Gin Tatsu / Серебряный Дракон

Меня окружало безумное пламя, постепенно поглощающее всё на своём пути без разбора. Истошные крики ужаса и отчаяния казались оглушительно громкими: я даже не слышала собственного дыхания. Чувствовала отвратительную жару всей кожей, будто с неба на меня выливалась кипящая лава. С каждым разом кошмар становился более ясным, детальным. Нечётко разглядела вокруг дома, медленно сгорающие в ловушке алого пламени. И тогда передо мной возвысилась высокая размывчатая тень, сжимающая в руке стальной острый клинок. Она угрожающе замахнулась им, заставляя меня вздрогнуть. Попыталась бежать, но ноги будто приросли к земле. Я не могла и пальцем шевельнуть, продолжая смотреть, как клинок со скоростью опускается на меня, словно загипнотизированная. И тогда слух уловил чёткий звук разрывающейся плоти. Но не моей. Я уловила миг, как сквозь грудь силуэта прошёлся белоснежный сверкающий клинок, ослепительный словно великий Кусанаги-но-цуруги*. От его пленившего сияния меня отвлёк грохот упавшего тела, прозвучавший с затянувшимся эхом. Моему взору представился тот же незнакомец, слегка худощавый, явно весьма молодой. В глаза бросались его волосы, огненные, беспорядочные, как языки пламени. Я вновь не смогла чётко разглядеть его лица, когда он поднял меня на руки. А дальше всё покрылось кромешной тьмой, я потерялась в пространстве, и глаза невольно распахнулись. Химуро резко присела, тяжело дыша. Была глубокая глухая ночь. Вокруг царила такая тишина, что нарушить её казалось грехом. Слух улавливал лишь участившееся сердцебиение. Ощутив неслабое головокружение, опираясь ладонью о футон, она пыталась отдышаться, опустив голову. В виски били стальными молотками. Нащупав пульс, Рейсэй сделала несильный нажим. Пульсация ослабла и прекратилась не сразу, но не слишком поздно: давление было в пределах нормы. Отпустив запястье и вздохнув, девушка прикрыла глаза. Но стоило прийти в себя, как к горлу начал подкатывать душащий кашель. Ощутился металлический, солёный привкус. Согнувшись и прижав к губам лежавший неподалеку белоснежный платок, Рейсэй шумно прокашлялась. На ладони мгновенно почувствовались теплота и липкая мокрота. Кашель отпустил её не сразу, и, когда, наконец, он прекратился, глаза расширились в немом ужасе. Белоснежный платок был напрочь промокшим от багровой крови, придавшей ему такой же насыщенный цвет, и из-за неё ткань липла к ладони. Губы начали подрагивать, и девушка долго не могла оторвать взгляд от окровавленного до нитки куска ткани. Для начала ноября было достаточно тепло и солнечно, что не могло не удивлять. Ближе к окончанию первой половины дня самочувствие несколько улучшилось, потому Рейсэй вышла в чайный сад подышать свежим воздухом, пока выдалась свободная минутка. Вечное ворчание недовольной старухи порядочно раздражало, а целый разбитый чайный сервис предыдущего дня вызвал чрезмерно бурную реакцию. Она была готова поклясться, что попадись под руку хозяйки катана, карга, не раздумываясь, разрубила бы её по полам от ярости. Хоть и было не до цацканья с надоедливой женщиной, Рейсэй еле сдерживала себя, чтобы в конец не разгневаться. В заварушку весьма вовремя и достаточно благополучно вмешалась любимая внучка, и, в конце концов, хозяйка чайной, наконец, угомонилась и отпустила её, нервно закурив кисэру. Теперь, неподвижно стоя около ствола веерного клёна, Рейсэй остывшим взглядом наблюдала за небольшим ручейком, с шумом протекающим под небольшим каменным мостом, когда слух уловил звук приближающихся шагов. Обернуться к источнику девушка не спешила, но они показались достаточно тяжёлыми, что заставило поднять взгляд с прозрачной воды. Увиденное заставило в изумлении слегка приподнять брови и бросить вопросительный взгляд в сторону идущего. - Удивлён, что ты всё ещё здесь, - послышался приближающийся приятный баритон, и вскоре перед Рейсэй возвысился силуэт рыжеволосого копейщика. - Что Вы здесь делаете, Харада? – девушка с изумлением полностью обернулась к подошедшему, одарив оного доброжелательным