Мой любимый - Джанки Аспен

В университете образовалось «окно» и весёлая компания выпускников, прихватив газировки, решила провести время в парке, на траве. Сейчас четверо из них – трое юношей и одна девушка – вовсе не выглядели золотой молодёжью и представителями великих фамилий, но похоже пятый старался компенсировать это изо всех сил. На траву он сел с таким видом, словно он – пленённый принц, которого не могут унизить ни какие вражеские издевательства. Вся остальная компания смотрела на него, как на неизбежное зло. - Нет, положительно, профессор Ги сошел с ума, – Феб де Арно лениво щурился на солнце. Компания расположилась под гигантским каштаном, уже выпустившем навстречу новой весне юные листочки, и всё было окутано волнующими зеленоватыми тенями. Неподалёку играл уличный оркестр. – Вы слышали ту чушь, которую он нёс на заседании Совета? - Конечно, - отозвался Ланселот Гамильтон, с удовольствием прихлёбывая газировку, - ту же самую, что он несёт со дня нашего поступления. Хотя, конечно, тут он побил все рекорды. - Если бы не его старость, я б дала ему пощёчину, - нервно отозвалась Беатриче, - и я рада, что мы выпускаемся в этом году. У профессуры загнивают мозги. - А по моему, насчёт расфа, синтайцев и дагро он прав, - встрял Исаак Милован, тот самый оскорблённый принц. – То есть, я хочу сказать – почему они должны учиться с белыми? - С белыми? Насколько белыми – как Ланс? – она кивнула на мраморно-бледного, как истинный гармец, Гамильтона. – Как Феб? – настоящий люцен, Феб отличался приятным, матово-золотистым оттенком кожи, летом покрывавшейся прелестными веснушками. – Как я? – циннелийка Беатриче, как и все южане, была очень смуглой, а поскольку большую часть времени проводила на открытом воздухе, загар с неё не сходил даже зимой. - Или как ты? - Я про то… - Синтай и Дагроба были великими цивилизациями ещё когда наши белые предки, завернувшись в шкуры, гонялись друг за другом с каменными топорами! - Ну так вот пускай бы и… - Ух ты, смотрите-ка! – вдруг кивнул куда-то в сторону не принимавший участие в дискуссии Джонатан Флинт. – Просто цирк. Все посмотрели туда, куда указывал потомок капитана Пилигримов. По дорожке, приплясывая в такт доносящейся музыке, шел невысокий худенький парнишка в одежде таких ярких цветов, что не заметить его было невозможно. Вот он дошел до невысокой оградки, что окаймляла дорожку и вдруг, не сбиваясь с шага ловко, обеими ногами вспрыгнул на узкую перекладину и пошел по ней. Как настоящий канатоходец. - Джанки! – Ланселот и Беатриче узнали мальчика одновременно. – Джанки! – Ланселот даже привстал, и когда мальчик обернулся, помахал рукой. – Джанки, иди к нам! Джанки спрыгнул с перил, и вскоре нырнув зеленоватую тень старого каштана. - Приветик, Ланси, привет, Триш! Привет всем! – он помахал рукой. – Что, уроки прогуливаем? – он потянулся и взял себе бутылочку с газировкой, повертел головой, ища, чем бы открыть. Беатриче протянула ему брелок-открывашку. - Познакомьтесь, друзья, это Джанки, мой парень, - Ланселот с весёлым интересом наблюдал за лицами друзей. – Джанки, это мои друзья из университета – Феб, Джонатан, Исаак. Беатриче ты знаешь. Все отметили, что представляя своих друзей, Ланселот обошелся одними именами, автоматически уравнивая их всех. - Приятно знаться, - Джанки церемонно тряхнул крашенной шевелюрой. Все ещё продолжали с удивлением рассматривать его. Сейчас на Джанки была фиолетовая джинсовая куртка с рисунком «золотой далматин» по отворотам, оранжевая футболка с какими-то островными узорами и такими же украшениями, джинсы, настолько драные, что казалась, на них напала стая диких котов, и очередной стразовый ремень. Остроносые туфли, перчатки без пальцев, серёжки в ушах и огромная хозяйственная сумка, сплетённая из рафии и выкрашенная в яркие цвета. - Взаимно, - первым очнулся Феб. - Польщён знакомством, - прибавил Джонатан. Исаак промолчал. - И не думай, что я прогуливаю. У нас в университете окно. А вот ты куда? В это время ты обычно только глаза продираешь. - Ой вей, Ланси, что есть, то есть. Но сегодня на Рыбном Рынке день лобстеров, и надо брать этих тварей, пока они шевелятся и щёлкают клешнями. Моя подруженция всегда