Мой любимый - Джанки Аспен

- Дайте позвонить, подонки! – вопил невысокий, худенький парнишка, почти мальчик, с вызывающе яркими розовыми волосами, пока высоченный полисмен в форменной буро-зелёной рубашке тащил его по коридору, злобно ухмыляясь. Розововолосый, то упирался пятками, то принимался прыгать на одной ноге, то вертелся изо всех сил, пытаясь удержать сползающие джинсы, из под которых были видны вызывающие обтягивающие красные трусы с эластичной резинкой. Подведя парнишку к одной из дверей, полисмен, по-прежнему ухмыляясь, ловко отпер дверь, впихнул задержанного (тот резко развернулся и выдал порцию отменной брани напополам с интересными интимными подробностями из жизни полицейского и его родни) и захлопнул дверь. И остался ждать. Там, за этой дверью уже томилось несколько особо опасных задержанных. О том, как эти жуткие типы с преступного дна Люминеста отреагируют на языкастого милашку, догадаться было легко. Через некоторое время он открыл зарешеченное окошко. Увы, картина была малоинтересной. Несколько здоровенных парней по прежнему сидели в кружок, играя в циннелийскую морру. Новенький сидел на лежанке из голых прутьев и растирал повреждённую ногу, скинув остроносую туфлю. Рядом с ним сидел здоровенный бугай-синтаец с татуировкой на пол-лица и что-то тихонько ему рассказывал. «Знакомца небось встретил, ёбаря» с неудовольствием подумал полисмен, ещё недавно решивший, что бросить эту крашенную куколку к настоящим бандитам – отличнейшая идея. Сам же Джанки, а это был именно он, в это время благодарил Бога и Руфь-покровительницу за то, что этому идиоту не пришло в голову засунуть его в клетку к шпане. С шпаной, толком не знающий правил, пришлось бы драться, а этого Джанки, которого сдувало сильным ветром, не очень любил. Если бы полицейский смотрел всё представление сначала, он увидел бы много интересного. Он увидел бы, как Джанки, обведя взглядом «благородное общество», вычленил одного – судя по «драконьему хвосту», поднимающемуся из-за косого воротника, «стража» из синтайской мафии под названием «якудза» (Джанки выговаривал это слово на цинелийский манер «якуцца»), подмигнул именно ему. - О-те-те, какая цыпа – с удовольствием произнёс кто-то сбоку. - Привет, парни, - радостно завопил Джанки, подтягивая джинсы, из которых подлые копы вытащили его красивенький ремень, – скучаем? - Уже нет, такая компания. Ну, иди сюда, милашка. - А хотите фокус? – Джанки по прежнему смотрел на синтайца. А потом просто задрал свою футболку с обезьяной в шапочке выпускника университета до самой шеи. И всё. И больше ему ничего не надо было делать. Допрыгав на одной ноге до сиденья, он принялся разминать повреждение, болтать с Ёсуми, тоскливо пялится на ободранные стены, где среди похабщины особенно выделялась надпись «Я встретил ангела однажды, он продавал на улице пепел своих крыльев». Интересно, кто такой поэт? «Пеплом» назывался на жаргоне морфион, из за похожего цвета и консистенции. У хорошего морфиона был ещё едва уловимый металлический оттенок, только что растёртый он казался голубоватым, как зимние небеса над городом. Полтора часа назад, ясным утречком, Джанки, никого не трогая и никому не мешая, вышел из дома с совершенно мирной целью – купить кой-какой жратвы, сигарет и газетку с шарадами и анекдотами. Пройдя квартал и радуясь тому, что в город кажется, наконец-то приходит настоящая весна, а через несколько дней в кино будут показывать фильм про ужасных монстров, Джанки шел, и вдруг раздался крик «Вон он!» и полицейский свисток. Жизненный опыт подсказывал Джанки, что неважно что и с кем произошло – ему во всех подобных случаях нужно линять и как можно скорее. И это ему легко бы удалось, быстрый, знающий все щели, проулки и зазоры между домами Джанки обычно оставлял полицию в дураках, но тут ему не повезло. Одна из водосточных решеток, под которой неслась холодная, грязная талая вода, неожиданно подломилась и провалилась с одного края, по прежнему крепко держась за другой, нога в остроносом ботинке скользнула внутрь и Джанки оказался пойман в капкан, который к тому же располосовал ему джинсы и кожу на лодыжке, зачерпнул полный ботинок ледяной воды и в итоге всё-таки оказался у копов. Оказывается, у какой-то дамочки вырвали сумку. Рвача дамочка описывала «Ну, наверное парень, хотя я и не разглядела, может и девка, они сейчас все такие… Волосы вроде красные, ну такие, не совсем красные, как бы это сказать… Малиновые, что ли… или сиреневые – яркие какие то, вот по сюда или посюда… Куртка синяя или фиолетовая, штаны синие… Кажется, джинсы называются, ох, не разбираюсь я в этом…» Дамочка приехала в Люминест из какой-то глухомани за покупками, на языке Джанки таких называли старыми воронами – надо же додуматься, взять с собой все свои деньги и документы, да ещё и сложить их в одну сумку! Джанки бы только посмеялся. Увы, сейчас ему было не до смеха. Под эти приметы подходила добрая половина обитателей Розового Квартала и Трейсон-стрит, иные места в Люминесте кишели молодёжью обеих полов с яркими волосами в вызывающей одежде – большинство согласно профессии, некоторые – по зову сердца. Но для приезжей миссис Пибоди это было в новинку и, жалуясь офицеру, она рассмотрела в толпе яркую шевелюру и тут же указала на неё. Джанки, конечно, было что сказать. Он не рвач и никогда им не был, волосы у него не красные и не малиновые, а ярко-розовые, куртка пурпурная, а джинсы ярко-голубые, и между прочим, совсем новые… Были, потому что теперь из них только шорты получатся, штанина в хлам. И только полный идиот, морфионовый наркоман в последней фазе, когда мозги превратились в губку, после ограбления как ни в чём не бывало, попрётся на ту же улицу, а он, Джанки, кто угодно, но не идиот. Но слушать его не слушали. В глазах молодых полисменов, недавних выпускников академии, один из которых был полной деревенщиной, а второй - земляком миссис Пибоди, сам вид Джанки и его манера разговаривать уже были преступлением. - Что же ты побежал, если ни в чём не виноват? - Да больно мне надо с вами, чёртовыми тупицами, знаться! – злобно ответил Джанки, отлично понимая, что завяз. Среди длинного списка добродетелей, которые были не свойственны Джанки, так же были скромность и умение держать язык на привязи, что регулярно втравливало его в неприятности. И вот теперь, вместо того, чтоб, как ему хотелось до этого, пойти на площадь, покормить арахисом голубей, посмотреть на правительственные тачки и помечтать, он сидел в грязном полицейском участке, где пахло немытыми мужиками, дешевым одеколоном, остатками пиццы недельной давности и пережженым кофе. А дежурный полицейский рассматривал содержимое карманов Джанки – немного презервативов (штук пять-шесть), почти пустую пачку сигарет, пачку жвачки с ментоловым вкусом, ключи с складным перочинным ножиком вместо брелока, баночку помады и бумажник. Именно он привлёк внимание офицера больше всего. - Краденый, - сказал он уверенно. - Вообще-то, это мой! - Да ладно! И откуда же у шантрапы вроде тебя подобная роскошь? - Подарили! - Тётушка на День Рожденье? Выясним, чей он. Так-так, Джанки Аспен… Удостоверение личности, похоже, поддельное. Придумал бы себе имя попроще… - Вообще-то меня и правда так зовут! И дай позвонить! Я несовершеннолетний! - Да что ты! И кому позвонишь, своей тётушке, той самой, что подарила тебе кошелёк? – дежурный офицер был ветераном, после Гаанского конфликта уволившийся из армии из-за постоянных скандалов с сослуживцами. Высокий, широкоплечий, с коротким черным ёжиком волос и шрамом на скуле. На Джанки он смотрел, как на какое-то насекомое. Сам же Джанки едва удерживался, чтоб не начать строить глазки. Ещё понятно, что такого полисмен не оценит. - Тим, да это же шлюха! Он сейчас своему сутенёру звякнет! – вмешался тот самый земляк миссис Пибоди. - Ну не твоему же! – огрызнулся Джанки. Позвонить ему не дали. Дежурный офицер Тимоти Смит ненавидел таких, парней проститутов, на которых насмотрелся в армии, не понимал тех, кто ищет однополой любви. Секс может быть только с женщиной, только твоей расы, только твоей веры, только на кровати, только лицом к лицу и лучше, если только после свадьбы. Джанки ненавидел подобные предубеждения и, конечно, во мнениях они не сошлись. Досталось и тем, кто его привёл, и их родным и самой миссис Пибоди. - Да ебал я тебя, и твоего папашу и твою мамашу! – крикнул на прощание Джанки, когда его уводили. Он был безумно зол, попасть в полицию – это значит, придётся… Чёрт, чёрт, чёрт! Впрочем, когда оно придётся – непонятно, потому что позвонить ему так и не дали. Именно на это