***
— Слушай, я тут скоро превращусь в памятник самому себе! — Я сейчас! Я вошла в комнату и предстала перед придирчивым взором развалившегося в кресле Фея. — Ты собираешься идти в этом? Фей смерил меня выразительным взглядом высокомерного кутюрье, которому вместо кардигана тонкой ручной работы подсунули куртку с китайского рынка. — Да. А что не так? — удивилась я. Он вскочил с кресла и развернул меня за плечи на сто восемьдесят градусов, и я оказалась прямо перед высоким трельяжным зеркалом. Что ему опять не нравится? Серый брючный костюм, шёлковая блузка, бледно-розовый шейный платок. Я всегда так одеваюсь. — Ты же не на работу идёшь, — покачал он головой, встретившись взглядом со мной в зеркале. — А в парк развлечений. Представь тётку, которая бегает по парку в деловом костюме и на каблуках, с сахарной ватой в одной руке и с воздушным шариком в другой! — Я не тётка! — возмутилась я, хотя недавно сама себя так называла. А вот со стороны слышать не очень-то приятно, оказывается... — Извини, я хотел сказать «взрослый, серьёзный человек», — исправился он, протягивая руку куда-то вбок. Не глядя, он открыл дверцу шкафа рядом и точной рукой выхватил из его недр голубое платье, приложив его ко мне. — А в этом — принцесса. — Ой, моё любимое старое платье, — изумилась я, погладив лёгкую ткань. — Я думала, что выбросила его! — Кем выбираешь быть? Я восторженно вцепилась в платье, и он довольно усмехнулся — выбор очевиден. Фей отвернулся и отошёл вглубь комнаты. — Не подсматривай! — крикнула я вслед и услышала что-то подозрительно напоминающее издевательский смешок. Надо же, оказывается, насколько я похудела — платье висит мешком. Но оно такое милое, такое родное и так мне идёт, хотя уже старое и немного выцветшее. Как я могла забыть про него? Как я могла чуть было не выкинуть его? — Так гораздо лучше, — тихо прозвучало у меня над ухом. Я вздрогнула и только сейчас заметила, что Фей снова материализовался за моей спиной и тоже разглядывает моё отражение. — Оно мне больше не подходит, — я грустно развела руками, демонстрируя ширину платья. — Всё можно исправить. Неожиданно по талии что-то скользнуло, и её обвил широкий белый пояс-резинка, который на моём животе застегнули руки Фея. Я замерла. Нет, и вовсе не от этого прикосновения. Я увидела, как преобразилось старое платье от одного маленького штриха. Одновременно старое и дорогое сердцу, и при этом обновлённое и улучшенное. Голубое, как весеннее небо, казалось, оно даже осветило глаза, придав им более яркий васильковый оттенок. Моим глазам и тем, что смотрели из-за моего плеча. Таким похожим на мои. Те, другие, моргнули, и их обладатель отвернулся. — Ну, пошли, а то к полу скоро прирастём. Смотри, ты уже корни пустила. Я улыбнулась и пошевелила пальцами босых ног с наклеенным пластырем. — А вот твои хрустальные туфельки, — на полу стояли стоптанные белые сандалии, невесомые даже на вид. — А туфли не подошли бы больше? — задумчиво спросила я у своего персонального стилиста. — Где ум твой, о сестра моя? — вскинул он свои подвижные брови. — Где я тебе в парке тележку возьму? К тому же, теперь твоя очередь меня катать. — Тоже мне, джентльмен! — фыркнула я, обуваясь. И тут же снова улыбнулась украдкой. Говори что хочешь, я сделаю вид, что верю, но ведь не на продуктовой же тележке меня до кровати довезли. — Не насмехайся над старым больным человеком. Всё? Подковалась? Н-но!***
