***
— ...Там архив, это неинтересно. Горы бумажек, в которых сам чё… ой, в смысле, даже архивариус, наверное, не разберётся. Кто-кому-зачем-за что — да кому какая разница?.. — ...Там отдел снабжения, но туда не ходи, пока не заполнишь бланк формы — их надо брать в другом месте, потом покажу, — а то живьём проглотят. У них без предварительного согласования дождинки не допросишься. И лимит на всё, ай, да ну их… — ...Там курсы купидонов, но не советую. Нет, правда. И вообще обходи их стороной. Я вот с одним полаялась, так эта зараза подгадала момент, когда я нагнулась пряжку на ремешке застегнуть — и выстрелил в меня своей стрелой!.. Ну что-что было — я неделю потом оды своим туфлям сочиняла. — …Так, отдел маркетинга, дальше идут лаборатории — не-а, никогда не интересовалась, чем они там занимаются, ну, эксперименты какие-то ставят, а последствия разгребает не мой отдел, и ладно. — ...Вон там раздача счастливых случайностей по талонам. Нет, талоны в другом крыле надо брать. Тоже очередь, а ты как думала?.. Голова шла кругом от стремительности передвижения — Марсела шла быстро, почти летела на своих высоких шпильках, будто парила на тех мини-крыльях, что были к ним прикреплены, и тащила меня за руку, чтобы я не отставала. — ...Там печать на бланк с судьбой ставят и подпись. Вообще-то, туда надо бы в первую очередь, а то сначала побегут, нахватают бонусов, а потом ещё и судьбу счастливую получают. Не, оно хорошо, конечно, только кому-то из-за этого не достаётся ни бонусов, ни счастья… — А по какому принципу судьбу определяют? — удалось мне вставить вопрос. — Как повезёт, — равнодушно пожала плечами Марсела. — Пришёл не вовремя — получай, фашист, гранату. Ох, вот это что-то страшновато. — А когда тут вовремя? Надо посмотреть, нет ли возле суровой двери расписания посещений. Но Марсела не потерпела скучной задержки и потащила дальше. — Никто не знает — говорю же, это как повезёт. — Постой, а там что? — заинтересовалась я и показала на такую же простую, как все остальные, белую дверь в конце тупика, ответвляющегося от основного коридора. Она была закрыта, в неё не ломились толпы страждущих, и вообще коридорчик пустовал. Все пробегали мимо, будто его и вовсе не существовало. Никакой пояснительной таблички на двери не красовалось, лишь небольшая скромная буква G. — Джи, — коротко озвучила Марсела надпись на двери и поволокла меня дальше, сразу забыв о ней. — ...Тэк-с, тут отдел по связям с общественностью... Внезапно отлетела дверь, мимо которой мы проносились, и чуть не отхватила Марселе выдающуюся грудь. Из-за двери выскочила девица в вихре белых бумажек и торопливо захлопнула за собой створку, заткнув следующую по её пятам вероятную лавину. — Эй! — возмущённо окликнула её Марсела, на минутку притормозив. — Что, опять технический перерыв на пятнадцать лет? А кто будет заявки от населения разбирать? Девица, не удостоив её ответом, улетучилась. Я подхватила на лету один листок. На нём красовалась одна-единственная фраза: “Боженька, преврати меня в пылесос!”. — А ещё говорят, что я плохо работаю! — повернулась ко мне муза с огромными, полными праведного гнева глазами. — Ой, да, — согласилась я сочувственно, жуя бумажку. — Ну, ничего-ничего, — Марселина мордашка расплылась в лукавой усмешке, — вот накатит на неё вдохновение к работе, тогда посмотрим, хе-хе... Пошли. — ...