взглядом. На нём отсутствовало фирменное голубое хаори. - Проходил мимо, решил проверить здесь ли ты ещё или нет, - улыбнувшись, заговорил мужчина, с интересом осмотрев девушку. Она ещё с первого знакомства отметила, что улыбка у того была бесподобной. Не было удивительным, что половина женского населения Киото охала за рыжеволосым командиром. - Так, пройдёмте, я угощу Вас горячим чаем, - вежливо, но достаточно искренне улыбнувшись в ответ, девушка пошагала к мужчине с пригласительным жестом. - Я был бы не прочь, но у меня не так много времени, - с сожалением пожал плечами копейщик, с интересом осматривая собеседницу. – На самом деле, я пришёл попрощаться. Ходят слухи, что сёгун собирается отказаться от власти. По этому поводу, мы в скором времени покинем Киото. - Вот оно что… - задумчиво протянула Рейсэй, с пониманием кивнув, и промолчав немного, добавила. – Я всё же рада Вас видеть, Харада. Небольшая прогулка по чайному саду выдалась необычайно славной. Капитан десятого подразделения с восхищением осматривался, в сопровождении девушки, с удовольствием затаягивая каждый шаг и любуясь красивым садом. Для последней же его визит выдался достаточно приятной неожиданностью. Пройдя через каменный мост, мужчина, вздохнув, поднял взор жёлтых очей к небу, печально улыбнувшись краем губ. - Буду скучать по этому городу. Не уверен, увижу ли его снова… - с обречённостью в интонации протянул тот, прикрыв глаза. - Надежда умирает последней, - последовал ответ без тени иронии. Опустив задумчивый взгляд обратно на девушку, Харада усмехнулся. В этой усмешке была некая печаль. Печаль человека, шедшего на войну, не знающего наверняка, сможет ли вернуться живым, и его собеседница это прекрасно видела. - Лучше скажи, как сама? Нашла что-нибудь? В ответ девушка отрицательно слегка покачала головой, пожав плечами. - Собираюсь вернуться в Лондон, - было единственным, что достаточно безжизненно проговорила девушка, обратив взгляд в сторону. - Собираешься сдаться и всё бросить? – послышался изумлённый голос рыжеволосого кумичо, пока его глаза цвета золота принялись внимательно изучать девушку. - Для меня здесь ничего нет, - негромко выдохнула та, прикрыв глаза. – Япония… она прекрасна. Но, не уверена, что моя... - Ты ведь сама говорила, что жить в чужой среде невыносимо, - непонимающе скрестил руки на груди мужчина, не отрывая от собеседницы взгляд. - Я не отрицаю своих слов… но вся моя жизнь связана с чужим, Харада. Никто и ничто не держит меня здесь, - на женственных губах заигралась печальная полуулыбка, и копейщик видел такую на них впервые. - Одиночество – оно везде одно и то же, даже на родине. - Ты исключительная женщина, Рейсэй. Если боги ещё не улыбнулись тебе, то значит, они готовят что-то особенное, - на хрупкое плечо легла широкая мужественная и достаточно тяжёлая ладонь, и слегка нагнувшись, рыжеволосый самурай устремил пронзительный, но до невозможности искренний взгляд на девушку, заставляя поднять глаза на себя. На его губах показалась доброжелательная, наполняющая надеждой улыбка, и Рейсэй не смогла сдержать в себе ответную. – Береги себя. - И Вы себя берегите, Харада. Вы хороший человек, без таких, как Вы, этот мир будет ещё мрачнее. И спасибо… за всё, - никогда в жизни Саноске не встречал в чьей-то интонации столько искренности и уважения, заставляющих теплоте пролиться в каждый уголок души. Теперь же, разглядывая слабую улыбку на бледных губах, рыжеволосый командир стал улыбаться не только губами, но и глазами, в которых отображался солнечный блеск. Пошагав в противоположную сторону и слегка прощально помахав рукой, Харада лишь бросил безмятежный взгляд через плечо, когда девушка вновь заговорила. - Постарайтесь выжить. Печальная улыбка не сходила с губ, и Рейсэй наблюдала за удаляющейся широкой спиной до самых пор, пока она не скрылась из поля зрения, оставив в душе тяжёлый неприятный осадок. За следующие несколько дней самочувствие ухудшилось кардинально. Кровавый кашель практически не давал покоя, и, если днём приступы бывали не