Миражи

- Ты чудо, - весело сказал Дукат, помогая Меру вылезти из кабинки. – Третий раз уже мы приезжаем сюда, и после каждого катания на «Космической спирали» ты говоришь, что больше никогда на неё не пойдёшь. - Всё-таки меня сюда тянет, - вздохнула Меру. Земля ещё ходила ходуном у неё под ногами, и она прикрыла глаза, обнимая Дуката за плечи. – Но больше я никогда не полезу на эту карусель, честное слово! Они вместе рассмеялись, и Дукат повел её к скамье. - Присядь. Я пока сообщения проверю. Он читал, и довольная улыбка на лице выцветала, сменяясь серьёзным, суровым выражением. - Что-то не так? – встревоженно спросила Меру. - Сводки по Дахкуру, - он закрыл падд. – Опять с продовольствием проблемы. Придётся, видимо, сокращать пайки. Меру судорожно вздохнула. И прежней-то нормы едва хватало, чтобы не свалиться – что же будет теперь? Ладонь Дуката накрыла её пальцы. - Твоей семьи это не коснётся. Придвинувшись ближе, Меру заглянула ему в глаза, прижалась щекой к его щеке. - Пообещайте мне, что они будут в безопасности. Кроме вас, никто им не может помочь. - Я сделаю всё, что в моих силах. Ты не замёрзла, Меру? Здесь прохладные сумерки. Она покачала головой. - В самый раз. - А для моей шкуры холодновато, - Дукат плотнее запахнул шерстяной плащ. – Пройдёмся? - Давайте спустимся вниз, к пруду. Мне хочется посмотреть на лебедей. - Как пожелаешь, - он подал ей руку. Он целовал её в брови, в щёки, в губы, и от этих непривычно-суховатых прикосновений ей было неловко: хотелось отпрянуть и в то же время прижаться теснее. Коленки отяжелели, словно она опять глотнула канара. Влажная от пота спина, едва прикрытая тонким шёлком, прижималась к прохладному пластику двери, ладони вцепились в плечи Дуката. Она упадёт, она непременно упадёт, если сейчас выпустит их. - Какая у тебя горячая кожа… - жадно втянув ноздрями воздух, Дукат потерся переносицей о её висок. – Какая мягкая… Сухая чешуйчатая ладонь легла ей на грудь поверх ткани платья, длинные пальцы легонько сжались, и Меру шумно выдохнула, выгибая спину. В серых глазах Дуката искрилось желание и ещё что-то, похожее на усмешку – она не могла сейчас об этом думать, вздрагивая в его руках, то грубовато-властных, то удивительно нежных. Как Дукат открывал двери, как довёл её до кровати, промелькнуло где-то на краешке сознания. Ткань заскользила вниз с её плеч – снова дразнящие касания, поцелуи-полуукусы, влажный жар шершавого языка. Кажется, Меру лепетала что-то, притискивая его ближе, обвив ногой его бедро… Кардассианец не торопился, лишая её остатков разума неспешными ласками – до мольбы, до блаженно-упоительных слёз в уголках глаз. «Меру», - шептал он, прижимая её к кровати, врезаясь, врываясь в её податливое тело, распаляя его новыми и новыми волнами удовольствия. «Меру…» - сводил её кисти над головой, терзал хищными поцелуями шею. И потом уже, когда они, усталые, загнанно дышащие, наслаждались последними каплями своего блаженства, он шептал ей в волосы её имя. «Меру», - Табан со вздохом повернулся на бок. Раньше он каждую ночь валился с ног как убитый, а сейчас то ли уставать меньше стал, то ли так донимала его лютая тоска по жене. У него не осталось даже голофото – но оно было и не нужно: лицо Меру словно отпечаталось на сетчатке глаз. Стоило ему опустить веки, он видел её мягкий взгляд, робкую улыбку, золотистые волосы, рассыпавшиеся по плечам. Неужели она и впрямь была такой красивой? Была. Одни