Злодей умер первым

Базовых заключенных легко выдавали глаза и осанка. Испуганные кролики. Это не блок А или В, это не фильм со Сталлоне - расслабь свои кишки, наслаждайся. Но если забудешься, существуют три степени наказания: не посмотришь ящик, лишишься привилегий наблюдать рожу соседа по камере, или загнешься от воодушевления, наслаждаясь трансляцией глюков на стенах карцера. И вот ты вылетаешь на пониженный уровень. У надзирателей есть свои ограничения. Они не могут у всех на виду просто избить заключенного. Только если в интимной обстановке, без свидетелей. Под мелодию из твоих криков. При нарушении они выносят устное предупреждение, потом могут скрутить зека, но используя исключительно разрешенные приемы. Если и это не поможет – они применяют химический реагент, от которого глаза вываливаются из орбит, и ты дышишь собственными мозгами. И только потом они хватаются за дубинки. Официально любой удар ногой, кулаком и дубинкой заносится в специальный журнал. Конечно, офицеры считают это полной ерундой. Служебные разбирательства им ни к чему, это их злит. А значит, заключенным будет только хуже. Поэтому жалобы здесь были не в чести. Лучше было сказать о несчастном случае, чем позже попасть на свидание с обозленным оштрафованным охранником, которого навестили люди из независимого отдела. После завтрака в камере (овсяная каша, яичница, тост, и все до тошноты съедобно, даже вкусно) Джона привели к старшему надзирателю. – Сейчас ты на базовом уровне, но оценка будет изменяться, если захочешь стать лучше и реабилитироваться. Покажешь, что встал на правильный путь, научишься сосуществовать с остальными. Тогда пойдешь на стандартный. Судя по записям, у тебя хорошее образование… Мистер Грэй, Мистер Подкожные Черви. Он делал вид, что внимательно вчитывается в скупые строчки из личного дела Джона. – Ты можешь рассчитывать на хорошую работу с таким дипломом. – Нет, – сказал Джон. – Это все куплено. Я ни хера не учился. Курил травку, трахался, валялся на кровати и спал на занятиях. – За работу на производстве будешь получать двенадцать с половиной фунтов в неделю, – сухо сказал мистер Грей. Он ненавидел таких, как Джон. Отвечал за порядок, следил за нарушителями, думал, что знает о них все. Ненавидел непредсказуемость. Психов, которые решили, что им нечего терять. – Пять дней по шесть часов. Два перерыва. Полуторачасовой на ланч, и еще пятнадцать минут. Перед каждым – обыск. Ты даже металлическую стружку из мастерской не пронесешь. Джон разочаровано вздохнул. – Мы предоставляем лечение таким как ты. Добровольное. – Вы очень любезны. – Пошел вон. – Благодарю, – раскланялся Джон. – Что делает тебя агрессивным? – спросила психолог. Джон с интересом разглядывал ее простое, но привлекательное лицо. – Меня бросила мамочка. – Ты ведь занимался музыкой? Рок, кажется? Какое направление? – Лажовое. Я играл отвратительный рок. – Нам нужны люди с музыкальным образованием. Она как будто и не слышала. У нее были красные губы и впалые щеки. Она сказала: – Ежегодно у нас проводится конкурс талантов. Конечно, с твоими навыками было бы нечестно включать тебя в список конкурсантов, но ты вполне бы мог закрыть мероприятие. Участие пойдет тебе на пользу. Я не говорю о том, что это способ скоротать время, это еще и плюс для комиссии по УДО. Психолог тихо прокашлялась. Много курила. Нервы. Джон еще не встречал такого блюстителя нравов, у которого не было бы личных проблем. – Ты талантливый молодой человек. Симпатичный. Тебе не кажется, что ты заслуживаешь лучше жизни? Постаравшись, ты сможешь исправить свои ошибки и начать все сначала. – Вы знаете, что самая тупая и безответственная вещь – мечта стать рок-звездой? Джон