проект джаспар

Я люблю дожди. Нет, нет, боже, конечно, не так, как вы подумали: я совсем не наслаждаюсь холодной одеждой, липнущей к телу, словно вторая кожа, и настолько забитым носом, что яблоко и картошка на вкус как имбирь, и уж точно нельзя сказать, что я стремглав высыпаюсь на улицу, как только первые капли касаются асфальта. Просто, знаете, я британец — родился и вырос на этой диковинной земле, — и любить то, что на других объектах карты сознательно не любят, у меня в крови. Нет-нет-нет, позвольте остановить, прежде чем вы придадите моих словам нулевую ценность и назовете мошенником — конечно, мы жалуемся на дождь. Конечно, мы все жалуемся на дождь постоянно — зато и знаем о нем уж наверняка больше других — и пусть народы тропиков попридержат коней. И, не уходя далеко от темы, напомню, что я люблю дожди. Или по крайней мере, себя в этом убеждаю — для собственной же безопасности. Сегодня один из таких дней, когда мне не пришлось себя убеждать. Просыпаешься — вроде как утром, хотя в комнате темным-темно, словно каждое окно завесили толстым пледом, — по привычке путаешься в белом пуховом одеяле и вдруг не хочешь себя убеждать. Открываешь форточку, чтобы проветрить пахнущую сном спальню, а на дворе — даже не успеваю поддельно удивиться — дождь. Обычный: капает себе, вот лужи на асфальте образовывает, на траве лужи, на ступенях лужи, в груди у меня лужи, хорошо, что небольшие, перепрыгнуть проще простого. Перепрыгиваю. Поднимаюсь на кухню согреваться горячим кофе. Он спит — ну конечно, по его-то логике: проснулся — темно, а темно, значит ночь, а раз ночь, так либо спать, либо я, но сегодня день, когда не нужно себя убеждать, и он точно выбрал заснуть. Телефон подсказывает, что на улице не так уж и холодно, я бы сказал, вовсе и не холодно, так что решено: пройдусь. Ныряю в любимый свитер темно-темно-зеленого цвета, натягиваю кеды, которые не люблю сам, зато любит дождь, поверх — куртка, в которую еле заполз со своими вязаными рукавами, мобильный и руки в карман — и за дверь. Зонт ненамеренно забыл, но за порогом осознанно решил не брать. Эх, был бы у меня капюшон. Моросит мне за шиворот, туман заполняет все свободное пространство, а музыка не то чтобы стучит по ушам — знаете, когда каждый сантиметр, каждая клетка расслаблена и музыка, словно вода, обволакивает тебя целиком. Пора признаться, я люблю дожди. В животе тянут лакрицу. Это так странно: какие-то события или мысли дают в мозг толчок, а тот — в нервы, и мы себя как-то чувствуем. А еще более странно, когда то ли мозг, то ли нервы — не судите, я не силен в анатомии — заставляют части нашего тела себя как-то чувствовать. То есть чувства — это материальное знак вопроса или точка Дождит. А потом вы дивитесь, откуда в Англии столько писателей, поэтов и людей разного таланта. Мы не причем, во всем вините дожди. Сегодня день, когда не приходится себя убеждать. И я ненарочно думаю о нем. О том, как воротит нос перед бокалом вина, а вот меня, только пригубившего глоток, сразу целует — целует и не жалуется. О том, как часто мы пересматриваем Властелина Колец только потому, что у него зависимость от легенд, а у меня (небольшая) — от его счастливых глаз и улыбки. Думаю о том, что заниматься сексом, играя в приставку, было не лучшей идеей — у него определенно не получается заниматься несколькими делами одновременно, а я тяну одеяло и хочу, чтобы он был занят мной, мной и еще, может быть, мной. Думаю о том, как ноет, что надо купить кровать побольше и поставить, конечно, в мою комнату. Спрашиваю почему и не жду ответа. Потому что ему не надо укладываться со мной спать. Ему надо знать, что если вдруг кошмар, в моей кровати всегда найдется для него место. Меня обнимают за талию, крепко, поднимая в воздух и целуя за ухом. Я по инерции смеюсь, хотя, кто знает, может, через пару минут меня изнасилуют, а, может, чего хуже — продадут. Боже упаси; я разворачиваюсь, и он прижимает меня к себе, так, что я утыкаюсь лицом в его грудь, его мою любимую синюю футболку, отдыхая в его моих любимых руках. — Каспа-а-р, — дышу в эту бабочку расстояния между нами, умудряюсь поднять голову и подбородком устраиваюсь на груди. — Доброе утро. — Джо-о. Доброе утро. Он обнимает сильнее, крепче, как во сне, и я соплю, бесконечно надеясь, что в такую рань никому не вздумается прогуляться по набережной Лондона, особенно с фотоаппаратом, особенно с телеобъективом, чтобы мои губы, в нехватке воздуха касающиеся его футболки, было отчетливо видно. — Ты позавтракал? — он меня отпускает и заботливо прячет мои руки в карманы, потому что мы в Англии и сейчас утро, а утро в Англии значит туман, а раз туман, значит холодно, и его логика по какой-то причине прокатывает. — Нет, мой дорогой друг, я планировал зайти в булочную, купить круассанов, бейглов, может, маффинов — что будет самым свежим, — взять кофе, фруктов, сделать тебе завтрак в постель— — Вот брехун! — щуря глаза, он рассмеялся. — Две секунды назад придумал эту историю, а думает, что я куплюсь на его милые глаза, как маленький мальчик на конфету! — Но ты должен признать, что это было бы мило. Стискивает зубы и отводит глаза — знаю, пытается не улыбнуться. — Конечно, мило. Все, что связано с кофе, — мило. Ну, не считая, конечно, грязные белые чаш— Затыкать людей — очень некрасиво — британцу ли не знать. Прослыву невоспитанным маньяком сексуальных утех, но заткнул я, заткнул ему рот поцелуем, каюсь. Агрх, господи, как же меня бесят эти его волосы после сна и то, как трескаются его мягкие губы; как же, господи, бесит эта небрежно наброшенная куртка и уже заляпанные новые бежевые кеды. Бесит, как лениво и неразборчиво он разговаривает, потому что эти «Доброе утро» и «Ты позавтракал?» — первые за сегодняшнее день его фразы, да к тому же от холода скулы таки немного немеют. Бесит, что в его наушниках шумит моя любимая песня Ширана, а он не удосуживается ее выключить, почему постоянно и переспрашивает, что я только что сказал или куда мы должны идти; бесит то, что он выше меня, а еще то, что мне за шиворот до сих пор моросит, а он идет с зонтом и по удивительным причинам не додумывается его открыть, и бесит то, как, боже, он по-неидеальному идеальный. — Знаешь что, Каспар? Я очень люблю— дождь. Люблю дождь. Прямо таки очень. Ай, ладно. Все равно это одно и то же.