Сейчас тебе самое забавное место покажу! Дружный шаг — и будто выпали в огромный светлый зал. Впереди виднелся ряд прорезанных в стекле окон, за которыми угадывались головы сидящих там работников. Почему угадывались? Потому что пространство зала перед ним запрудили неровные и чудовищно длинные хвосты очередей. Они причудливо извивались, огибая друг друга, чтобы не пересекаться с теми, что тянулись к столам по бокам зала. — Что это?! — Отдел распределения. Вон там, — Марсела махнула на ближайший стол, — за красотой стоят, вон там, — она ткнула пальцем в другой, — за богатством, дальше — за удачей, ну и так далее. Раскрыв рот, я вытянула шею, стараясь разглядеть, как выдают красоту, но увидела лишь, как сидящая за столом дама, похожая на продавщицу из сельпо, что-то пишет на бумажке, а затем протягивает её стоящей перед ней девушке. Девушка тут же убежала, крепко сжимая в руках полученную бумажку, будто это сокровище, и встала в хвост другой очереди. — Красота — это просто… расписка? Марсела в ответ хихикнула. — Конечно, нет! Здесь же только выписывают. А отпускают в другом отделе, по сбыту. — О-о… — Зрелище огромной толчеи людей в одинаковой белой одежде, напоминающей больничную пижаму, завораживало. — Значит, можно просто постоять — и получить всё, что хочешь? И красоту, и длинные ноги, и везение, и любовь? Просто отстоять очередь? Так почему же не у всех… — Нифига себе «просто»! — фыркнула Марсела, тоже изучая ближайшую очередь. — Мне бы терпения не хватило и в одной достоять. Хорошо хоть, мне и не приходится, у нас другое ведомство. — Значит, у… вас всё ещё проще? Вы просто пишете, например, в заявке, что хотите то-то и то-то — и получаете? — Эх, если бы, — вздохнула Марсела. — У нас ведь в отделе тоже не так просто. Не, ну можно, конечно, подать заявление на переквалификацию или перепло… перефро… на смену профиля, но там такой а-э-э… гм, такая подземная канцелярия, что это я не знаю, как сильно должно припереть, чтобы этим заморочиться. К тому же, написать-то можешь что вздумается, да не факт, что получишь то, что там написала. Моя бы воля — я бы вдохновляла одних гениальных композиторов. А я пишу песни для русских поп-исполнителей. Впрочем, я и в этом хороша — все стараются выдать что-нибудь до жути заумное, лишь бы слов было побольше непонятных, а смысла — ноль. А вот я сочиняю лирику со смыслом, но её мало ценят, а всё потому что я не выпендриваюсь и пишу просто и доступно! Обидно, скажи? Это же очень сложно, писать о серьёзном простыми словами! — Пожалуй. — Вот, например, слышала такую? — И она пронзительно запела: — Ай, не трогайте меня, я маленькая девочка и в школу не хожу! Ага-ага-ага! — Нет… — Мои бедные уши, мой несчастный мозг. Такие вещи нельзя запоминать, нет, нет, нет, никогда. — Ну вот, — огорчилась муза. — Жаль. А там дальше глубокая проблематика человеческих отношений и социальная драма. А они говорят: «Фигня!» — Она сердито фыркнула. — А вот это лучше, что ли? Она приняла патетическую позу, набрала воздуха в грудь, и, вытянув руку вперёд, как призрак коммунизма, и безумно вращая глазами, внезапно выдала нечто странное: — На таинственных тропинках мирозданья Мы — протуберанцы естества. Нам не страшен гнёт вероисповеданья! Светом звёзд полон мозг, и гремят галактик жернова! Мы с тобой — реинкарнация предтечи!.. Громыхнуло, над её головой вспыхнула ослепительная вспышка и на плечи музы обрушился дождь золотых блёсток. — Вот же ж!.. — с чувством произнесла Марсела и отряхнулась. — С пафосом не рассчитала. Почти годовой запас растратила. Теперь придётся обходиться словами, эх… без перформансов. Ну, в общем, ты поняла? — Она горестно вздохнула, но тут же оживилась. — О, вон смотри, как раз, о чём ты спрашивала! Я повернула голову вслед за жестом Марселы. В начале одной из очередей, перед столом приёмщицы заказов, стоял невзрачный мужичок и скандалил, размахивая талончиком: — Я же просил роскошную шевелюру! Такую очередь отстоял! А что вы мне