______________
В доме было тихо – ни шороха, ни шепотка. Не скреблись по углам мыши, не свиристел за печкой, выводя рулады, сверчок. Лишь изредка звонкий писк ночных птах нарушал сумрачное безмолвие – там, на улице, ввечеру закончился дождь, и теперь через открытое окно пробиралась в комнату прохладная и сладкая летняя свежесть. Финтаннану не спалось, хотя матушка Бурдон и налила им с Канной на ночь по кружке горячего молока с медом. Мальчик лежал с открытыми глазами, и слушал, и скучал. На другой стороне кровати разметался во сне его брат – рот приоткрыт, руки раскинуты в стороны, одна нога согнута в колене, сбившееся одеяло обмоталось вокруг бедер. Счастливчик - он-то всегда засыпал быстро и крепко, едва касаясь головой подушки, и не тревожили глупыша ни запахи и звуки незнакомого жилища, ни чужие люди. Повозившись, Финтаннан вздохнул. Под самым его боком тарахтел, шевеля усами, недавно появившийся в доме рысенок – живой, настоящий, с желтыми глазами и холодным розовым носом! - и полуэльф пальцем погладил Клыка по лобастой голове. Тот дернул хвостом, перевернулся на спину, изгибаясь и поджимая лапы. Мальчик улыбнулся и уткнулся в густой кошачий подшерсток, пахнущий сухими листьями и солнцем. Будто отзываясь на ласку, рысенок с оттягом зевнул и подставил эльфенку свое пятнистое теплое пузо – чеши, мол, если разбудил. Мальчик едва слышно фыркнул – и тут же замер. С улицы донесся шум, шаги, и Финтаннан, прислушиваясь, приподнялся на локте. Клык тоже насторожился, сел столбиком, навострив уши, а потом вдруг бесшумно соскочил с кровати и – только его и видали! - улепетнул куда-то в темноту. Застучали по полу коготки, едва слышно скрипнули доски, Канна, пробубнив что-то непонятное во сне, причмокнул губами. Почти сразу же щелкнула защелка на входной двери – этот звук Финтаннан знал уже так же хорошо, как черточки и царапины на собственной ладони. Женщина с рыжими волосами… хозяйка, подобравшая их с братом, возвращалась затемно, и эльфенок обычно караулил ее - волновался. Спустя пару мгновений на кухне загорелся свет и кто-то заговорил негромко, приглушенно. Привычный уже говор, ровный, с легкой хрипотцой, мальчик узнал сразу и вздохнул с облегчением – та, что отчего-то сейчас была добра к ним с Канной, никуда не исчезла, не пропала, пришла. У нее был хороший голос, звук его нравился Финтаннану – казалось, будто звенит над летним лугом синекрылая стрекоза или поет тихонько, перебирая ромашки, теплый ветер. Но… кто же зашел вместе с женщиной в дом и, главное - стоит ли его бояться? Полуэльф настороженно вслушался – и дернулся от неожиданности, притворился спящим, когда дверь в спальню вдруг приоткрылась. Женщина, приходу которой он только что радовался, заглянула в комнату, тихо дыша, постояла, разглядывая его и Канну. Он и не думал обманывать ее и делать вид, что крепко спит – так получилось само собой, и Финтаннану неожиданно стало стыдно. Мама всегда говорила, что лгать тем, кто относится к тебе по-доброму, плохо. «Значит, я плохой? - подумал эльфенок и поджал пальцы на ногах. – Наверное, плохой». - Уснули уже, - едва слышно прошептала рыжеволосая, обращаясь к гостю, что ждал ее на кухне, и затворила дверь. Финтаннан перевел дыхание. Мальчик был уверен: хозяйка - Марианна, она наказала звать ее Марианной - не стала бы браниться из-за того, что он не сумел заснуть в положенное время. И за непослушание не поколотила бы: с тех самых пор, как она подобрала их с Канной, никто – даже ворчливая матушка Бурдон! – ни разу и не погрозил им ремнем или розгой. Значит, он слукавил напрасно, и теперь навсегда останется на нем бесполезная, обидная ложь. А ведь та, кого глупый доверчивый Канна охотно признавал теперь за маму, подарила им с братом цветные кубики – просто так! И есть разрешала, сколько хочется. И иногда, смеясь, играла с ним, с Финтаннаном, в слова, спрашивала: а как вот это будет по-эльфски? а то? Мальчик прикусил губу и решительно выбрался