он жаловался Ёсуми, пытаясь как-то размять повреждённую ногу. Жалко было джинс, времени, жалко было, что опять придётся… звонить родственникам. Ёсуми, как и все синтайцы, полагающий, что многоречивых стерегут демоны, молчал и кивал головой. Он казался совсем отрешенным, но рыпнись кто-нибудь в их сторону и он будет убит. Но дураков не было. Остальные продолжали играть в морру, и, кое-как счистив с царапин грязь и зализав раны, Джанки достал из потайного кармашка несколько сигарет, которые не нашли растяпы-легавые и присоединился к играющим. Оставалось только ждать. Скоро кто-нибудь из сидящих здесь выйдет и позвонит. Или придёт другая смена, в которой служат не такие говнюки, способные закрыть ребёнка с десятком здоровых бандитов. В такие минуты Джанки обожал вспоминать, что он несчастный ребёнок и сирота – обстоятельство, которое благополучно забывал всю свою жизнь. Нет, конечно, его никто не трогал и даже не оскорблял, но всё же мужчины смотрели с насмешкой – словно в их компанию затесалась одетая морячком обезьянка, или говорящий попугай. Джанки это злило, хоть он и продолжал улыбаться. Мир принадлежал сильным мужчинам, вся обозримая часть мира. Всегда были те, у кого были мускулы, или деньги, или и то и другое. И были такие, как Джанки. И этим, у которых была сила почему-то всегда стремились утвердится за счёт Джанки, прихлопнуть, проглотить. Именно поэтому мирный, в общем-то парень превращался в ядовитую тропическую сороконожку и вставал поперёк горла, как горсть рыболовных крючков. Морра была игра простая, не требующая никаких подручных средств – показывай пальцы, да выкрикивай числа. Двое играют, остальные смотрят, чтоб не было жульничества и разводят, если что, ссоры. Джанки было тоскливо, эти мужики смотрели на него как на добычу – добычу, которая, к их сожалению, принадлежит не им, а самцу более крупному. «Да пошли они, уроды». Джанки использовал свой любимый трюк – во время взмахов кистью он перехватывал взгляд противника и противника и ухитрялся разводить свои разноцветные глаза в разные стороны, трюк, которым он овладел ещё в школе, вот так же выигрывая в морру или «камень, воду, птицу» сигареты, жвачку или презервативы. Мужчины сдержанно матерились, но такой трюк правилами был не запрещён и горка сигарет возле парня всё время росла. - Ойвей, да я счастливчик Джанки, – ухмыльнулся он, подсчитывая свой выигрыш. И в этот момент загремела дверь. Все резко обернулись, а Джанки даже открыл рот. В дверном проёме рядом с одним из полицейских, на лице которого было, ясней, чем мелом на заборе, написано, что дела плохи, стоял высокий молодой человек. Он притягивал взгляд – ростом, роскошным длинным пальто и серебристо-серым шелковым шарфом, но главное, лицом. У него было удивительно красивое симметричное лицо и светлые, золотистые волосы, едва достающие до плеч, лежащие чёткими волнами. Всё – и волосы, и холодная красота и серые, с лёгкой, обманчивой ледяной голубизной глаза – всё выдавало в нём чистокровного гармца из старинной семьи тех, кто заключает браки внутри общины и чтит традиции. Он улыбался и, не смотря на современное пальто и причёску, казался воином Севера из гармских саг. - Ланси! – с удивлением подскочил Джанки, рассыпая сигареты. Конечно, своего знакомца из мотеля он узнал моментально. Да и как было не узнать? Таких роскошных парней он видел не часто. - Да, это действительно он, - спокойно подтвердил парень. – Что ж, офицер, я думаю, мы решим наши трудности. - Эй ты, Аспен, выходи. За тебя внесли залог. - Оу ееее, я безусловно счастливчик Джанки! – парнишка сгреб выигранные сигареты и протянул их Ёсуми. – Держи. Ну пока, парни, приятно было посидеть. Надеюсь, ваши мамочки вас скоро заберут, а пока не шалите. «Парни» ответили хором грязных, но не особо злобных ругательств – злиться на такого, как Джанки, настоящие мужчины считали ниже своего достоинства. Джанки скорчил гримасу и похромал на вход. - А ты, откуда здесь и как меня нашел? – поинтересовался Джанки, забирая свои вещи. - Я здесь случайно, – ответил блондин. - В этом отделении работают идиоты, которые заблокировали мою машину, очевидно не зная, что автомобили, имеющие гербовые наклейки и номер, начинающийся с единицы, могут быть припаркованы где угодно и сколько угодно, преимущество имеют только машины с номерами, начинающимися с нуля, флагами на капоте или гербами других стран. - А? - Президентские и посольские машины. - А я? - Так вот, я и говорю. Здесь работают идиоты. Они бросили твои вещи на столе и я мгновенно их узнал, особенно бумажник. Так же я узнал, что тебе отказали в праве на звонок и поместили в камеру с лицами, достигшими совершеннолетия… Что? - Бумажник. Сэр, я настаиваю, что бумажник краденный! Ну не может у этого простибоже… - Ты, за языком следи! Ты меня снимал, чтоб шлюхой звать?! - Действительно, офицер, – блондин казался совершенно невозмутимым и это заставляло полицейского держать себя в руках. Да и связываться с лордом – проблем не оберёшься. Тимоти Смит ненавидел так же и аристократию, но в данном случае сделать ничего не мог – холодный ублюдок, похоже, знал всё до точечки и держал его, боевого офицера, за яица. – Джанки, это твой бумажник? - Конечно мой! Смотри сюда, берца ношенная, – Джанки расстегнул бумажник. Внутри, на кожаной половине для визиток красовалось тиснение «Милому Джанки от родственников Семьи» и какой-то рисунок. – Я же говорю, подарок! Много знаешь парней с таким именем? - Итак, мы пришли к консенсусу. Вы получаете деньги, мистер Аспен (Джанки фыркнул на «мистера») уходит со мной. Я закрываю глаза на грубейшие нарушения протокола задержания и прощаю вам, в виде любезности, мой штрафной талон. Не оштрафуйте в следующий раз нашего президента или, не дай Бог, кронпринца Генри, если тот вдруг приедет с визитом в нашу страну. Удачного дня. Пошли, Джанки. На прощание Джанки сделал неприличный жест и показал язык. - Рад свидеться, Ланси! – жизнерадостно начал он, прихрамывая. – Не даром же говорят, что Земля имеет форму чемодана! - Я тоже рад тебя видеть. Я тебя искал. Что у тебя с ногой? - Да повредил, когда от копов драпал… Искал? Где и как? - На улицах, в основном – Ланселот протянул руку и Джанки с удовольствием на неё опёрся. Нога болела всё сильнее, всё-таки он сильно рванул, ссадины щипало и, похоже, снова потекла кровь. – В Розовом квартале, например. - О как. Ну и как? – насторожился Джанки. - Ну, узнал кое-что от кое-кого. Подвести тебя до дома? Где ты живёшь? - Тут рядом. Так, и что ты узнал? - Ну например, что ты и правда, не шлюха. Ты торговец наркотиками. Это правда? - Уй, Ланси! – Джанки даже выдохнул от облегчения. – Это же когда было! Я сто лет, как завязал и теперь я честный человек, приличный гражданин и всё такое. - Ну да, и именно поэтому наша вторая встреча происходит в полицейском участке, – блондин наконец-то улыбнулся, словно солнце взошло над ледяными просторами севера, – называй адрес. Ланселот и сам не мог до конца признаться, насколько был рад видеть Джанки. Потому что действительно искал его, буквально через несколько дней бросился на улицу, отчётливо вспоминая то безумие, которое они творили вдвоём. Ему хотелось попробовать повторить, понять, действительно ли это был он, действительно он на такое способен и в чём дело? В тощем парне с разноцветными глазами? Или просто так сложилось? Пара проб привела к мысли, что дело было именно в Джанки. Во всём, что он говорил и делал, было что-то безумно зажигательное. Пара дешевых проститутов, которых он снял, вроде вела себя так же, но чего-то не хватало. Естественности, раскованности, тонкой грани, за которой раскованность превращалась в грубую, уродливую развязность. И он начал спрашивать о Джанки. Всё у тех же проституток обеих полов. Никто не мог ничего сказать точно, кто-то слышал о таком парне, но ничего точно не говорили. И наконец ему повезло. Парень назвался Флау, он был высок, сутул, шмыгал носом и обладал большими, водянистыми голубыми глазами, а подергивание верхней губой и некоторая лопоухость делали его похожим на кролика. Но Ланселот отдал ему сто долларов и накормил в кафе. Потому что он знал Джанки. - Аспен? Конечно. Мы учились в одной школе, в одном классе, я его хорошо помню. Да и жили недалеко, хотя особо не дружили. Он всегда был тот ещё тип… А ты запал на него, верно? – крашенный кролик с удовольствием пил горячий сладкий чай, ел пиццу и согласен был рассказать красивому блондину всё, что знал. Сто баксов позволяли ему расплатится с долгом и ещё кое-чего оставалось, и Флау готов был любить щедрого незнакомца. – На него