столь частыми, ночами они почти не прекращались. Бессонница начала изнурять организм с другой стороны, так как в страхе захлебнуться во сне собственной кровью Рейсэй вовсе не смыкала глаз. Если же первые дни на ногах стоять удавалось, то к концу недели силы покинули её, казалось, до последней капли. Мимолётная попытка встать на ноги заканчивалась чудовищным головокружением, создающим ощущение, будто земля уходит из-под ног. Черты лица обострились на фоне впалых щёк, глаза заметно потухли, а своей бледностью больная напоминала призрака самой Юки-онны*. Я и отдалённо не представляла, что со мной. Первым предположением был латентный туберкулёз*. Иначе нельзя было объяснить отсутствие каких-либо симптомов за такое длительное время, учитывая то, что последним больным чахоткой, с которым доводилось общаться – Окита Содзи. Теория казалась мне весьма вероятной: Ватанабэ всегда говорил, что у меня сильная иммунная система, из-за чего, возможно, организм не давал инфекции распространиться так долго с момента моего заражения. Однако, было весьма неправдоподобным заразиться за такое неинтенсивное общение: мне не вспомнился ни единый случай, чтобы я подхватила какую-либо заразу от больных, с которыми приходилось общаться чаще, а таковыми кишел каждый угол Лондона. Я не помнила, чтобы когда-либо болела хотя бы обыкновенной простудой: старик постоянно поил чудодействующими отварами. С другой стороны, ещё в большее замешательство меня вгоняло абсолютное отсутствие болей в груди и невысокой, но стабильной температуры – основных характерных признаков чахотки. Это вычёркивало из списка все воспалительные заболевания. Глубокий порез на левой ладони, казалось, совершенно не заживал, и даже мелкие царапины не затягивались. Организм утратил минимальную регенерацию. С каждым днём изнеможение накрывало меня с новой силой. Смотреть на себя в зеркало было страшно до одурения. Я чувствовала, как мышцы ослабли, как тяжесть окутала моё тело. Перед глазами то и дело бегали тёмные блики. А кровь всё лезла в глотку, заставляя кашлять, чтобы не захлебнуться. Ночами становилось хуже – я не просто кашляла, меня рвало собственной кровью, словно тело от неё отказывалось, как от паразита. Я не чувствовала боли. Но, наконец, потеряв сознание, приняла истину происходящего. Я прокашляла слишком много крови за такой короткий срок. А то означало лишь одно – при таком раскладе я даже не успею навестить могилу Ватанабэ. Юная шатенка места себе не находила в последнее время, и при любой возможности не отходила от небольшого чайного домика, где закрылась Рейсэй. Состояние последней заметно ухудшалось, а сама больная совсем некстати упорно отказывалась от визита врача. Кроме того, совершенно не подпускала к себе ни единую живую душу уже пару дней, с тех пор, как хозяйка, пообещав обрезать ей месячную зарплату, повелела сидеть у себя и не высовываться, дабы никого не заразить и самой поправиться. Тем не менее, девчушка отказывалась верить, что дело в обыкновенной простуде, как твердила девушка. Их нельзя было назвать подругами, но почему-то шатенку с самого момента её появления в чайной тянуло на общение. Не раз она ловила себя на мысли, что девушка не выделялась особой разговорчивостью, и юная Кимико скорее солгала бы, сказав, что хорошо её знает. Но чем-то её зацепил отсутствие излишней лстивостьи, чем не были обделены остальные работницы данного заведения. За свои недолгие шестнадцать лет проживания в чайном доме госпожи Мицуэ, девчушке не раз приходилось наблюдать за многочисленными коварными интрижками облуживающих девушек, не раз доводилось слышать отвратительные сплетни из их же уст, пока между собой все обменивались лишь изысканными комплиментами с лестными улыбками на губах. Неоднократно встречалось и предательство за право обслуживания того или иного знатного посетителя, и в иногда шатенке думалось, что это заведение ничуть не уступает публичным домам и окия*. В силу наивности и доброжелательности своего характера, что делало её лёгкой мишенью, девчушке несказанно