закинул ногу на ногу, повторяя позу врача, и сделал вид, что тоже держит карандаш. – Знаете, что говорят мамочки своим детям, мечтающим о карьере музыканта? Они говорят: не забивай себе голову этой ерундой. Мне надо было слушать старших, когда было еще не поздно. – Творческим людям в заключении тяжелее всего, – кивнула психолог. – Ты должен держаться за свои увлечения, не разочаровывайся в них. Джон улыбнулся. Одной из тех улыбок, которые так нравились девушкам. Открытой, но немного виноватой. Он хорошо играл роль человека, который вот-вот признается в своей слабости. – Я не могу дышать здесь. Моя музыка была моей жизнью, – соврал он. – Ты чувствуешь вину за то, что совершил? – Не знаю. Думаю, я еще ничего не чувствую. Такое бывает, а док? – Да, – психолог вздохнула. Она поверила. Джон увидел это по ее глазам. Интересно, как бы она отреагировала, если бы Джон сказал, что находится именно там, где и хотел? – Ты в курсе, что у нас действует особая система посещений? Помимо твоих друзей и родственников от одного до четырех раз в месяц тебя также могут навещать «визитеры». Если, конечно, поведение будет образцовым. – Я что-то слышал, – Джон покрутил в пальцах воображаемый карандаш. – Визитерам нужно нравиться. Они будут не в восторге от сальных шуточек или попытки закидать их дерьмом. Визитеры, эти милосердные стареющие домохозяйки, не удовлетворяющие мужей, эти примерные работники среднего звена, профессора, несущие знания как флаг «человеколюбия». Они любят притворяться друзьями заключенных, верно? Но польза есть только от тех, кто умеет печь пироги. Пожалуй, я пас. Мне кажется, это изощренный способ довести нормального парня до суицида. Сколько у вас было случаев самоубийств от скуки? – Тебя есть кому навещать? В этих стенах особенно остро чувствуешь связь с близкими людьми. – Я думаю, все, кто нужен, уже здесь. Он уронил стопку белья на свободную нижнюю койку, потянулся, притворно зевая, и растянулся на матрасе, заложив руки за голову. Сверху скрипнули пружины. – Здесь хорошо кормят. Обслуживающий персонал обидчив, но сервис не так плох. Приходят с проверкой, следят, чтобы ничего не отвлекало, – сказали прокуренным голосом. – Ты не бойся, привыкнешь. Жаль только, контингент тут не простой. Мне помогло, что у меня был сосед, который мне все объяснил. Говоривший спрыгнул вниз и уставился на Джонни немигающим взглядом. – Тогда я был таким же как ты, напуганным и растерянным. А теперь у тебя есть я; тебе повезло, что не получил в соседи одного из тех чокнутых. Так, мы соседи. Я присмотрю за тобой, я прикрою тебе спину, а ты сделаешь то же для меня. Так тут все работает, – вкрадчиво говорил он, пока Джонни разглядывал сетку, удерживающую матрас верхней койки. – Лесли, – представился сосед. – Я научу тебя, как выживать. Потный, лысеющий, но достаточно крупный, чтобы внушить опасения. От опасений Джонни отмахнулся. Во взгляде Лесли читалось: «Ебучий нарик, даже напрягаться не стоит». – Чтобы выжить, тут нужны связи на воле. У тебя друзья, семья, которая поддержит, если что? Он хотел деньги Джонни, душу Джонни. Если не повезет, то и задницу Джонни. Какие скучные планы. Джонни пожал плечами. Едва голова его коснулась подушки, усталость дала о себе знать. Выжатый, вымотанный эмоционально и физически, он прикрыл глаза. Такая апатия обычно овладевала им на следующий день после выступления. Скоро Лесли замолчал, может решил, что «ебучий нарик» все еще не в себе, может его отвлекли куда более важные дела, например шанс порыться в вещах новичка, но тишина в камере и голоса снаружи – бурлящие волны – убаюкали Джона. – Я ищу кое-кого, – сказал Джонни, когда заключенных вывели из камер и погнали в