Вы никогда не замечали, как по-разному запоминаются отличающиеся по настроению дни? Чаще всего течение жизни воспринимается ровно и последовательно, и можно вспомнить любой момент прошедшего дня. Это несложно, потому что он похож на тысячу других, точно таких же. Ну, как если смотрите любительский документальный фильм. Особенно, если это был серый, скучный и ничем не примечательный день. А вот дни с яркими событиями и впечатлениями воспринимаются как эпизоды голливудского блокбастера, не всегда можно вспомнить, как эти эпизоды были связаны между собой, потому что их зрелищность стёрла из памяти ненужные связки. И ещё бывают особенные летние дни, события которых врезаются в память фотоснимками. Первое фото — на лестничной площадке, где пахнет свежевымытым бетоном, я запираю дверь на ключ с острым запахом железа, а кто-то из-за плеча меня торопит. Второе фото — уже на улице, окунаюсь в тёплое болото застоявшегося воздуха и мы парим в душном горячем мареве солнечного дня, томящегося в ожидании вечерней грозы. Третье фото — резко ухнула в холодную пещеру метро, стылый воздух которого облепляет разгорячённую кожу холодящей плёнкой, прохожу через турникет, а рядом кто-то возмутительно легко и бесплатно перепрыгивает соседний ограничитель стремительным белым вихрем. Четвёртое фото — вновь яркий кадр, пёстрый, крутящийся и галдящий мир парка развлечений, залитый апельсиновым солнцем. Пятое фото — смеющиеся глаза, зелёные от малахитовых крон деревьев и изумрудной травы. Интересно, а какой же у них цвет на самом деле, у этих глаз?.. Шестое — покупаю маленькие, белые и пушистые «ангельские» крылья — ну очень милые, как тут удержаться! — и надеваю их на спину, как ранец. Седьмой кадр — кошмарный круговорот перед глазами и чувство тошноты, а рядом хохочут и уверяют, будто карусели — это весело и ничуточки не страшно. — Сейчас упаду, — пообещала я, неуверенно переступая ногами по твёрдой земле, и немедленно исполнила заявленное. Хорошо, что подо мной оказался газон. Какой мягкий! Ни с чем не сравнимый запах свежей весенней зелени закружил голову, как будто не хватило верчения на карусели, откуда я только что слезла, вернее, свалилась кулем. Летом трава выгорает и уже так не пахнет. А осенью в её запахе появляется горечь… — Спящая красавица, проснись! Уж полежать человеку не дадут. Да сейчас, сейчас, пусть только мир перестанет вертеться вокруг меня. Если я открою глаза, то сорвусь с места и улечу в космос. — Не заставляй меня тебя целовать, — донеслось сверху. Ага, как же, дождёшься от тебя. Вот назло глаза не открою. Что ты тогда будешь делать? — Извини, я вынужден вернуть тебя к жизни, — предупредил голос Фея значительно ближе. Очень-очень близко… Ай! — Ты чего щиплешься? — обиженно подскочила я, мигом распахнув глаза и потирая пострадавшее место. — Аллилуйя! — провозгласил Фей, простирая руки к розовеющему закатному небу. — Чудо свершилось! Она жива! — Чудом жива, — уточнила я. — Давай выберем развлечение помедленнее? — Не хнычь, дитя, — наставительно сказал он и вскочил. Он взял меня за руку и стремительно вздёрнул на ноги — я только охнула. Я снова оказалась так близко к нему, что вздох застрял в горле. Снова так близко… — Хочешь есть? Ух ты, такая забота! Неужто обо мне? — Хочу пить, — призналась я, прислушавшись к внутренним ощущениям. Где-то там, в глубине, до сих пор было несколько неспокойно, и пирожкам, равно как и салатам, там не обрести покой. Я душу дьяволу продам… за колу со льдом. — Так сходи попей, — сердечно предложил мне мой заботливый друг. Не даёт расслабиться ни на минуту. Вот что, скажите на милость, убудет от него — стакан воды мне организовать? Это же не пирожное состряпать. — Ты никогда сиделкой при вредной старухе не работал? — поинтересовалась я, зашагав по дорожке в поисках ближайшего кафе или уличного лотка с напитками. — Откуда эта жестокость? — Большое спасибо за интересный вопрос, — с самым важным видом откликнулся Фей, и я сразу вспомнила бесконечные вереницы собеседований, где полагалось произносить всю эту