тут вместо этого написали? «Получить на складе три волосины». Вы издеваетесь?! — Кончились шевелюры, новых не подвезли, — равнодушно ответила ему приёмщица и флегматично тряхнула перманентными кудрями. — Возьмите взамен большую грудь. — Чего? — рявкнул мужичок. — Зачем мне грудь? Я не буду женщиной! — Будешь, не будешь — это не ко мне, — парировала приёмщица. — Не хотите грудь — возьмите тогда это, всем пригодится. Она отобрала у мужичка листок, которым он тряс перед её лицом, и быстро вписала туда что-то. — Всё, проходим, не задерживаем очередь. — Чё? — возмутился мужичок, уставившись на свой листок. Его тут же вытолкнули из очереди напирающие сзади.— «Способность шевелить ушами»? Зачем мне это?! Он попытался пробиться обратно к столу выдачи, но был бесцеремонно отпихнут в сторону. — Эй! — вдруг окликнул его кто-то из соседней очереди. — У тебя способность шевелить ушами? Классно! А дай мне, раз тебе не нужно. Скандалист обернулся на оклик и смерил просившего взглядом. В глазах его загорелся злорадный огонёк, и он, немного подумав, показал дулю. — Вот так, — вздохнула Марсела. — А потом удивляются, почему их незнакомый тип в трамвае обругал ни с того, ни с сего. — Неужели запоминают?! — Не, — хихикнула муза. — Причину не помнят, конечно, а вот неприязнь не забывается. И ведь что поразительно — могли бы поменяться нужным на ненужное, но то ли не догадываются, то ли включить режим собаки на сене интереснее. Вот в чём дело, оказывается… Только за чем таким я могла обойти в очереди незнакомых людей, которые всю жизнь раздают мне тычки? — А может, это потому, что начинаешь ценить то, что имеешь, когда видишь, что другие этого лишены… — Отличная мысль, — обрадовалась Марсела. — Можно, я это использую? Напишу об этом песню. — Ага, — рассеянно отозвалась я, и с любопытством ткнула пальцем в жиденькую вереницу, удивительно небольшую по сравнению с очередями за счастьем, красотой и богатством. — А что там? — Это очередь за чудом, — задумчиво объяснила Марсела. — Правда? — А запасы удивления всё не кончаются. — А почему такая маленькая? Разве не все хотят, чтобы в их жизни произошло чудо? — Понимаешь, никто не знает, что это чудо может из себя представлять. Нет, может, конечно, случиться что-то по-настоящему волшебное, — она мечтательно накрутила на палец белокурую прядь и чему-то улыбнулась, — но может быть и что-то совсем обычное. Вот стоишь ты за этим чудом, долго стоишь — а очередь тут хотя и маленькая, но обслуживают страшно долго, фиг дождёшься, — получаешь, уходишь довольная. А по итогу… Собралась ты, например, из дому выйти, да колготками за что-то зацепилась. И пока ругаешься-переодеваешься, на улице над канализационным люком кто-то припарковался — над тем самым, куда ты гарантированно должна была навернуться с печальным результатом. Так что вот — даже когда обещанное чудо происходит, ты можешь так и не узнать, что оно произошло, и всю жизнь прожить с обидой, что в твоей жизни ничего замечательного не случилось. Вот народ и выбирает что-то пореальнее, чтоб уж точно быть в плюсе. — Хм… — Наводит на размышления. Только что-то мелковато для чуда… — Слушай, так это же вроде входит в лимит на счастливые случайности? — Не-а, — ответила муза, — счастливые случайности — эт в другом отделе, их досыпают даже тем, кому счастья не хватило. А за чудом стоят мечтатели и романтики. И ещё сюда отправляют тех, кому досталась трудная судьба, ну, как бы в компенсацию, что ли… Только не все идут. Слишком уж это чудо неопределённое и непредсказуемое. Ладно, пойдём дальше. Пить хочешь? — кивнула она на ряд автоматов у стены. — Нет… Ой, а это что? Автомат с амброзией? — весело