Пророки знают, увидит ли он её ещё хоть когда-нибудь. Пусть. Это не главное. Лишь бы ей было не очень тяжело там, на станции, среди кардассианцев. Лишь бы её никто не обижал. Она ведь такая добрая, такая ранимая. Вновь перевернувшись на живот, Табан сунул локоть под голову. Ты держись, Меру. Держись, пожалуйста. С наслаждением потянувшись, Дукат поднялся с кровати и подошёл к репликатору. Немного хотелось пить. И, скорее всего, Меру тоже захочется, учитывая, сколько жидкости теряет тело баджорца при физических нагрузках. Ишь ты, улыбается, посапывает тихонько. Можно поцеловать её в голое плечо – она сонно поморгает, приподнимется и, конечно, очень смутится. Вчера, когда они шли домой через парк, Дукат без всяких вулканских техник чтения мыслей не мог не видеть, о чём она думает. «Да или нет? – спрашивал напряжённый взгляд, морщинка на лбу, отведённые назад лопатки. – Надо или не надо?» Не так уж сложно было склонить её к верному варианту. А впереди ещё целая неделя наедине с очаровательной и пылкой Меру. Он не ошибся, выбирая. Он будет носить её на руках, холить и лелеять, а она… она будет смотреть на него, как на божество, своими невозможными блестящими глазами. Свежий ветерок с воды играл складками юбки, перебирал пряди волос. Меру сидела на нагретой солнцем каменной плите, опустив голые ступни в воду, и смотрела, как бежит по зеленовато-голубой глади рябь. Всё к лучшему, наверное. У Табана и детей будет еда, крыша над головой, они не будут поминать её, Меру, злом. Разве помогло бы им, если бы она осталась там, на Баджоре? Только бы Дукат сдержал своё слово. Но он добр к ней, заботлив – должен позаботиться и о её семье. Он любит её. Если бы не любил – не смотрел бы так ласково, не старался бы проводить с ней каждую секундочку. Не целовал бы так. Ох, эти поцелуи… Стоит вспомнить, и сердце колотится, как заполошное. Он, конечно, враг Баджора. Но ведь и враги разные бывают. И она совсем не изменяет Табану, нет. Она всегда будет помнить о нём. А Дукат – это совсем другое, то, чему нет названия ни в одном языке квадранта. …Дзиннь! – стеклянная ваза, задетая рукавом Меру, свалилась на пол. Руку чуть ниже локтя больно обожгло. Вниз, к запястью, скатывалась красная струйка. От слов Лумы было едва ли не больнее, чем от осколка, рассекшего кожу. Какое она вообще имеет право судить? Меру позвала её, чтобы вместе порадоваться, чтобы подруге больше не приходилось горбатиться на обработке руды, мести пол или развлекать офицеров. А Лума смотрела на неё так, словно на её лице кардассианские гребни выросли. Жестокие слова резали слух: «Как ты могла забыть Табана, ваших детей? Ты предала их, предала весь Баджор!» - Я не предательница, - всхлипнула Меру, подставляя руку под струю воды. – Я всё сделала ради семьи. - Конечно, не предательница, - донёсся от дверей спокойный голос. – Что случилось, Меру? Дукат подошёл ближе. - У тебя кровь? – он взял её руку. – Сейчас я достану регенератор. Эй, кто там есть? – гаркнул он в коммуникатор. – Уберите осколки. Приобняв Меру за плечи, он повёл её в кабинет. От мягкого, внимательного взгляда, от тёплой струйки воздуха, обдавшей порез под регенератором, ей стало легче, она овладела собой. Даже улыбнулась: - Из тебя получился бы отличный медик, Дукат. - К сожалению, ничего более серьёзного, чем заживлять мелкие ранения, я не умею. Так что стряслось, Меру? Подруга наговорила тебя гадостей? - Женские