из кровати, стараясь не потревожить брата. Раз ты чего сделал не так, говаривала госпожа Гарвена еще там, во Флотзаме, не дури, проси прощения. Душа-то у человека, набивая трубку табаком, поясняла она, поначалу чистая, будто, значит, стиранная, и чтоб ей такой и остаться, надобно все честь по чести делать. А иначе пиши пропало – грязная станет душа, вонючая. Гнилая. Финтаннан пощупал у себя под ключицей – там, думал мальчик, она и сидит, душа. Ничего вроде не болело. - Прости, пожалуйста, - прошептал он в темноту, придумывая извинение, и кивнул головой. Да, решил Финтаннан, так он Марианне и скажет. Прямо сейчас. От страха – а вдруг заругается она? а если огорчится, будет плакать? – противно заныло под ложечкой, но мальчик мотнул головой, сжал зубы и пошлепал к двери. Надо – значит надо. - Прости, - сглатывая комок в горле, повторил он для подготовки. – Пожалуйста. И взялся за ручку, потянул дверь на себя. И застыл. На кухне было сумрачно, но не темно – на широком дубовом столе горела лампа, доверху заправленная маслом. Хозяйки… Марианны почти не было видно – ее загораживал от Финтаннана высокий мужчина в кожаных доспехах. Свет поблескивал на заклепках и ремнях его куртки, тускло сверкал на рукояти кинжала, спрятанного в широких ножнах на поясе. Поначалу нежданный гость показался мальчику совсем незнакомым, и эльфенок испуганно мигнул, сжал кулаки, намереваясь броситься на врага, если в том будет нужда. Но потом пришелец чуть повернулся, свет скользнул со спины на лицо его, и Финтаннан, вздрогнув, узнал предводителя белок... Йорвета. Раньше, еще во Флотзаме, мальчик часто видел на заборах листок с его портретом и жирно намалеванной надписью "Разыскивается", но в жизни скоя'таэль был куда как грознее. И сейчас, прямо здесь, на кухне, он обнимал его ма… он обнимал Марианну. Приоткрыв рот, мальчик увидел, как легла рука Йорвета на женское бедро, огладила его неторопливо, но жадно. Как запрокинула их с Канной хозяйка голову, отвечая на прикосновение. Бронзой вспыхнули ее длинные рыжие волосы. Упала на пол, отброшенная в спешке, рубашка эльфа, и оголилась широкая, покрытая шрамами спина. Финтаннан мигнул, отвел глаза и, разом позабыв про извинения, шагнул назад, в темноту. Почти не дыша, мальчик добежал до кровати, нырнул под одеяло и накрылся им с головой. Канна – вот же засоня! – тихонько вздохнул рядом, перевернулся на живот. Все так же колыхались от ветра узорчатые занавески, и мерцали на ночном небе звезды, и стрекотали в кустах за окном певчие цикады, но мир вдруг стал другим, немного сложнее, намного шире. Финтаннан зажмурился. Ночь вдруг показалась ему большой и неизвестной, и сбилось дыхание, и что-то важное стало почти понятным, но что? Мальчик не знал – и оттого слегка боялся, и было ему любопытно и чуть-чуть тоскливо. «Завтра», - пообещал он сам себе что-то, не совсем понимая, что же именно – и заснул.__________
Менестрель Лютик, песни которого так любит слушать Канна, тихий Канна, добросердечный Канна, сидит пьяный посреди лесного лагеря и бренчит что-то печальное на лютне. Финтаннан спрашивает его: - Что такое любовь, taedh? - Первая весенняя капель, и подснежники в снегу, и обнаженные девичьи груди, и цветы, и немножко яда, и много печалей, - вздыхает бард в ответ. – Откуда мне знать? Если б я знал! - Говорят, ты любил многих женщин, - не отступает Финтаннан. - Златокудрые, белорукие, - плаксиво мямлит Лютик, и полуэльф думает, что назавтра менестрель этого разговора, верно, и совсем не вспомнит. - Как мне признаться в том, что я люблю? – решается Финтаннан. – Что я хочу? Чтоб вышло красиво. - Minne me, laest me, - бормочет себе под нос бард и мягко заваливается на бок, и немедля начинает храпеть заливисто и мелодично. Вина и пива в этот вечер поэт выпил немало, а можно сказать, что и много. Чуть поодаль, у костра, шутят и смеются охотники Йорвета. Там, среди них, есть девушка… - Minne me, laest me, – повторяет полуэльф.