Миражи

- Она же не могла просто так раствориться в воздухе. И бомба, ты говоришь, не настолько мощная, чтобы… чтобы разнести тело на молекулы. Что произошло? - Не представляю, - Дукат повел плечами. – Хочешь – считай, что её взяли на небо Пророки, как в ваших легендах. - Такими вещами не шутят, - тихо сказала Меру. – Неужели её тебе совсем-совсем не жалко? - Меру, дорогая, - он опустился рядом с ней, - честно говоря, не вижу причины, по которой я должен бы её жалеть. - Она была моим лучшим другом. - Уверена? Ни у кого, кроме неё и Бассо, не было возможности подбросить взрывное устройство. Меру тряхнула головой: - Не могла Лума такого сделать! Она любила меня! - О, как убийственно мы любим… - Дукат удобнее вытянулся на софе. – Как в буйной слепоте страстей мы то всего вернее губим, что сердцу нашему милей*. Меру удивленно взглянула на него: - Это твои стихи? - Кого-то из поэтов Федерации. Один из минусов кардассианской памяти - запоминается много лишнего. - Кстати, - она поднялась. – Ты мне напомнил кое о чём. Я хотела положить на стол в гостиной… Хорошо, что не успела. Достав из ящика шкафа свёрнутый в трубку лист бумаги, она торжественно протянула его Дукату. - Ну-ка, ну-ка… - аккуратно развернув свиток, Дукат с веселым изумлением приподнял надбровные гребни. – Выходит, это я? - Кто же ещё? – фыркнула Меру. Сложив руки под грудью, она с волнением ожидала вердикта. А Дукат внимательно вглядывался в рисунок. Резковатый и в то же время изящный профиль, пронзительный взгляд ярких глаз, твёрдый подбородок, губы, сложившиеся в ироничной полуулыбке – этот мужчина на портрете был не просто хорош собой, он был ошеломляюще красив. Столько уверенности в нём было, энергии, непреклонной, непобедимой воли – хватило бы и на трёх Дукатов. Наверное, именно такое лицо ему всегда хотелось видеть в зеркале. И вот теперь, совершенно некстати, в голове у него мелькнуло: это вообще не лицо, это манекен для агитплаката. Вперёд, Кардассия, в светлые дали! - Тебе не нравится? – тревожно спросила Меру, обнимая его за плечи. - Что ты! – он притянул её к себе на колени. – Это чудесный портрет. Полюбуйся на себя идеального, Дукат. Можешь даже на стенку повесить. Ты же мечтал, чтобы тебя видели таким – так в чём грёбаная проблема? - Спасибо, Меру. Я… не ожидал. - Я и сама от себя не ожидала, - негромко рассмеялась она. – Знаешь, мне кажется, я увидела тебя настоящего ещё в тот момент, когда ты оттащил от меня этого гала на вечеринке. У тебя было такое лицо, как будто ты его растерзать хотел на мелкие клочки. А я тебя тогда даже не поблагодарила. Тёплые влажные губы коснулись его виска, и Дукат подавил иррациональное желание взвыть. - Я сам всё устроил, - сорвалось с языка прежде, чем он успел включить голову. - Сам? – изумленно ахнула Меру. – Как же это? - Я велел ему сделать вид, что он тебя домогается, - процедил Дукат, чувствуя, как между ребрами свивается клубком злое, колючее удовлетворение. – Чтобы я мог геройски тебя спасти. Она смотрела на него непонимающе. Дукат ждал: вот сейчас вскрикнет, расплачется, попытается залепить ему пощёчину. Откинув голову на подушку, Меру обхватила его за шею и притянула ближе. - Ты настолько сильно хотел мне понравиться, да? И боялся, что я буду видеть в тебе только кардассианца? - Да, - обреченно выдохнул Дукат, целуя её. Он никогда не поймёт женскую логику. Баджорскую – тем более. - Мама! Меру села на постели, поспешно оглянулась: - Нерис! Нерис, где ты? Дочка сидела на краешке