*** Я сука рыжая с ободранным хвостом Мой ужин снег мои щенки на дне канала Я горло резала обломанным клыком Я остывающую кровь лакала Меня пинали сотни разных ног Мне в морду тыкали горящие поленья Я пью из луж промасленных дорог Меня невидящего неба отражение Ища тепла в дыхании сточных вод Безвольно волоча поломанную лапу Я думала о том, когда за мной придёт Покой. И в мягкой тишины уложит вату Я думала о том, что дети это зло И мир для них лишь бабочка на острие булавки Но я прощала их всегда за то Что иногда они приют давали шавке Я слушала однажды дождь, и он сказал Что эти капли были влагой моря Согретым солнцем среди дивных скал В нём можно утопить любое горе И я пошла сквозь голод долгих дней К заветным берегам единственной надежды, Но становилось только холодней И море оказалось снежным. Я отдала бы всё за то, чтоб только быть Хоть чьей-нибудь, на этом дне Вселенной, Чтобы в конце концов торжественно остыть В заботливых руках любви обыкновенной Я сука рыжая с ободранным хвостом Мой ужин снег мои щенки на дне канала… Dolphin. Андрей Лысенков
POV Белла Я удовлетворенно провалилась в сон, не желая просыпаться никогда. Счастье обволакивало меня мягким тёплом. Возбужденное томление разливалось спокойными волнами по моему телу. Кости и мышцы немного ломило, но я снова хочу чувствовать его. Моя разбуженная женственность напоминала о своих желаниях, распускаясь горячим трепетным цветком. В низу живота порхали бабочки. Меня нет, я растворилась. Я пахну им, я дышу им, нет ни одного миллиметра моего тела, которое бы не коснулись его невероятные ласки. На моём теле, как будто происходило постоянное движение. Воспоминания о его прикосновениях плавно всплывали в моём воображении, а реагировали участки кожи, поэтапно зажигаясь, как ночной город. Всё кругом растворилось и казалось не важным, только он, только мы, только наслаждение. Я чувствовала, что для Эдварда, во всей Вселенной, я самая красивая, желанная, любимая и нежная. Все мои страхи и недостатки померкли, я стала такой какой он меня видит. Я хочу быть всегда единой с ним. Мы провели замечательный день, лучший в моей жизни. А ночь, я никогда не хотела бы остановить её. Я устала, почти две бессонные ночи сказались на мне и после того, как мы нежно любили друг друга, почти всю ночь, я заснула в его объятиях. Не желая отпускать нас, мне снится как мы занимаемся любовью. Я внутренне свечусь счастьем, иногда, потягивая конечности, представляю, как Эдвард прижимает меня к себе и нежно гладит. Каждое движение в полудрёме возбуждает меня. Хочу ещё такое же яркое, необузданное удовольствие. Хочу чтобы ещё раз во мне разлилась бурлящая, горячая волна экстаза и наслаждения. Из большого окна на моей щеке играет отблеск из солнечного кружева, сотканного редкой листвой. Мои глаза не желают открываться, хотят привыкнуть к свету. Я чувствую, как блики от лёгкого ветра покачиваются жёлтым пятном на моих закрытых веках. Щёки нагрелись от света и пылают от смущения, возбуждения и предвкушения. Губы кажутся распухшими, их приятно покалывает. Я хочу остудить их пыл, приняв его нежный, утренний поцелуй, если я их приоткрою, то получу нежное касание гладкой не обжигающей, но прохладной льдинки. Это охладит моё лицо, но тело возжелает чего-то большего. Пора просыпаться. Я поднимаю руку, прикрывая глаза. Моргаю ими, постепенно привыкая к свету, верчу головой, ища Эдварда в комнате. Комната выглядит пустой. Постепенно вспоминаю все подробности наших разговоров и договоренностей. От нехорошего предчувствия сердце сжимают холодные тиски. Похоже, что в этом доме я одна. Эдвард ушёл не простившись. Неужели он смог уйти? Моё