тренажерку. – Какой сюрприз. – Лесли сплюнул на пол, протянул руку одному из зеков, кивнул другому. Такой крутой Лесли. – Ага. – Джон постарался, чтобы его голос звучал как можно более расслаблено. – В блоке барыжит Иссе. Вон тот черномазый. – Нет, я ищу друга. Мистера Арчибальда. Арчи. Знаешь его? – Допустим. Это такой хмурый упырь? Папик твой? Не рассчитывай особо, он здесь не в почете. – Где он? – В «дыре», где ж еще. Нарвался недавно. Закрыли в карцере. – Почему? – быстро спросил Джонни. Надзиратели открыли помещение, и проводили их внутрь. Заключенные сразу же разделились на группы. Минута, и все тренажеры и штанги были разобраны, зал наполнился лязгом металла. Сосед Джона привалился к стенке и закурил. – Был тут недавно один инцидент, так Арчи не сошелся во взглядах со стариной Аркрайтом, предъявил ему «претензии». - Лесли выделил последнее слово особой интонацией, словно Арчи по его мнению совершил полнейшую глупость. – Впрочем, скоро сам узнаешь. Джон проследил за направлением его взгляда и увидел парня, нервной сгорбленной походкой приближающегося к банде англичан. Заключенные отвлеклись от физических упражнений, некоторые ухмылялись, глядя, как сгорбленный медленно, словно неохотно, идет к своей цели. Раздался тихий свист. Смех. – Мерфи, а, Мерфи, отрастил яйца? – выкрикнули ему в спину. Парень вздрогнул и резко сунул руку в карман. – Точно отрастил, гляди как. В руке у Мерфи оказалась заточка. Джон прищурился. Предмет когда-то был зубной щеткой. Нет предела человеческой изобретательности. – Аркрайт! – выкрикнул Мерфи, обращаясь к белобрысому в жилетке, стоящему в окружении своих дружков. Едва заметный кивок, и один из них вышел вперед навстречу сгорбленному. Татуированный детина с лицом наемника, которому настрать, что его отправляют в горячую точку. – Ты хочешь что-то сказать? – пробасил он, вставая на пути Мерфи. Джон подошел ближе, чтобы не пропустить ни одной детали разыгравшегося представления. Мерфи тяжело дышал, раздувая крупные ноздри. Его заросший щетиной подбородок едва заметно трясся, но скорее от ненависти, чем от страха. – Твой босс трусит выйти сам? – спросил он у татуированного. – Он убил моего брата, эта сволочь убила моего брата. – Заткнись, ирландская свинья. Фильтруй свою мерзкую речь. Охранники, наблюдающие за сценой сиз окна комнаты на втором этаже, придвинулись ближе к стеклу, один из них поднял руку над пультом, готовый врубить сирену. Ирландцы неохотно оставили свои тренажеры, сгруппировались и теперь выжидали. – Этого кретина не любят даже свои, но если дело дойдет до драки, им придется встать на его сторону, – шепотом пояснил Лесли. – Твой брат траванулся протухшей крысой, верно? – подсказал ирландцу татуированный. – Ты не можешь обвинять мистера Аркрайта, верно? Товар не подлежит возврату. И никакой критики от сраных торчков, верно? – Это был мой брат! – сорвался Мерфи, поднимая руку, но громила с легкостью перехватил заточку. Одно движение, и ирландец уже лежал на полу, корчась от боли. – Потрясающе, – скривился Джон под вой сирен. Охранники оттащили ирландца в сторону, татуированный поднял руки и с невинным видом отступил. – Самозащита, сэр. – В нашем блоке не часто дохнут, – пояснил Лесли, когда все улеглось. – Бывают попытки суицида, но в остальном все тихо. А пару дней назад один преставился. Я ничего не говорил, но возможно это был некачественный товар. Это кое-кого разозлило, но черт, издержки бывают на любом производстве, а? Так что ты не бойся, Иссе тебя отоварит, он как раз по новичкам. Таким как ты. Лесли хрипло засмеялся, но мгновенно замолчал и попятился, когда люди Аркрайта, оставшиеся без компании отошедшего босса, обратили внимание на