суёт для меня несколько штучек на лёд. - И что ты с ними сделаешь? - Приготовлю нам на ужин, - улыбнулся Джанки. – Знаешь, по-файрспайски, с лимоном, мятой, чесноком и всем таким. - Ого! – восхитился Феб. – У тебя сегодня роскошный ужин… Позовёшь? – он подмигнул Ланселоту. - Не, красавчик, это ужин для двоих. Как-нибудь в другой раз. - Ловлю на слове, детка. - Простите, друзья, я вынужден вас покинуть. – Вдруг встал Исаак. – Моя вера и положение не позволяют мне учтиво беседовать с подобными людьми. Все глянули на него с удивлением, Джанки – с насмешкой. Долгая жизнь на улице его многому научила, в том числе «читать» людей и мгновенно проникаться раскладом в любой компании. «Стрёмного» он вычислил на раз. Таких парней всегда можно встретить в тех кругах, где раньше тёрся Джанки. Стрёмные всегда в напряге, всегда ждут подставы, и чтоб опередить, делают её сами. Наркоту у них берут в самый край, потому что бодяжат они немилосердно, а цены задирают до небес. Они всегда таскают с собой нож или шило; начинают драку, предъявляя другим, и сбегают, едва запалятся; готовы чуть что, слить тебя копам, предварительно ткнув ножом в бок. Они сидят на всякой дряни, но никогда по тяжелому, потому что сильно себя ценят, и у них обычно никого нет, поэтому любовь им приходится покупать. Порой два «стрёмных» одного или разного пола сходятся, но это не делает их счастливыми, потому что они продолжают подозревать всех и своих партнёров, в том числе. Компания у Ланси и впрямь была неплохая. Триш он знал, она была как своя, весёлый кудрявый парень с романтическим именем Феб ему просто понравился, Джонатан, удивительно похожий на Ланси, тоже был ничего. Но этот… - Катись, колечко, отсюда и далечко, – только и сказал Джанки вслед Миловану. - Какого дьявола он вообще таскается с нами? – Фыркнула Беатриче. – То же мне, принц Гармский! В следующий раз я пошлю его подальше! - Ну, вообще-то, он всё-таки наш одногрупник – примирительно заметил Джонатан. - Пфф, учёная обезьяна – ещё не человек, – ядовито заметил Джанки. - А он – обезьяна? – заинтересовался Феб. - Не. Он хуже. Он «стрёмный» - с охотой пояснил Джанки. - Стрёмный? - Ага. Это тот тип, кто вечно в напряженке, вечно ждёт подставы и в засаде на других, потому что по жизни себя отстоем чувствует. Феб расхохотался и заявил, что это самое точное определение Исаака Милована, какое только можно себе представить, и попросил продиктовать, чтоб записать в блокнот. Они посидели ещё немного. Джанки рассказал, что он – рок-музыкант, что познакомился с Ланси случайно, тот два раза его здоровски выручил. Потом заявил, что готов тут весь день сидеть и трепаться с такими крутыми парнями, но лобстеры сами на кухню не придут, а какая падла их ещё и уведёт и накрылся их романтический вечерок. Поэтому всем пока! Ланселот в неизмеримым удовольствием смотрел, как ловко и грациозно Джанки поднимается с травы. Прихватив на прощание ещё одну бутылку с «Мисс Моро», как открывает её одним движением об оградку и тут же, вспрыгивая на неё идёт и пьёт. «Интересно – подумала Беатриче, наблюдая за приятелем, - он сам понимает, что влюблён?» - Рок-музыкант, значит? Дева Мария, что он такое, Ланс? - Чёрт его знает. Но он не проститут, что бы там Милован себе не думал. - Я всё-таки предлагаю вычеркнуть Милована из карты, – сел на своего любимого конька Джонатан Флинт. - Ммм, лобстеры… Когда надумаешь расстаться с этим чертёнком, дай мне знать, может я смогу утешить детку, - облизнулся Феб. - Не в ближайшее время, ты, серцеед, - Ланселот шутливо толкнул друга. Джанки вернулся домой в прекрасном настроении, выгружая из своей хозяйственной сумки продукты. Он и впрямь неплохо готовил, особенно циннелийские и островные блюда, правда, условия, в которых он изучил эту науку, он предпочёл бы опустить. Ему хотелось порадовать Ланси, с которым они жили уже почти неделю, продемонстрировать свои таланты и подлизаться на предмет расклеить плакаты и добавить в интерьер немного красок. «Маленькая холостяцкая квартирка» Ланси оказалась четырёхкомнатным помещением в новом доме, декорированная в стиле современного минимализма. Перламутрово-серые обои, светлая мебель. Ничего лишнего. Ванная и кухня