полюбопытствовала я, тыча пальцем в стеклянно-металлическую штуковину. — Ха, если бы, — хмыкнула Марсела. Действительно, надпись над стеклянным окошечком гласила «Если бы». Обнаружилась она после того, как Марсела сорвала с названия стикер с надписью «Уже не надо». — Это автомат для реализации неактуальных упущенных возможностей. Официальное название: «Навёрстывание Упущенных Индивидуальных Перспектив Основополагающего Характера». — Как это?.. — Ну, для «эх, если бы я тогда не ляпнула ту глупость, наши отношения сложились бы иначе». Ну-ну, — она захихикала, потом откашлялась, сделав серьёзное лицо. — О, так он исполняет желания? — Типа того, ага. Работает так: берёшь бланк, — она вытянула бумажный прямоугольничек из полочки на боку устройства, — пишешь туда то, что должно было бы исполниться, ну там, скажем, несколько дней назад, потом дату — когда было надо, и суёшь вот в эту щель. — И… и что… исполнится задним числом вовремя?! Так просто? — Ага, исполнится вовремя. То есть когда уже не надо будет. — Что? Почему? — Ну так ведь желания исполняются, когда перестаёшь желать их исполнения. Я же сказала «для неактуальных». — Но… но какой в нём смысл тогда? — Вот потому никто им и не пользуется. Бесполезная вещь. — Странно, зачем тогда… А может, просто им не так пользуются? — Он простой, как валенок. Нет, я думаю, он так и задуман. Можешь попробовать смеха ради, если хочешь, — Марсела пожала плечами и протянула мне бумажку и ручку. Она подождала, когда я впишу то, что хотела, и сунула листок в щель для приёма. — Ладно, идём дальше!***
— Так, — Марсела внезапно остановилась и наконец отпустила мою руку. — Вон там дальше — то, что тебе нужно. Пока постой тут, осмотрись, а я пойду тебе бланк для заявления поищу, а то сама не разберёшься, а я тут уже была. Она зацокала прочь на своих шпильках, дав мне возможность оглядеться. Ещё один просторный холл с дверями, окнами и стойкой регистрации, куда отошла моя добрая проводница, с парой шкафов. Недалеко от стола — широкий проход, ведущий к новым и новым бесконечным кабинетам. — Дайте форму F-777, пожалуйста, — донёсся голос светловолосой музы. — Нету, — отозвался другой, равнодушный, из-за стойки. Там сидела неприветливого вида дама. — Ну так принесите, — раздражённо фыркнула Марсела, нетерпеливо пристукнув по полу каблуком. — У меня работы полно, неужели вы не видите? — сердито отозвалась неприступная регистраторша. — Я одна на весь отдел и не могу делать всё одновременно! Я огляделась — кроме нас с Марселой, в холле было почти пусто, за исключением стремительно вылетевшего из прохода некто, который быстро скрылся за другим углом. Ох, как они все тут носятся, уже голова кругом идёт. Мы-то по сравнению с ними ещё не бегали, а только неторопливо прогуливались. — А разве это не прописано в ваших, — неожиданно посерьёзнела Марсела, — в ваших, — сделала она ударение, — трудовых обязанностях — делать всё одновременно? Я вот схожу сейчас в отдел кадров и узнаю, давно ли изменились правила… — Ладно, ладно, — проворчала регистраторша, мгновенно капитулируя, — сейчас принесу, зачем кричать? Она мгновенно исчезла, буквально провалившись под землю. Марсела обернулась ко мне и улыбнулась. — Всегда работает! Вот только когда она вернётся, без понятия — это заклинание одноразовое. Ладно, давай развлечёмся, пока ждём. Где тут у неё книга регистрации?.. Марсела перегнулась через стойку и принялась шарить по рабочему столу неосмотрительно покинувшей его владелицы. Ой, чую, сейчас кому-то в судьбе ошибок наделают… Так, так, быстро, чем бы её отвлечь?.. Взгляд упал на шкаф по соседству. Поверх папок лежала большая книга с лаконичной надписью «Список