Джона. – Чего пялишься? – осклабился один из них – Свежее мясцо прибыло, а? – Да вот, – пожал плечами Джон. – Смотрю, учусь. Хочу стать таким же как вы, когда вырасту. – Чего такой борзый? Хотелка не отвалится? Татуированный схватил его за ворот футболки и опрокинул на скамью для жима лежа. – Тебя сейчас удавить, или сначала дать просраться от страха? Он навис сверху, не давая Джонни подняться. Кто-то уже снимал штангу. Джон слышал смешки и грязную брань. – Оставьте его, парни. Перекладина штанги замерла у самого горла Джона. – Не тратьте зря ресурсы, не жадничайте. Всем здесь хочется зрелищ. Джон скосил глаза. Говорил незнакомый ему зек с седыми волосами, стянутыми резинкой. Татуированный ухмыльнулся. – Верно, – согласился он и разжал руки. Джон вскочил на ноги, оттолкнув кого-то со своего пути. Ему казалось, что только что стало еще хуже. У седого был хитрый взгляд и острые зубы. – Ну вот и славно, – улыбнулся он. – Значит, все как всегда. Танцуем по старой схеме. Лесли сказал: «Они обычно присматриваются первые дни, но с тобой тянуть не будут. У тебя на роже все написано». – Ненавижу свои наркоманские глаза, – улыбнулся Джон. Они работали за одним станком. Процесс был скучным. Здесь нажал, сюда подложил, бросил на конвейер. Собирали каркасы для инвалидных колясок. – Говорят, ты не просто очередной обдолбыш. Говорят, ты кому-то интересен. Теперь хотят посмотреть на тебя в действии. Поставил против тебя пару бумажек. В шесть тащи свою жопу обратно в тренажерный. – Могу я сам выбрать противника? – Ты можешь только послушно кивать. – Лесли толкнул его под ребра, Джон едва удержался на ногах. Охранник смерил их скучающим взглядом. Сегодня утром Лесли проснулся, привязанным к кровати, он долго барахтался, пока не навернулся на пол. Джон объяснил охране, что его сосед страдает лунатизмом и неконтролируемой потребностью вязать морские узлы. Сам он был недоволен тем, что не успел придумать ничего забавнее. Обедать можно было либо в своей камере, либо в специальных комнатах, рассчитанных на двадцать заключенных. Джон решил, что в первую неделю ходить туда ему не позволят – не заслужил. Торчать у себя в клетке было невыносимо скучно, поэтому он расправился с ланчем и первый явился в мастерскую. Едва дождался окончания рабочего дня. Он попросил у охранника лист бумаги и карандаш – записать несколько удачных строчек, но предсказуемо ни черта не получил, так что последние минуты просто повторял слова про себя, чтобы не забыть. Помимо песни в голове крутилось много лишнего. Арчи не учил его драться. А мог бы, черт возьми, ленивый засранец. Чему-то вроде «Десяти приемов, обращающих противника в бегство». Но нет, единственное, что оставалось, просто пережить избиение. Джонни не тешил себя иллюзиями. Местные ребята – это не лощеные мальчики-гитаристы с концертов, беспокоящиеся о состоянии своих рук. Это бешеные псы без личных счетов. Они ненавидят тебя просто потому, что ты попался. Они ненавидят тебя потому, что ты наркоман. Потому, что ты музыкант. Потому, что ты считаешь себя лучше их. Перед походом с тренажерный зал он выкурил сигарету. Пятьсот заключенный. Одна четверть в блоке С. Нашел время, чтобы отоспаться в карцере, придурок. В зале уже собралась группа зрителей, Джонни шел, расправив плечи, в его сторону плевали, его толкали, пытались поставить подножку. Ржали и выли. Он морщился от громких неприятных звуков. Наконец его вытолкнули в импровизированный круг. Пара охранников у входа делали вид, что их нет. Что это просто дружеский спарринг. Он заметил толстяка, с которым торчал в шеренге у железных ворот. Тот уже превратился в чью-то игрушку. Жирную скулящую куклу. – Кто сегодня будет компенсировать