вежливую муру. — Только не мне его нужно задавать. Ну, ясно, это всё только в моей голове, и моё долговязое альтер-эго такое, потому что я такая, и тэдэ и тэпэ. Чем дальше, тем, почему-то, меньше верится в эту теорию… Ну не могу же я быть так жестока сама к себе, в самом деле. Я ткнулась лбом в Фея, который вроде как шёл рядом. На груди у него висел бело-оранжевый спасательный круг. — Опять утонула в собственных мыслях? — С тобой утонешь, как же — ты же меня вечно спасаешь, — фыркнула я. Он сбросил с себя круг и крутанул меня за плечи. — А как иначе? Ты же среди океана от жажды умрёшь. — Чтоб ты знал, морскую воду пить нельзя… — начала я, и тут заметила то, к чему меня развернули. Кафе, «Седьмое небо» называется. Точно, мы же это и искали. А ведь он мог бы просто обратить моё внимание окликом. Но ему обязательно нужно встать вот так близко, взять за плечи… Хм, а может, это не я так к себе жестока, да и вообще я тут ни при чём, может, это просто нечто из разряда школьных дёрганий за косички?.. — Ну, поплыли уже, ты что сегодня такая задумчивая? — вернул меня в суровую реальность субботнего весеннего дня голос над ухом. Я полуобернулась и пытливо прищурилась. Всё, дорогой товарищ, сейчас я тебя выведу на чистую воду! — А то ты не знаешь? Ты же всё знаешь про меня. — Ты же просила не читать твои мысли. — И ты послушался? — поразилась я. — Так я и поверила. Небось, сидишь у меня в голове по ночам, сны подсматриваешь. — Да что там у тебя смотреть, — Фей пожал плечами, скроив выразительную физию, — один голый Джонни Депп в пионерском галстуке. — Что?! — вспыхнула я, багровея от стыда и возмущения. — Не было такого! Я его один раз всего видела, и он был одет! И это было давным-давно! И вдруг заметила, что он смеётся. Господи, попалась на такую простую уловку… Позорище. Я сердито отвернулась к кафе, перед которым так и продолжала торчать, и попыталась рассмотреть себя в витрине. М-да, красненькая, ещё и волосы во все стороны, прямо красно солнышко. А ангел-обличитель так и стоит у меня за плечом, склонив голову набок, и любуется плодами своего труда, отражающимися в виде моего румянца, то есть багрянца, в оконном стекле. Стремясь отвлечься от его взгляда, я сфокусировала свой и разглядела за стеклом светлый интерьер, а также девушку во всём белом, вытирающую стол прямо перед окном. Заметив меня, она оторвалась от своего занятия, улыбнулась и приветственно махнула рукой — похоже, приглашая меня посетить заведение. Я невольно улыбнулась, поддаваясь её обаянию, и махнула в ответ. Стоящий рядом со мной сделал то же самое. Стоп. Так вот на что он любовался… — Ах ты, — с расстановкой заговорила я, сузив глаза, — ловелас прозрачный. Она мне махнула, а не тебе. Она тебя даже не видит! — Но это не значит, что я не могу помахать в ответ. Разве ты не слышала, что если отказывать себе в махании, развивается вульгарис немахалис? — Ну и маши! — крикнула я, в сердцах отворачиваясь и шагая от него в сторону. От обиды внутри всё сжалось. Не верилось, что он — он! — мог смотреть на кого-то другого, ведь он же мой идеал… ну, почти идеал, такой длинный язык я точно не заказывала. И тут до меня дошла вся абсурдность ситуации. С ума сойти, ревную собственную выдумку! Я обернулась. Выдумка смотрела на меня хитро, испытующе, казалось, снова вот-вот засмеётся. Да он же нарочно меня дразнил! Вот только зачем? И кстати, похоже, ему и необязательно читать мои мысли, чтобы знать, что я думаю и чувствую. Из-за этого я сама, как Джонни Депп в моих предполагаемых снах. — Так нечестно, — беспомощно упрекнула я Фея. — Ты видишь меня насквозь, всё про меня знаешь, а я про тебя — ничего. — Многие знания — многие печали, — последовал философский ответ. — Уж лучше печалиться