неделя, что он провел у Окунева, далась ему тяжело. Всё казалось таким непривычным, может быть, даже непонятным, и Самосват едва находил в себе силы, чтобы хотя бы из вежливости поговорить с Пашей о таких банальных вещах, как погода и новости из газет. Что греха таить, Максим скучал. Он помнил, в последний раз что-то подобное ему приходилось испытать после переезда от родителей в отдельную квартиру, но тогда юноша мог навестить их в любое время и был бы встречен с улыбкой и теплыми родительскими объятиями. С Мелисовым же, чего и следовало ожидать, всё было по-другому. Флаер опустил глаза и тяжело вздохнул. - Мне Андрей звонил, - коротко сообщил он. – Зовет завтра на репетицию. - Так отлично же, - признаться, Окунев был слегка раздражен такой резкой сменой темы, ему хотелось еще немного пообсуждать с немногословным собеседником, до чего прекрасна эта база и какой же он, Паша, молодец, что сумел заполучить ее. Его больше ни капли не пугало то, что Самосват увидится с Юроном – шансов на примирение он не видел. «И не надо, - про себя проговорил вокалист. Он знал, что на неделе Юра приезжал к нему и знал, что разговора не получилось. Всё-таки юноша был убежден, что поступил исключительно правильно, так запросто обманув их. – Макс и так уже здорово натерпелся. Больше не позволю!» – Сходишь, развеешься, а то совсем закис уже. «Закис» - пожалуй, единственно верное слово, которым можно было довольно точно описать состояние Самосвата: за эти несколько дней он видел только институт и Пашину квартиру. В принципе, за месяцы совместного проживания с Юроном он видел не намного больше, но что-то было явно по-другому. Окунев тоже не понимал, чего именно не хватало скучающему Максиму, но не волновался по этому поводу, списывая всё на внезапный переезд. Макс нахмурился и поджал губы. Во взгляде явно читалось некое смятение. - Он сказал, что это будет моя последняя репетиция в группе, - почти одними губами прошептал он; Окунев заметил, как юноша вздрогнул всем телом, словно от электрического разряда, заметил и крепко сжатые кулаки. – После нее выступаем на MTV, и я ухожу. Паша не был этим удивлен. Он знал, что Юра не потерпит у себя в группе Самосвата, и это было вполне объяснимо. Мелисов в принципе не любил, когда что-то не соответствовало его желаниям, а уж если это происходило вот так нагло, прямо у него на глазах, то это просто выводило гитариста из себя. Макс тоже это очень хорошо знал и вполне понимал, что ему недолго оставалось петь в Эпидемии, но всё-таки в глубине души он искренне надеялся на то, что всё каким-то чудесным образом само собой разрешится. «Не так всё просто, - проговорил про себя Окунев, пытаясь украдкой заглянуть в отчего-то мутные глаза юноши. – Обижается?» Но это была вовсе не обида. - Прости, что я опять об этом, - пробормотал Флаер, передернув плечами. – Просто мне… - он немного замялся, но ровно через секунду продолжил: - Мне больше некому рассказать. Окунев склонил голову набок; удивительно, каким же Самосват был еще мальчишкой, и даже сомнительное соседство с Мелисовым не заставило его повзрослеть. «Странно, - мысленно отметил Павел. – Либо Юрон его вообще в упор не видел, а про заботу он наплел, либо Макс уже вообще никогда не вырастет» Паша еще раз окинул друга беглым взглядом и шагнул к нему, оказавшись буквально в нескольких сантиметрах от него. - Ничего такого, - вокалист попытался улыбнуться. – Не стесняйся меня, - он осторожно положил узкую ладонь ему на плечо, отчего Максим вздрогнул и шумно выдохнул. Флаер не мог воспринимать эти Пашины прикосновения, как нечто должное; в каждом движении мерещился Юра, и Самосват сам не мог понять, почему. Окунев улыбнулся уголками пересохших губ. – Я ведь не Мелисов, я всё понимаю. Паша скользнул ладонью к шее Макса, на что тот даже затаил дыхание, и Окунев не смог сдержать улыбку. Он и сам вряд ли осознавал, что делает, но точно знал – у него это прекрасно получается. - Я на твоей стороне, - голос вдруг резко сорвался на хриплый полушепот, коим парень ужасно гордился; шершавая подушечка пальца практически невесомо коснулась затылка юноши, и тот слегка приоткрыл полные губы. Второй рукой Паша аккуратно, честно боясь упустить такой момент, погладил друга по голове. – Так что не переживай. Самосват уже хотел было ответить, но что-то остановило, и он лишь болезненно прикусил язык и шумно втянул носом воздух, когда почувствовал, что Паша зачем-то забрался пальцами под горло вязаного свитера. Его щеки тут же вспыхнули; прикосновения оказались неожиданно холодными и непривычными, может быть, отчего-то даже несколько болезненными. Максим прикрыл глаза, про себя надеясь, что всё тотчас исчезнет, окажется дурным сном, который гораздо проще забыть, чем такое. Нельзя сказать, что это было неприятно, но Макс явно ощущал некую неловкость, словно что-то было не так. Окунев, вмиг обретя уверенность в собственных действиях, резко притянул Флаера к себе и легко коснулся иссохшими губами его виска. Максима вдруг пробило на дрожь, дыхание сбилось; вспомнился тот поцелуй, каким Паша одарил его неделю назад, и стало по-честному страшно. Тогда юноше казалось, что всё обошлось, и это было не более чем вынужденной мерой. Так может, и сейчас всё само собой образуется? Почувствовав сквозящую, сковывающую нерешительность друга, Павел скользнул ладонями по рукам Самосвата и