сверкают глянцевой тёмно-серой и молочной плиткой, хромом, стеклом и кипенно-белым фарфором. Джанки заявил, что здесь как в больнице. Впрочем, одну из комнат – спальню для гостей – отдали под его нужды. Там разместились его книги и журналы, гитары, гардероб. Ковёр с пентаграммой Ланси неожиданно отправил в гостиную и неожиданно он там отлично вписался. Но Джанки этого было мало. Неограниченные пространства так и манили устроить интерьерную революцию, и начать он решил с малого – упросить Ланси повесить несколько плакатов. Они удивительно ловко сжились вместе. Ланселот и сам не ожидал этого. Джанки казался шумным и беспардонным, но ни разу ни в чём ему не помешал и не разу Ланселот ни испытал ни малейшего дискомфорта. Это был один из секретов Джанки. Что бы достигнуть согласия, нужно полюбить. Полюбить и принять человека. Некоторые учатся этому всю жизнь и не достигают результата, Джанки это было дано от рождения, и это было гораздо важнее, чем красота. Это словно напиться, изнемогая от жажды, это словно греться, промозгнув в зимней ночи. Почти у всех людей среди потребностей есть потребность быть любимым. А Джанки умел любить, как никто. И знал, что любовь может спасти. Когда-то один из его любовников, синтаец по имени Исогаи, рассказал, что Джанки постиг древнюю мудрость его народа. Боевая школа Четырёх Стихий учит – стань той стихией, с которой сражаешься. Не гаси огонь водой, не задувай его ветром, не засыпай землёй. Загорись сам и сильное пламя поглотит более слабое. Так со всеми стихиями. «Ты мог бы быть великим воином, - однажды сказал ему Исогаи, - но твоя стихия – Любовь. И ты будешь великим любовником и настоящим счастьем для того, кого изберёшь. Потому что любовь сильна, она пришла в мир раньше смерти и способна переменить пути самих богов» «А может ты мой избранник?» – Джанки гладил его длинные, черные с красным блеском волосы и водил пальцем по узорам на коже. «Нет, малыш. Не я» Теперь Исогаи Ямино, профессиональный киллер, сидел в тюрьме строгого режима, и ему были запрещены не только посещения, но и звонки. Каждый месяц Джанки писал ему письмо и посылал посылку – синтайские благовония, романы и комиксы на его родном языке, синтайские лакомства. Несколько раз тот отвечал. Право слово, Джанки жутко жалел, что так вышло. Он любил Исогаи. Ах жизнь, моя, короткая заточка, И бросить жаль, и всё ж не унести! Когда помру, два беленьких цветочка Ты на мою могилку принеси. «Заточка» была первой песней, которую Джанки выучил. Её пела ему мать. Может, это было вообще неважно, во всяком случае, для Джанки, но до того, как стать проституткой и наркоманкой, Элизабет Аспен была певицей. Пела в кабаках, ресторанах. Неплохо зарабатывала, от поклонников отбоя не было. Один из них, морской офицер, даже свозил её на Острова. Обещал жениться, но не женился. А потом была болезнь и потеря голоса, и депрессия и падение на самое дно… Рождение ребёнка ненадолго придало её жизни какой-то смысл, но потом всё вернулось на круги своя. Она умерла, когда Джанки было тринадцать, и вся его жизнь превратилась в сплошную беготню от приюта. И вот на мне железом ставят точку И льётся кровь толчками из груди Ах, жизнь моя, короткая заточка И бросить жаль и всё ж не унести. Сейчас Джанки предпочитал другие песни, с более изысканным подбором слов и оригинальной музыкой, но древний блатной репертуар его матери так прочно ассоциировался с домом и домашним хозяйством, что волей-неволей возвращался к нему. В дверь позвонили. - Кого там черти принесли? –Джанки отложил лимон, который только собирался нарубить для соуса. – Может, Ланси ключи посеял? Больше всего Джанки стремался, что в квартиру, где он так уютненько обжился, явится кто-нибудь из родни Ланси. Особенно его, по определённым обстоятельствам, пугало появление человека по имени Русваль. Но в глазке Джанки увидел того самого, «стрёмного» парня. Первым, инстинктивным желанием Джанки было не открывать. В конце концов, тип этот ему ни разу не глянулся, а своему чутью Джанки привык верить. Но чёрт возьми, с аристо жить и по ихнему выть, а парень вроде из их компании. Сбросив фартук с тропическими рыбками, Джанки отпер дверь. - Ланси дома нет, – вместо «привет» в лоб заявил он, надеясь что «стрёмный» сразу развернётся и уйдёт. Но тот продолжал стоять, глядя в упор на Джанки зеленовато-карими глазами. Исаака Милована нельзя было назвать некрасивым, но от всего его существа исходила какая-то сверхъестественная аура несимпатичности. Скверный характер был помножен на ощущение собственной неполноценности. Исаак не был ветгайцем, как говорил всем. Он был родом из Королевства Окровского, маленькой страны, принёсшей вассальную присягу Ветгайской Империи. Сами ветгайцы называют окровичей «подлым народом» и вечно рассказывают про них анекдоты, в их литературе именно им достаются роли самых гадких персонажей. Конечно, для большинства это не представляло никакого интереса, более того многие вообще себе смутно представляли разницу между одним и другим народом. Но проклятый Ланселот, воспитанный ветгайцем, конечно знал. Исаак Милован не был знаком с Фрэнклином Гамильтоном, но познакомившись, они бы, без сомнения, нашли бы массу тем для разговора. Исаак так же завидовал Ланселоту – его древнему дворянскому происхождению, титулу лорда, месту в Нижнем Сенате. Предки Исаака жили здесь слишком недолго, и хотя в деньгах у них недостатка не было, о выборах в Сенат Исаак мог только мечтать. Ещё он завидовал его врождённому аристократизму, надменной холодности, красоте, успехам в спорте и учёбе. Как он полагал, Бог слишком несправедлив, делая человека таким идеальным и дав ему столько всего. Конечно, он не думал о том, что вместе с титулом лорда на плечи совсем юного Ланселота легла гигантская ответственность. О том, что своим успехам в стрельбе и прекрасной атлетической формой он обязан почти десятью годам муштры под руководством бывшего военного. О том, что его дистиллированная красота – первый признак вырождения. И о том, что у человека, который с такой яростью «прожигает трассу» наверняка в душе угнездился какой-нибудь демон, а может, и не один. Сам Исаак был «покупным аристократом», его родители, обосновавшись в Новом Свете, купили титул. Уехали они со своей родины не случайно. Больше всего Исаак трясся при мысли о том, что кто-нибудь узнает, откуда у семейства Милованов берутся деньги для дальнейших вложений. У себя на родине они владели небольшим городом и окрестностями. Город назывался Белолипки. Есть вещи, которые просто вычёркивают тебя из круга. Так вышло с Диккенсами. Владение самой отвратительной в мире тюрьмой, гигантским концентрационным лагерем, безусловно, являлось такой вещью. Ветгайская Империя в своём бесконечном желании навести на своих (и чужих) землях мир и порядок, тем не менее, не пожелала иметь подходящее заведение на своей благословенной территории и взяла в бессрочную аренду пограничный город Белолипки. Там построили бараки, фабрики, крематории – в общем, всё что нужно. Но ни в Окровском Королевстве, ни в Ветгае не желали видеть семью Милованов, владельцев фабрики смерти. И они перебрались в Новый Свет. Исаак завидовал Ланселоту и сторожил его. Комплекс собственной неполноценности не давал ему спать. Он старался копировать его манеру одеваться, но при этом неизбежно пытался перещеголять роскошью и ударялся в дикую безвкусицу. Он пытался завязывать такие же романы. Одним из таких страшных ударов по самолюбию нанёс ему Теодор Энглвуд. Все знали, что Теодор мечтает попасть в элитный студенческий клуб «Зелёная Сова», но для этого ему нужны как минимум два поручителя. Он не нашел ни одного. Теодор не отличался ни какой-то особой предприимчивостью, ни темпераментом, но он был очень хорош собой – мужественной, спортивной красотой. И этим он воспользовался. Теодор был из бедной семьи, степендиант. Исаак рассудил, что раз тот, вопреки своему пуританскому воспитанию решился на роман с мужчиной ради поручительства, то и ради денег он пойдёт на это с радостью. Теодор же ясно дал ему понять, что не заинтересован ни в деньгах Исаака, ни тем более в нём, как таковом, ни вообще в мужской любви. - Да что ты! – ядовито шипел Милован. – Гамильтону ты наверняка другое говорил. Теодор смерил его взглядом выразительных карих глаз. - Может быть. Но ты-то не Гамильтон. Но сегодня Исаак почувствовал, что может взять верх. Так значит, Ледяной