повезло быть внучкой хозяйки – это прослужило ей надёжной защитой от недоброжелательниц, хоть и не мешало оным иногда бросать в её сторону косые завистливые взгляды. Потому Кимико про себя невольно восхищалась ею, в силу её прямолинейности, и неоднократно спешила к ней за советом, сделав для себя однажды большое открытие. Осмотрев на ней кимоно грязно-жёлтого цвета, с тускло-красными узорами, девушка с негодованием приподняла бровь, без церемоний, совершенно искренне и бесстрастно заявив, что шатенка выглядела как безвкусная бабка с ярмарки. Тогда девчушку хлестнула какая-то волна обиды, ведь никто и никогда не говорил ей такого настолько открыто, не считая собственной придирчивой бабушки, которая то и дело находила поводов для критики. И лишь позже, случайно расслышав насмешливые сплетни за своей спиной о том же кимоно от работниц, нахваливающих её наряд чуть ли не весь день, девчушку осенило. Тем не менее, далеко не всем последняя приглянулась в силу непокладистого характера, и пока некоторые, замечая её незаинтересованность в работе, хоть выполняла она его ничуть не хуже других, не считали её соперницей, другие так и давились собственной неприязнью, потому как девушка умела давать отпор и разглядывать недобрые замысли сквозь лестные улыбки. - Доигралась, наконец, чертовка. Вот пусть помучается в постели теперь. Удумала себе, что раз уж знает этот гайдзинский язык, то выше всех! – вдруг расслышала озлобленный ядовитый голосок из-за угла Кимико, пока несла больной горячий вечерний чай. С раздражением сжав края дайбана крепче, девушка остановилась, прислушавшись. - Уж больно много поблажек ей делает старуха в последнее время, - недовольно протянул другой, чуть более высокий голос. – Наслышана, на днях целый чайный сервис разбила, и пролила чай при тех важных гостях, что так часто к ней ходят. Позор какой! Уж точно больше и ноги их здесь после такого не будет же. А старуха ей всего лишь месячную зарплату обрезала, и позволила ещё отлежаться пару дней, видать, нездоровится ей! - Девочки говорят, посетители-то её дивно хороши собой! К ней старуха своих особых гостей посылала, - в интонации говорящей послышались чёткие нотки зависти. - Да о чём ты? Говорят, к ней сам Харада Саноске на днях приходил! А тот черноволосый господин? Мужчин-то у неё не сосчитать! – не менее раздражённо протянула вторая, брезгливо добавив. – Видать, другие услуги предлагает, раз уж именно к ней и идут. - Даже если так, о ней забудут скоро! Раз уже болеет, обслуживать не сможет. Самое время выпросить их обслуживание у хозяйки, - с волнением и надеждой довольно захихикала первая, и Кимико могла предположить наличие недоброй ухмылки на её губах. Не желая более слышать столь неприятный ей разговор сплетниц, так и выжидавших удобного момента для нападения, как гиены, ожидавшие ухода льва, дабы обглодать оставленные им кости, Кимико ушла прочь, намеренно достаточно громко постукивая своими дзори, дабы заставить тех замолкнуть в страхе быть услышанными. Негромко предупредив о своём приходе, шатенка бесшумно раздвинула деревянную раму, мелким шагом войдя внутрь, опустив поднос с дымящим чаем на татами, недалеко от самого входа. Хозяйка заведения не позволила ей близко приближаться к больной, совершенно не обрадовавшись, когда девчушка вызвалась навещать её, иногда же носить еду или вечерний чай, и даже несмотря на то, что шатенка была готова пропустить строгое требование мимо ушей, сама больная ни в коем случае не давала ей этого сделать. Потому, не получив ответа, так и замерев около порога, девушка вновь позвала обитательницу, пытаясь разглядеть что-то в кромешной тьме. Вновь не получив отклика, девушка раздвинула сёдзи до конца, чтобы лунный свет проник в тясицу полностью – его обитательница никогда не ложилась спать настолько рано. И тогда её охватило недоумение и волнение: комната была пуста. Грациозно и без спешки шагая по булыжникам вечерней столицы, чистокровный демон задумчиво сжимал рукоять своего клинка, устремив острый взгляд рубиновых очей куда-то