перехватил его мягкие запястья. Сейчас он чувствовал, что может что-то изменить. Юноша – хотя, нет, ведь рядом с Флаером он по праву ощущал себя настоящим мужчиной – кривовато улыбнулся, ловя губами губы друга и призывно проводя по ним кончиком языка. Максим сжался: он не привык к такой… игривости? Юрон никогда так не изощрялся, не пытался поддразнить его, он просто и открыто целовал, пускай иногда (или, скорее, даже очень часто) грубо и болезненно, но честно; так не нужно было в страхе думать о том, что он может сделать дальше. Страх, конечно, был, но другой, даже в некоторой степени приятный Максиму. Но сейчас, выдохнув, Самосват лишь приоткрыл рот, и уже спустя секунду Паша весьма настойчиво впился в него. Действительно, Макс был до ужаса удивлен тем, что приятель способен вот так запросто хозяйничать над ним, и оттого не имел пока никаких сил ни оторваться, ни вообще пошевелиться. Паша, уже окончательно осмелев, бесстыдно задрал свитер приятеля и неожиданно впился ногтями в его живот, а другой рукой ухватился за горло. Флаер резко распахнул глаза, ловя ртом воздух и пытаясь не задохнуться. Внутри будто что-то оборвалось, он еще сильнее задрожал и почти до крови закусил нижнюю губу. Страшно, страшно, страшно! И вовсе даже не оттого, что Павел переходит к действиям, а из-за собственного бездействия. Почему тело не слушалось? Почему у Макса не хватало сил или воли сделать хоть что-то? На секунду перед глазами явственно встал Юра, укоризненно качающий головой и смотрящий так, словно мать на нашкодившего сына. В считанные секунды злость завладела Самосватом, и только тогда он не выдержал. - Хватит! – прорычал он, вдруг больно впиваясь пальцами в запястья Окунева и вырываясь из его странно острой хватки. Пораженный таким резким срывом, Паша даже отстранился и убрал руки. Конечно, он с самого начала понимал, что Максим может такого и не принять, но не так же неожиданно. Павел тяжело дышал, сжимал и разжимал кулаки и ожидал объяснений, хотя объясниться нужно было как раз ему. - Что это было? – совсем тихо прошептал Макс, старательно отводя глаза в сторону, словно он и видеть не желал явно ничего не понимающего, серьезно нахмуренного Окунева. Даже в этом шепоте Паша мог различить совершенно незнакомую нарастающую злость и… силу? Если бы вокалист не был так поражен внезапно обнаружившейся у Самосвата волей, он бы, несомненно, продолжил начатое. – Зачем? Но нужно было что-то ответить. - Что-то не так? – только через секунду до Павла дошло, какую глупость он только что сморозил. Действительно, что же Флаеру могло быть не по душе? Максим вдруг тяжело нахмурился, крепко сжав кулаки, и его вид, как показалось Паше, определенно внушал страх. - Что ты хочешь от меня? – напрямую спросил Самосват, и Окунев в очередной раз за этот час удивился, что друг вообще так может. – Опять решил успокоить? Вокалист задумался. И вправду, что же ему нужно было от Макса? Почему он вообще впустил его в свою квартиру, позволил жить с ним в одной комнате и даже делить кровать? «Жалко стало парнишку, - сам перед собой оправдывался Павел, хотя и безуспешно – только теперь он медленно начинал осознавать, что перешел дозволенное. – Но совсем ведь его Мелисов довел!» А еще ему было крайне важно, чтобы сам Юрон обо всём знал, практически необходимо. Как же иначе? - Ничего такого, - выдохнул Окунев, отчего-то скривив губы в каком-то странном, даже жутком и отпугивающем подобии улыбки. – Может быть, мне просто нет никакой охоты видеть тебя с такой кислой миной, а по-другому тебя не вернешь? Паша знал, что во второй раз это не пройдет, но ничего лучше придумать не мог. Как вообще возможно правдоподобно такое объяснить? Но видимо Макс даже не собирался теперь это выяснять, он просто отвел глаза в сторону и прикусил губу. «Нехорошо, - абсолютно хладнокровно отметил Окунев. Он поймал себя на мысли, что сейчас ему парня вовсе не жалко. – Наверное, я опять напомнил про Юру» - Я могу съехать, - пробормотал юноша, зло хмурясь и впиваясь ногтями в собственные ладони. – Вижу же, что… - он слегка замялся и зачем-то вытянул шею, будто что-то высматривая. – Мешаю. - И куда ты пойдешь? – скорее поинтересовался Павел, чем попытался его отговорить. Ему действительно было интересно – куда? Куда пойдет бедный, не зарабатывающий студент, которого уже дважды практически выгнали из дома, причем один раз постарался хозяин квартиры, а другой – обстоятельства? – К родителям? - Наверное, да, - пожал плечами он, по-прежнему не глядя на собеседника. – Я бы у них и жил, но раньше хотелось самостоятельности. «А теперь? – едва не произнес вслух Окунев. – Какая у тебя теперь самостоятельность?» Но вместо этого он усилием воли подавил зарождающуюся где-то в недрах разума злость и даже улыбнулся: - Не надо никуда съезжать, - короткий вздох. – А репетиция, - на секунду Паша прикрыл глаза. – Хочешь, я с тобой схожу? Флаер резко перевел взгляд на друга. Высокий, широкоплечий, даже несмотря на свою почти болезненную худобу он казался настолько стойким и непоколебимым, что Максим в очередной раз сдался, не в силах это терпеть. - Хорошо, - он кивнул, про себя подумав, что, может быть, несколько минут назад Окунев на самом деле просто хотел его успокоить? Шумно втянув носом воздух, юноша добавил: – Наверное, я не против. Паша облегченно улыбнулся. Вероятно, не всё еще было потеряно.