Милорд связался с шлюхой? Да ещё настолько явной? И все нашли это обворожительным, как всегда, когда Ланселот что-то делал! Что ж, на этом поле Милован его вполне может переиграть. Сколько бы Гамильтон не заплатил этой крашеной куколке, он может дать больше. Если надо – вдвое, втрое, впятеро больше! О том, что Джанки – не проститутка, он не подумал. Как и все обеспеченные люди, он ни когда не покупал наркотики на улице и, разумеется не заметил ловких движений пальцев того, чей товар нельзя показывать дольше, чем секунду, не заметил повадок вечного беглеца – от полиции, от конкурентов, от безденежных клиентов, от социальной опеки. Не заметил перчатки с одним полностью срезанным пальцем – так что видна была татуировка, явно говорящая каждому жителю теневой стороны города «Не ищу секса за деньги». Он узнал окрас, потому что был частым гостем в Розовом Квартале. Там, среди проституток, его вечная неуверенность в себе уходила, и он чувствовал себя красивым, востребованным мужчиной. И с удовольствием рассказывал о себе всяческие небылицы, выдавая себя чуть ли не за родственника самого Царя, а яркие мальчики и девочки, одурманенные алкоголем, травкой, синтайской смесью, морфионом и своей бессмысленной жизнью, слушали и верили, как верили в собственные галлюцинации и несбыточные мечты о любви. И сейчас он собирался купить эту шлюху. Прямо здесь и сейчас, в этой квартире. Шлюхи не отказываются от больших денег. Никогда. - Я не к Гамильтону. Я к тебе. В эту секунду Джанки понял, что зря открыл дверь. Этот голодный, лихорадочный взгляд сложно было не узнать. Так смотрели на него сторчавшиеся морфы без гроша в кармане, они звали их «зомби» - как монстров из фильмов, (хотя выходцы с Ист-Спайс клялись и божились, что у них дома зомби самое обычное дело, мол, колдуны запросто заставляют мертвяков работать на своих огородах). «Зомби» были чертовски опасны. Совсем никаких мозгов. Могли напасть на стритера, ввалиться на хату в поисках дозы. Если ты не давал им, чего они хотят – «пепла» или просто бабок на дозу, они запросто могли забить тебя в припадке ярости. У этого парня был взгляд весьма похожий и Джанки отчётливо понял, что дела его плохи. - Сколько Гамильтон платит тебе? Неважно. Добавь к этой сумме ноль и ты её получишь. – Исаак вошел в прихожую, Джанки отступил. Как поступать на улице в таком случае, он отлично знал – давать дёру. Ещё не родился тот коп, «зомби» или цивил, что мог бы поймать Джанки в его родном городе. Но он был в квартире. В которой, мать её, даже запасного выхода нет! Словно услышав эти мысли, Исаак запер дверь. Щёлкнул автоматический замок. - Слыш, парень, ты реально не по адресу зашел. Розовый Квартал в другой стороне. - Слушай, красотуля, давай не ломайся. Ты, видать, недавно в этом бизнесе, раз не знаешь основного правила: появился шанс, хватай его зубами и когтями. Джанки только фыркнул. «Этот бизнес». Сразу видно цивила, который корчит из себя хипстера. Надо говорить просто «бизнес». - Я не знаю, чего тебе там пообещал Гамильтон, – Милован вспомнил, что шлюхи, особенно самые молоденькие, всегда покупаются на любовь. – Но знай, ты надоешь ему раньше, чем предполагаешь и тогда в лучшем случае ты вернёшься обратно на панель, в худшем – ты вообще исчезнешь. Я давно знаю, что он за тип. - Так ты не просекаешь, да? Тут тебе не рады. Мне не нужны бабки и я не шлюха. Ланси – мой парень, у нас с ним любовь, окей? Христом и Руфью тебя прошу – иди по-хорошему отсюда. Ты мне не в край не вписался. Ни с деньгами, ни за так. Исаак рассвирепел. Да что позволяет себе эта шлюха! Ни один обитатель Розового Квартала никогда не смел ему отказывать, а этот тщедушный тип с крашенными патлами стоит и корчит тут из себя Деву Марию! И тут в него полетела фраза, от которой сорвало последние тормоза. - Уж прости, но ты не Ланси. Джанки Аспен никогда не умел молчать в нужную минуту. - А ты просто тупая крашенная сучка! – Резко подавшись вперёд, Исаак схватил Джанки. Тот этого не ждал – не станет же аристо распускать руки на чужой территории, вей? Но аристо, видимо, ничем не отличались от всех тех парней, что встречались у него на пути. Один из главных законов стрита «Не попадись». Джанки