***
— Поговаривали, что он продал душу Дьяволу. Сделать столько эскизов, написать три картины под дьявольщину — и всё в такой особой полуразмытой манере. Тогда это считалось странным. Вообще началось всё с иллюстраций к произведениям Лермонтова. Поэму «Демон» знаешь? Как там… «Я тот, кого никто не любит. Я тот, чей взор надежду губит. Я бич рабов земных», — устроившись на сбитом пледе, небрежно брошенном на пол, негромко смеётся, откидывая голову на край постели. — Почти достоверно известно, что Врубель никогда не сравнивал своего демона с Дьяволом, в том понимании, какое даёт Библия. Для него этот образ был, можно сказать, романтическим. Демон вобрал в себя тьму противоречий, отчуждения и одиночества. Сам художник говорил что-то в духе: «Демон — дух не столько злобный, сколько страдающий и скорбный, при всём этом дух властный, величавый». Я думаю, он прекрасен. По левую руку валяются карандаши разной твёрдости, листы бумаги, обрывки структурных зарисовок и записи. То, что по кусочкам должно было переползти на большой формат, развёрнутый чуть поодаль. Справа стоит ноутбук. Рядом — знакомая тёмно-синяя кружка с уже холодным кофе, к которому парень иногда прикладывался, чуть морщась. — Кирилл, это невероятно! — монотонное механическое шуршание в наушниках прерывается восклицанием. Почти остервенело щёлкает мышка. — «Демон сидящий», «Демон парящий» и «Демон поверженный». Чёрт, они и вправду великолепны. Тут даже эскизы есть. Бормотание вскоре становится неразборчивым, голубые глаза бегают по строчкам на экране — выглядит забавно. Кир усмехается. Пока Макс приобщается к искусству с гуглом, он может потратить несколько минут появившейся свободы на пару росчерков по бумаге и несколько записей. Ровно до того момента, пока визави не закончит чтение первой попавшейся под руку статьи. Так продолжается уже несколько часов — вечер тянется в историях, чтении, в тихом скрипе грифеля и шорохе бумаги. Максим периодически отходит от ноутбука, глухим фоном невнятно звучат голоса за пределами комнаты, но слов разобрать не выходит. Было хорошо и спокойно. Хотя в глубине души Кирилл подозревал, что всё это — лишь прелюдия к чему-то важному. Ближе к одиннадцати сдали нервы: — Слушай, Лис. — М? — То, о чём ты писал сегодня утром… Парень на экране заметно напрягается. Марков откладывает карандаш и вытягивается на импровизированном ложе, опускаясь на живот. Волнение пока отбрасывается, уступая место искреннему интересу. Он не торопит, позволяя Максу собраться с мыслями. На это уходит не больше минуты, прежде чем тот произносит почти скороговоркой: — Я хотел бы встретиться с тобой. Приехать, да.POV’ Кирилл
Максим избегает смотреть прямо, губы плотно сжаты. Замечаю, как чуть быстрее обычного приподнимается грудная клетка. Напряжён. Будто ждёт, что сейчас я рассмеюсь, отошлю его куда подальше. Минимум. Ой дура-а-ак. А я чистосердечно каюсь себе, что ждал подобного. Ждал или хотел предложить сам — как пойдёт. — Когда? — он вздрагивает, резко вскинувшись, словно я спросил, как добраться до Луны и вернуться целым обратно. — Не знаю. На выходные, может. Сначала хотел сюрприз, но потом подумал, что лучше уточнить. — Логично. Утренний диалог с этим связан? — спрашиваю осторожно. Факты накладываются друг на друга сами собой. Поначалу Лис смотрит с непониманием, а затем, угадав ход мыслей, коротко кивает, пытливо наблюдая за моей реакцией. — На выходные, так на выходные. Я за. Встречу тебя на вокзале, если хочешь, только время скажи. Больше ничего спрашивать я не стал. Слишком хрупким, зыбким казалось то, что наметилось между нами. С равным успехом это могла быть и добротная дружба, и нечто большее. Или вообще ничего. Как обычно. Жизнь научила готовиться к неожиданностям и цепляться за то, что есть в настоящем, — каким бы оно ни было, оно хотя бы есть. Максим облегчённо выдыхает и отвечает несмелой улыбкой. Просто