маленький член? – спросил Джонни, обведя присутствующих любопытным взглядом. Заключенный разразились гневными выкриками. К нему вышел татуированный. За ним – еще двое. – Когда я выебу тебя, ты подавишься своим собственным дерьмом, – пообещал громила. Они обступили Джонни со всех сторон, и, как в потрепанный книжке Кинга, Джону хотелось верить, что он выстоит, но его реальность не была сказкой. Лежа на матах под градом ударов, Джон повторял строчки новой песни, которые так и не успел записать. «Меня скормили свиньям, мама». Подниматься при падении необходимо без помощи рук, их следует использовать при защите от ударов по лицу и голове, но легче сказать, чем сделать. Перед тем, как его уложили, он все же нанес пару ударов, попытался устоять на ногах как можно дольше. Программа минимум на этот день. Они долго не отступали, а когда все же отошли, Джон едва смог разомкнуть челюсть и проговорить: – Неплохой массаж, господа. Он поднялся на ноги, но они снова его уложили. Мат холодил щеку. С такого ракурса единственным не заплывшим пока глазом Джон различал только бесчисленные кроссовки. Он шевельнул рукой, перенес на нее вес тела, согнулся и встал на колени. Пинок в живот, и снова рожей в мат. – Мой отчим бил меня сильнее. Все же Лесли проиграл, а Джон прошел свое боевое крещение. Он всегда был слишком упрям, чтобы просто так сдаться. Охранники выволокли Джона из зала под локти. Еще пара минут, и вся надежда была бы на медперсонал. Ему выли и гоготали вслед. Кто-то по привычке начал орать: «Подиум! Подиум!» Прогулку Джон пропустил, валяясь на койке с разбитым лицом. Пластырь скреплял рассеченную бровь, ватные тампоны смешно торчали из ноздрей. Синяки на торсе – концептуальная картина. Прямо сейчас хоть в музей. – Это твой третий день в тюрьме. Не хочешь поделиться мыслями? – спросила психолог. Сегодня она была в брючном костюме, поблескивали очки в тонкой оправе. – Что с твоим лицом? – Споткнулся. Несколько раз. Я очень неуклюжий. Я раздобыл один из этих мягких карандашей, но мой сосед по рассеянности подтерся записями. Не могли бы вы?.. Это моя первая песня здесь. Знаете, сложно удержать ее в голове. Мысли немного путаются. Джонни поднял руки, но цепи наручников звякнули, напомнив о мерах безопасности. Он теперь со вторым предупреждением, он очень активно сопротивлялся и сломал кому-то нос. – Да, конечно, диктуй. Я запишу. Закончив, она отложила карандаш в сторону. Задумчивая. «Мама, эти свиньи мной не наелись». – Ты можешь говорить со мной откровенно. Людям здесь это нужно. Тебя что-то беспокоит? – Помимо разбитой губы и вашего нового имиджа? Да, есть пара вещей. Вы знаете, что люди ведут себя хорошо, когда им страшно? Вы задумывались, что исполнение желаний умирающего ребенка – самая отвратительная вещь на свете? На хрен им игрушечная железная дорога, если у них рак? Это снятие ответственности, да? Зачем притворяться милым с ребенком, которому ты не можешь помочь? Зачем становиться его другом? Чтобы потом спокойно спалось? Вот это меня беспокоит. Этот обман. – Период прекращения приема наркотиков характеризуется выбросом адреналина, появляется чувство тревоги, страха. – Я не рад только тому, что был ребенком, – сказал Джонни. *** – Хочу сменить название. «Фунтолизы» звучит пошло, – объявил Чак. Квартира в спальном районе провоняла сигаретным дымом и лаком для волос. – За сутки до первого выступления? – скривился Том. – Дурная твоя башка. – Современному року слишком многое нужно сказать. Но его затыкают. Не затыкай его глас, Томо. – Джон поднялся с продавленного кресла, содрал ветхую ткань, закрывающую окно и выглянул на улицу. Так и есть. У выхода припарковалась машина. – Оно не