тело сковывает страх и оцепенение. Все моё недавнее возбуждение мгновенно пропадает, оставляя холодную пустоту и недоумение. Душа чувствует себя такой прогоркло одинокой. Моя вселенная мгновенно схлопывается в ничто, окружение теряет цвета, огни меркнут. Я ничего не чувствую. Не верю в существование чего-либо, разве что-то может здесь быть, если Эдварда нет. Душа покинула меня вслед за ним, оставив маленькую слабую часть, которая только и способна на то чтобы ждать его. Зачем я заснула, а не наслаждалась последними мгновениями, проведёнными с ним? Слышать его голос, тонуть в его глазах, как я могла так глупо сдаться своим потребностям? Я не сделала всё, что могла, что должна была сделать. Мне оставалось только умолять и валяться в его ногах, и я была готова на любое унижение, что оно стоит по сравнению с такой потерей. Хотя это совсем не потеря, а конец моей жизни. Мне придётся доживать её, презирая себя, и держать данное мной слово. Я не могу ничего, Эдвард нужен мне как воздух. Может если бы я сказала, что не жду от него никаких чувств он бы позволил мне быть рядом с ним? Неужели я больше его не увижу! – Эдвард. – негромко позвала я надломленным голосом. Тишина. Сколько я уже так сижу, ожидая когда он придёт? Пять, десять минут, час, два? Я не могу двинуться, не могу поднять руки, у меня нет воли, нет ощущения реальности чтобы управлять ими. Я сижу редко моргая, это забирает все мои силы, возвращая меня в эту комнату. Показывая, что я одна, что никому не нужна. Как я могла полагать, что он меня любит, как и я его, что я являюсь его единственной и родственной душой? Мне не будет счастья и покоя, если его не будет рядом, но это не означает того, что и я ему также нужна. И всё же мне легче думать, что он там будет с кем-то счастлив, но я не хотела бы это видеть или знать наверняка, надеюсь это случится после того как я умру. Эдвард пожалел меня, ответив на мои чувства, а я всё время надеялась на что-то большее. Вечность вдвоём. Он же говорил мне всё, как есть. Что я, наивная, ожидала? Он меня любил, но не так фатально, как я его. Целый век один, могу ли я его в чём-то винить. Нет, разумеется нет. Эдвард подарил мне столько счастья. Смазливая, забавная, тёплая, серая мышка ты получила всё, что хотела. Даже больше. Пора платить за своё счастье. Он не виноват, что я та кто я есть. Я думала о нём с первого дня нашей встречи, но в первый день когда я поняла что люблю его, было уже поздно что-то менять. Как бы не произошло наше расставание исчез бы он из школы, бросил бы меня тогда в лесу или то, что я сижу сейчас здесь одна, это ничего не меняет. Я встретила, узнала Эдварда и теперь он навсегда в моём сердце и всё о чём я могу мечтать, это вернуть моё счастье. Но это невозможно, разве можно повлиять на то чтобы тебя полюбили, тем более такие существа как он? Нет, мне надо смериться, что счастья в моей жизни уже не будет, но я могу посвятить свою жизнь совершенно другому. Она не будет бессмысленной. Я буду отдаваться целиком своей работе и помогать людям, мне просто надо пережить, свыкнуться, привыкнуть. Это единственный выход. Я хочу плакать, реветь. Может от этого станет легче? Но я застыла, как статуя, боль разрывает, сковывает, скручивает меня, но я не могу закричать, не могу двинуться. Почему она хотя бы не застынет? В моей груди образовалась огромная дыра, мешающая мне дышать, сопровождая вздохи адской болью. Эта засасывающая пропасть, как будто состоит из мечущихся в агонии колючих змеек, попеременно врезающихся в меня петлями изогнутых тел, проворачивая бередя мои раны. Как остановить эти пытки, я не смогу их выдержать. Почему они не