мгновенно обмяк и вытек из захвата, но противник вцепился в край старой, обтрёпанной футболки. Джанки выскользнул и из футболки – привычным движением человека, которого часто хватают за одежду, но Исаак поймал его за запястье. Тот попытался вырваться старым, сто раз испытанным способом, выкручивая запястье от себя и пропустил удар по лицу. Тяжелый золотой перстень Милована разбил ему бровь, хлынула кровь. - О пощаде молить будешь, – хрипло зашептал Исаак. И получил в ответ коленкой по яицам и лбом в подбородок. Джанки и сам не понимал, почему так отчаянно сопротивляется. Он понимал, что против высокого, крепко сбитого, наверняка тренированного парня у него нет ни единого шанса. Тем более в закрытой квартире. Когда такое случалось раньше, видя в глазах этот злобный похотливый блеск, он даже и не начинал. Если это неизбежно, то почему бы не добавить немного комфорта и удовольствия? Но сейчас, сейчас… Мысль о том, что этот стрёмный тип завалит его здесь, прямо в их с Ланси квартире. Чёрта с два! Исаак схватил его за правую, но Джанки был левшой. Он не был воином, но кое-что всё-таки умел. Он резко напряг все мышцы и быстрым, коротким движением ударил Исаака по шее. Тот внезапно обмяк и грохнулся на пол. Через секунду почти на него рухнул сам Джанки. Приём, которому когда-то научил его синтайский любовник, наёмный убийца из клана Голодной Луны, требовал полного напряжения духа и тела. Исогаи мог таким приёмом убить человека. Джанки едва хватало сил оглушить. Сейчас ему было хреново. Его дёргало, как эпилептика, руки дрожали, кровь из разбитой брови заливала лицо. Но сознание было ясным, попытка изнасилования – это не то, что могло бы выбить шестнадцатилетнего Джанки Аспена из равновесия. Он думал о том, что делать с чёртовым психом. Тот гарантированно вырубился на пол-часа. В тот момент, когда он наконец почти унял дрожь в руках решил, что сейчас поищет в доме что-то, чтоб связать, в замке повернулся ключ. С тех пор, как Джанки покинул их компанию, Феб не переставал ластиться к Ланселоту в своей обычной шутливо-нежной манере. Ланселот понимал, что ничего плохого Феб не задумал. Просто такова уж была его натура. Излишне пылкая, впечатлительная, она мгновенно попадала под власть и обаяние чего-то нового, оригинального. И теперь эта натура требовала больше впечатлений. Ланселот рассказал, из чистого тщеславия, о рисунке Уальда и почти пожалел, потому что Феб вцепился в него «как проклятый в распятье» и говорил, что он не сможет есть, пить, спать и водить машину, пока тот не покажет ему это чудо. «И я умру, просто исчахну от горя, о Ланс, и кто будет в этом виноват?» - тараторил он своей чуть картавой скороговоркой. Ланселот со смехом уступил. «Мы зайдём ко мне днём, ты посмотришь на него» - он имел в виду и рисунок, и Джанки. Если удавалось зайти домой днём и он заставал там Джанки, тот обычно валялся на кровати, ел и читал (Ланселот мигом догадался, почему Джанки выбирал для своих простыней синтетический лён) или что-то писал, опять же лёжа на полу (по какой-то неизвестной причине Джанки рассматривал стол как потенциальное сиденье, а стул в лучшем случае годился для того, чтоб бросать на него одежду) или тренькал на гитаре. Меньше всего он был готов к тому, что увидел в прихожей. Джанки сидел, полуголый, стирая с лица кровь, он казался ещё бледнее обычного и весь трясся. Чьё-то тело валялось рядом. - Джанки! – Ланселот рванулся к своему любовнику, который смотрел на него совершенно безумным, напуганным взглядом. На самом деле Джанки лихорадочно соображал, как он будет объяснять всё происходящее, и имел ли он право вырубать аристо, пусть даже тот на него напал, и в голове у него царил жуткий кавардак. - Милый, ты ранен? - О господь наш Иисус, дева Мария и святой Эммануил, что здесь случилось? – Феб тоже кинулся к Джанки. – Ты истекаешь кровью! - Да нихрена я не истекаю… Этот тип мне бровь раскроил… - Джанки попытался встать, опираясь на Ланси. Голова закружилась. Нет, всё таки эти ниндзя-штучки не для него. – Я в порядке. - Может, вызвать врача? Ты ужасно выглядишь! – Феб, плохо знавший Джанки, решил, что тот на грани обморока. - Ну, спасибо за комплимент, - Джанки всё-таки