Лис

***

Подперев одной рукой подбородок, на меня (точнее в камеру) смотрит голубоглазое искушение жаждущих во плоти. Светлый шатен. Волосы короткие, лёгкий загар, на бледных губах улыбка. Гибкий, подтянутый. Из реальности меня ненадолго выбивает. Так не бывает. — Ну? Давай уже! — машет открытой ладонью перед лицом, привлекая к себе внимание. — Я вообще-то… Пошутил, — запоздало замечаю и подтягиваюсь к ноутбуку. На лице чётко прослеживается озадаченность, но он только пожимает плечами, мол, могу и так, и эдак. — Ну, извини, сейчас выкл… — Не надо. Не дав себе опомниться, щёлкаю зачёркнутую иконку на панели и нервным движением заправляю за ухо длинную прядь, пока грузится изображение. Моё изображение. Потрёпанное, уставшее, голодное, по-турецки скрестившее ноги посреди холмиков из одеяла и подушек. Максим смотрит поначалу с удивлением, а затем, как мне кажется, с сочувствием. Тихо хмыкает: — Выглядишь, как огурчик. Недоеденный, недельной давности, случайно забытый под столом после праздника. — Поверь, ты недалёк от истины, — морщусь и разворачиваю блокнот, найдя нужный рисунок, поднимаю его на уровень экрана. Чувствую себя всё так же странно. В наушниках слышатся восклицания, льстящие комментарии, реплики, а я просто рассеяно смотрю на свои руки. Думал, будет хуже. Ожидал всякого — недовольства, смущения, неловкости, но ничего такого не было. Может, я действительно напридумывал себе проблемы? По привычке. А Макс оказался очень даже симпатичным. Во всех смыслах. — Кир, — голос вырывает из мыслей, заставляя поднять взгляд. Парень немного сдвинулся, сложив руки на груди, но это хмурое выражение лица ему совсем не идёт, — ты ведь только с учёбы вернулся, да? Ужинал хоть? — Я даже за кофе не ходил, — напоминаю, откладывая блокнот, и взбиваю за собой подушку, чтобы через секунду блаженно повалиться на неё затёкшей спиной. Раздаётся возмущённое сопение. — А ну резко на кухню! Мне столько всего хочется у тебя узнать. Но я не прощу себе, если ты останешься голодным и не выспишься. Смотрю на него, слегка вскинув брови. Лиса будто заботит моё состояние: он и раньше спрашивал, как я себя чувствую, как у меня дела и тому подобное, но мне это казалось скорее проявлением вежливости. Когда не знаешь, что спросить, а молчать не хочется. Тут же не скроешь ни интонации, ни выражение лица — речь воспринимается по-другому. Неужели его и вправду волнует? Это «столько всего хочется узнать» меня малость нервирует. Не люблю допросы. Хотя всё зависит оттого, как и что спрашивают. И кто. — А я только устроился… — Это тебе причина поторопиться. — Ладно, ладно. Я скоро. Неохотно поднимаюсь, чувствуя на себе его взгляд, пока не исчезаю из поля зрения. Что в нём было? Искренняя забота? Слишком сильно. Негатив? Совсем не то. Заинтересованность? Кажется, уже ближе к истине… «С трудом верится, что мальчик — гей. Это чересчур шикарно. Думаю, тут вообще без шансов, просто он довольно милый сам по себе», — мысли лениво перетекают одна в другую, видоизменяются, дополняются и иногда всплывают вполне осознанными побуждениями, пока спускаюсь по лестнице. С каких пор я научился узнавать ориентацию человека по одному взгляду на него, неизвестно. Обхожу по привычке все скрипучие места — в этом доме они изучены вдоль и поперёк — чтобы не привлечь к себе ненужное внимание матери. С непонятным настроением вхожу на кухню, не включая свет. Тарелка, пара бутербродов, которые съедаю почти на ходу, запивая томатным соком из холодильника. Вода, кофе, газ, турка. Движения механические, отточенные, дающие возможность ненадолго погрузиться в себя. Запах свежесваренного кофе почти оглушает — моя зависимость похлеще никотина. С большой кружкой тёмно-синего стекла возвращаюсь в комнату, бесшумно прикрывая за собой дверь. Всегда был падок на людей, что умеют оформлять мысли. Говорить, не мямля, не жуя слова и не проглатывая буквы в