звучит устрашающе. Не злобно. Ирония и та хромает. – Да у нас парад, – протянул Джон, разглядывая автомобиль. – Послушайте. – Он обернулся. – Я не хочу никого напрягать или запугивать. Все что мне надо, чтобы они знали, что это, блять, моя группа, которую я собрал. Я. И я ее поведу. А теперь валите. У меня гости. Которые напрягают и запугивают. Давайте-давайте. – Джонни начал выталкивать их парней из комнаты. – Всех благ, господа, всех благ. – Эй, какого хрена? - попытался сопротивляться Том, но Чак, понимающе нахмурившись, потянул его за собой, вцепившись в плечо. – Пошли, друг. Покачиваясь, вдвоем они добрались до лифта и едва успели разминуться с Арчи, поднимающимся по лестнице. Зайдя без стука, Арч окинул помещение мрачным взглядом. – Живя в норе, превращаешься в животное, Джон. – И тебе здорово, дядя. Джон попытался обнять гостя, но тот отстранился. – Без рук, парень. – Хорошее пальтишко. Рад тебя видеть, чертовки рад. Но повод визита не может не огорчать. – Где она? – Ушла. Все красивые вещи приходят и уходят. Арчи опустил руки в карманы. – Я ничего тебе не сделаю, просто верни украденное. Ленни расстроен. Эта статуэтка была венцом коллекции. Джонни зашагал по комнате, нескладный, с длинными руками и ногами, немного зажатый. – Много он понимает в искусстве, мой папочка, – буркнул он. – Для него это была статусная цацка, не больше. Чак хотел гитару с инкрустацией в виде феникса. Это же его мечта, дядя! Каюсь, я разбил его старушку. Мог ли я не искупить свою вину? Ты говорил, что надо исправлять косяки, сам говорил, Арч. Все говорят. К тому же, у нас на носу первое важное выступление, столько всего надо подготовить. Шмотки… О! Ты должен увидеть мой сценический образ! Джон метнулся в соседнюю комнату, но Арчи поймал его за локоть. – Просто скажи, кто ее купил. – Останешься заценить мой костюм – скажу. Арчи сомневался, но Джон углядел на его лице тень обреченности. Почти согласие. – Круто. Устраивайся поудобнее. Я быстро. Джон исчез за дверью, а Арчи брезгливо присел на подлокотник старого кресла и закурил. – Я всегда знал, что я буду знаменитым. Я знаю, что ты скажешь – все хотят стать рок-звездами, – говорил Джонни из-за прикрытой двери. – Начинать не так уж и сложно, главное - броня попрочнее. Но тут-то я мастер, согласись? Слушают тебе другие группы, да их девки. Играешь на улицах и в клубах. Козлы из студий смотрят на тебя так, словно ты не знаешь ничего, а они уже написали несколько книг о смысле существования. Арчи слушал молча, пепел летел на пол. – Но я их сделаю. Это не детская мечта, понимаешь, это мой путь. – Голос Джона зазвучал приглушенно, словно он говорил, натягивая на себя майку. – Я видел его целиком, подробно. Вот увидишь, никаких неудач, все и сразу. Это же равновесие жизни, так? Было бы неплохо, если бы ты притащил свой зад если не на концерт, то хоть на репетицию. Арчи промолчал. – Наши папики тебе понравятся. Серьезные такие, притворяются. Римский и Микки. Сначала я думал, что они пялят друг друга, но они слишком зажатые для продюсеров. Даже странно. – У меня нет времени, – напомнил Арчи, крутя в пальцах зажигалку. Джонни вышел. Застыл на середине комнаты под тусклым светом из прорехи в окне. Попытался изобразить надменное и крутое, по его мнению, выражение лица. Арчи склонил голову, скрывая усмешку. Он увидел то, что никак не ожидал. И дело было не в наряде, о нет, тот был ужасен. Джон, спрашивающий его мнение, показывающий результат своей работы, словно возвращал Арчи на несколько лет в прошлое. Хорошие были деньки. Иногда. – Где здесь уборная? – спросил мужчина. Растерянный взгляд Джона метнулся в нужном направлении, Арч поднялся на ноги и потащил Джона за