встал, - мне надо умыться. Тем временем Ланселот, понявший, что умирать Джанки не собирается, наконец обратил внимание на второе тело, валяющееся в прихожей и, полный недобрых предчувствий, перевернул. - Вот Дьявол, - сказал он голосом, от которого казалось, иней пополз по стенам, - это Милован. - Что?! – к нему подскочил Феб. – Ах, проклятье, ах он мерзавец, ветгайский ублюдок, сын козла и шлюхи!!! Обоим юношам не понадобилось и секунды, чтоб понять, что именно здесь произошло. Красивое лицо Феба исказила судорога, зелёные глаза зловеще блеснули. - Пристрели его, Ланс! Пристрели, а я поклянусь, что он напал на тебя! Несколько секунд Ланселот молчал, правильное лицо оставалось неподвижным. - Нет, - наконец сказал он. – Мне не нужна кровь этой окровской свиньи в моём доме. Мы будем судить его судом братства и я буду драться с ним на дуэли. - Ланси, ты рехнулся? – это вернулся Джанки. Он, наконец, умылся и натянул футболку, силы возвращались к нему. – Какая ещё дуэль, семнадцатый век на дворе! И вообще… Нафиг надо? - Дуэльный кодекс никто не отменял, - Ланселот с огромным трудом сдерживался, чтоб не пнуть распростёртое тело. Милован раздражал его и раньше – своим чванством, которое он выдавал за аристократизм, своим неспортивным поведением, даже тем, что изо всех сил выдавал себя за ветгайца. А теперь он испытывал ненависть – ледяную и беспощадную, как зимний буран. Этот урод пришел сюда и напал на его парня. Бог знает, что он бы смог с ним сделать, если бы не… - Как ты с ним справился? - Ну… - Джанки покосился на Феба. – Знаю я пару приёмчиков из синтайской драки. Тока не просите показать, вей? Я его уложил баиньки, да чуть рядом не лёг. Честно, парни, ну какая дуэль? Давайте кинем его где-нибудь в парке, пускай очухается и бредёт себе до хаты. - Ну, нет! - Ага, он приходит в себя! Милован зашевелился, пытаясь понять где он, и что происходит. Сильная пощёчина немного добавила ясности. Он открыл глаза и увидел стоящих над ним Гамильтона и де Арно. Последний смотрел со смесью брезгливости и раздражения, лицо Гамильтона было абсолютно бесстрастным. Тут же маячил этот крашенный педик, Джанки. - Очухался, мудила? – зло спросил парень. – ты глянь-ка на урода, а ещё аристо из себя корчит! - Да как ты смеешь… - Как. Ты. Смеешь. – ничего не выражающим голосом заговорил Гамильтон. Из серо-голубых его глаза сделались серебряными, как ртуть. Милован и де Арно такое уже видели – на гонках. Крайняя степень ярости, ещё немного и Ланселот превратится в «берсерка». Джанки опасливо покосился на своего любовника, чувствуя напряжение, как от высоковольтных проводов и тихонечко вздохнул. Нет, что не говори, а Ланси потрясающий. Прям серафим карающий какой-то сейчас. - Ты пришел ко мне в дом. И напал на моего парня. Как ты посмел, ничтожество? - Ха, Гамильтон, - Исааку было страшно. Очень страшно. Но он хорохорился, не собираясь сдаваться без борьбы. – А может, это твоя шлюха меня пригласила, а? От следующего удара у него потемнело в глазах. Это была даже не пощёчина – это был изуверский ветгайский удар «лодка». Ветгайские дворяне гордились этим ударом, позволяющим им на раз свалить с ног самого сильного и строптивого из своих «крепостных» рабов. Ланселот бил не в полную силу, иначе мог бы отправить Исаака к праотцам. - Не смей мне лгать, ты, подонок. Слушай сюда. Я мог бы пристрелить тебя прямо здесь, просто заявив о том, что ты на меня напал и меня бы даже не судили, потому что я – сенатор и я, и мой дом – неприкосновенны, это раз, и как лорд, могу применить в своих владениях оружие против любого, кроме другого лорда или короля. - Вау! – Джанки читал в романе про что-то такое, но не думал, что такие штучки существуют в реале. - Но я этого не сделаю. Завтра ты, выродок, явишься на совет братства и там мы выберем, как ты будешь со мной драться. - Что?.. – Исаак, порадовавшийся, что всё-таки остался жить, вновь напрягся. О, проклятье! Быть выставленным на посмешище в братстве, куда он с таким трудом пролез! Сбывался самый страшный ночной кошмар. - Мы обозначим оружие, которым ты будешь драться со мной на дуэли. Шпага, пистолет, авто. - Ты с ума сошел, Гамильтон. Я не буду драться с тобой из-за… - он