них. Говорить легко, живо, без сленга. Это чарует. Граммар-наци или что-то вроде того из себя не строю — во мне грации этой ни на грош, просто приятный диалог возбуждает особенный интерес. И Лис возбуждал. Мы разговаривали обо всём в режиме свободных ассоциаций: о красках и моём институте, о проделках его кота, о бытовухе и музыке… Ещё ни с кем мне не было так спокойно: он понимал с полуслова, кивал, заканчивая за меня фразы, и улыбался в спорах. То отчаянно жестикулировал, пока я смеялся, едва не опрокинув на себя кофе, то замирал, слушая меня чуть ли не с придыханием. Есть вещи, которые просто восхищают. О таких ты можешь трещать часами: комментарии, мысли, рассуждения — они не закончатся. Будешь доказывать свою точку зрения с пеной у рта, будешь стараться сделать всё, чтобы передать своё «настроение» другому. Своё видение. Для меня такая штука — живопись. То, о чём я могу говорить бесконечно: в сравнениях, в примерах, в биографиях и картинах. Ренуар, Рембрандт, Айвазовский, Мане, Левитан… Врубель. Люди, что волнуют и увлекают меня настолько, что порой я кажусь безумным самому себе. Максим отзывчиво внимает, хотя большую часть информации наверняка слышит впервые, ибо вряд ли она могла быть ему полезна. Чуть позже он тоже перемещается, как оказалось, с ноутбуком, на кровать. Замечаю край письменного стола из светлого дерева и кусок серебристо-серых обоев над ним. Ему действительно нравится свет, светлые цвета, не то что мне, полуночнику. Вытягиваюсь на своём импровизированном ложе, завалившись на спину и закинув руку за голову. То напряжение, что обычно бывает на первых минутах, давно прошло, и кажется, будто все тревоги покинули мою нездоровую головушку — давно не чувствовал себя таким расслабленным. Просто в тёплой постели, с чашкой кофе и приятным собеседником. — Ты не один дома, да? — Лис лежит грудью на подушке и болтает в воздухе ногами, смотря на меня с улыбкой. Наклоняет голову. Напрягаюсь. Стоит ли ему рассказывать об этом? — С чего ты взял? — Ну… Когда ходил за кофе, прикрывал дверь как-то очень аккуратно, словно не хотел шуметь, быть может, будить кого-нибудь? И сейчас. За всё то время, что мы говорим, ты стараешься быть тише, даже когда смеёшься, — Максим пожимает плечами как ни в чём не бывало и сгибает руки в локтях, опуская подбородок на открытые ладони. До чего внимательный Лисёныш. Мне нравится, однако, хоть и остро. По грани. Не думаю, что ему нужно знать о моей семье. Не хочу портить впечатление, да и просто хороший вечер. Прикрываю глаза. — Да, я не один. С матерью живу, но она сейчас… Отдыхает. Давай не будем об этом, хорошо? Первый раз отказываю ему в ответе. Неприятно, но укора во взгляде не вижу. Кивает только и примирительно улыбается. — Хорошо. Вновь повисает молчание. Время к полуночи — говорят мне часы в нижнем углу экрана. Макс замирает в той же позе, мне даже кажется, что он уснул, — так умиротворённо выглядит его лицо. Запоздало понимаю, что просто любуюсь им. Нет, Кир, кончай дурить, ты же не… — Знаешь, только что в голову пришла мысль: я не знаю, о чём с тобой можно поговорить сейчас ещё, но не хочу, чтобы разговор прекращался. Лис открывает глаза и смотрит на меня, спокойно так, доверительно, мгновенно устанавливая зрительный контакт. Чувствую себя странно, вглядываясь в мутную синь с пятном зрачка в попытке угадать, о чём он думает. Отвечаю не сразу, первые секунды стараясь совладать с севшим голосом: — Я понимаю. Но уже поздно, и нам завтра вставать в рань, — хочу произнести совсем другое, согласиться с безумным до чудачества неозвученным предложением продолжить вечер, превратив его в ночь. Однако реальность не сдвигается, и мне точно нужно время, чтобы разобраться. Разобраться со всеми этими ощущениями, чувствами, которые заставляют вести себя по-идиотски. Поднимаю руку, мягко массируя пальцами веки. Это помогает немного собраться. — Позвонишь