кровати, свесив ноги и подложив под локти подушку. На крохотном личике застыло какое-то недетски хмурое выражение. - Что с тобой, Нерис? Кто тебя обидел? Меру потянулась к дочке, но пальцы коснулись не мягких волос, а лысой головы ференги, владельца бара. - На что будем ставить, прекрасная леди? – подмигнул он. – Возможно, сегодня вам повезет. - Где Нерис? Где моя дочь? Кварк с сожалением развел руками: - Результаты азартных игр не обжалуются в суде. Тут уж ничего не поделаешь. - Где моя дочь?! – она вцепилась в плечи коротышки, но поняла, что сжимает в руках какого-то истукана с птичьим лицом. - Я же просил тебя не ходить в баджорский отсек, - недовольно произнёс голос Дуката. Дёрнувшись всем телом, Меру открыла глаза. Сквозь полумрак проглядывали привычные очертания кровати, шкафа, занавесей. Под потолком слабо помаргивала лампочка сигнализации. Ровное, спокойное дыхание Дуката заполняло тишину каюты. Нерис здесь не было и быть не могло. Зачем она приснилась? Зачем? Стукнув кулаком по постели, Меру вжалась лицом в подушку. В глазах щипало, всхлипы против воли рвались из горла. Натянула одеяло на голову – тут же стало душно. Высунувшись из-под него, Меру с опаской повернулась к Дукату: не разбудила ли его? Кардассианец по-прежнему спал блаженным сном. - Папа, папа! – обиженно позвал Пол, потирая коленку. – Нерис меня ударила! Положив молоток на землю, Табан поднялся на крыльцо. - Покажи, - его пальцы проворно отвернули штанину сына. – Вот так – больно? Втянув нижнюю губу, Пол покачал головой. - Наступить можешь на ногу? Мальчик несколько раз подпрыгнул, русая чёлка упала ему на глаза. Табан ласково взъерошил непослушные вихры: - Значит, пустяк. Пройдёт. А ты, Нерис, должна попросить у брата прощения. Надувшись, девочка мотнула головой. - Не буду. Он заслужил. - Чем же? Он обидел тебя? - Он сказал, что мама больше не вернётся. Растерянно проведя ладонью по затылку, Табан присел на ступеньки рядом с детьми. - Ох, ребята-ребята… Почему ты думаешь, что мама не вернётся, Пол? - Потому что… Сглотнув, мальчишка опустил голову: - Потому что Пророки забрали её в Небесный храм. У Лосса из крайнего дома так же пропали папа с дядей, он их полгода ждал, пока мама всё ему не рассказала. И тебе, пап, - он шмыгнул носом, - не надо было ничего выдумывать. Глазенки Нерис вопросительно смотрели на отца. Обняв её одной рукой, а другой прижав к себе Пола, он вздохнул: - Я ведь сам точно не знаю, что с ней случилось. Мне остаётся только надеяться, что она жива и здорова. - Если бы Пророки её не забрали, - тихонько сказала Нерис, - она бы не бросила нас. Правда? - Конечно, правда, - за спиной у них хлопнула дверь. Уперев руки в боки, Реон оперся о деревянные перила. – Иначе получается, что она просто струсила. Табан покачал головой. - Никогда не говори так о матери. Она – самый храбрый человек из всех, кого я знал. Если бы не она, мы бы не пережили холодов. Кивнув, Нерис прижалась лбом к его груди. - Значит, она все-таки не придёт? Пророки не отпустят её к нам? - Не знаю, маленькая. Нам остаётся только молиться за неё и ждать. Статная светловолосая женщина за прилавком с улыбкой протянула Меру пакет: - Заходите ещё. На следующей недели мы ждём новую линию средств по уходу за лицом. - Спасибо, - кивнула Меру, - я зайду обязательно. - Постойте, - она подошла ближе, всё так же ласкательно улыбаясь. – Завтра вечером мы с мужем устраиваем вечеринку для кардассианских офицеров – и для избранного баджорского общества, разумеется. Я