вперёд, обделив своим вниманием окружающих. За ним лениво шёл долголетний друг и товарищ в бою, Ширануи Кё, по привычке покручивая револьвер на пальце, беззаботно присвистывая неразборчивую мелодию себе под нос. На самом деле, последнее помогало сгладить напряжённое молчание, до одурения претившее стрелку. Смуглокожий не видел перед собой собственного товарища. Он видел лишь внешнюю оболочку, и колкость, отдалённо напоминавшую о факте, что перед ним сам Тикагэ Казама. В любых других отношениях светловолосый в последнее время оставлял впечатление бесчувственной машины. Конечно, мягкосердечным последнего можно было назвать с большой натяжкой, но, даже не смотря на свою железную волю и принципы, тот ценил честь превыше всего. Именно честь, казалось, никуда не делась, но сам глава западных они сейчас был настолько раздражительным, каковым не приходилось видеть его с самих пор кончины предыдущей главы. Сейчас, нагоняемым ужасом, демон мог переплюнуть самого Эмма-о*, что совершенно не приходилось Ширануи по душе. Самое отвратное в данной ситуации было то, что демон не имел ни малейшего шанса разузнать причину такой слепой ярости, хоть и мог предположить, что светловолосый злился на самого себя. Многолетняя дружба научила угадывать хотя бы примерные причины перемен в его настроении. Ни один другой индивидуум, будь то человек, демон или же сам ёкай, не мог послужить причиной: Казама мог испепелить одним лишь ненавистным взглядом недруга, подвергнуть самым изощрённым и жестоким физическим и психологическим пыткам, давая почувствовать свой гнев. Но никто и ничто не могло удостоиться его слепой ярости, такой, что пожирает изнутри, лишь он сам. Молодой глава был перфекционистом до мозга костей, придирчив, порою даже слишком, но строже всех был именно к самому себе. И теперь Кё мучался в раздумьях над тем, какую оплошность тот мог себе позволить, чтобы теперь так себя наказывать. Это должно было быть нечто невообразимо постыдное, как полагал тот, постыдное настолько, чтобы демон молча разъедал себя изнутри. Неужто светловолосый нарушил устав? Что было превыше всего в его сущности, так это честь, и ни при каких обстоятельствах демон бы о ней не забыл. Следуя из этого, Ширануи пришёл к выводу, что это не могло быть чем-то из всеобщих демонических правил чести. Оставалось лишь одно – нарушение собственного кодекса. Ни для кого не было секретом, что Тикагэ питал безграничное и порою нездоровое презрение к людской расе, потому какой-либо тесный контакт с людьми без надобности можно было смело считать нарушением этого самого кодекса. За последнее время демон позволил себе заиграться с, хоть и весьма интересным, но тем не менее человеческим отрядом. Ширануи прекрасно знал, что расэцу и чистокровная наследница рода Юкимура были лишь предлогами: он прекрасно видел, товарища одновременно забавляли и восхищали эти необычные экземпляры людского общества, хоть тот и скрывал это под крылом ненависти. Это никак не могло прослужить причиной его гнева, ведь чистокровным мог в любой момент прекратить затянувшуюся игру, поставив конец. Смуглокожий был уверен – тут имелось дело с чем-то другим. И под чем-то иным подразумевались чувства. А конкретнее, не отрицаемые, терзающие чувства, править которыми было ему не под силу. Вывод промелькнул в голове без замедлений. Наверняка была замешана женщина, и однозначно не Юкимура – человеческая женщина. И, возможно, эти противоположные чувства терзали его изнутри. Всё сходилось. Ширануи мысленно отвесил самому себе подзатылок за то, что не догадался раньше, и лёгкая ухмылка тронула его губы. - Ну и как долго нам пахать на проклятых Сацума? Так и срастись с ними не долго! – решил он наконец нарушить напряжённое молчание, длившееся на протяжении всей дороги, потому как в конец надоело бесцельно пялиться в одну точку. - Клан Сацума оказал неоценимые услуги моему отцу и, к тому же, хранил тайну нашего происхождения долгое время. Не стоит относиться к этому настолько легкомысленно. Я сам не в восторге от данной ситуации, но как