разговаривать с человеком, зная, что ему от тебя ничего не нужно, что ему просто важно услышать твоё мнение, интересно узнать всё, что ты хочешь рассказать — разве это может быть неискренним? На последнюю фразу он не отвечает, но глухой торопливый стук и бегающий взгляд подсказывают, что явно чем-то занят. Подбираю подушку под себя, немного вытягиваясь, и тянусь за кружкой. Кофе холодный. — Лис? — зову негромко. Неопределённо мотнув головой, отвечает лишь через пару минут не без тени гордости: — Я всё узнал. — М? — Ну, про поездку. Есть два рейса: утренний и вечерний. Если сесть на первый, к девяти буду уже на твоём вокзале. В субботу. Тебе нормально будет? Невольно усмехаюсь. Шустрый. Может, ещё сомневающийся в своих мотивах, но уверенный в желаниях. Цепляет. — Да, нормально. А твои родители не будут против такой поездки? — спрашиваю и почти сразу жалею об этом. Улыбка, которая так шла Лисёнку, медленно сползает с его лица, вытянувшись в странную кривую. Я ведь до сих пор мало что знаю о его реальности. Как, в общем, и он о моей. — Макс, я не… — Всё нормально. Я ж совершеннолетний, так что могу передвигаться без их ведома. Не волнуйся, — Лис складывает руки на столешнице и опускает на них голову. Теперь я вижу только его макушку. Что-то знакомое, тоскливо-обречённое было в этом действии. Хмурюсь, прикусывая губу изнутри. Понимаю, что расстроил его не специально, но от этой мысли становится только хуже — она обводит жирнее линию границы между нами, как между почти незнакомцами. — Прости, — на выдохе. Левое плечо слегка приподнимается, обозначая движение руки. Из наушников — только шорохи, и через несколько секунд я вновь слышу его голос. Шёпот. Из-за того, что микрофон находится у самых губ, отчётливо различаю вместе с тем и дыхание — прямо в уши. Мурашки по коже… Никогда не испытывал ничего подобного. Зато теперь точно знаю, что есть АСМР. — Тебе не за что извиняться. Серьёзно. У меня очень специфическая семья. Я привык обходиться без их внимания с детства. Так получилось, — немного глухой смешок. — Я тут подумал вдруг, что практически ничего о тебе не знаю. То есть я знаю твои мысли, знаю, что ты любишь искусство и сладкий кофе. У тебя в комнате всегда творческий бардак, когда ты начинаешь рисовать, но, укладываясь спать, ты всегда всё собираешь. А ещё тебе не нравятся собаки, и… Последнее время замечаю, что мне этого знания мало. Странно, да? Чувствую, как челюсть медленно отъезжает вниз, а брови дёргаются вверх. Синхронность. Он наблюдал за мной? «Значит, хочешь узнать обо мне за пределами электронного ящика? Я ведь, рассказав, спрошу в ответ». Какое новое чувство. — Собак я не просто не люблю, я их ненавижу и, может, в какой-то степени даже боюсь. Об этом знал только отец — случайность в глубоком детстве запомнилась на всю оставшуюся жизнь. Порой я психую за этот страх. Дурость же: взрослый парень, а обходит стороной каждую мимо проходящую дворнягу! — натянуто хмыкаю, переворачиваясь на спину, и медленно сползаю по подушке вниз. — Отец был уверен, что это пройдёт с возрастом, но увы. — …был? — в его голосе смутное опасение. Душевный стриптиз продолжается. — Был. Он умер давно, — отвечаю спокойно и даже ровно, игнорируя неприятный укол под рёбрами. Время сгладило потерю и чувство нехватки поддержки, но не растворило его окончательно. Едкое, щемящее одиночество, застывающее на тлеющем конце сигареты из раза в раз. Жаль, что его нельзя вычеркнуть тоже. На несколько минут повисает тишина. — Я тоже не люблю собак. Больше котов. Они куда более чистоплотны и тёплые просто что ли. Мой так точно, — слышу оттенок улыбки, ласковой такой и лёгкой. Так говорят о любимых. О дорогих. «Кажется, я завидую его коту», — смеюсь про себя, но молчу, понимая, что Лис пытается сменить тему, избегая острых краёв. Так благородно с его стороны. — Расскажешь о нём? — О, это настоящий бес! Рыжий бес с