от знания, чем страдать от незнания, — возразила я. — Вот ты постоянно надо мной подшучиваешь, иногда очень недобро — почему? Иногда я сомневаюсь, что ты мне помогать пришёл. Может, тебя просто забавляет надо мной насмехаться, откуда мне знать? Лицо Фея во время моей тирады изменилось. Игривая весёлость пропала, на смену ей пришло другое выражение, нечитаемое. — Я не насмехаюсь. Обиделся, что ли? Нет, вряд ли. Ему всё всегда нипочём, любые слова. — А очень похоже! Да и как тебя понять? Ты вроде бы всегда рядом, а такое чувство, что далеко. Я ничего не знаю про тебя. Даже не знаю, как ты ко мне относишься. — Так спроси. — И как же? — Хорошо. — Замечательно! — бросила я. Просто «хорошо», вдохновляет нечеловечески! — И только? — Нет. Что за личность такая — когда надо, под пыткой слова не вытянешь, а когда не надо — болтает без умолку, только голову морочит! Никогда мне не понять, что у него на уме, потому что он не подпускает к себе близко. — Хочешь узнать меня поближе? — Да, я… — начала я, но, сообразив, грозно нахмурилась: — Значит, ты всё-таки читаешь мои мысли? Одним неуловимым движением он оказался передо мной вплотную и заключил в объятия. Я растерянно замолчала, из головы мгновенно вылетели претензии и обиды. Только закрыла глаза, сосредотачиваясь на одном ощущении. Он просто меня обнял… Лучшее выражение отношения. Обнял так, что дух захватило, в прямом смысле — на пару мгновений стало трудно дышать. Но я и не подумала жаловаться, тем более, что хватка сразу ослабла и стала бережной, лёгкой, едва ощутимой. Стало так тепло, меня словно обнимал летний ветер, почти нематериально. Я обняла его в ответ, захотелось прижаться к нему сильнее, в подсознательной попытке слиться воедино… Но мои руки обняли лишь пустоту. Я открыла глаза и с удивлением узрела своё отражение всё в том же стекле. Я была одна. — Фей? Я панически оглянулась. — Фей! Ты где? — Тут, — успокаивающе раздалось совсем рядом. Я бешено закрутилась на месте, но его не то что рядом, даже в радиусе нескольких десятков шагов не наблюдалось. Я даже задрала голову, но и вверху никто не парил. Он что, невидимкой стал? — Может, хватит косплеить юлу? — вновь послышался насмешливый голос Фея. — Это очень забавно, не отрицаю, но ты сейчас упадёшь. Голос раздавался совсем рядом. Прямо будто в ухо говорил. — Здесь я, здесь. Моя рука, как будто бы по своей, не зависящей от меня, воле, поднялась и помахала мне в отражении витрины. Ох… Теперь он в прямом смысле у меня в голове. — Вылезай немедленно! — Я в шоке схватилась за голову и замотала ею, пытаясь вытрясти оттуда бесцеремонного ангела. «Но ты же хотела узнать меня поближе, а куда уж ближе?» Резонно, но не утешает. Я-то думала, мы поговорим в спокойной, романтичной обстановке, а тут… А тут такое! Мы даже на свидание настоящее не ходили, а он уже… гм… во мне. До чего же неприлично звучит, просто ужас. В ответ на эту мысль унизительно хихикнули, и я уверилась, что останусь красной, как помидор, до конца своей жизни. «Я не возражаю насчёт спокойной, романтичной обстановки, — доверительно шепнул голос в моей голове, как видно, не нуждаясь в том, чтобы я говорила вслух. — Пошли, зайдём уже. Кстати, и на кафе сэкономим, как ты хотела, юный экономист». И тут мне внезапно очень захотелось войти (или не мне, но это уже мелочи). Что я и сделала. Интерьер заведения действительно был очень мил: всё в бело-голубых тонах, официанты в белой одежде, с такими же крылышками за спиной, как у меня, и с пушистыми «нимбами» над головами. С эстрады играла неторопливая музыка. Умудрился же он выбрать такое необычное место, на тематическое кафе у меня точно денег не хватит… «Посуду помоешь», — успокоил меня невидимый глас неразума. «Это тебе