льются, где мои слёзы? Говорят, что они лечат. Время всё сотрёт, притупит боль, но разве оно сейчас идёт, разве оно бежит как обычно, как оно может лечить, если я его не чувствую? Остановись! Я больше не могу! Сердце, как будто сжалось в горошину. Как мне жить после такого предательства? И предательство это исходит не от Эдварда, это я себя предала, мечтая о недостижимом, я недостойна его любви, что я могла ему дать? Я всегда казалась себе разумной, но я глупа, я переоценила собственные силы, я обманула себя. Обманула, что любит и не бросит. Обманула, что смогу пережить всё. Обманула, что попробую быть счастливой. Обманула его своей ложью, что преодолею свою боль, надо было правдиво молить его о смерти. Я не могу без него. Что мне делать? Может он ещё придёт? После этой слабой надежды, я почувствовала своё тело. Мышцы хоть непослушные мягкие, как вата, но я тягучими, медленными движениями, словно скоро развалюсь, передвигаю руки с бёдер на кровать. От неловкого скользяще-падающего движения кисти моих рук смахивают перья с покрывала, и они, слегка взлетев, разлетаются по полу. В чём дело? Я неторопливо озираю нашу большую деревянную кровать, балки в изголовье упали, раздавленные чем-то. Легкий, полупрозрачный короткий балдахин сполз на подушки, а подушка растерзанна и из неё торчат перья. Перевернувшись, я сажусь на коленки перед изголовьем кровати. И вижу сломанный горизонтальный упор, который скреплен с небольшими колонными. Он сломан в двух местах, он раскрошил его руками и держится только из-за резного деревянного украшения, вплетенного в него по краям. Я, как к живительному источнику, протянула к нему свои руки, трогая разрушенные им участки. Так странно, у меня в голове проносились мысли и воспоминания один за другим: это всё было, происходило, мы были вместе, едины, это было прекрасно и я должна это сохранить. Сердце больно заныло, как будто окруженное тупыми иглами, они скорее сдавливают его, чем протыкают, каких то два миллиметра до полной остановки. Я вижу его бесподобный образ, пронзительную красоту, мудрость и мужественность, его прекрасную душу, к которой всегда буду взывать. Моему сердцу необходимо это помнить, чтобы жить. Оно бьётся с его именем, которое мне теперь так тяжело произнести. Я обратила внимание на синяки на моих руках, тронула их пальцами. Похоже на след его руки, я поднесла руку к своему лицу и почувствовала легкий аромат, это его чудесный запах. Тут всё пахнет им и мной. Я ощутила нас такими хрупкими, дымчатыми и мне захотелось никогда больше не оскорблять наши отношения, даже своими печальными мыслями. Не буду обвинять или жалеть о чём-то, ни со своей ни с его стороны. Всё было правильно, так как и должно было быть: божество вернулось на Олимп, человек живёт верой. Это не убережет меня от переживаний и боли, от опустошения. Но всё же теперь для меня то, что между нами было – священно, и я постараюсь всё сберечь и не забыть. А дальше пусть будет, как угодно, я обещала пытаться, но не пересиливать себя. Я сдвинулась к краю кровати и свесила ноги. Закрыла глаза и глубоко вдохнула, вздымающаяся грудь приносила боль моему сердцу, но было в этом что-то хорошее. Лицо запылало, я вспомнила наши прикосновения к друг другу. Мои пальцы гладили скулы, плавно скользили по собственным губам и я почувствовала себя сосудом. Во мне мы будем всегда вместе, столько сколько я захочу. И хорошо, что я не вечна, боль когда-нибудь убьёт меня. И если есть какая-то справедливость в мире, надеюсь, мне позволят бесплотным духом быть с ним. Начинается новый этап моей жизни. Сейчас я как будто в пограничной зоне, надо собрать все силы и жить ради