имён». — Слушай, помнишь, ты рассказывала, что тут имена дают? Случайно не по этой книге? Забыв о желании напроказничать из мести, Марсела оставила в покое документы на рабочем столе и подошла. Забрав большую, тяжёлую книгу, она стала листать её с горящими от любопытства глазами. — Ой, точно. Скорей всего — да нет, я уверена. Пф, ну что за странные имена! Бажен, Богдан, Богомил… Хотя вот это ничего — Венцеслава. Тут ещё и обозначения есть. «Увенчанная славой». Эх, надо было мне себе такое взять!.. Веселина… Всемила... Она листала страницу за страницей, иногда хватая сразу по несколько, и настолько увлеклась зачитыванием имён вслух, что напрочь забыла и о вредной регистраторше, которая наверняка пила сейчас где-нибудь чай из ответной мести, и обо мне. Под бормотание музы я рассеянно отошла, с любопытством осматривая холл, читая таблички на дверях. Наткнувшись на ответвляющийся коридор, из которого кто-то недавно вылетел, как ошпаренный, заглянула туда. Сразу за углом располагалась очередная белая, ничем не примечательная приотворённая дверь, из-за которой доносились характерные звуки — там кто-то кого-то распекал. Причём очень жестоким образом — не кричал, не грозил, не ругал, даже голос не повышал — но при этом даже мне, посторонней, вдруг захотелось последовать примеру регистраторши и тоже куда-нибудь провалиться отсюда подальше. Но при этом душило странное, какое-то нездоровое любопытство — всё-таки ужасно интересно, чем могут проштрафиться местные работники, настоящие ангелы с крылышками?.. Мысленно прося прощения, я тихонько придвинулась к щели и обратилась в слух, усилием воли отодвинув бубнёж Марселы на второй план. — Что это за самодеятельность? — вопрошал безэмоциональный начальственный глас. — Мало того, что вы отказываетесь носить рабочую униформу…. — Но мне не идут розовые платья! — возражал другой, оправдывающийся. И я окаменела от его звука. Неужели… — А мне не оплачивают суточное проживание во время командировок, и приходится жить у клиентов. И хорошо, когда они хотя бы соглашаются на это! В противном случае проживание у них в доме становится несколько проблематично. Сглотнув слюну и прижав руку к бешено заколотившемуся сердцу, я с бесконечной осторожностью заглянула в щель одним глазом. Весь кабинет в поле зрения не попал, не видно было даже стола с тем, кто говорил таким страшным голосом. Но зато я увидела того, кто стоял перед ним. Фея. Моего Фея. Он стоял прямо, судя по положению головы, глядя своему начальнику прямо в глаза (или что там у того было), и человеку, незнакомому с ним, его поза показалась бы удивительно спокойной для данной ситуации. Но я, никогда не видевшая его спокойно стоящим на месте, без ужимок и шуточек, поняла, что он очень, очень напряжён. И не зря — голос из холодного стал ледяным. — Оставим споры о традиционно женской профессии и перейдём непосредственно к сути. Итак, фея третьего разряда, извольте объясниться. — Я регулярно составляю отчёты, — формально отрапортовал Фей. — И мы их читаем. Но они не объясняют вашего поведения. — Я просто выполняю свою работу, и раньше не было нареканий моим методам. Однако уставные, канцелярские ответы начальство не смягчили. — Да, мы не возражали против ваших прогрессивных методов, пока они не противоречили правилам. — Но ведь результат налицо? Начальственный глас упал до отметки абсолютного нуля. — Фея третьего разряда, вы не можете нарушать правила. То, что мы снисходительны к индивидуальным методикам, не означает, что мы выделяем кого-то в принципе. Мы и так были к вам достаточно лояльны. Тогда вы не справились с задачей, подопечный объект отказался от вашей помощи. Что вы должны