не тарелку разбить, — шикнула я, переходя на мысленный разговор. — Так только в фильмах бывает — заказал всё меню, повеселился, а потом улизнул, а если не вышло улизнуть — просто посуду помыл и свободен. Тут в милицию потащат!» «Ты просто боишься», — не подначил даже, а только констатировал факт внутренний голос, тот, который не мой. Лучше б он был немой… «А ты всё время меня толкаешь на авантюры! И забываешь, что у меня-то нет твоих супер-способностей делать что вздумается и при этом отсутствовать в реальности!» «Реальность сама часто преподносит разные сюрпризы. Считай, что я просто знакомлю тебя с настоящей жизнью». — Где ты ходишь? — раздражённо подключился к диалогу некто третий, и за плечо меня не слишком дружелюбно дёрнули. Передо мной возник худосочный паренёк с недовольным лицом. Пока я раздумывала, что ответить на этот неожиданный вопрос, он потянул меня за собой. — Быстрее, администратор уже психует. Он тащил меня на сцену. На сцену! А я могла только разевать и закрывать рот, как рыба на берегу. «Зачем он меня туда тащит?» — в панике завопила я всезнающему гласу в своём разуме. «Чтобы ты спела, зачем же ещё?» «Но я же не умею! Пою ещё хуже, чем ты! Спаси меня, пожалуйста, я не хочу!» «Твоё мнение о моих вокальных способностях, разумеется, очень лестное, но я думаю, ты справишься. А я немного помогу». — Нет-нет-нет! — в ужасе зашептала я вслух, упираясь изо всех сил. «Да-да-да, — беспощадно подтолкнул меня голос в голове. — Хватит бояться жизни. Думаешь, всегда всё будет идти по плану? Учись отвечать на неожиданные вызовы. Вперёд, я в тебя верю!» И с этими словами меня буквально вытолкнуло на сценическую площадку. Паренёк устроился за пультом и, недолго повозившись, выбрал другую мелодию. Я сразу узнала вступление — это была песня из кинофильма «Гардемарины, вперёд!». Конечно, я всегда любила этот фильм, но… «Но я же не помню текста! — мысленно простонала я, при этом мучительно стараясь сохранять на лице жалкое подобие улыбки, адресованной равнодушным посетителям за столиками. — Или помню, но частями, и не в нужном порядке!..» «Тише, — успокоил меня голос Фея. — Всё будет хо-ро-шо». И я вдруг успокоилась. Будто внутри меня просто нажали на кнопку «страх» и та перестала мигать тревожным алым светом. Перед мысленным взором вдруг вспыхнули слова первой строчки, как на экране караоке. Я вдохнула поглубже, и из моих уст сама собой полилась чудесная, не стареющая песня. Как жизнь без весны, весна без листвы, Листва без грозы и гроза без молний… Удивительно, как мне удавалось петь так чисто? Как мой голос сумел стать таким нежным и проникновенным, как удавалось выводить нараспев, где нужно, не задыхаясь? Не знаю, как — об этом нужно бы спросить того, кто управлял сейчас моим голосом. Так годы скучны без права любви, Лететь на призыв или стон безмолвный твой. Как повезло, что мне досталась именно эта песня — трогательная, нежная, светлая, песня о торжестве любви. Но… Сердце вдруг пропустило удар. Рядом с Феем везение вообще обыденная вещь, оно сплошь и рядом. Везение ли?.. Увы, не предскажешь беду… Неожиданно вступил голос Фея — так же мягко, немного печально, а я повторяла за ним, отставая на ничтожную долю секунды, как верное эхо. Я бы хотела просто слушать его, но не могла молчать. Не потому, что на меня смотрели люди в зале, а потому, что в данный момент я себе не принадлежала. Зови, я удар отведу! Физически не могла молчать и безвольно повторяла за ним. Его голос звучал в моей голове намного громче, чем мой настоящий, вторящий ему бледной тенью. Пусть голову сам за это отдам… Я была его голосом. Я лишь доносила до мира его слова, звучащие в моей голове, написанные кем-то другим, сказанные уже кем-то другим, но такие, такие… подходящие ему... Гадать о цене — не по мне, любимая. ...