постоянно западали все, ещё тогда. Вот же счастливый был талант у человека! Так глянешь – соплёй перешибить можно, в чём душа держится, а туда же! - Что туда же? - С двенадцати лет хвостом крутил и вечно на него все велись, как не знаю кто. Помню был один парень, с таким именем, ветгаец… Ну, мы его Майком звали. Просто жуть был, что за псих, настоящий бандит, вся школа под ним ходила… Так он за Джанки бегал, как дурак. А тот ему вначале всё от ворот поворот, от ворот поворот, ломался-ломался. И дал. А потом через пару месяцев Майка-то и кикнули. Только Джанки к тому времени уже стритовал… - Что, прости? – не понял Ланс. Слово было знакомым, но что оно означало… - Джанки – стритер. Ну, те кто наркоту на улице толкает, а ты не знал? - Ну, давай подробней. И Флау, шмыгая носом и не переставая есть, принялся рассказывать, а Ланселот Гамильтон сидел и с интересом слушал. Джанки был стритером, мальчиком, продающим наркотики на улице. Стритеры одевались, как проститутки, единственное, что их отличало – это всегда крепкая и удобная обувь. Что бы быстро свинтить, если что. - А если тебя поймают, чтоб всегда можно было изобразить, типа ты с клиентом заигрываешь, а он не по этой части, ошибочка вышла. Шлюхи-то в законе. Джанки был сыном проститутки, кто его отец, толком было неизвестно. Впрочем, дольше всего его мать жила с каким-то карточным шулером с перебитой рукой, возможно, он и был его отцом, а возможно и нет. Ну кому это интересно? Интереснее было другое. Джанки был секс. Ходячий секс, не парень, а сплошные феромоны. И к внешности это не имело ни какого отношения, на вид Джанки был так себе, мелкий, тощий как узник Белолипок, рыжий, как нечистая сила и такой же вредный. Но людей к нему тянуло, словно у него по венам тёк неразбавленный афродизиак. - Джанки – моно. Да оно и не плохо, ему с такой внешностью девчонок не цеплять, хотя и они на него велись. Сам же Джанки вёлся исключительно на парней, и исключительно на тех, от кого другие старались держаться подальше, сначала этот Майк, потом парень, что крышевал всех стритеров района, потом ещё какой-то совершенно криминальный тип. От кое-кого Джанки получал как следует, синяки с него почти не сходили. Ни но никогда, не при каких обстоятельствах Джанки не занимался проституцией. В постель его можно было затащить либо «по любви» либо, как он сам говорил в школе «я его пожалел» - это как правило относилось к потенциальным насильникам, которым было проще дать. - Мне бы так! Давно бы нашел себе шикарного папика и не мёрз бы, как собака, на панели. Джанки бросил школу где-то в четырнадцать, когда плотно вышел «на стрит». А потом… Рассказывали какую-то историю, вроде он закрутил с очень богатым мужиком и тот выделил ему столько денег, чтоб больше не стритовать. Другие говорили, что какая-то очень богатая и знатная семья заплатила отступные, что бы Джанки отвял от их сына (Флау покосился на Ланселота, но тот продолжал делать бесстрастное лицо). Короче говоря, Джанки перепала неплохая сумма денег и стритовать он перестал. Чем он занимается и где живёт, Флау не знал. - Только одно скажу, парень, Джанки – та ещё отрава. Ему тринадцать было, из-за него один пацан у нас в школе повеситься пытался. А как его из петли достали, тот первый к нему прибежал. А потом всё равно бросил. У него крыша в свободном плавании. Ланселот поблагодарил Флау и ушел. Что ж, понятно теперь, почему Джанки был так одет и почему не взял денег. Ланселот вспомнил, как Джанки говорил «по любви». Видимо, любовь, желание и симпатия для него не различались. Ланселот Гамильтон не оставлял мысли найти парня, но совершенно не ожидал, что это будет так. Жил Джанки в районе довольно богемном – для самых нищих слоёв богемы, феминисток, радикалов, проституток и прочего сброда. - Вот дом – Джанки кивнул, чувствуя странное напряжение. Ему ужасно хотелось, что бы Ланси пошел с ним в квартиру. Что бы поговорил с ним. Взял его за руку. О, Джанки знал, что это значит. Это значит, что он опять втюривается. Джанки был влюбчив до ужаса. Причём влюбляться в «не в тех» для него было самым обычным делом. Каждый раз, уползая избитым или отряхиваясь от очередной передряги, Джанки клялся, что в жизни больше не свяжется «с психическими всякими» и каждый раз это обещание нарушал. Вот чего стоил только его бывший, Сидни! Когда Джанки ему заявил, что не собирается возвращаться на стрит и тем более, устраивать там карьеру Сида, тот устроил грандиозный скандал и решив проучить Джанки, напоил снотворворным, погрузил в поезд и подговорил двух приятелей выкинуть Джанки на забытом Богом, Дьяволом и Хаосом полустанке. Сид полагал, что явится туда через несколько дней, забрать присмиревшего Джанки, но не учёл его вредности и упрямства. Придя в себя и поняв, что никаким обычным способом не выбраться (Сид вытащил из карманов все деньги, к счастью ума не тронуть бумажник, ему хватило) протопав в тоненькой курточке через лес, Джанки вышел на шоссе и поймал попутку. Увы, чужой доброты и личного везенья хватило добраться почти до самого города, Джанки немного не рассчитал, но и тут его судьба выручила. Вернувшись в город, он конечно, дал Сиду полную отставку, тот орал и грозился прибить его – темперамента ему было не занимать, ни в гневе, ни в постели. Но Ланси… Чёрт, какой он был непростой! С такой машиной, с пистолетом, такой красивый, умный, холодный – и такой ураган в постели! К тому же он был гармцем, а для Джанки это что-то да значило, ему просто крышу сносило от гармцев, вот таких, высоких и светловолосых. И теперь, встретив его вновь и вновь в виде спасителя, Джанки со сладким ужасом понял что влюбляется. Опять. В этого Ланси, который чёрт его знает, что за тип. Который искал его… Ох, Руфь-заступница! - Тебе помочь? – спокойно предложил Ланси, и Джанки понял, что кто-то на небесах его услышал. Но вот нога разболелась совсем, ну совсем не к месту! Ланселот Гамильтон с неудовольствием покосился на дом, который, судя по всему, был построен лет тридцать назад, сразу после первой войны – хмурый каменный ящик с выступающими карнизами и проржавевшими трубами вентиляции, узкие двери подъездов и разбитые плиты крыльца с мусорными контейнерами рядом. Дом не внушал ему доверия и поэтому, прежде чем выйти, он переложил «ромео» в карман пальто. - Вау, Ланси, да ты суров… Ты из него стрелять умеешь? – хмыкнул Джанки, сто раз видевший, как таскающие оружие парни совершенно терялись, когда требовалось его применить. - Я трижды был чемпионом университета по динамической стрельбе… Как твоя нога? - Кровь не останавливается, кажется, натёк полный ботинок… А что такое динамическая стрельба? - Вид спорта. – Ланселот оглядел улицу, заполненную мусором. Хана машине, да и чёрт с ней. Джанки рядом и от этого он сходил с ума. Хотелось взять хрупкое тело на руки, добежать с ним до первой попавшейся кровати и проделать все те сладкие непристойности, которые он воображал всё это время. И тут же мысленно отвесил себе подзатыльник за такие желания – Джанки явно было больно, а на штанине, там где она порвалась, явно виднелись пятна крови. – Стрельба по движущимся мишеням, стрельба в движении… Обопрись на мою руку. На каком этаже ты живёшь? - На последнем – Джанки скривился. – А подъёмник тут месяц как сломан… А в кого ты стреляешь обычно? - Ни в кого. Зачем ты поселился в такой дыре? Подъезд был тёмный, свет лишь слегка просачивался сквозь грязные, полуразбитые окна. Пахло табаком, синтайской смесью, сыростью и кошками. Стены покрывал слой граффити (некоторые, на взгляд Ланселота, были даже не лишены определённой художественной ценности), ругательств и философских высказываний в стиле «Убивайте лигавых во славу Хаоса» «Все сенаторы – воры и шовинисты, да здравствует феминизм!» «Слава Свободной Иммедрии!» «Рок наша религия» «Джанки Аспен – проститутка!» «Джанки, я тебя люблю!» «Я трахал Джанки Аспена!» «Все его трахали, можиш не радоваца» «Я счастливчик Джанки и мне на вас плевать!!!» «Джанки прости меня, я тебя люблю» «Аспен, уматывай отсюда, от тебя никакого покоя» «Хочешь покоя – вали на кладбище» «Ярко-Красное лучше всех!» и прочее в том же духе. - А ты популярен – ухмыльнулся Ланселот. – Вот эти ты писал? - Ой е, я. Тут всё равно никто не ремонтирует, если на стенах не писать, плесень прорастёт – Джанки совершенно не смутило, что Ланси читает такие интересные подробности его интимной жизни. – Мы не сенаторы, чтоб в газеты про нас писать… Ммм, Ланси, не сжимай меня так… Мы пришли. В отличии от всех остальных дверей, в основном оббитых потемневшей фанерой или лопнувшим дерматином, эта