Чарли и Рене. Может мне станет проще, если я покину эту комнату, хотя это гиблая, обреченная мысль. Место и время теперь не имеет значение, всё хранится внутри меня. Я открыла глаза и захотела найти свою одежду. И с удивлением обнаружила поднос с завтраком. Неужели он думал, что я буду сегодня есть? Наверняка, это показная забота, ему также неловко было оставлять меня. Я сразу заметила листочек бумаги у вазы с цветком. Немного поколебавшись, я нерешительно взяла его в руки. Открыв записку, я увидела строчки с ровным, красивым почерком: «... Белла! Прости меня, за всё. Какие бы я не подбирал слова для тебя, они не могут выразить всего того, что я к тебе чувствую и как сожалею. Тебе будет лучше без меня. Я благодарю тебя за счастье, которое ты мне подарила. Эта ночь и день... мне за многое очень стыдно, я навредил тебе, но она была лучшей в моей жизни. Прости, прости меня, что я вторгся в твою судьбу. Я буду молиться, чтобы твоя жизнь сложилась удачно и счастливо. Береги себя.Прощай, твой Эдвард.»
Прочитав последнюю строчку, у меня потекли слёзы. Он не смог подобрать слово, даже для обращения ко мне. При его образованности, записка скудная, но я бы сама не знала, что ему написать в нашем случае. «Прощай, твой Эдвард.» – эти слова теплом разлились в моей груди, самые лучшие слова, этих трёх слов было мне достаточно. Мой Эдвард, сколько ещё он будет моим? Я нервно смотрела на свою руку с его кольцом и решила снять его немедленно. Я не хотела гадать, сколько он будет ещё меня любить и когда найдёт свою истинную, единственную любовь. Буду считать, что для него я уже прошлое. При этой мысли дыра в груди разрослась и пронзила моё сердце, я положила кольцо на тумбу, не собираясь его забирать. Слишком дорогой подарок и оно не просто память о нём. Оно обручальное, а я мечтала когда-нибудь стать его женой, и теперь оно являлось воплощением моих разбитых надежд, что он никогда не будет моим. Я вытерла слёзы, обернулась простыней, и, обнимая свою распадающуюся грудную клетку руками, пошла в душ. Не хотелось долго быть в этом пустом, чуждом мне доме. Я так надеялась стать частью этой семьи и чувствовала себя теперь изгнанницей, которая не торопится уходить. Поэтому в душе, я помылась за рекордные три минуты. Пройдя в комнату, на небольшом креслице, я заметила свою одежду и быстро оделась. Мокрые волосы собрала в хвост. Замерев, я стояла в его спальне, смотрела на кровать и думала, что мне с этим всем делать? Я не могла оставить тут следы конца своей счастливой жизни. Страшно представить, что подумает его семья о нас. Даже если увидит только он, через много лет, ему это будет казаться ошибкой. Я не хочу, это моё сокровенное. Я схороню всё сама. Решившись, я сунула письмо в карман джинсов, взяла поднос и спустилась с ним на кухню. Еду выкинула в заросли, там она быстро исчезнет, мусор ведь выкидывать не кому. Посуду вымыла и убрала в кухонные ящики, цветок унесла в свой пикап, решила его засушить на память. Нашла щетку с лопаточкой, мусорные мешки и пошла в гараж. Там я долго провозилась, ища отвертки и молоток. Гараж у них был большой с множеством стеллажей. Пришлось несколько раз спускаться, так как набор отверток был тяжелым и я не знала какие мне понадобятся. Я убрала всё постельное белье с подушками в мусорные мешки. Далее я приступила к самому сложному. Вооружившись молотком, я не понимала, как подступиться к разбору части кровати и с чего следует начать. Долго провозившись, с присущей мне неуклюжестью, у меня неудачно соскочила отвертка, я черканула ею по руке и из раны на пальце потекла кровь. Я смотрела, как она капает на пол и плакала не от того, что