только власть перейдёт в руки императора, наш долг будет погашен. Сацума, Тёсю и Тоса ждали падения сёгуната двести пятьдесят лет, и когда эти тщеславные ублюдки получат своё, со всем будет покончено, - незаинтересованно заговорил блондин, но, несмотря на это, сравнительная многословность не могла не радовать его спутника. - Пора бы, надоело возиться с этими людишками, да и сколько от них головной боли, - недовольно и лениво протянул смуглокожий. – Вернуться бы домой, завести себе хорошенькую женщину… Да и тебе не помешает. От пронзительного взгляда Ширануи не могло ускользнуть, как практически незаметно вздрогнули гордые плечи светловолосого демона при последней фразе, и лёгкая усмешка не заставила себя ждать. Хоть её глава клана Казама и не разглядел, Ширануи, с довольным выражением лица, словно кот, наевшись сметаны, мысленно подтвердил свою недавнюю догадку. Оставалось лишь выяснить личность виновницы и по совместительству объекта страсти товарища. И тогда в мыслях затеснилась неожиданная догадка. - Думаю, чашечка чая сейчас не помешает. Можно, конечно, и в Шимабару за чаркой другой, но сейчас там наверняка слишком шумно, - нарочно долго протянул демон, внимательно наблюдая за реакцией своего спутника. – Как думаешь? - Я не в настроении. Сам иди, если больно захотелось, - отмахнулся тот, но лёгкое напряжение в его интонации не могло пройти мимо чуткого слуха стрелка, что заставило того расширить хитрую усмешку на губах. Смуглокожего вдруг осенило. В последнее время блондин избегал чайного дома старухи Мицуэ, как волк огня, и Кё начинал догадываться почему. Догадки оборвались так же внезапно, как появились: молодой глава неожиданно остановился, с подозрением оглянувшись и сузив рубиновый взгляд. Сам смуглокожий сначала не уловил причину, но учуяв достаточно слабый и далёкий демонических аромат, сразу же сжал рукоять револьвера. - Почувствовал то же самое? – скорее утвердил, нежели спросил Казама с подозрением, оглянувшись по сторонам. - Этого мерзавца я чую уже достаточно давно, да никак поймать не могу, - сквозь зубы процедил стрелок, пытаясь определить направление источника. – Точно чистокровный. - Я его учуял ещё летом, - без заметной неприязни, но с достаточной заинтересованностью промолвил демон, бросив взгляд через плечо, после чего, развернувшись, пошагал в противоположную сторону, тем самым заставив стрелка последовать за ним. – Он движется на север. Кё мысленно довольно улыбнулся удачно сложившейся ситуации. Скрыться от двоих демонов было сложнее, чем от одного, что давало ему некое превосходство. Тем не менее, учуять двоих чистокровных демонов так же было легче, потому следовало действовать быстро. Аура то приближалась, чувствовалась чётче, то отдалялась, заставляя прибавить шагу. Сами демоны находились недалеко от пригорода Киото, а неизвестный всё отдалялся к северу. - Направляется в сторону северного леса, - вынес вердикт Ширануи, без замедлений следуя за светловолосым. Тот лишь ускорился, не проронив не слова, пока стрелка изнутри разъедало искушение и любопытство. Догадки последнего оказались правдивыми. Вскоре, пробираясь сквозь густую бамбуковую чащу, демон чувствовал свою цель всё отчётливей, и аура приняла ясные холодные островатые оттенки, казалась всё ближе и мощнее. Настолько близко Кё чуял её только при последней встрече, так и не венчавшейся успехом. И теперь искушение мучало его с невообразимой силой, а на губах уже медленно образовалась победная усмешка. Но внезапно неполноценная усмешка так же угасла в разочаровании, когда столь сильная, и как никогда близкая аура внезапно растворилась в воздухе, исчезнув без следа, заставив демонов остановиться посреди густого леса. - Проклятье! – яростно сжав зубы, смуглокожий ударил сжатым кулаком в ближайший толстый бамбуковый ствол, из-за чего издался глухой стук. Его спутник достаточно нахмурился в лице, отчётливо выражавшем не меньшее недовольство, тем не менее, не проронил ни слова, и отпустив слегка раздражённый вздох, начал шагать обратно. Стрелок без особого