завтра? — улыбка Макса выглядит вымученной, но я заставляю себя не смотреть на его губы. Приятно бледного оттенка, с едва заметными ранками — то ли кусает, то ли обветрились, по ним так и хочется провести языком, зная, что будет щипать. Резко сажусь, мысленно отвесив себе хороший подзатыльник. Слышу удивлённый возглас в наушниках: — Кирилл? — Всё в порядке. Да, я позвоню. Всеми силами пытаюсь скрыть раздражение на неуместную пошлятину и изобразить на лице хоть что-то похожее на улыбку. Не уверен, что Макс поверил, но взгляд у него теплеет. Кивает в ответ и машет рукой, потянувшись пальцами другой к клавиатуре. — Я буду ждать. Спокойной ночи, — успеваю нажать Print Screen за секунду до того, как экран гаснет. Бездумно, чисто для себя, стараясь успокоить отчего-то участившееся дыхание. А затем всё погружается в тишину. Монотонную, гудящую знакомым однообразием: невнятный шум с улицы, скрип кровати, тикающие часы. Резкий контраст. Тихо цокаю, запуская руку назад и ероша волосы на затылке. Там и так хаос, хуже не будет. Липкое ощущение пустоты подкатывает к горлу; неожиданно чётко осознаю, что один в комнате. Забавно, а мне казалось — смирился. Наклоняюсь к ноутбуку, щёлкая мышкой в поисках нужной папки. Скрин находится быстро, несколько секунд — и фото улыбающегося Лиса становится заставкой на экране. Позволяю себе разглядеть его внимательнее: свет слабый, но замечаю небольшую родинку на шее слева. Нос с лёгкой горбинкой. Ломали что ли? Надеюсь, нет. Выпирающие косточки ключиц, в меру накачанные руки. И улыбка. Волнение, зародившееся в самом начале разговора, усилилось. Парень определённо в моём вкусе. Опасно. Ещё с минуту хмуро созерцая изображение, поднимаюсь на ноги, поморщившись, — затекла спина. Потягиваюсь на ходу до тихого хруста и подхожу к окну, приоткрывая его. Энная пачка сигарет припрятана за шторкой. Нужно освежиться. Прохладный воздух бросается в лицо резко, словно пригоршня снега на ветру, заставляя поёжиться, но не отстраняюсь. Мерно щёлкает зажигалка, и в лёгкие врывается такая необходимая сейчас доза никотина. Я не уверен, как лучше классифицировать своё состояние. С одной стороны, глупо отрицать: Макс мне понравился. Познакомься мы немного при других обстоятельствах, вероятно, я бы уже… Чёрт. С другой стороны, ведь старательно избегаю любых попыток контактировать особенно близко. Сразу вспоминается лицо матери и её состояние после смерти отца. Просто трахаться проще. Потребность, физика. Всё ясно, как день. Затяжка. «Я не хочу сходить с ума». Снова. Так, чтобы в груди заныло. «Мне никто не нужен, чтобы идти вперёд». Как мантра. Из года в год один и тот же самообман. Нет, поначалу всё действительно так и было. Восстановление после больницы, учёба, материнский контроль, хлопоты — это отвлекало от себя, от эмоций. Не хватало времени просто сесть и подумать о жизни. Да и желания не было. Приходил домой, поднимался в комнату и падал на кровать. Обычно не вставал до утра. Белка в колесе, только с кошмарами по ночам в комплекте. В последние годы стало сложнее: не столько из-за мелких проблем, которых всегда было в избытке, сколько из-за недостатка чего-то важного. Тянуло тоской и сожалениями. Их хотелось гнать, но интрижки не удовлетворяли. В чужих постелях удавалось забыться, но кофе с утра приходилось делать самому. Дома. На одного. Не могу точно сказать, с каких пор началась эта «болезнь», но безудержный страх потерять близкого человека постепенно уступал желанию его найти. Сжимаю губами фильтр в последний раз, вдыхая, и выбрасываю окурок в окно, что закрывается следом. К чёрту чертежи, разберу завтра после пар. «Утро вечера мудренее, все дела», — с такими мыслями убираю с кровати всё лишнее, отключаю ноут и зарываюсь в одеяло. Сон настигает практически сразу — сказывается утомлённость и недосып. Удивительно, но в эту ночь кошмары обходят меня стороной.