звучащие, как признание, трудное, вымученное, но счастливое от того, что наконец вырвалось на волю. Невозможно щемяще-ласковое «любимая» прошило меня насквозь, будто электрическим током, и в глазах защипало, в горле заскребло... Но я не могла молчать — я должна была договорить для мира всё до конца, потому что это должно было быть сказано вслух. Для мира и для меня. Дороги любви для нас нелегки, Зато к нам добры белый мох и клевер. «Караоке» больше не было, теперь я просто знала, какие слова произносить. И мне хотелось их произносить, меня уже не заставляли. Поддержкой мне служил уверенный второй голос, звучавший уже спокойнее, без надрыва, ни опережая, ни отставая, наравне, в унисон. Полны соловьи счастливой тоски, И вёсны щедры, возвратясь на север к нам. В этой трогательной песне было и ликующее томление, радостная надежда, наслаждение прекрасным настоящим и лишь слабая нотка горчинки, как во всех русских романсах. Горчинка для оттенения терпко-сладкого вкуса счастья. Земля, где так много разлук, Сама повенчает нас вдруг. Бэк-вокал вновь окреп, настойчиво веля отбросить сомнения и меланхолию — ведь всё прекрасно. И я поверила ему. За то, что верны мы птицам весны, Они и зимой нам слышны, любимый мой… — Любимый мой… — закончила я, почти шепча, не в силах сдержать дрожь в голосе. «Любимая», — тихо вторил мне другой голос, сливаясь с моим. Музыка вдруг смолкла, и напоённое ею, оживляемое ею пространство словно осиротело. Я растерянно увидела зал, который в экстазе песни просто не воспринимала, услышала жидкие хлопки. Глаза слепил искусственный свет, было плохо видно, всё немного расплывалось. Медленно переступая с ноги на ногу, я повернулась назад, к проходу, ведущему со сцены куда-то в другое помещение, и наткнулась взглядом на девушку с рыжими кудрями и в голубом платье, до странности похожую на меня. Она потрясённо смотрела на меня в ответ.***
Мы неторопливо шли по аллее, я, точно в полусне, плавала в облаке мыслей и эмоций, Фей милосердно молчал. Мне бы бояться, что он опять что-то задумал и неожиданно выкинет новую шутку, но я, на удивление, привыкла к тому, что постоянно что-то случается. Друг-авантюрист — это не так уж и плохо, если учесть, что он же и подставит плечо, когда станет туго, и не бросит, когда вы вместе, безумно хохоча, будете удирать от разъярённого тигра… хм, какие у нас тигры? Скорее, от сборщика продуктовых тележек. Зато с ним никогда не будет скучно. Не страшно, если попадёшь в глупую ситуацию, не страшно, что он прочитает твои потаённые мысли, не страшно даже, если заставит петь перед незнакомой толпой. Кстати, оказалось, что девушка, похожая на меня, и была той певицей, с которой меня спутал её напарник. У неё приключилась какая-то неприятность личного характера, из-за чего она вынужденно задержалась дольше оговорённого перерыва, и была очень благодарна мне за неожиданную временную подмену. Она даже сунула мне немного денег за ту мизерную часть работы, которую я за неё исполнила. Я, конечно, замахала руками, отказываясь, но вмешалась вторая сторона моей временно раздвоенной личности, и моя рука сама потянулась и взяла деньги. А потом Фей сказал то, что я сейчас мысленно повторяла на разные лады, уже оставшись наедине со своим разумом: «Ты можешь быть кем захочешь. Главное, чтобы это было тебе в радость». Он произносил простые истины, те, что всегда на виду, но не всегда доступны к пониманию. О том, что никогда не поздно кардинально изменить свою жизнь, хоть в двадцать, хоть в тридцать, хоть в семьдесят лет, никогда не поздно научиться новому, и никто другой не указ, только собственное желание является решающим. А меняться и