энтузиазма последовал за ним, всё ещё яростно матерясь себе под нос, пока вновь с подозрением не обернулся. Поблизости глухим эхом раздался отчётливый выстрел, заставив обоих замереть на долю секунды с неким изумлением. - Это ещё что? – приподняв брови, смуглокожий демон обратил свой взгляд в сторону звука. Серебристый лунный свет окрасил поверхность кристального озера, безмятежного, как никогда. В водяном зеркале виднелось бледное отражение. Изящный женский силуэт был неподвижным, по колени погружённый в воду, и лишь лёгкое дыхание служило признаком жизни. Пустым взглядом всматриваясь в собственное отражение, девушка устало прикрыла глаза, сжав рукоять револьвера. Не помню, как долго добиралась до этого места. Моё тело перестало слушаться. Я практически не чувствовала онемевших конечностей, а перед глазами всё танцевали тёмные блики. Каждое моё движение сопровождалось чудовищным головокружением, и силы моментально покидали меня. За последние пару ночей кровь выливалась из моей глотки чуть ли не без остановки, дыхание стало тяжёлым, давление резко упало, и я начинала напоминать живого мертвеца. Мне было страшно. Страшно показаться другим на глаза и так же ужасающе увидеть саму себя. Я знала – это конец. Судьба усмехалась надо мной. Это было ещё одним наказанием за то, что я осмелилась пойти против неё. Она забрала у меня Ватанабэ, и теперь забирала возможность увидеть его могилу. Она надеялась сломать меня и заставить подчиниться. Но… я не собиралась проигрывать ей. Не собиралась сдаваться. И раз уж смерть явилась по мою душу, это должно было быть моим решением. Христиане любили считать самоубийство одним из тяжелейших грехов. Свято верили, что грешная душа, решившаяся на этот шаг никогда не сможет пройти сквозь врата божьи. Звали самоубийц слабыми и трусливыми личностями. Но я была не согласна с этим. Не потому, что я – не христианка. Я считала таких людей сильными, если не телом, то духом. Ведь не каждый сможет отнять у самого себя жизнь, обречь себя на вечную пустоту, бросить вызов самой смерти. Разве можно назвать самураев, являющихся самим воплощением отваги и достоинства, совершивших сэппуку, трусами? Разве можно не восхититься силой воли тех, кто решился покинуть этот гнилой мир с честью? Я не пыталась быть похожей на них, нет. Но я не могла позволить судьбе играть со мной, как ей пожелается. Не могла сдаться без боя. Я лишь страшилась не встретиться с Ватанабэ на небесах. И если должна была гореть в пламени дзигоку или же окаменеть в ледяных краях, пусть. Сейчас я просила у него прощения, не зная наверняка, услышит ли он меня. Холодное дуло прижалось к виску, и дрожащий палец лёг на курок. Губы отпустили тяжёлый вздох, крепко сжавшись. Усталые глаза неспешно закрылись, и темнота овладела видением. Вечерний ветерок, словно в последний раз, слабо игрался со смоляными распущенными волосами, лаская и теребя, даря душе покой. Дрожь прошлась по всему телу, и пока подрагивающий палец сделал слабую попытку надавить на холодный курок, к горлу начал подкатывать душащий ком. Согнувшись в болезненном спазме, девушка мучительно прокашлялась кровью, и рука автоматически выпрямилась, устремив дуло в небо, пока палец рефлекторно нажал на спусковой крючок с большей силой. Раздался оглушительный выстрел, и пуля прошлась по воздуху, со свистом рассекая его на части, канув в небытие. Ослабевшее тело с шумом погрузилось в прохладную воду, а за ней на дно опустился револьвер с тихим бульканьем. Внушительное кровавое пятно испачкало кристальную воду алым цветом, перемешавшись с ней воедино. Смоляная тушь предала ей тёмный, мутный оттенок, постепенно освобождая медные волосы от своего плена. С очередным разрывающим горло кашлем губы опустили новую обильную волну крови в воду, оставляя за собой пузырчатую дорожку, поднимающуюся на поверхность озера, в обмен пропуская воду в лёгкие. Она наполнила собой всю грудную глетку, выталкивая кислород. И Рейсэй, всего лишь безмятежно прикрыв глаза, позволила обмякшему телу опуститься на дно, в небытие.