вас приглашаю. Меру подняла брови: - Избранное общество? Те, кто сотрудничает с кардассианцами? - Разумеется, - кивнула аптекарша, - как и вы, и я. - Но я не сотрудничаю. Я просто… - Меру запнулась, подбирая слово, - просто подруга гал Дуката. - А ваша душа и сердце там? – женщина махнула белой, унизанной кольцами рукой в сторону бараков. – Что ж, очень удобно. Жаль, я не умею так раздваиваться. Меру переступила с ноги на ногу. - Вы меня неправильно поняли. В кардассианской оккупации, наверное, есть некоторая польза для Баджора, но… - Разумеется, есть. Без кардассианцев моему мужу не удалось бы стать аптечным монополистом, - звонко рассмеялась женщина. – Каждый ищет свою выгоду, не так ли? Завтра в семь, на углу Променада и административного квартала. Мы будем вас ждать. Машинально прижимая к себе пакет, Меру вышла из аптеки. В голове назойливым молоточком стучали мысли. А что, если Лума была права? Что, если она, Меру, не о семье, а о себе думает? В конце концов, ей же хорошо с Дукатом. И что, обязательно надо, чтобы было плохо? В конце концов, Табан сам сказал… Не думать о Табане, нет. Не надо. Она согласилась, чтобы спасти его и детей. А то, что она чувствует к Дукату, то, что Дукат чувствует к ней – кому какое дело? В конце концов, Дукат – справедливый правитель, он любит баджорцев. Он сам говорил, что относится к ним, как к собственным детям. И он желает им только добра. Между прочим, рабочие здесь на станции, выглядят здоровее, чем те, кто живут на Баджоре. Может, это только начало – а дальше легче будет всем? Ой ли? Приостановившись, Меру провела свободной рукой по лбу. Зачем кардассианцы вообще вторглись на Баджор? Разве не лучше было бы, если они сидели у себя на Кардассии Прайм и никого не трогали? Она тряхнула головой. Хватит рассуждений, не то она сейчас до такого додумается, что впору будет биться головой о силовое поле. Надо прибавить шагу и идти домой: наверняка Дукат уже вернулся, ждёт её. С негромким шорохом двери распахнулись, и Дукат лениво повернул голову. Очертания комнаты колыхались перед глазами – не то он так упахался, не то третий стакан канара был лишним. - Меру, - он протянул руки ей навстречу. – Наконец-то! - А ты, я смотрю, уже успел отдохнуть без меня, - с весёлым упреком заметила она. – Что праздновал? - Сегодня великий день, - криво ухмыльнулся Дукат. – Мы с Траксом раскрыли заговор подпольщиков. И знаешь, кто у них стоял во главе? Глинн Ардел. Меру, которой, очевидно, ничего не говорило это имя, опустилась рядом, на софу. - Мы вместе Академию заканчивали, - рассеянно сказал Дукат. – Я у него списывал зачёты по истории Кардассии, а он у меня – подпрограммы управления звездолетом. Потом служили вместе на «Корнэйре». Ему должны были через полгода гала дать, а он, тарг его задери… Повернувшись на бок, Дукат подпер щеку ладонью. - И молчал. Всё время молчал – а я семь часов его допрашивал. Сам. На нем живого места не… Встретившись с её взглядом, он осекся. Кивнул с коротким смешком: - Ты права. Разумеется, тебе это ни к чему. Его пальцы скользнули по её гладкому подбородку: - Иди ко мне. Голова Меру опустилась ему на грудь, и он машинально пропустил между пальцами пушистые, пахнущие чем-то травяным пряди. Какие они мягкие… Как шёрстка у триббла. Да, некогда у него был триббл – ласковый, послушный, благодушно мурчащий. Неплохая компания, если не предвидится другой. Усмехнувшись собственным мыслям, Дукат обнял Меру поперек талии и прикрыл глаза. *Ф. Тютчев.