Лис

Время летело быстро. Мы обошли все мои любимые места: от заброшенных парков до живописной церквушки на окраине города. Изредка, чтобы согреться, заскакивали в случайные магазины или кафешки, были в тире, ничего не выиграв, и в старой библиотеке, ничего не взяв. Радовались, как дети, добравшиеся до вожделенных игрушек. Я чувствовал такую оглушительную лёгкость, свободу и тепло разом, что хотелось кричать. Рассказать всему миру о том, как вдруг со всеми потрохами полюбилась жизнь. Впервые за много лет. Лис походил на неиссякаемый источник энергии, заряжая и меня, и окружающих, что изредка косились на наши слишком довольные рожи. Это казалось таким неважным. Макс бесконечно щёлкал камерой телефона, а мне хотелось его нарисовать. Суровая действительность вернула с небес на землю, когда стемнело. Не то чтобы семь вечера можно было расценить как «поздно», не подростки уж и не дамы, но темнота раздражала меня навязчивым фоном, о чём я и доложил. Чистосердечно покаялся. Максим не смеялся, только кивнул. Видимо, он всё же утомился: на моё предложение поехать в гостиницу согласился сразу, но заявил, что расплатится сам, и никак иначе. Пришлось уступить — портить вечер перепалками хотелось меньше всего. Поездка не заняла много времени. Добыв по дороге бутылку красного полусладкого и шматок сыра, мы почти обессилено валимся кто куда: Лис — звездой на широкой кровати, а я — в кресло, расслабленно запрокинув голову. Вино пристраивается на столике вместе с закусочной тарелкой. — Знаешь, Кир, — голос негромкий, чуть охрипший после уличного холода, — я не жалею, что приехал. Замираю с бутылкой в руках, склонившись над бокалами, и, медленно выдохнув, наполняю оба. Винная гладь отражает мягкие блики стоящего неподалеку торшера — единственного источника освещения в комнате. — Я рад, — это не страх даже, просто горечью отдаёт. Всё идёт слишком легко и красиво, оттого в реальность верится через раз. — Но звучит так, будто мы уже прощаемся. Поднимаю взгляд на Лиса: тот сел, удобнее подогнув одну ногу под себя. Выражение лица задумчивое, спокойное. Только руки, то и дело сжимающие пододеяльник, выдают эмоции с головой. Сегодня что-то случилось. Сегодня между нами появилось нечто, ещё едва ли крепкое и прочное, но уже очевидное. Для себя опасливо обозначаю это симпатией. Макс-по-ту-сторону-экрана и Макс-сидящий-напротив почти ничем не отличаются. Этот парень интересен мне, как виртуальный собеседник, и нравится, как человек — реальный, из плоти и крови, с которым можно не только поговорить, но и которого можно коснуться. Он отвечает не сразу, тянется за бокалом и делает глоток на пробу. — Да нет. Мне просто хочется, чтобы ты знал это. — Лис… — И хочется кое-что спросить, — обрывает на полуслове и, чуть прищурившись, смотрит в упор. — Только честно. Что ты сейчас чувствуешь? Его взгляд неожиданно слишком серьёзен, и мне приходится давить неуместный смешок. — Я похож на человека, чей день прошёл в тягость? Ты ведь сам всё прекрасно видишь, — выдохнув, откидываю голову на спинку кресла. — Мне нет смысла тебя обманывать. Едва ли последние часы я вёл себя как «просто друг». Расслабился. Ненавязчивый флирт, беззлобные подколы, рассуждения на тему: «А что было бы, если…» — и прочие прелести жанра. Память услужливо подсказывает, что иногда Макс провоцировал сам, да и вообще реагировал весьма отзывчиво. Многое позволял. — И ты не спросишь меня в ответ? — в голосе слышна улыбка. — Зачем? — Хочешь сказать, тебя это не волнует? — Я хочу сказать, что ещё не уверен в формулировках, — матрас негромко скрипнул, — а потому не хочу ничего испортить спешкой. Почему-то кажется, что с Лисом надо иначе, диаметрально противоположно тому, как я обычно вёл себя с другими. Со всеми. Лиса хотелось добиваться. Лиса хотелось заставлять улыбаться не наигранно, а по-настоящему. Хотелось… Хотелось его. Рядом. Непривычно. Неловко. Страшно. Смущает. Просто потому, что я понятия не имею, как в действительности это — «иначе». На время смутных размышлений малость выпадаю из диалога, так что реагирую на чужое дыхание рядом запоздало — вздрагиваю, резко вскинувшись. Максим действительно улыбается. Тепло и мягко. — Думать надо меньше. Буду знать, что тебе вредно, — он смеётся — это отмечает мой слух, ибо остальные органы чувств нашли себе более приятное занятие: взгляд жадно изучает линию губ, находящихся так непростительно близко, нервы щекочет неосознанным предвкушением. Он наклоняется ближе. Не торопится, позволяя вернуться в реальность, увязнуть в ней. Знает — а в этом уже нет сомнений — что я не оттолкну. Не смогу. Не хочу. Ладони опускаются на бока. Тяну его на себя плавно, но уверенно. Колени упираются в кресло, сжимая мне бёдра. Макс с какой-то непонятной мне осторожностью проводит прохладными пальцами по щеке, а я пытаюсь дышать постоянно и ровно. Что-то в груди предательски натягивается, тихо звеня. Прямой зрительный контакт оглушает. — Хочу тебя поцеловать. Чувствую дуновение его усмешки на собственной коже. — И что тебе мешает? В синеве глаз пляшут искры. Игривый Лис — фантастическое зрелище. Выпрямляюсь, как мне кажется, слишком медленно. Он выглядит расслабленным, обманчиво расслабленным. Колени чуть сжимают. Словно так и должно быть. Словно мы делали это уже не раз. Сердце особенно громко ударяется о грудную клетку, я слышу его в ушах. Поцелуй на выдохе. У Максима обветренные губы, слабо отдающие вином. Обвести кромку зубов, натыкаясь на кончик чужого языка, — это похоже на игру, ненавязчивую такую, неторопливое изучение. Отстраниться лишь на секунду, чтобы наполнить занывшие было лёгкие новой порцией кислорода, и продолжить. Его пальцы сжимают мою руку. Мои — позволяют себе затеряться в его волосах, наклоняя ниже. Слишком бережно, лишь под конец срываясь на полуукусы. Я никого так не целовал. — Кир, я… — неровный вдох в ответ. По спине бегут мурашки. На паузе немного отстраняюсь, чтобы оценить. Макс выглядит растрёпанным, но глаза горят. Влажные губы слегка приоткрыты. Боги, сядь он немного выше… Слишком чувственный момент, чтобы портить его глухим вожделением. Шальной Лис смотрит испытующе — теперь моя очередь сжимать его руку. Выходит красноречиво: осадок неуверенности, странное тепло в груди, немое покаяние неизвестно в чём. Слабо усмехается и опускает голову мне на плечо. Так и сидим, растворяясь в умиротворяющей тишине. Он пытается уловить, как жалкий комок мышц выстукивает у меня под рёбрами замысловатый мотив, а я позволяю себе расслабиться, ни о чём не думая, прислушиваясь к его дыханию и бездумно поглаживая по спине. Уже в постели на грани дрёмы, будто из-под толщи воды, слышу его убаюкивающий шёпот: — Море волнуется — раз, море волнуется — два. Ты замираешь на три где-то у моря внутри.