адаптироваться к новому, как он сказал, я теперь умею. Но эти рассеянно-приятные размышления служили только расслабляющим фоном для других. Тех, что не давали покоя, так и рвались облечься в громкие слова. Почему мы оказались именно в этом кафе именно в это время? Почему оказалась именно эта песня? Почему он сделал меня своим голосом? Мне хотелось задавать эти и другие вопросы, но я чувствовала, что это ни к чему. Я просто боялась поверить в то, что знала. Всё это было не случайно, кому, как не мне, знать. И каждое спетое слово было не случайным. Ведь мы ненадолго были единым целым, ведь он говорил моими устами. В буквальном смысле. И слова на самом деле были не так уж нужны, ведь я тогда почувствовала ещё и то, что было в них вложено. Нет, не могу больше! Я решительно остановилась и повернулась к безмолвной тени, сопровождающей меня. Фей приотстал, на что-то засмотревшись, и я тронула его за рукав. Я тоже должна ему сказать, вслух. Хоть он и так всё знает… — А знаешь, мне понравилось, — начала я, робко улыбаясь. — Я в детстве мечтала петь на сцене, в красивом платье, и чтобы все слушали меня и восторгались. Может, сегодня все и не так уж восторгались, но главное-то не это. — Есть ещё кое-что, что тебе обязательно понравится, — отозвался Фей, обратив на меня свой стремительный взор. — Даже странно, мы уже столько времени развлекаемся, и пренебрегли таким простым удовольствием. Против воли сердце с силой ударилось о грудную клетку, а щёки сильно потеплели. А может… Нет, даже не мечтай. Наверное, он про колесо обозрения. Точно. Будет здорово, мы медленно вознесёмся на нём в ночное небо над морем разноцветных огней, и тогда, наконец… — Держи! У меня в руках оказалась палочка с огромным розовым облаком. Ноздри мои тут же раздулись, втягивая умопомрачительный аромат сахара и карамели. Что ж, на этот раз я не возражаю против такого перевода темы. Даже очень не возражаю. Сто лет не ела сахарную вату! Тихонько застонав от удовольствия, я откусила большой клок и ощутила, как вата растекается во рту сладким сиропом. Вкус детства. — Спасибо, — от души поблагодарила я Фея, поднимая глаза, но его не оказалось рядом. Я неловко сделала круг на месте и таки успела увидеть его, ныряющего в двери комнаты смеха. Чего это он опять, в прятки решил поиграть без предупреждения? Ладно, поиграем, только лучше в догонялки. — Подожди меня! Я кинулась за ним вслед и буквально влетела в павильон — на входе почему-то не оказалось билетёра. А со всех сторон изогнутого узкого коридорчика на меня налетели гротескные Майи. Это мгновенно сбило с толку и заставило забыть, почему я здесь вообще оказалась. Я неуверенно двинулась вглубь коридорчика, пытаясь удержать в поле зрения все свои искажённые отражения одновременно. Те кривлялись, подмигивали мне глазами-тарелками, вдруг резко уменьшающимися до булавочной головки, надменно вскидывали уродливые подбородки, карикатурно размахивали неестественно тонкими конечностями. Внезапно коридор упёрся сам в себя, замкнувшись подобно раковине улитки. Я растерянно оглянулась, вспомнив, зачем я здесь, но Фея нигде не было. Лишь мельтешение дробящихся изображений, которые передразнивали друг друга, становясь всё более причудливыми и совсем не похожими на меня. Я узнавала себя лишь по голубому цветовому пятну. Вдруг на границе зрения мелькнуло что-то другое. И я стремительно обернулась, ловя взглядом белёсый проблеск. — Попался! — возликовала я и попыталась ухватить Фея за рукав, но не преуспела. Не сдаваясь, кинулась вслед за ним, бросаясь в проход между зеркалами, и запнулась о порог. Я извернулась в полёте и грохнулась об пол плечом, зато спасла сахарную вату. Морщась, с трудом поднялась на ноги, отряхнула платье. И огляделась.