были сделать? Уйти. — Я ушёл. — Но вы вернулись. Да, это возымело желаемый эффект, но вы сделали это несанкционированно. — Я написал объяснительную. — И мы её приняли, и простили вас. В конце концов, гуманизм и альтруизм прописаны в нашем трудовом кодексе как обязательные к исполнению, поэтому ваша настойчивость была сочтена за трудолюбие и перфекционизм. Но что вы, скажите на милость, творите сейчас? — Трудолюбие и перфекционизм вкупе с гуманизмом и альтруизмом, — отчеканил Фей. — Я посчитал, что недостаточно хорошо выполнил свою работу в прошлый раз, и решил исправить свою ошибку. — Что значит «решил»? — бесстрастный голос будто обрёл металлическое эхо. — Вы не можете ничего решать. Пункт «самоволие» в трудовом уставе отсутствует, а вы подписывались под своим согласием неукоснительно следовать ему. И вы забыли про ещё один пункт — недопустимо особенное отношение к кому-либо. Появившиеся в ледяном голосе околоэмоциональные нотки пугали даже больше, чем мертвящая лютая стужа. Фей промолчал и поверженно опустил плечи. Его можно было понять — кого угодно придавил бы этот ледяной безжизненный голос, который угрожал страшной вещью — трудовым договором. — Поскольку до сих пор ваша работа выполнялась успешно, мы закроем глаза на этот инцидент. Напишите докладную, мы объявим выговор, и можете взять себе новое задание. — Позвольте мне хотя бы закончить это дело, — попросил Фей несвойственным ему молящим голосом. — Ведь гуманизм и альтруизм, всё-таки... — И неукоснительное соблюдение правил. Вы же не хотите заработать третье предупреждение? Вы осведомлены о последствиях. Он повесил кудлатую голову. Просто сердце сжималось… — Принято. — Ступайте. Так-так… Ой, так-так-так, похоже, беседа завершена, и мне сейчас дадут дверью по лбу. Надо быстренько… — Ой, смотри, какое смешное имя! — вдруг раздался над ухом пронзительный голос Марселы, тряхнувшей меня за плечо. И его услышала не только я. В кабинете Фей вскинул голову и уставился на приотворённую дверь. — «Пафнутий»! Боже, какие у него огромные глаза! Это от того, что он услышал своё имя? Или от того, что он увидел меня, стоящую в дверях, которые распахнулись от моего лба из-за неуклюжего толчка Марселы? — Означает «принадлежащий богу»! Ха! Вот кому-то не повезёт!! Почудилось, что огромные испуганные глаза Фея рванулись на меня в ураганном порыве ветра, который вмиг захлопнул дверь перед моим носом, но вихрь не остановился — ударил меня в лицо, в грудь, в живот, сбил с ног и отбросил назад. Я вскрикнула, пытаясь удержаться, но мощный воздушный поток взметнул меня вверх и с силой ударил об землю спиной. Я распласталась по полу, оглушённая, зажмурив глаза от бешеной круговерти. Без толку — в голове вращался тот же смерч, путая мысли, ошеломляя дикой смесью эмоций, оглушая непониманием, растерянностью и дезориентацией. Я лежала без чувств, словно сосуд с морским штормом, и ждала, когда он утихомирится. Казалось, прошла вечность, когда круговерть наконец улеглась, и в голове прояснилось. Тогда я открыла глаза и прямо над собой увидела тёмное беззвёздное небо. На его фоне застыл узор уснувшего колеса обозрения. Сквозь сумрачные силуэты деревьев виднелись редкие огни фонарей, которые гасли один за другим, и ветер раздувал по обезлюдевшему парку ночную тишину. Я приподнялась на локтях и медленно села на холодной траве. — Девушка, парк закрывается. Я вздрогнула и подняла глаза. Надо мной возвышался насупленный человек в рабочем комбинезоне — по всей видимости, ремонтник аттракционов. Укоризненно покачав головой, он протянул руку, чтобы помочь мне встать. На небе за его спиной сверкнула белая молния, и раскатился глухой рокот.