загривок. – Смывай, – приказал он, нагнув парня над ванной в ржавых подтеках. – Сейчас же смывай. И с волос и с лица. Его пальцы на шее Джона были теплыми, почти горячими и держали слишком сильно. Фунт начал отбиваться, протестуя. Изловчившись, Арчи открыл кран. Джон недостойно взвизгнул, пытаясь уклониться от ледяной струи воды, льющейся на голову. Арчи дотянулся до горячего крана. – Ты что творишь? Пусти меня! – кричал парень, плечи его тряслись. То ли он холода, то ли от смеха. Хватка Арчи немного ослабла. Он запоздало обнаружил, что рукава пальто намокли, и разозлено подтолкнул Джона еще дальше под струю воды. – Садист! Перестань! Это нарушение моих гражданских прав! Я могу самовыражаться так… – Фырканье, плевок. – Как хочу! Пару минут спустя Джонни, растрепанный и мрачный медленно вытирался старой футболкой, служившей ему полотенцем. – Это было совершенно необязательно. – Я не дам тебе позорить свою музыку. – Ты устарел на пару веков. Сейчас все рок-звезды… – …выглядят как неудовлетворенные педики? – Как всегда преувеличиваешь. Это была подводка для глаз, Арч! – А труп ежа у тебя на голове? – Трупы ежей тоже в моде, хватит издеваться! – В панк-роке нет души. Не стоит оглядываться на их внешний вид. – Это у тебя ее нет. – Значит, я продал ее за чувство меры и стиля. Джон прищурился: Арчи улыбался. – Теперь поговорим об одежде, – сказал он. Минутой позже Джон лишился куртки (много цепей, к тому же ты в ней сваришься), огромной пряжки на поясе и многочисленных колец. Арчи приказал убрать все, что звенело, сверкало, цеплялось и путалось, и задумчиво потер подбородок, разглядывая результат в отражении высокого пыльного зеркала. – Не так я себе представлял свое первое появление на сцене, – буркнул Джонни и покосился на мужчину. – Зато ты выглядишь так, как будто можешь рассказать им правду. Чище, проще. – А ты выглядишь как еблан из телека, который советует коровам не носить лосины. – Пошел ты. – Я вот думаю, ты сам-то понял, что сейчас тут было? – Джон усмехнулся, но как-то устало. – Ты меня раздел. Арчи покачал головой. Едва заметно дернулся, словно хотел отступить, но удержался. – Мы уже обсуждали это. – А я вообще люблю эту тему. Вот просто не засыпаю без мыслей о ней. – У кого статуэтка? Джон махнул рукой: да, всегда о делах. Он чувствовал себя неудобно, словно сделал что-то лишнее, или сказал не то. Такие ощущения появлялись не часто. Творилось дерьмо и посерьезнее, но именно сейчас ему вдруг захотелось уйти первым. – Два мелких ублюдка, знаешь их? Один в белом с крыльями и тарелкой над курчавой светловолосой башкой, другой с вилами, зубастый, вечно подстрекает совершить нечто непотребное. Оба на плечах тусуются, видел? – быстро заговорил Джон. – Знаешь, когда случается пиздец? Когда первый выбирает второго. Когда ангел выбирает демона, а не тебя, и сваливает с ним в закат, от твоих моральных устоев не остается ничего. Они валят вместе, ты прикинь? Все, конец игры. Джон решил, что если область человеческих отношений Арчи и знакома, то исключительно с теоретической стороны, и применять эти знания он не собирается. Джон устал выдумывать его. Так можно пойти по стопам матери, загреметь в психушку, капать слюной. Нельзя посвящать жизнь только одному человеку, даже если он ближе всех подходит к извращенному понятию Джонни о семье. Плохо закончится. Любой другой на его месте включил бы Мистера–Правильное–Решение и вернулся бы к делам насущным. Рок-звезда, помнишь, напомнил бы Мистер–Зануда. Иди ты, подумал Джон. Он черкнул несколько строк на клочке бумаги и протянул его Арчи. – Будь нежен с бедолагой, – попросил он. Арчи прочитал. Первая строчка: нужное имя. Вторая: адрес рок-клуба и время.