Драбблы про маршала Эпинэ

— Эпинэ, не смотрите так. Да, я её выиграл. Посему извольте расстаться с вашим сомнительным достоянием, теперь оно моё. Тем более что, согласитесь, обладание сомнительными ценностями пристало мне более чем вам. — Господин регент. — Пока Ворон не вспомнит, что у Эпинэ есть имя, будет господином регентом, как бы он ни морщился от этих слов. — Может быть, вы выберете что-нибудь другое? Она дорога мне... с некоторых пор. — Представьте себе, с некоторых пор она дорога и мне. В своё время она поспособствовала моему освобождению из одного крайне скучного места. Уверен, вам это известно. — Разумеется, известно. Это была достаточно громкая история. Однако с тех пор прошло больше года, и всё это время вы прекрасно обходились без неё. Почему же вам так не терпится получить её сейчас? — Видите ли, у меня появились причины задуматься, что за странное удовольствие испытывает один весьма известный в Олларии не-вполне-святой, регулярно обнимая это сокровище. Желаю получить и обнять. Не ломайтесь, Эпинэ, жадность вам не к лицу. — Обнять? — Иноходец явно впал в недоумение. — Может быть, ещё и вынести отсюда на руках? — Во всяком случае, попытаюсь, — не растерялся Ворон. — Наш длительный платонический роман того стоит. — Но, — Эпинэ очень не хотел прибегать к крайнему аргументу, однако других у него не осталось. — Герцогиня наверняка будет против. Может быть, вы всё же согласитесь забрать свой выигрыш деньгами? В этом месте терпение Марианны лопнуло. — Герцогиня не будет против. — Женщина влетела в комнату ураганом имени себя. — Впрочем, и герцогиней после этого она, видимо, тоже не будет. Это был некий седоземельский ураган, потому что каждый из смолкших мужчин был одарен взглядом, равноценным ведру колотого льда, с размаху вывернутому на голову. — Господин герцог, отдайте ваше сомнительное сокровище. Ведь карточный выигрыш свят, и какие бы то ни было обстоятельства — не повод отказываться от него, не так ли, господин регент? Возможно, вам даже удастся постичь помянутое здесь странное удовольствие. При должной мере фантазии, разумеется. Иноходец уставился на застывшее посреди комнаты воплощение ледяного гнева и понял, что давешнее недоумение было вовсе даже не недоумением, а так, разминкой. — Что ж, — Эпинэ безнадёжно махнул рукой в сторону массивной бронзовой вазы, покрытой грубой гальтарской чеканкой и позолотой, — забирайте, обнимайте, выносите.