мне больно, а от того кем я являюсь. Человеком со слабостями, которая ему не нужна. Я ненавидела свою кровь, из-за неё я лишалась всех кого так любила. Я изгнала его, ведь ему тяжелее всех было себя сдерживать. Подставила Джаспера, вынудила семейство сбежать с насиженного места. С прискорбием я понимала, что уже была готова проститься с родителями. Я мечтала, закончив школу, войти в другую семью. Но я не правильно их поняла, это было обычное дружелюбие и доброта. Проплакавшись, я замотала палец оторванным от наволочки клочком ткани и завершила разбор изголовья кровати. Затем щёткой собрала опилки и перья, замыла хлоркой свою кровь. Когда вынесла доски и мусорные пакеты, я вернулась в спальню, удостовериться, что ничего не забыла. Поёжившись, я стояла у окна, на пустой тумбочке лежало кольцо. Кровать теперь выглядела, как низкий подиум, над которым возвышался голый белый матрас. Было больно, надо уходить. Уже было пять часов вечера, но я не чувствовала голода и усталости. Мне было так одиноко, мне тяжело было представить, что он где-то там, и я захотела перечитать письмо. Но открыв его, я задохнулась от нового приступа боли, оно было чистым, будто я сошла с ума. «Словно меня никогда не было», – пронеслось в моей голове, видимо, необыкновенные чернила. Я побоялась, что и дома у меня ничего от него нет. Слёзы потекли из глаз и я побежала к тумбочке боясь, что и кольцо исчезнет. Холодный метал было приятно держать, как и прикасаться к нему, я торопливо сунула его в передний, тесный карман джинсов, чтобы наверняка его не обронить. Затем я взяла куртку и вышла из дома, закрыв дверь на автоматическую защёлку. Я решила, не грузить мусор в свой пикап, а сжечь всё здесь. Найдя подходящее место, я стояла и смотрела на костер, стирала редкие слезы с щёк и всем своим существом ощущала себя покинутой всеми отшельницей. Когда костёр почти затух, я затушила его водой и, не оборачиваясь на дом, побежала к своему пикапу. Слишком много боли на сегодня. Я так хотела быть подобной технике, выключить свои эмоции и поддерживать своё тело в режиме доживания. Но моя машина раздражала меня своим тарахтением. Мне хотелось спрятаться от всего, никого не видеть, не слышать, не чувствовать. Подъезжая к дому, я думала, что я скажу Чарли? Как объясню своё нынешнее состояние? В Форксе уже весь город сплетничал об их отъезде. Когда я отпрашивалась с ночевкой к Калленам, я ему сказала, что помогу Элис со сбором вещей к переезду. Он отговаривал меня и говорил, что мне будет тяжело. Но я уверила его, что продолжу с ними общение по переписке. Когда он спросил, а как же Эдвард, я сказала что мы продолжим отношения на расстоянии, а когда закончим школу поступим в один колледж. Теперь в моей голове созрела новая подходящая ложь. Я вышла из своего Шевроле и постаралась взять себя в руки, но дыра в груди сгибала меня пополам. И я начала в себе всё выключать, мне надо дойти до комнаты, и не корчиться при этом от боли. Меня больше нет, я затаюсь глубоко и не позволю себе думать, я теперь тело, выполняющее простые функции. Я вошла в дом, не желая встретить сейчас Чарли. Но мне не повезло, когда я двинулось к лестнице, за спиной услышала: – Это ты, Белла? – Да. – мой голос прозвучал бесстрастно. – Что с тобой случилось? – спросил он обеспокоенно. – Я в порядке. – Ты... выглядишь совсем по-другому. Ты не просто расстроена, что произошло? – Они уехали. Мы решили расстаться. – спокойно сказать не получилось, голос обреченно дрогнул. – А как же ваши планы? Почему Эдвард тебе сразу не сказал? – когда он назвал его имя, во мне всё стало ломаться, я обхватила себя, чтобы не рассыпаться, – Я не