ссоры, - она махнула рукой. – Тебе будет неинтересно. - Мне интересно всё, что касается тебя, - возразил он. – Лума не одобряет наши отношения? - Она говорит, что ты палач, - процедила Меру. – Что у нас с тобой не может быть ничего общего. Что я… - опустив глаза, она всё же закончила: - Что я влюбилась в тебя и забыла о своих близких. - И ты её слушаешь? – Дукат беззаботно пожал плечами. – Она не может знать, что ты чувствуешь к своим близким. Строго говоря, ей вообще не должно быть до этого дело. А что касается любви… - уголки его губ слегка приподнялись. – Я тоже влюблен в тебя, Меру. И в этом не может быть ничего плохого. Она улыбнулась: - Правда? - Конечно. Забудь о Луме, Меру. Она просто тебе завидует. Любая хотела бы оказаться на твоем месте. Меру смущённо засмеялась. Разумеется, Дукат прав. Но как же всё-таки обидно, когда тебя отталкивает друг, к которому ты успел привязаться, который сделал тебе столько хорошего. - Вот, - Дукат провел пальцем по гладкой коже, - и следа не осталось. Пойдём, Меру. Я заказал для нас голокомнату у Кварка. Помнишь о яхте? Саженцы веклавы лучше всего сажать в конце лета, когда уже не стоит душная, пыльная жара и ещё не начались затяжные ливни. Табан немного запоздал. Но, в конце концов, он делал всё, что от него зависело: аккуратно разрыхлял землю, каждое утро проверял навес от ветра и молился, чтобы Пророки благословили его труд. Реон и Нерис не слишком интересовались будущим садом, они предпочитали носиться по двору, а если Табан не успевал за ними уследить, убегали к развалинам монастыря, где было так удобно играть в прятки. Вот Пол – тот часто приходил помочь отцу. - Маме понравится, - как-то сказал он, придерживая колышек, пока Табан подвязывал саженец. – Она вернётся, а здесь всё зеленеет. - Это будет наш подарок ей, - Табан через силу распрямил затекшую спину. – Пол, будь другом, сбегай к крыльцу – я там перчатки оставил. Мальчик направился к дому, но тут же побежал назад: - Папа! Пап, там у ограды какой-то лож… кардассианец. Тебя спрашивает. - Побудь пока здесь, никуда не уходи, - устало сказал Табан и зашагал по тропинке. Молодой кардассианский гил, уже перемахнувший через низенькую калитку, беззаботно рассеялся на ступеньках, вертя в пальцах жилистый стебель. - Я к тебе по делу, хозяин. - Догадываюсь, что не от скуки. Что такое? - Ты жену-то свою помнишь ещё? У тебя есть возможность записать для неё сообщение. Чтобы она увидела, что с вами всё в порядке. - И вы действительно передадите его Меру? - Мне приказано отправить файл гал Дукату, а что уж там он решит, меня не касается. Табан нахмурился: - Дукату? С каких это пор префекта интересуют семейные дела баджорцев? - Во-первых, гал Дукату, деревенщина, - беззлобно буркнул кардассианец. – А во вторых, это уже его семейное дело. - Что? - Что слышал. Красивая жена у тебя, и характер, видно, покладистый. Господину префекту такие нравятся. Ну, чего стоишь, как истукан? Пошли, у меня времени мало. Держа руку Меру в своей и склонившись над картой, Дукат увлеченно объяснял: - Видишь, это временные трудности. В ближайшие десять лет мы всё наладим и с продовольствием, и со здравоохранением. Кардассианский Союз на пути к процветанию, и баджорцы вскоре по достоинству оценят то, что стали его частью. - Я надеюсь, что всё будет так, как ты говоришь, - улыбнулась Меру. - Знаешь, я часто думаю: что скажут мои дети, когда подрастут? Поймёт ли меня Нерис? - Я