дверь была железной. Железной и дорогой. А ещё она носила явные следы поджога, ударов, была исписана сверху донизу, а пятна на стене рядом выглядели очень подозрительно. Как кровь. «Джанки – та ещё отрава» - Ща-ща, погоди… - Джанки прыгал на одной ноге, открывая дверь, запертую на несколько замков. – Дом, милый дом, я и не думал, что вновь тебя увижу! – трагически провозгласил он, ныряя за дверь. Ланселот последовал за ним. Увиденное его поразило, хотя чего-то такого он и ждал. Комната у Джанки была всего одна, большая. Мебели как таковой в ней не наблюдалось. Прямо на полу лежал толстенный матрац из тех, что продают ушлые коммивояжеры наивным домохозяйкам и которые потом не помещаются ни на одну приличную кровать и пружинят так, что вас подкидывает до потолка. На матрасе творился жуткий хаос из подушек, покрывал, мягких игрушек, одежды, журналов и фантиков от конфет. Шкафов тоже не было – вместо них стояло две хромированные стойки вроде тех, что выставляют в больших универсальных магазинах – на них и располагалась одежда, причём такой безумной расцветки, что у Ланселота глаза заболели. Тут же стоял манекен – настоящий манекен, совершенно обнаженный, увешанный с ног до головы украшениями, ремнями и ещё чёрт знает чем, с блюдом в одной руке, тоже заполненным всякой блестящей мелочью. Рисунок на ковре изображал магический круг для призыва демонов и на его фоне терялся маленький кусок алого прозрачного не то стекла, не то пластика на колёсиках, служащий, очевидно чем-то вроде сервировочного столика, в углу стоял расписной синтайский торшер, а в другом… Маленький прожектор из тех, что используют для просмотра диафильмов. И направлен он был на зеркальный шар из дансига под потолком. Ланселот ужаснулся всему этому… А потом представил, как занимается любовью здесь, на этом гигантском матрасе и пятна света скользят по худому обнаженному телу… Невероятно. - А у меня неприбранно, прости… - взгляд Джанки заметался от разворошенной кровати (никакого разврата, он просто пытался заниматься синтайской гимнастикой, слушая советы по радио, а на полу было слишком твёрдо) к переполненной пепельнице, покрывающим пол журналам (я их так храню!). – И угостить нечем, я как раз в магазин вышел. Обычно его не смущала такая ерунда. Да чего там, приведя парня в дом он сразу же тащил его в кровать. Но Ланси… Чёрт, Ланси такой весь непростой! А вдруг ему не понравится и он уйдёт? Он ведь такой… Такой… «Собери мозги в кучку и не пищи! Такой потрясный парень попался тебе на пути, он говорил, что искал тебя, ты думаешь, его интересует твой бардак! Его интересует твоя задница… ну и рот, конечно. А ты с этой ногой как идиот!» - ругался Джанки сам на себя. - Где у тебя аптечка? – Ланселот сбросил пальто и пристроил его на кусок кованной решетки около двери, украшенной всевозможными металлическими розетками, виноградными листьями и прочими излишествами и служивший в этом странном доме подобием вешалки. Джанки закусил губу – Ланси был одет в шикарный синий костюм, как и тогда, и в галстуке… С ума сойти, какой он в этом строгий и недоступный, а на груди наверное, висит крестик… И ни за что не поверишь, что этот холодный на вид парень может вытворять в постели. А он подвернул ногу! - В ванной, там! – Джанки кивнул в сторону двери, которая неплохо маскировалась под общий хаос, заклеенная снизу до верху этикетками от полуфабрикатов и наклейками с бутылок от газировки. Внутри ванна была под стать дому – древняя, чугунная, без душа, выложенная старомодной неглазированной плиткой, изрядно обколотой и потрескавшейся. В ванной царит тот же хаос – огромное количество банок и бутыльков, причём, похоже, Джанки частенько забывал выкинуть пустые, просто покупая новые, губки, полуоткрытая корзина для грязного белья… Огромное, в известковых потёках зеркало отразило красивого высокого парня среди всего этого разгрома. Ланселот поймал свой удивлённый взгляд в зеркале. Да, он действительно выглядел здесь дико. И чувствовал себя далеко не на своей территории. Это тревожило. И возбуждало. Аптечку он нашел быстро – металлический военный чемоданчик с красным дуоццио. В комнате, когда он вернулся, Джанки уже сидел полуголый, сняв испорченный джинсы, в одних красных трусах и футболке, и отколупывал полоски запёкшийся крови. - Нет, погоди, дай я… - Ланселот присел на матрац (тот спружинил, едва не сбросив его на пол) и ухватил Джанки за лодыжку. Лодыжка была тонкая, он мог обхватить её пальцами одной руки, и от этого сердце забилось ещё быстрей. Вся нога была тонкая, почти лишенная волос, сквозь кожу просвечивали голубоватые венки. «Господь милосердный, что я творю?» Скинув пиджак и расстегнув манжеты, Ланселот уложил пострадавшую ногу себе на колени. Джанки полулежал, откинувшись, приподнявшись на локтях, с трепетом наблюдая за его манипуляциями. Ланселот достал пузырёк антисепта и марлевый кружок из вощёного пакетика. - Сейчас чуть-чуть пощиплет – голосом доброго детского доктора сказал он, прижимая пропитанный пахучей жидкостью тампон к самой страшной царпапине. Джанки зашипел и выругался. - Ну-ну, потерпи – всё тем же «докторским» голосом произнёс Ланс, и нагнувшись, не столько подул, сколько горячо подышал на пострадавшее место. Джанки тут же забыл о боли, у него побежали мурашки от нежной интимности жеста, который в исполнении Ланси – такого холодного и сдержанного на вид, казался ещё необычнее. – В канавах этого города можно подцепить Бог знает что… Так что терпи. Между тем он продолжал гладить тонкую ногу, каждый раз проводя ладонью всё выше и выше. Джанки лишь выдыхал сквозь стиснутые зубы, но лежал смирно, боясь спугнуть странное возбуждение в которое так внезапно погрузились они оба. - А сейчас мы смажем твои царапинки мазью с антибиотиком, – медленными, круговыми движениями Ланселот втирал мазь в кожу, не столько смазывая, сколько лаская. Ему хотелось взять не мази, а ароматического масла и растирать по этому худенькому телу, заласкать его до смерти, так, что бы Джанки забыл, на каком свете находится, что бы разноцветные глаза смотрели потерянно, что бы он шептал «О, Ланси, ты мой Бог». Собственное возбуждение уже мешало ему сидеть, но перевязку нужно было закончить, а потом… Судя по горящим взглядам, которые бросал на него Джанки, это «потом» растянется надолго. «Я схожу с ума» - бессвязно думал Ланселот, оборачивая бинт вокруг тонкой лодыжки. – «Это не я… Это сексуальный маньяк… И чёрт возьми, мне нравится» - Ты забыл поцеловать, Ланси, чтоб быстрее зажило! – хрипловато прошептал Джанки. - Ничего, сейчас я восполню этот пробел, – пообещал ему Ланселот, закрепляя бинт, поднимая ногу и целуя его под коленку, проводя языком по сплетению тонки крепких мускул. – Я тебя сейчас так поцелую, что ты мигом излечишься… Что ты со мной творишь? - Лааанси, – довольно протянул Джанки, - ничего, чего бы тебе не понравилось… И тут, как в несмешном анекдоте, кто-то затарабанил в дверь. Гулкий металлический стук прокатился по комнате, спугнув сгустившееся очарование. - Джанки, сукин сын, открывай! – заорал кто-то за дверью. - Сид, – зло пробормотал Джанки. – Принёс чёрт по мою душу. Бывший мой. - Я знаю, что ты дома, ублюдок, я видел твою крашенную башку в окне! Открывай, поговорить надо! - Катись к Дьяволу, Сид – заорал в ответ Джанки с такой силой, которую сложно было заподозрить в этом тщедушном тельце. – Я тебе всё сказал! И говорить нам больше не о чем! - Нет, мне есть что сказать! – с той стороны кто-то изо всех сил пинал дверь. – Да кто ты такой, чтоб мне отставку давать? Я сам решаю, когда и с кем я трахаюсь и кого посылаю подальше! - Да что ты говоришь! – Джанки от возмущения запрыгал на матрасе, не обращая внимание на боль в ноге. Вот бы чёрт подрал этого Сида! Явился в самый неподходящий момент, а у них с Ланси только-только всё началось получатся. – Ты меня за девочку-то не держи! Он наконец сполз с матраца и попытался встать. Ланселот чувствовал, как накатывает медленная злоба, переходящая в ярость – что-то подобное он испытывал лишь на гонках, когда видел, что соперник его обходит. Гармцы считаются самым холодным и сдержанным народом в мире, самым умеренным в страстях и самым расчётливым. И именно о гармцах говорят, когда упоминают «берсеркеров» - воинов, что впадают в священную ярость и крушат на своём пути. И именно это желание – убить помешавшего ему ублюдка – вдруг охватило Ланселота Гамильтона, во всех смыслах сдержанного гармского джентльмена, прямого потомка тех воинов, что не падали, утыканные стрелами, и загрызали врагов зубами, когда им отрубали руки. - Я за кого хочу, за