верю в отношения на расстоянии, но зачем так? Ваша связь ослабла бы со временем. Я отчаянно кусала губы, чтобы не расплакаться. И мне показалось, что он уже сам пожалел, что озвучил свои мысли вслух. – Его приняли в один из престижнейших и дорогих вузов в Европе. – я придумала всё так, чтобы он на него не злился и как можно меньше о нём вспоминал. – Это была его мечта, я сама решила не ломать ему жизнь. Я тоже понимаю, что у нас не было будущего и что пора нам ... расстаться. – я хотела сказать «идти разными дорогами», но не смогла слова выходили с трудом, придавливая меня словно надгробные плиты. Я еле-еле стояла на ногах, моля его больше ничего не говорить. Чарли пристально на меня смотрел, а я понимала, что он видит мою боль. Он собирался что-то ещё мне сказать, но я побежала в свою комнату. Скинув куртку, я легла на кровать, стянула с себя кеды и, сжавшись клубочком, впала в анабиоз. Кажется, я лежу так уже несколько дней. Не знаю точно сколько их прошло, по-моему, больше двух. Я не уверенна, ела ли я за то время, но какая-то еда постоянно стояла у меня на тумбочке. Пару раз я понимала, что я пью воду или стою в ванной, но не помнила, как я села или дошла до ванной. Я неуправляемо пропадала из реальности или вдруг замечала её. Несколько раз меня возвращала к жизни странная боль в животе, как будто кто-то ударил. Я подумала, что даже моё тело со мной согласно и душевная боль, иногда превращается в физическую, меня это не особо волновало, и я снова возвращалась в полусон. Теперь моё время и жизнь были двухмерной ровной прямой. Я не чувствовала время. Утро, день, вечер, ночь ничем не отличались друг от друга, ни светом, ни ощущениями, ни желаниями. Я теперь не хотела есть или спать, я не чувствовала что лежу или поворачиваюсь. Я совсем не спала и не закрывала глаза до конца, они были полуоткрыты, как щелки, можно было спать и смотреть одновременно. Мне было не скучно, мне было нормально. Я не чувствовала тело, но чувствовала полёт, постоянное падение, расслабленность мышц, которые кажется от этого не затекали. Неожиданно меня вдруг подбросило, как на кочке, что-то неприятно обхватывало мою руку. Я почувствовала, что я сижу и раскачиваюсь как желе, а изображение комнаты деформируется, словно через рябь воды. Доносятся приглушённые звуки, что-то очень быстро передвигается по моей комнате, я не успеваю уследить за движениями своими медленными глазами. Что-то летит из одного конца моей комнаты в другую. Если это вампир, то зачем было меня поднимать? Так убивай, мне всё равно! Я решила расслабиться и завалиться на бок, но меня опять что-то хватает за обе руки, я негодующе морщусь, боль прокатывается мелкими мурашками. Я пытаюсь немного сфокусироваться. – ... Джексонвилл. – слышится обрывок фразы от коричневого размытого пятна. Сначала в моей голове оно не вызвало никакой реакции, а потом я поняла, что надо вслушаться. Надо было спросить, и я захлебнулась болью в горле, попробовала сказать. Но голоса не было, звука не получилось, только сдавленный хрип. Я прокашлялась и сипло спросила: – Что происходит? – Ты едешь сегодня к маме в Джексонвилл. – это был голос Чарли. Я начала его видеть, он собирал мои вещи в чемоданы и спортивные сумки. Я не хочу, моя душа погибнет там, я должна быть в Форксе. Тут началась и закончилась моя счастливая жизнь. Только тут я могу чувствовать его. – Я не хочу. – Белла, это не обсуждается. Мне страшно за тебя. Я не справляюсь. Ты будешь жить с мамой. – Я не поеду! – мой голос стал пробуждаться, я произнесла с нажимом. – Тебе нужна психологическая помощь. Меня ты даже не слышишь! Чарли выглядел очень уставшим, как будто