проект джаспар

Улицы отвратительны с их дешевыми одеколонами и прокуренным насквозь вокзалом. Обойдя всё, не найти и капли запаха, от которого напрочь сносит крышу. От которого все нервы струнами скрипки пронзительно пищат и лопаются. От которого больше не вспомнить чувства огня внутри. И ты горишь бумажным самолетиком в гипсовых руках сущего незнакомца, а вокруг пролетают люди. Они называют идолом, говорят что-то об идеальности, но это остаётся снаружи. А внутри жжет от желания. Желания найти и не отпустить. Желания всего или ничего. Желание желания. Каспар так и не определился с тем, что тлеет внутри. Граничащее с безумием ощущение одиночества и железный привкус крови на губах не дают сосредоточиться. Искра, пламя, огонь, пожар, катастрофа и Каспар не выдерживает, бросаясь в псевдохолодное спасение. Но ничего лучше его мраморной точеной кожи не снимает жар поцелуями. Нет ничего лучше ледяной лавины ненависти и тока между. Нет ничего. Каспару кажется, будто проходят года, но пламя не стихает. Его вещи всё еще отдают сводящим с курса одеколоном. Его кровать всё еще зияет пустотой. Его глаза не смотрят в упор с вызовом. С вызовом драться насмерть. С вызовом наконец покончить с катастрофой внутри. Но каждый раз они не проронили ни слова. Каспар хватается за посуду и на отметке часов, кратных двум, разбивает одну тарелку. Эхо отталкивается от стен комнаты - невыносимое ощущение. Каспар испытывает ровное ничего. Сложно разорвать смешанные в блендере чувства по отдельности, когда человек плотно засел в голове. Когда человек стал твоей самой большой ошибкой. Джо. Джой. Джозеф. Его кожа на ощупь словно нагретый солнцем камень с краснеющими гранатовыми полосами. Как же долго Джо носил рубашки и свитера при температуре выше среднего. Хочется опустошить весь бар, хочется выйти на улицу и задушить поцелуем первого встречного, а потом оставить на нем десятки красных меток. Таких же, которые узорами ложились на его шею, ключицы, лопатки, спину и руки. Тридцать оттенков красного и столько же поцелуев на его губах. До боли. До крови. До изодранных в клочья простыней. Но мрамор не заменить простым осколком гипса. Каспар сразу различает подделки: от неровных скул до неправильного взмаха руки. Руки с восхитительными венами. С синими отметинами от пальцев. Сжимающими края футболки. Новая тарелка крошится на осколки. Пусть каменный мальчик попробует это починить. Как обычно у него не выйдет ничего исправить. Ли смеется: как обычно он не проронит ни слова. Каспар помнит всю красочную карту их приключений: дорожки засосов и едва затянувшихся царапин. Помнит багровые синяки на теле от вышибающих дух ударов. Он помнит все до единого ругательства, которыми этот каменный мальчик его называл. Каспар помнит. Стул с треском летит об стену. Во рту становится горько. Выпить бы все вина мира, чтобы забыть его лицо. Но Каспар помнит, и зажившие давно ссадины кровоточат. В гнетущей тишине хочется рвать волосы на голове, кричать до потери пульса, но вместо этого Каспар придумал самую жесткую пытку - вспоминать всё до мелочей. Как каждый долгий взгляд перерастал в оскорбления, как голоса не хватало и в ход шло всё вокруг. Как трощилась мебель и его любимая, черт подери, чашка хрустела под ногами шестью неровными осколками. Ненависть горчит в горле и парень залпом выпивает содержимое первой попавшейся бутылки. Сотни ее оттенков застилают разум. Всё ложь. Ложь. Ложь. От троекратности голову пронзает боль. Это ложь. Чертово сердце спутало с кем-то этого мраморного парня. Спутало, потому что Каспар ненавидит его. Потому, что всё началось на осколках разбитой чашки. Каспар стучит головой об стенку в надежде, что эта дурацкая искра уже потухла изнутри. Каспар хочет выстрелить себе в висок. Было бы чем. Но в последний момент ничего не выйдет. Кусочки не склеиваются. Джо. Джой. - Джозеф, пошел к чертовой матери! Все его рубашки и свитера разодраны в клочья, а с губ срываются слова такой горячей ненависти, что звёзды плавятся. Но в голове у Каспара Джо все так же покрыт шрамами и жаждет причинить боль, всё так же упрямо выгибается под ним и кричит от ненависти (ли?) Каспар выпивает одну бутылку за другой, пока воспоминания не становятся одним размытым комком тошноты и тридцати оттенков алой страсти. Пока ему едва хватает сил чтобы дышать. Пока в голове не остается ничего, кроме собственного имени. Каспар вдыхает полной грудью - боль отступает. Но боль ли? До кончиков пальцев ненавидя, он желает Джо всего самого кошмарного. Каспар желает Джо неудачного полета и хлопает дверью. Каспар желает Джо не возвращаться. Каспар желает Джо. Еще одна тарелка летит в стену, и Каспар вспоминает вкус его губ. Оловянных с терпким оттенком крови. Как же он ненавидит их каждой клеточкой своего тела. Слишком приторно, слишком вычурно, слишком. В нем вскипает гнев за всё внутривенное их отношений. За всё капиллярное стонов, срывавшихся в крик. Каспару надо было бы покончить с этим тем апрельским днем. Тем безоружно смятым утром на перьях с разодранных подушек и осколках его любимой чашки. С ним надо было покончить еще до дурацкой ошибки. До того, как мраморная кожа стала фетишем. Джо. Джой. Джозеф. Каспар помнит всё до последней глупой мелочи. До маленьких царапин и отметин зубов, багровых фиалок на мраморе. Каспар хотел бы закрыть глаза и сделать вид, будто ничего и не было, но в голове пляшут искорки и Джо отпечатало. Джо отпечатало жирной кляксой на ровном пейзаже его жизни. Каспар морщится, но новая тарелка не летит в стену. Замки щелкают.