уверен, она будет благодарна тебе. - Как знать… Что, если она станет такой же непримиримой, как Лума? Откажется от меня? - Что значит – откажется? – Дукат сдвинул набровные гребни. – У нас на Кардассии мать священна. Она вправе отречься от ребенка, если он опозорил род, но ребенок от матери – никогда. - А вдруг она решит, что я бросила её? - Что за глупости, Меру, - наклонившись, Дукат поцеловал её в щеку. – Даже не думай так. - Не буду, - она наклонила голову. - Может, сыграем во что-нибудь? Меру не успела ответить: двери каюты открылись, пропуская Бассо. Рядом с ним стояла Лума Рал. - Ты прости меня, - глухо произнесла она, глядя себе под ноги. – Я была неправа, Меру. Вспылила. Прости. Слова звучали медленно и в то же время отрывисто, словно на каждом вдохе Луме приходилось бороться с мучительной болью. Меру поднялась, подошла к ней, стиснула ледяные пальцы: - Ну конечно, я не сержусь. Я так рада, что мы больше не в ссоре! Губы Дуката изогнулись в скептической усмешке, но Меру строго взглянула на него, и он едва заметно пожал плечами: дело твое, мол. - Нам надо найти тебе каюту недалеко от моей, - Меру стиснула плечи подруги. – И я распоряжусь насчёт обеда. Бассо шагнул вперёд и заикнулся было: - Я не уверен, что это хорошая идея… - А почему нет, если Меру это развлечёт? – Дукат пожал плечами. – Лума больше не доставит нам хлопот. Не так ли? Гостья быстро кивнула. - Господин префект, я принес то, о чем вы говорили, - Бассо протянул Дукату изолинейный стержень. - Прекрасно. Можете идти. Повернувшись к Меру, он протянул ей стержень. Прохладный металл коснулся её ладони. - Думаю, тебе приятнее будет посмотреть это видео одной. Если что, я у себя в кабинете. Аккуратно вставив стержень в разъем, Меру щёлкнула по экрану. - Так… Кажется, включение здесь… Ничего не соображаю в этой технике. - Всё правильно, - Лума подошла к столу. – Я сейчас вернусь, Меру. - Хорошо. Вытянувшись в кресле, Меру запустила файл. К горлу, к глазам подступали слёзы – она тщетно старалась сдержать их. Теплые карие глаза Табана смотрели на неё с экрана. Кажется, протяни только руку, дотронься… Но пальцы упирались в непроницаемое стекло. «Ты спасла нам жизнь, Меру. Пожалуйста, помни это». Он и вправду поправился немного, уже не кажется, будто щеки обтягивают кости. Бледность отошла. А глаза всё те же – ласковые, задумчивые. «Если тебе удастся найти в своей новой жизни доброту, цени её. Держись за неё». И ни единого недоброго слова. - Я люблю тебя, Табан, - пробормотала она. – Я тоже тебя люблю. Чья-то рука дернула её из кресла так, что она пошатнулась. - Шагай, - прошипела Лума. – Скорее. Дукат! - В чём дело? – он выглянул из кабинета. - Под столом бомба, бежим! Рванувшись к дверям, Дукат выпихнул Меру первой в коридор. Растянувшись на полу, она прижала руки к голове и почувствовала, как тяжелое тело навалилось сверху. Громыхнуло так, что затылок прорезало болью. Зажмурившись, вжавшись щекой в пол, Меру не сразу поняла, что её кто-то зовёт. - Меру, - голос Дуката доносился как из бочки. – Меру… Руки и ноги не слушались, но она кое-как села, привалившись спиной к его груди. Шершавые ладони скользнули по её груди, талии, коленям. - Цела, - удовлетворенно произнёс Дукат. - А… а ты? - А меня их бомбы не берут, - хмыкнул он. – Это уже третий раз. Повернувшись, Меру попыталась найти взглядом подругу – и не смогла. Ни капли крови, ни лоскута платья. Лума Рал исчезла.