покосился на Джанки, показывающего ему язык с железным шариком и подавился словом – ещё раз проверить, как хорош лорд Гамильтон в ветгайской борьбе, ему не хотелось. – Слушай… - пошатываясь, Исаак встал. Чувствовал он себя прескверно, в голову словно гвоздь вогнали. – Давай решим дело миром. Я заплачу… - Нет. Ты придёшь завтра на совет. Или с тобой до конца жизни в этом городе не заговорит ни один благородный человек. - Не переоценивай себя, Гамильтон. - Не недооценивай меня ты, окровский живодёр, - последнюю фразу Ланселот сказал по-ветгайски, так, чтоб поняли только они двое. Исаак мгновенно сообразил. И промолчал. Пошатываясь, он вышел из квартиры, на прощание окинув всех троих ненавидящим взглядом. Феб выругался на родном языке, а Джанки скорчил рожу и показал ему средний палец. - Чёрт, Ланси, ты серьёзно? – они сидели на кухне и пили чай все втроём. Джанки для восстановления сил уплетал шоколадные конфеты с ликёром, заботливо припасённые на вечер. – насчёт дуэли? Фигня какая-то. Может, ну его? А вдруг он тебя убьёт? - Успокойся, дольче мио, дуэль не до смерти. Он, конечно, выберет авто, своими секундантами я назначу Джонатана и тебя, - он кивнул Фебу, который состязался с Джанки в поедании конфет. - Он слишком труслив, и конечно, просто сойдёт с трассы в середине. Ланселот принялся объяснять Джанки дуэльные правила: в случае, если дуэль «не до смерти» заканчивалась смертью одного из дуэлянтов, то второй должен немедленно сразиться с одним из секундантов, к тому же тем оружием, которое выберет секундант. Феб – прекрасный фехтовальщик, а Джонатан – второй в университете стрелок после самого Ланселота. Исаак не преуспел ни в том, ни в другом. И всё же Джанки тревожился. В конце концов, он приготовил лобстеров. Ланселот отменил на сегодня все свои запланированные дела. Хоть Джанки и уверял, что с ним более чем всё в порядке и не в первый раз такая хрень, Ланселоту хотелось остаться с ним. Лобстеры получились вкусными, не хуже чем в ресторане. Ланселота так и подымало спросить, где Джанки, юный наркоторговец, научился так готовить, но он чувствовал – Джанки не ответит. Обойдётся общей фразой. К лобстерам полагалась текила в чашечках из лайма. - Эх, день дурацкий, напряжный какой-то, - взгляд у Джанки поплыл, он опёрся локтем на стол и подпёр щёку ладонью. – Я думал, ты придёшь, а тут уже ужин, свечки, романтика. - Чего это вдруг тебя пробило на романтику? – Ланселот с удовольствием смотрел, как Джанки пьянеет. От алкоголя то самое, от чего всё внутри загоралось, то неназванное, но явное, проступало ярче. - Ой, Ланси, а ты не знаешь? Если мужчина вдруг ударился в романтику, он либо что-то натворил, либо… хи-хи… чего-то хочет. - Ну и чего хочет мой мужчина? – Ланселота разбирал смех. Джанки, такой худой, с разноцветными глазами и волосами, со всеми его серёжками и маникюром – мужчина? Джанки, при живой матери ставший беспризорником. Джанки, торговавший на улице наркотиками в те годы, когда все остальные дети ещё играют в игрушки. Джанки, для которого попытка изнасилования – привычное дело. Джанки, у которого в шестнадцать лет уже есть тёмное прошлое. Страстно обожающий рок-музыку и приключенческие романы, комиксы и фильмы ужасов, верящий во всякую чушь и в то, что у Бога найдётся минутка позаботится о нём. Парень, за шестнадцать лет видевший столько грязи, что иному хватило бы до конца дней. И считающий себя счастливым. «Мой мужчина» - Да, так… Можно, ну… Здесь стены пустые, меня это просто убивает. Слушай, я всё понимаю, дорогие обои, но я знаю способ… - Да говори уже толком, ну! - Лансияхочуповеситьнесколькоплакатов, - на одном дыхании выпалил Джанки. Ланселот некоторое время смотрел на него, потом расхохотался. - О, Господь милосердный! Милый, вешай любые плакаты! Покупай любые безумные вещи. Можешь покрасить потолок в оранжевый цвет. Можешь завести летучих мышей и крокодила. Делай что, хочешь, только будь счастлив. Ночью, лёжа в постели и прислушиваясь с довольному сопению Джанки, уткнувшемуся носом ему в плечо, Ланселот Гамильтон, седьмой лорд Гамильтон думал о том, что никогда в жизни не был так счастлив. Ему было двадцать четыре года и он влюбился в первый раз в жизни.