постарел на несколько лет. Было очень не приятно это видеть. – Ну, я же слушаю сейчас. Я немного полежу ещё и восстановлюсь. Подумаешь, пару дней провалялась! – Белла, прошла неделя! Я уже купил билет, там тебе будет хорошо. – успокаивал он меня. – Я никуда не поеду! – закричала я и попыталась встать, опираясь рукой на кровать. Ноги были слабы, но я подошла к сумке и вытряхивала, всё содержимое на пол. – Зачем ты себя изводишь? Тебе тут будет тяжелее. – он смотрел на меня с жалостью и долго решался продолжить речь или нет. – Белла, Эдвард не вернётся. – сказал он вкрадчиво и снова запихивал комком вещи в сумки, прямо с пола. – Я знаю! – закричала я, дыра раскрывалась и засасывала меня в пучину боли. Мне нельзя уезжать, нет! Тут на каждом шагу я смогу, если захочу ощутить его. Всё здесь стало частью меня и нас, небо, природа, город. Я не хотела, сомневаться, что его не было в моей жизни. Тут есть надежда, а там – красная пустыня, как я могла раньше скучать по той пустоши. Там большой город, тепло, энергично и вроде бы жизнь бурлит, столько мелких проблем, задач и удовольствий. За этим всем и не заметишь, что ничего важного не происходит. А тут такая медленная, значительная, яркая жизнь, мне всё нравится. Я хочу быть частью этого неспешного, спокойного потока. Это моя единственная соломинка, связывающая с ним. Я буду за неё бороться. – Папа, я ни куда не еду! – орала я, выворачивала сумки и распинывала вещи по комнате. – Не хочешь, чтобы я с тобой жила, я сниму где-нибудь комнату! Мне уже есть восемнадцать, вы не можете распоряжаться мной! Чарли ошарашено на меня смотрел. Он был очень удивлён моим поведением. – Белла, мы хотим, как лучше. – заботливо произнёс он. – Я сейчас тоже делаю для себя, как лучше! – всё еще кричала я. Чарли с недоверием смотрел на меня. – Сколько сейчас времени? – недовольно спросила я. – Два часа дня. – Хорошо. – я со слабостью осела на кровать и говорила уже спокойнее. – Ты уже обедал? – Нет. – Тогда я пойду, что-нибудь приготовлю. Буду спать, когда положено и всё остальное буду делать. Схожу завтра в школу. – голос снова стал бесстрастным, я смогу делать всё, как будто жизнь продолжается. – Сегодня суббота. – Так даже лучше. Значит послезавтра. Всё будет хорошо, как прежде. – последние слова были явной ложью. Папа ничего не сказал, видимо контраст, между тем что со мной было был разительный. Он медленно провожал меня взглядом, когда я поднялась и пошатываясь врезалась в дверной косяк. Подождал меня у ванны, пока я умывалась. И затем спускался со мной по лестнице, чтобы поймать, если я упаду. Я старалась концентрироваться на настоящем, но чувствовала себя слишком отрешенной. Я часто зависала на несколько минут, то из-за слабости, то из-за того что не понимаю, что вижу и слышу и что мне следует сделать в ответ. Приготовление этого обеда было самым длинным в моей жизни. Более двух часов для простецкой запечённой в духовке картошки с мясом. Чарли терпеливо сидел со мной на кухне и читал газету, пытался в начале со мной говорить, но понял что ещё не время. Когда сели за стол, папа сказал, что получилось вкусно. Он быстро всё съел, а мне кусок в горло не лез, я не чувствовала запаха и на вкус всё было пресным, как картон. Я собиралась убираться на кухне, а затем в доме. Но Чарли сказал, что уберёт всё сам, а я слишком слаба. Он предложил мне пойти подышать свежим воздухом. Я согласилась и просидела до самой ночи на заднем крыльце, смотрела на загадочный лес. Папа принёс мне плед, завернувшись в него, я сидела и пыталась отогнать от себя воспоминания, но у меня с упорством возникала картина, как мы там сидели с ним под дождём.