того и буду тебя держать! Плевать, кто там за тобой! - Не борзей, Сид! – Джанки разволновался. Не хватало, что бы этот полоумный что-нибудь ляпнул при Ланси – и прости-прощай его новая любовь. Ну если так, он Сиду сам глаза повыдирает! – Отвали по-хорошему! - Отвалить? – за дверью расхохотались. – Я-то отвалю… Да как бы ты сам за мной не прибежал! Я уже всем дал знать, что достану любого, кто с тобой спутается… Да к тебе и на сто футов никто не подойдёт! - Ой да напугааал! Ко мне? Да я… - Хватит! – Ланселот резко встал и вытащил из внутреннего кармана револьвер. – Я не для того пропускаю институт, что бы выслушивать всяких идиотов! Джанки посмотрел на него с восторгом. Ланси в этот миг был прекрасен – высокий, в слегка расстёгнутой рубашке, с взлохмаченными волосами он казался Джанки воплощением красоты и мужественности. Да ещё и с револьвером. Ой вей! Джанки всегда тянуло к опасным парням, а Ланси сейчас выглядел очень опасным. Едва ли не прыжком преодолев расстояние до двери, Ланселот распахнул её рывком. Русваль не зря тренировал его – парень за дверью не успел даже моргнуть, как ему в лоб упёрлось дуло пистолета. - Дёрнешься, я выстрелю – Ланселот рассматривал его в упор. Чёрные волосы, стоящие дыбом на макушке и почти под ноль сбритые на висках. Чёрные глаза, в которых медленно проступал страх. Шрам на щеке, щетина, тяжелая кожаная куртка-лэтнер… Этот парень был с Джанки, трогал его тело вот этими руками, целовал, трахал… Впервые в жизни Ланселоту Гамильтону захотелось убивать, ревность накатила с невиданной силой, он ревновал совершенно чужого, ничего не обещавшего ему парня, ревность с едким привкусом начищенного металла и запахом раскалённого асфальта… - Убирайся отсюда и забудь сюда дорогу, иначе соскребать свои мозги будешь со стенки. Видишь штучку у меня в руке? Это «ромео» - предохранитель звонко щёлкнул - и он пробивает двухдюймовую доску как бумагу с тридцати метров. Если ты ещё раз подойдешь к той двери, я не буду тебя предупреждать, я выстрелю в глазок и уже потом спущу твой труп с лестницы, уяснил?! Сидни Хаммер подавился заготовленными ругательствами. У всей шпаны интуиция развита очень остро, хочешь жить – научишься чуять опасность, отличать хвастуна от того, кто перережет тебе глотку без колебаний. Стоящий перед ним парень был именно из последних, в страшных, цвета чистого морфиона глазах горела неподдельная ярость. Ярость и страсть, во много раз превышающие его собственные, опасные, словно линии высоковольтных проводов, когда перед грозой вокруг них сгущается воздух. Он был высок, силён и богат – это было видно по его одежде и его явно прервали на самом интересном месте. Сид сглотнул. Всё, что он знал о Джанки, всё, о чём догадывался, немедленно всплыло в его голове. Конечно он и сам был в ярости и ревновал, Джанки должен был быть его и он собирался отстаивать это право, даже не обращая внимание на мнение самого Джанки… Но оспаривать у этого? Когда дуло пистолета отпечатывается холодным кружочком в центре лба? - П-понял, – процедил он, медленно отходя. Ланселот слегка качнул пистолетом и потом резко захлопнул дверь так, что гул прокатился по всему подъезду, и развернулся, по прежнему держа пистолет, в любой момент готовый выстрелить. Джанки стоял, восхищённо пялясь на эту сцену. Мужские разборки для него были не в новинку, а учитывая, что Джанки по жизни нарывался на психов и преступников, оружие в таких разборках присутствовало регулярно (и чаще всего это оружие направляли в его сторону), но сейчас это вообще превосходило все границы. Сид был крутым – очень крутым, иначе Джанки бы с ним не связался, и абсолютно безбашенным. «Да мне плевать кто ты там, будешь от меня гулять – придушу» - так он ему сказал. Если бы не его дурная идея крышевать стритеров, Джанки не стал бы с ним развязывать. Но теперь… Теперь… - Вау, вот это было шоу! – восхищённо прошептал он. - Так вот какие уроды тебе нравятся – Ланселот поставил пистолет на предохранитель и развернулся, скользя взглядом по Джанки. Тонкие худые ноги, красные трусы, едва прикрытые футболкой, яркие волосы… Как сексуально. – А ну-ка, иди сюда. - Ланси, Ланси тише! Ланселот швырнул его на матрац, который предсказуемо подкинул подростка чуть ли не до потолка и, отбросив пистолет, начал быстро развязывать галстук, расстегивать рубашку, роняя её на пол и навалился сверху. - Я впервые в жизни пропускаю университет. Из-за тебя, – прошептал он тому в самые губы, прежде чем жадно начать целовать, не спрашивая разрешения, подчиняя… И Джанки подчинился, мигом забыв и про боль в ноге и про всё на свете. Сознание прояснилось лишь дважды – когда он разстегнул замочек цепочки крестика, когда Ланси слегка приподнялся над ним, освобождаясь от брюк, и когда в последний момент его рука нырнула отработанным движением в картонную коробку из-под шоколадных батончиков, наполненную презервативами. Джанки никогда не насиловали – фокус был прост. «Лучше я сам дам, так и проще будет и удовольствия больше» - вот как рассуждал он, и когда Ланселот толкнулся в него – без подготовки, почти без смазки, только сплюнув на ладонь, он знал, что делать, как расслабится и принять его до конца. А потом оставалось только цепляться за его сильные руки и смотреть, не отрываясь, в такие невероятные светлые глаза и улетать от кайфа. И влюбляться ещё сильней… - У тебя снова кровь пошла – Ланселот, обнаженный, сидел на матрасе, с которого они в порыве страсти скинули всё, что там валялось – и… Не знаю, что на меня нашло. – Он протянул руку и погладил плечо и шею Джанки, где уже отпечатывались, наливаясь багровым, укусы и засосы. - Ой, да ничего… Просто поправь бинт, сейчас перестанет… - Ты всю постель перепачкаешь кровью… - Это синтетитечкий лён, с него всё отстирывается. - А я то думаю, почему так лежать неприятно… - А ты верно, к шелковым привык, да? Ну, Ланси, полежи со мной немного… - Джанки перевернулся на живот и потянулся, демонстрируя каждый позвонок. Ланселоту стало ещё более неловко за этот приступ непонятной ревности, за багровые пятна на шее и запястьях, за шепот «Ах ты, маленькая шлюха»… А ведь он только проводить его до дома хотел и помочь. Что бы отвлечься, он принялся рассматривать комнату, подмечая новые и новые детали. Тростниковые ламели вместо штор, сейчас поднятые наверх, несколько полок, забитых растрёпанными книжками, две гитары на подставках у стены, тумба с электрофоном. Обои в неопределённый цветочек сдали позиции, почти полностью спрятавшись под огромным количеством плакатов – афиши низкопробных фильмов про монстров, вампиров, призраков, плакаты с какими-то героями комиксов (как один, все маскулинного телосложения, в трико, которому позавидовали бы и артисты балета), портреты странных личностей, очевидно, тех самых музыкантов, о которых с таким восторгом рассказывал Джанки в прошлую их встречу, круглый синтайский календарь и… Ланселот прищурился и даже привстал. Среди всего этого хаоса и безобразия висела картина. Длинная и узкая, стилизованная под синтайскую гравюру, она изображала Аякаси-Моери-Тсё, одного из Аякаси, в синтайской мифологии – нечто вроде демона, впрочем, не столько злонравного, скорее, проказника. Моери-Тсё, Огненный Мотылёк, был демоном любви и любовных проказ, нечто вроде суккуба и инкуба одновременно в христианской мифологии или Купидона в языческой, его обычно изображали то в виде девушки, то в виде юноши, в юкате, соскользнувшей с плеч, с высокой синтайской причёской, в которой точит уйма шпилек (шпильки Моери-Тсё, то же, что и стрелы Купидона) и которая всегда слегка растрёпана, словно её обладатель только что выскользнул из чьих-то страстных объятий, со сложенным веером, на кончике которого сидел тот самый Огненный Мотылёк – фамилиар Моери-Тсё. И эта картина не была исключением, здесь было всё, как полагается, и красная, с традиционными узорами, юката, и растрёпанная причёска, и веер в грациозно сложенных пальчиках, на край которого присел огненный мотылёк, и цветы красного подсолнечника в обрамлении, как и на многих гравюрах, вот только… Вот только лицо Моери-Тсё не было лицом синтайца – это было лицо Джанки. И речь не шла о случайном сходстве – это было именно его лицо, тонкие черты, губы, ждущие поцелуя, разноцветные глаза. А второй интересной особенностью этой картины было то, что Ланселот Гамильтон её знал. Год назад, на выставке в галерее Боксштайн, где выставлялся безумно популярный и самый фраппирующий художник современности Жане Уальд. Ланселот не слишком интересовался живописью, но тогда он вёл переговоры от имени матери о покупке одного