жёлтыми глазами. Я подобрал его на улице года два назад. Ну как, подобрал… Гулял по городу, решил заглянуть в магазин, а там перед входной дверью мяукающая коробка в центре столпившихся малолеток, — ухмыляется по-доброму. — К тому моменту, как я подошёл, они уже коробку всю разворотили, и кучка недавно разлепивших зеньки пищащих комков шерсти разбрелась вокруг. Шугались они недолго, кстати, дети попались нормальные, адекватные. Приподнимаюсь и вижу развалившегося на стуле Макса. Ноги закинуты на столешницу, он сидит уже боком, руки сцеплены замком под запрокинутой головой. Невольно сглатываю, чётко очерчивая взглядом линию кадыка. Майка вообще ничего не скрывает. Чёрт, нельзя быть таким красивым. Сексуальным? Нель-зя! — Сажусь я, значит, на корточки рядом, ловлю первую попавшуюся тушку. Беленькую такую с голубыми глазами. Всё норовила меня за палец укусить. Я как-то никогда не планировал заводить домашних животных, а там будто щёлкнуло — был уверен, что домой вернусь не один. Думал, заберу белого, как внезапно ощущаю, что что-то впивается мне в кофту со спины. Нагло так забирается и тыкается мокрым носом в ухо. И так: «Мыр-мф-мфр»… Кофта, конечно, почти в хлам, но я там выпал просто, — едва сдерживает смех. В эту минуту Максим казался почти домашним. Будто и не он несколькими минутами ранее сидел как на иголках. Сложно смотреть без улыбки, хотя он так увлечён рассказом, что не замечает мои разглядывания. Или мастерски делает вид. — В общем, выбор был очевиден. Этот рыжий негодник чудом забрался на ступеньку перед дверью, а так как я присел очень близко, взял да влез на меня. Под детский хохот я скрутил это горластое чудовище и понёс домой як принц дракона. Самое забавное то, что он не мяукал первый год практически. Не орал, но урчал, как не знаю кто. Как трактор, наверно. И не отлипал от меня вообще, будто я ему мамочка. Или папочка. Тьфу. Бегал хвостиком, даже когда в душ ходил, стоял под дверьми и караулил. Правда кастрацию на двадцать третье февраля он мне всё равно припомнил, так же любовно и старательно. Перевернул к хренам всю комнату, — Лис фыркает, и хохот уже не сдерживаю я, закрыв лицо рукой под ворчливое восклицание. — Я виноват что ли, что у ветеринара всё забито было?! — Хорош подарочек… — Не ржи! Так получилось. Обстановка мягко разряжается. Успокоившись, опускаю голову на край подушки. «Интересно, чего же он всё-таки хочет?» — размышляю лениво. Активность мозга приглушена полудрёмой, и уже сквозь иллюзорную вату слышу тёплую усмешку: — Спишь? — Почти… День был тяжёлым, извини. — Ничего. Может, ляжешь нормально? Я тоже сейчас переберусь. — Ты хочешь меня усыпить? — выходит строго. — Я подумаю над этим предложением, — улыбка становится шире. Похоже, его это забавляет. Тихо ворчу для порядка, но всё-таки поднимаюсь с нагретого места, сворачивая свою «половую жизнь» и перетаскивая её на кровать. Пара минут небольшой уборки — и я облегчённо падаю в объятия одеяла. Замечаю, что к этому времени Макс тоже меняет место дислокации, удобно устроившись в горе подушек. — Если перестану отвечать и усну, отключайся — не жди чуда. — Ага.***
02:17 Неровный свет от экрана едва освещает небольшой участок комнаты в самом углу и лежащую в постели полуобнажённую фигуру. С прищуром наблюдает за мерно вздымающейся грудной клеткой «по ту сторону», где-то в образной неизвестности. Чёрные пряди рассыпаны по плечам, контрастируя с кажущейся бледной в таком скудном освещении кожей. Сильные, но по-своему изящные руки с длинными пальцами сложены на подушке, на них сверху опущена голова. Глаза закрыты. Парень спал. Спал довольно-таки спокойно. Микрофон отключён. Макс, проиграв своей слабости, тянет руку вперёд, осторожно обводя на экране черты чужого лица. За дверью спальни слышится ругань, но он, казалось, существует в отдельном своём мире, рассеянно улыбаясь. — Я обязательно встречусь с тобой, Кир.