из полотен для семейной коллекции (безрезультатно), а возле этой картины он задержался чуть дольше, чем следовало, налетев на двух едва не подравшихся искусствоведов. Те возбуждённо спорили, является ли ганимедианское лицо в синтайской традиционной манере символом интеграции ценностей обеих культур и что именно художник символизировал разноцветными глазами. А разгадка была проста и лежала рядом, довольно потягиваясь. Уальд, оказывается, писал свою картину с натуры… Как интересно. - Джанки, это ведь Уальд? Подлинник? - Что? Где? Ты про картину? А, ну да… А ты откуда знаешь, что это рисунок Жане? Это простецкое «Жане» странно резануло слух, так в салонах любят бросаться именами магнатов и сенаторов, но у Джанки прозвучало совершенно обычно. - Хоть ты и записал меня в прошлый раз в «скучное старичьё» - Ланселот приобнял Джанки, кладя его растрёпанную крашенную голову себе на грудь, - я немного разбираюсь в современной культуре… Уальд прославился, кроме своего таланта тем, что почти никогда не продаёт своих картин, никогда их не объясняет и не рисует с натуры, хотя многие мечтают ему позировать. - Ну что ты, Ланси, - Джанки потёрся щекой о редкие золотистые волоски на широкой груди, - ты думаешь, я бы стал ему позировать? Да я бы свихнулся. Он меня сфоткал, а потом нарисовал. - Как ты сказал, сфоткал? Что за словечко? - Жизнь слишком коротка, Ланси, что бы выговаривать умные словечки. Ох ёёё… Сегодня мне лучше посидеть дома – Джанки подвигал ногой с окончательно размотавшимся бинтом. – Я бы предложил тебе выпить чего-нибудь, но у меня хоть шаром покати… Я вообще-то собирался за продуктами, но увы – он развёл руками и выразительно передёрнул узенькими плечами – день сложился как-то по иному. Да ладно, скоро со смены вернётся моя соседка Джейн, попрошу её принести какой-нибудь жрачки из ларька… - Если хочешь, – Ланселот по прежнему рассматривал картину Уальда, – я могу сходить для тебя в магазин. - Тыыы! – Джанки подпрыгнул на матрасе, инорируя боль – Ты же чёртов аристократ, Ланси! Как ты пойдёшь в магазин? - А ты что думаешь – Ланселот встал и гибко потянулся, нашаривая свою одежду и не сводя взгляда уже с оригинала, который, вывернувшись под невозможным углом, закреплял бинт на лодыжке. – Что аристократы не ходят в магазин? - Нууу… - Джанки задумался. – О жизни аристократов он знал исключительно из фильмов и книг, а там они влюблялись, воевали, травили друг друга, травились сами, изменяли друг другу, проигрывали все деньги на скачках или женились на простолюдинках по любви – ну, в общем, вели жизнь интересную и насыщенную, но не как не занимались покупками. Еда подавалась им специальными людьми, одежду доставляли лучшие портные – невозможно было представить себе того же Ланси, бродящего с тележкой в супермаркете. – У них должны быть слуги. У тебя что, нет слуг? - возмущённо спросил он. Ланселот рассмеялся, завязывая галстук. Глаза у Джанки были сейчас, как у ребёнка, которому вдруг сказали, что Рождества не будет. - Я уже взрослый и сам могу позаботиться о себе, без нянечки. Я студент и большей частью живу один, в небольшой квартире. Ты удивишься, но я даже бельё в прачечную сам иногда ношу. - Кхм! – Джанки едва удержался от смеха. Почему-то ему понравилась эта мысль, хотя картина, как Ланси командует толпой слуг, была ужасно соблазнительной. – Ну, если тебя не затруднит… Давай я тебе маленький списочек набросаю? - Ты собираешься пережить Третью Общую? Зачем тебе столько консервов? – Ланселот смотрел, как Джанки переворачивает вырванный лист из блокнота, продолжая на второй стороне свой «маленький списочек». - Я люблю консервы – Джанки поднял на него свои странные разноцветные глаза – Но они тяжелые. А ты, Ланси, такой сильный… Сможешь сразу много принести. Раньше мне Сид их таскал… Но Сид слился. Ну ты же принесёшь? Ланселот ещё раз окинул Джанки взглядом. Он сидел на полу в позе «лотос», положив на этот свой странный столик листок бумаги и покусывая модную шариковую ручку в ярко синем корпусе. Писал Джанки печатными буквами, судя по тому, что Ланс о нём знал, прописными он писать скорей всего и не умел – каллиграфию давным-давно убрали из минимальной программы. Ещё вдруг пришло в голову, что это впервые, когда он общается со столь малообразованным человеком так близко, когда тот не просто пара рук на заправке или в мастерской или за прилавком. И что сейчас он начинал понимать феминисток и санафрондистов с их «Неравенство – это иллюзия». Сейчас, здесь, в этой безумной богемной квартирке, рядом с малообразованным мальчиком с городского дна Ланселот Гамильтон, седьмой лорд Гамильтон не чувствовал никакого неравенства. И это ему нравилось. - Конечно принесу, мне не трудно. Как и предсказывал Ланселот, машине свою целостность отстоять не удалось. С неё свинтили «дворники», открутили серебряную фигурку «миньона» с капота и воткнули картофелину в трубу. В другое время это разозлило бы Ланселота, но только не сейчас. Он нашел Джанки. Он нашел его и ещё вернётся к нему. Чёрт, он и не догадывался, КАК ему этого хотелось. «Ещё бы пару дней и мне пришлось бы обращаться к детективу» - подумал Ланселот, вытаскивая из выхлопной трубы картофелину. Он был уверен, что Джанки сейчас смотрит на него из окна. А возможно не только он. Хотелось продемонстрировать всей этой грязной улице, что с ним лучше не шутить. Потому что он ещё вернётся сюда. И много раз. Ланселот подбросил картофелину высоко вверх и выстрелил. Вспорхнули голуби, метнулись дрыхнувшие у исходящих паром решеток собаки. Картофелина разлетелась в клочья. Ничего удивительного, на тренировках Русваль бросал вверх каштаны. И Ланселот попадал. Резко заведя мотор, он рванул с места, чувствуя себя каким-то киногероем. Но наверняка Джанки смотрит. Пусть смотрит. Джанки действительно смотрел. Когда Ланси выстрелил в картофелину, Джанки даже пальцы себе прикусил от восторга. Ох, Руфь заступница, ну и как же теперь быть? Он втрескался в аристократа. Несмотря на крайне беззаботный характер, во всём, что касалось мужчин, Джанки старался не пускать дела на самотёк. Весьма своеобразная среда, в которой он вырос и бурная, хотя и короткая жизнь научили его многому. Но не ухаживать за аристократами! Чёрт, и что теперь делать? Что бы Ланси не ушел? Надо предложить ему встречаться. Да, точно. Джанки забегал по квартире, сквозь зубы ругаясь, когда давала знать о себе нога или задница. Почему же такой бардак-то? Везде фантики от конфет и окурки и грязные носки… Ой вей, порножурналы с Красной Темой! Что Ланси о нём подумает, а ведь он так, из любопытства купил! Шмотки Сида, а ведь он вроде всё ему отдал, не дай Руфь Ланси заметит, и решит, что он с Сидом порвал невзаправду. Кусок заплесневелой пиццы в холодильнике – его он почему не выкинул? Джанки не был неряхой, просто не умел поддерживать порядок. Всё время, бегая по квартире, Джанки думал. Надо позвать Ланси на свидание. Но как? Куда? В бар? Но он аристократ, а они не ходят в бары… Ну, если конечно, они не переодетые, чтоб встретится там с простолюдинкой, в которую влюбились или отомстить кому-нибудь. В ресторан? Ох, но сам Джанки не выносил рестораны. И вообще, вроде на первом свидании не ходят в ресторан. «Какого чёрта я пропускал в журналах советы по этикету?» - ругал Джанки сам себя, наводя дома минимальный порядок. Теперь нужно было навести лоск на себя. Понравится аристократу, что бы тот захотел с ним встречаться? Джанки вытащил из языка шарик и ловко вставил красивое сердечко. Голову он мыть не стал, просто расчесал волосы, как следует и уложил. Так. Он должен выглядеть «мило и естественно», верно? Когда аристо западают на простых, те всегда выглядят «мило и естественно», ну, если верить книгам и журналам, поэтому Джанки лишь слегка подвёл глаза и помаду взял самого неявного оттенка. И одежду… Что-нибудь такое, не вызывающее, но чтоб Ланси посмотрел и сразу захотел его… Захотел ещё раз. И тогда Джанки тут же назначит ему свидание! Точно! В душевной простоте своей Джанки даже в голову не пришло, что это Ланси должен назначать ему свидание. Джанки нравилась нижняя, принимающая сторона в сексе, но это только поза в кровати. В своих отношениях с другими мужчинами инициатором, как правила выступал он (что многих порой сбивало с толку). Выросший на городском дне, он вообще слабо представлял себе правила приличия. Говоря начистоту, Джанки вообще недолюбливал любые правила, предпочитая полагаться на интуицию. Вот и сейчас, перебрав в памяти всё, что он знал об этикете свиданий (как ухаживать за обычной девушкой, как – за феминисткой, как за парнем, как – за мужчиной или женщиной старше себя), Джанки решил. Он пригласит Ланси в парк – это будет и мило, и пристойно и романтично. И как раз по этикету – всё таки Ланси немного старше (их разницу в восемь лет Джанки определял именно как немного), ему может не понравится, если за ним «зайдут». Потом можно будет пригласить в какое-нибудь приличное место, посидеть, поболтать. Потом снова погулять. Да, вот так. Настоящее свидание. А потом можно уже дойти до баров, рок-концертов и прочих интересных вещей. К тому временник, когда Ланселот вернулся, Джанки окончательно привёл в божеский вид свою обитель разврата и хаоса и навёл на себя флёр загадочности и невинности в одном флаконе – как ему казалось. - Ой, Ланси, ты зачем столько всего приволок? – все романтические мысли вылетели у Джанки из головы, едва он увидел покупки. – Ты… Тут явно больше, чем на пятьдесят баксов. - Здесь на двести. И просто подарок, как извинение за несдержанность. – Ланселот улыбнулся. Он действительно поехал к самому большому супермаркету и методично набил тележку сначала продуктами по «маленькому списочку» состоящему в основном из всякой вредной консервированной дряни, а потом так же методично принялся покупать то, что, как ему казалось, должно понравится Джанки. Его просто восхитило, с какой простотой и небрежностью Джанки сунул ему перед уходом пятьдесят долларов. «Должно хватить» - совершенно спокойно сказал он. Подробности их встречи всплыли в памяти очень отчётливо. Тогда Джанки нужны были деньги, чтоб не околеть с голода и добраться до города и он решил заработать их единственным доступным для него путём. Теперь деньги у него были. Неизвестно, откуда они и сколько, но Джанки явно счёл, что они с Ланселотом уравнялись. Это было так необычно. - Ах ты..! Ланси! О, это же шоколад! Настоящий! Из той пижонской лавки, где никто не говорит по человечески и на здоровенном блюде вечно лежит по три-четыре кофетки со всяким салатом! Я его просто обожаю, но честно говоря, ходить туда стремновато. Вечно на тебя там так смотрят… «Лютеция» была самым дорогим кондитерским заведением во всём Люминесте. Ланселот частенько заходил туда – покупал там конфеты матери или своим девушкам. Вся роскошная обстановка с мраморными полами, хрустальными люстрами, палисандровыми панелями и фреской, изображающий Иванну – столицу Лютеции, никак не вязалась с Джанки, который умудрился обозвать декорированные ароматными травами и цветами подносы «здоровенными блюдами со всяким салатом». - Класс, что ты туда заехал, – Джанки преспокойно убрал в свой дешевый холодильник, обклеенный всякими наклейками и магнитами из детского алфавита коробку ценой в месячную зарплату квалифицированного рабочего и преспокойно открыл бутылку с дешевой газировкой. Сейчас Джанки щеголял по дому в джинсовых шортах и футболке с короткими рукавами, и Ланселот гадал, как он сразу не понял, что это по сути дела ребёнок. И смотрел Джанки совершенно огромными глазами, а губы у него были соблазнительно розовыми и припухшими… «Да он же накрасился! Вот чертёнок!». И всё же футболка и шорты слишком отчётливо позволяли видеть синяки, которые он оставил сам. - Будишь газировку? – тон у Джанки стал таким равнодушным, какой бывает только у крайне заинтересованных людей. Ланс кивнул, взяв бутылочку, где находились отходы химической промышленности с ядовито лимонно-миндальным запахом и вкусом сладкого цианида под названием «Мисс Моро». Считалось, что «Мисс Моро» удаляет ржавчину и растворяет пломбы, но даже будь ты трижды аристократ, отказаться от национального напитка-символа было невозможно. - Я это… - Джанки опёрся о кухонную стойку. – Слушай, Ланси, ты чем завтра занят? - Иду в университет. Сегодня я прогулял занятия, впервые в своей жизни, – Ланселот кинул на него многозначительный взгляд. - Оу! Ну а послезавтра? – Послезавтра? - Ланселот задумался. В правлении ему быть не надо. Светских мероприятий не предполагается. В университете «окно». - Послезавтра, если ничего не случится, я буду свободен. А ты..? - Я, это… - Джанки отхлебнул «Моро» и облизал губы, показывая сердечко на языке. – Ланси, слушай, а как насчёт встретится после завтра? Я имею ввиду – пошли в Центральный парк, а? Сейчас тепло, погуляем, поболтаем, зайдём куда перекусить? Джанки жутко волновался. А если Ланси не согласится? На кой чёрт аристократу гулять с таким, как Джанки? Трахаться – это одно, тут понятно, перед Джанки редко кто мог устоять, только полный моно по женщинам, вроде того полицейского. Но на свиданку? А если Ланси его пошлёт? Ланселот поймал его взгляд – наполненный безумной надеждой, умоляющий – как тогда в постели, но не о снисхождении, а наоборот, о большем. Таким взглядом можно было зажечь лёд и растопить камень. Ланселот Гамильтон не был ни тем, ни другим. - Ты что, приглашаешь меня на свидание? – медленно спросил он, рассматривая мальчика в шортах, ростом едва ему по плечо, весившего, наверное, раза в два меньше и на восемь лет младше. Это казалось невероятным. – Ты - меня? - Ну а чего такого? Не, я понимаю, ты аристо, а я шут знает что, но Иммедрия – страна свободная, равенство и Конституция, данная народу Богом, разрешают приглашать кого угодно – Джанки произнёс это таким тоном, как будто не верил ни в одно слово. – Это конечно, брехня полная, но попробовать то я мог? - И не побоялся? - Если бы я мужчин боялся, я б давно от страха помер. Я, Ланси, в жизни трёх вещей боюсь – что перестанут презики делать, что рок запретят и умереть от старости. Ну что? Пойдём погуляем? Недалеко от парка пиццерия есть, там хозяева мои друзья, нам такую пиццу приготовят! Со всякими секретными соусами и начинки хоть гору? Или, – он вдруг спохватился – ты пиццу не ешь, ты же гармец! - Ну да, гармцы питаются исключительно пивом и мясным пудингом. – Ланселот поймал Джанки за подбородок и поцеловал влажные, лимонно-миндальные губы. – А ну-ка, покажи язычок? Джанки медленно продемонстрировал металлическое сердечко, продолжая глядеть Ланси в глаза. Какие же они у него! Серо-серебристые, с тонкой голубизной – ну точно, как чистый морфион. На такой взгляд и подсесть недолго, а с чего он взял, что Ланси с ним куда то пойдёт? У такого классного парня наверняка уже кто-нибудь есть, такой же красавчик-аристо… - Что ж, - Ланселот погладил тонкую шею, задержал пальцы на засосе, который сам же и оставил, - в парк? Как интересно. А знаешь, Джанки, что ты первый, кто приглашает меня на свидание? - Да ты шутник, Ланси! – Джанки выбрал неудачное время, чтоб глотнуть газировки и едва не подавился. – Тебя - и не разу? Ой вей, Ланси, не рассказывай сказки! Почему бы это такого красавчика никто ни разу не пригласил на свидание? «Наверное, потому, - думал Ланселот, притиснув Джанки к кухонной стойке и чувствуя, что не может отказать себе в удовольствии гладить и обнимать его, перебирать крашенные волосы, пересчитывать пальцами серёжки в ушах, хоть это и грозило ему возбуждением – острым и сладким, которое надо немедленно удовлетворить, а Джанки это будет уже чересчур – потому что в той среде, где я обычно вращаюсь, принято, что свидания назначает тот, чей социальный и финансовый статус выше, а во всей стране равных мне людей едва ли найдётся с десяток, и большинство намного старше меня. Даже Беатриче, несмотря на весь свой феминизм, не рискнула пригласить на свидание лорда Гамильтона. И не так много людей во всём мире, которых не могу пригласить на свидание я. Ты же…» - Я всегда думал, что это как-то связанно с моим ростом – с серьёзным видом ответил Ланселот, и Джанки расхохотался этой простенькой шутке. – Значит парк, говоришь? Назначай место и время. - О, Ланси! – Джанки в порыве восторга сшиб бутылку с газировкой на пол и Ланселоту пришлось уносить его из кухни, подальше от осколков. …Джанки смотрел, как Ланси выходит из подъезда и садится в машину и сердце у него колотилось, как от «огненных капель». Он назначил свидание парню-аристократу, а тот согласился! Вот это да! - Ой-е, да я счастливчик Джанки! – парень выбросил руку в традиционном саннафрондистском приветствии и с разбегу плюхнулся на кровать. – Я… Ауч! Везение решило, видимо, взять коротенькую передышку – больная нога попала в аккурат по паре металлических вешалок, которые он спрятал под покрывало, поленившись повесить на стойку во время своей хаотичной уборки. Джанки некоторое время ругался на нескольких языках, успокаивая больную ногу, а потом пошлёпал на кухню. Даже от самой великой и всепоглощающей любви Джанки никогда не терял аппетит. *** - Мистер Гамильтон, сэр – даже это стандартное университетское «мистер» в устах декана звучало как «милорд», а врождённое классовое чувство не позволяло декану юридического факультета университета Вельверин обойтись без «сэра» - вас вчера не было на занятиях. - Я сожалею. Произошел прискорбный инцидент после суда с моей машиной и полицией. - Я надеюсь, всё в порядке? - Мою машину заблокировали за долговременную парковку у суда. - Но..? – декан, мистер Якоб Монро, изумился такому святотатству. - Простые деревенские парни и бывшие солдаты. Я уже обдумал выдвижение инициативы на рассмотрение Нижнего Сената о дополнительном и обязательном образовании для их полисменов, иначе это Бог знает, чем закончится. - И не говорите, сэр. Конечно, в наше тревожное время полиции нужно всё больше, но они должны иметь какие-то представления о том, что делают! - И вс -же, я хотел бы восполнить вчерашнее отсутствие и поэтому прошу вашего письменного подтверждения на посещение дополнительных лекций. - О, конечно мистер Гамильтон, сэр – декан засуетился, внутри ругая сам себя, но очень сложно было удержаться от бесконечных поклонов. Как хорошо, что в этом году Гамильтон заканчивает учёбу! Всех, включая ректора нервировало его присутствие. Такие, как он, обычно едут учится в Старый Свет, где до сих пор существуют правящие дома… Интересно, как выкручиваются университеты Гармы? - Благодарю вас, мистер Монро, – Ланселот никогда не называл декана сэром. Если он хочет классовых различий – он их получит. Забрав бумагу, он коротко кивнул и вышел из кабинета, без всяких усилий отперев тяжелую дверь с тугой пружиной. В кабинете словно потеплело. - Ланс, - Джонатан Флинт, гармец, аристократ, наследник «Судостроительной компании Флинт», встретил Ланселота в коридоре. Их иногда принимали за братьев – основном из-за светлых волос и светлых глаз и высокого роста, впрочем, вся аристократия, тем более внутри общины, приходилась друг другу родственниками и именно поэтому вела строгий учёт ветвям и плодам семейных древ, чтоб не доводить дело до откровенного инцеста. – Тебя не было вчера, я понадеялся, что ты попал в аварию. - Откуда такие большие надежды? Есть маршрут? - Да, через месяц будет трасса. Тебя вписывать в карту? - Непременно. Кто уже вписан? - Пока только я и де Арно. Нет, Ланс, я не буду вписывать Милована в этот раз. Он позор спорта. - Мы не имеем права. - Права? Ланс, из-за него в прошлый раз двое вылетели с трассы, а ты… Ты вообще мог погибнуть! - Джон, это спорт. Пока его поведение укладывается в рамки спортивного, мы будем вписывать его в карту. Вот когда поймаем за прокалываньем чужих шин или подрезкой тормозов, тогда… - Тогда поздно будет. Ну, как скажешь, тебе решать, ты президент. Кстати, как насчёт послезавтра обкатать мой новый «Блек Хорс»? - Только не послезавтра – Ланселот улыбнулся, выкинув из головы Исаака Милована и те проблемы, что он создаёт на трассе. – Послезавтра я приглашен на свидание. - Ты?! – голубые глаза Флинта стали в три раза больше. – Ну и ну. И кто тот смельчак, что рискнул пригласить Ледяного Милорда на свидание? «Я и сам бы – подумал Ланселот, и в голове крутилось – дорогой бумажник, подлинник Уальда, богемная квартира, шоколад из Лютеции, безумная чувственность и раскованность, - я и сам бы хотел знать, кто ты такой, Джанки Аспен» Гарма – одна из стран Старого Света, политический строй – конституционная монархия, Кронприц Генри – наследник престола. После смены правящего дома часть гармской аристократии мигрировала в Новый Свет с сохранением титулов и основного капитала. Религиозный строй - христианство, церковь Учеников Господних, даценнта, символ – крест. Ветгая – одна из самых больших стран Старого Света. Политический строй – абсолютная монархия. Одно из самых ультраконсервативных христианских государств на планете. Ветгайцы традиционно считаются лучшими стрелками и дисциплинированными солдатами, но их армия технически отстаёт от большинства стран. Так же ветгайцы традиционно считаются очень загадочным народом, импульсивным, жестоким и в то же время очень щедрым, а их женщины славятся красотой и терпением. Легализовано рабство. Религия – церковь Учеников Господних, существует религиозная нетерпимость, инаковерующие преследуются. Циннелия – достаточно большое государство Старого Света, политический строй – диктатура (диктатор – Гвидо Фантическу). Практически самое технически развитое государство на планете. Традиционно считается страной свободных нравов и революционных настроений. Институт аристократии был официально отменён с приходом к власти диктатора. Официальная религия – реформированная церковь, любые другие конфессии и учения не преследуются законом. Циннелийцы традиционно считаются очень темпераментными и добрыми людьми. Иммедрия – страна Нового Света, где соответственно происходит действие, политический строй – официально – президентская республика, неофициально – власть принадлежит магнатам из бывшей аристократии и просто миллиардерам, а так же мафиозным кланам. Население смешанное. При внешней консервативности очень высок уровень преступности, легализована проституция, практически узаконено рабство, достаточно мягкие законы в отношении наркоторговли. Религия – многоконфессиональное государство, чаще склоняющееся к Церкви учеников Господних. Лютеция – небольшое государство Старого Света, форма правления – конституционная монархия. Традиционно нейтральное государство. Славится курортами, изысканной кухней, парфюмерией, кино. Наименование гражданина или гражданки Лютеции – люцен, не склоняется. Люцен считаются милыми, спокойными, творческими людьми. Религия – Церковь Детей Господних, празенна, символ – двойной круг. Очень низкий уровень преступности. Синтай – очень большое и древнее государство. На данный момент представляет из себя империю, внутри которой постоянно идут войны между провинциями. Религия – смесь буддизма и язычества. В войнах остального мира участия не принимает. Синтайцы известны, как умелые мечники, так же славятся их школы рукопашного боя. Синтайцы, покидающие родину, часто становятся наёмниками, у них очень сложный кодекс чести, с ктороым приходится считаться даже их нанимателям. Так же извесны наравне с циннелицами, своим организованным бандитизмом, «якудза». Морфион – тяжелый синтетический наркотик, открытый в начале века, вызывающий зависимость. «Грязный» морфион вызывает быстрое привыкание и почти мгновенную деградацию личности, что делает морфионовых наркоманов черезвычайно опасными в течении достаточно долгого времени. Чистый морфион позволяет протянуть сравнительно долго и иногда, на ранних стадиях, излечится. В ряде стран против него приняты очень суровые законы, в Циннелии за торговлю морфионом полагается расстрел, даже за единичный случай продажи, за хранение и употребление – пожизненная каторга. Синтайская смесь – лёгкий наркотик. Легализован везде, кроми Ветгаи. Представляет из себя особую, влажную пасту из определённых сортов растения для курения или жевания. Так же существует сухая смесь, для вдыхания носом. Не вызывает привыкания. «Огненные (рубиновые) капли» - очень сильный стимулятор-афродизиак. Легален. Вызывает прилив сил и сексуальное желание, но после окончания действия оставляет разбитость и симтомы тяжелого похмелья, частое употребление ведёт к инфаркту. Третья Общая – имеется в виду, что две Общие войны уже были. Лэтнер – тяжелая куртка из толстой кожи, с обилием ремней и заклёпок. Произошла от кожаного доспеха, изначально была традиционной одеждой городских банд Циннелии, на сегодняшний день – распространённый атрибут в среде радикальной и криминальной молодёжи. Санафрондисты – молодёжное полуанархическое движение, возникшее в Циннелии в начале века. Именно они в своё время сформировали Национальную партию Циннелии (НАЦ), которая привела к власти диктатора. Санафрондисты отрицают социальные различия и гендерные предрассудки, у них существует культ товарищества и взаимовыручки. Движение космополитично и не имеет ярко выраженного центра. Название произошло от Санафрондо – города в Циннелии, где оно впервые зародилось, когда во время стачки рабочей молодёжи местная студенческая община укрыла преследуемых полицией на территории университета. Лорд – высшее аристократическое звание Старого Света, так же перенесённое в некоторые страны Нового. При этом лордом может быть только один человек, глава семьи. Звание лорда передаётся по наследству, его можно утратить или отказаться от него. Выше лорда стоит только король. Женского варианта этого титула не существует, если по какой-то причине женщина становится главой, её всё равно именуют лордом.