***
А знаете, что самое удивительное? Он таки пропылесосил! И даже это рутинное и скучное занятие превратил в настоящее шоу. О, за это можно было брать деньги! Он виртуозно прогарцевал по квартире с пылесосом под музыкальное сопровождение, и не столько собирал мусор и пыль, сколько дурачился, выделывая немыслимые па. И это было так круто, что я плюнула на недобросовестность уборки в угоду великому искусству танца с пылесборником. Я просто не могла оторвать глаз от этого зрелища, сидя на диване с поджатыми ногами — не то бы их оттоптали в ураганной пляске. Да какое там — таращилась во все глаза и даже опустилась до того, что позавидовала пылесосу. Боженька, что мне сделать, чтобы так было всегда? Боженька, преврати меня в пылесос! Но небеса неожиданно оказались благосклоннее — отшвырнув в сторону гудящий аппарат для уборки, Фей схватил меня за руку и продолжил танец. Комната завертелась, как бешеная, а я была эпицентром смерча. Меня кружило и мотало в стороны, и даже подбрасывало в воздух. Ног совсем не чувствовалось, да и ни к чему они были, точно говорю — их заменили невесть откуда взявшиеся крылья за моей спиной. Перед глазами мелькало всё подряд — шкаф, окно, стена, лицо Фея, диван, шкаф, окно, диван, окно, лицо Фея — оно игриво подмигнуло и вновь исчезло в сумасшедшей круговерти. А голос из радио так и надрывался, пытаясь докричать до меня нехитрый смысл своей песни. Пока я думал, мое сердце просто пело! Ах! Навалился потолок, а пол почти коснулся затылка. И вмиг запрокинутое в танце тело было возвращено в исходную позицию и вновь вовлечено в безумную пляску. Пело, как хотело! И пело, пело, пело!.. Ох… Всё остановилось. Глубоко вдохнув и выдохнув, я постояла некоторое время, держась за Фея, как за якорь, приходя в себя, затем тихонько сползла на диван и растеклась по нему лужицей, бездумно глядя в потолок. Рядом упало ещё чьё-то тело, и в поле зрения показалось довольное и ничуть не уставшее лицо этого невозможного создания. — Итак, потехе час прошёл. Теперь — делу время! Я говорила, что он абсолютно нелогичен? Прямо, как я люблю.***
Чердак, потревоженный второй раз за долгое время, был тих, но не гнетущей, как в квартире, а таинственной тишиной. Потрескивала рассыхающаяся мебель, иногда что-то шуршало, в воздухе кружилась золотистая пыль. Я ухватила старые дедушкины часы, но ненароком прихватила скатерть со стола, и в воздух взметнулся целый столб пыли. Я зажмурилась и громогласно чихнула. — Где ты там? — послышался оклик Фея. — От работы отлыниваешь? Не заплачу ведь! В дверях возник он сам в каске прораба и бодро приказал: — Раз, два, взяли! Ну, положим, брала и таскала я больше в одиночку, кто бы там что ни говорил и не божился в том, что помогал. А если и помогал, то больше невероятно нужными «левей, правей, влево, другое лево, ну вот, я же говорил, там косяк! Что, больно?» А тот шкаф притащили вообще не мы, а не иначе как чудо постаралось. Я потом с рулеткой перепроверила — ну не мог он в дверь пролезть! Зато тумбочка влетела на ура, и кушетка будто сама вбежала на ножках, обосновалась под окном и отказалась оттуда убираться. Далее последовали пуфик, торшер, стул, трельяж... В воздухе, залитом ярким солнечным светом, в шальной пляске вихрилась золотая пыль, покрывая прахом недавнюю уборку. Я чихала, Фей смеялся, вещи довольно сияли на солнце, возвращаясь к жизни. Только Пиратка не участвовала в общем веселье и в испуге забилась под кровать, спасаясь от двоих сумасшедших и памятников старины глубокой, вытащенных из их чердачного склепа. Наконец, Фей рухнул на диван и наотрез отказался вставать и помогать даже советами. — Хватит. Тут уже целый лабиринт, — заявил он, и я не могла не признать (уже в который раз) его правоту. Наверное, мы перетащили вниз уже всё, что можно было, потому что я точно помню — самую унылую мебель из гостиной и кухни, вроде стеклянно-стального журнального столика и неудобных барных стульев, мы отволокли наверх и укутали старыми тряпками, спрятав с глаз долой. Диван с парой громоздких кресел, конечно, утащить было невозможно, и я просто накинула на них цветные пледы. — Я сейчас, гляну, что ещё осталось, — сообщила я, пробираясь между хаотически расставленными вещами. Надо же было так воодушевиться, чтобы столько всего притащить и почти не устать. Даже не помню всех вещей, которые принесла. Хм, вот не помню, как тащила этот стул, и вот эту этажерку, да и эту лампу… Хм, какая я молодец. — Если не вернёшься через три дня, так и быть, вышлю поисковую бригаду! — напутствовал меня вдогонку обленившийся квартирант. Я в ответ только чихнула и взбежала наверх по короткой лестнице. Чердак значительно опустел. Не может быть, неужели мы перенесли столько старых вещей, от которых он ломился? А оставшееся сдвинули к стенам, добавив новую скучную и набившую оскомину мебель и забросав её совсем уж некондиционным хламом вроде перегоревшего телевизора, разломанного детского стульчика и рулонов пожелтевших от времени обоев. Теперь пространство чердака напоминало обветшалую бальную залу, затянутую паутиной рваной рыболовной сети и пыльных полупрозрачных драпировок. Лишь в центре осталось стоять забытое древнее кресло с протёртой до дыр обивкой. Я опустилась в него, погладив подушечками пальцев подлокотники с остатками стёршейся позолоты. Теперь, когда отодвинули один шкаф и вынесли трельяж, открылось круглое витражное окно. Сквозь его пыльное цветное стекло пробивались солнечные лучи, по-новому окрашивая его и меняя оттенки. Синие секции налились фиолетовым цветом, как вечерние сумерки на моём детском акварельном рисунке; голубые секции стали бирюзово-аквамариновыми, напоминая морские волны сразу за золотым песчаным пляжем; цветок в центре витража из оранжевых кристаллов навевал воспоминания об огромном блюде мандаринов на Новый Год. Пыль медленно плавала в воздухе, словно вальсируя под приглушённые звуки задумчивой музыки, доносившейся из квартиры. — Ну где ты там? — недовольно спросил Фей, появляясь в дверях. — Мне скучно одному! — Расставь мебель, — внесла я рацпредложение. — Да всё там в порядке, — отмахнулся он. — И вообще, что это такое? Гостя работать заставляет, а сама тут прохлаждается. Он выхватил из воздуха стул и уселся по левую руку от меня. — Правда, красивое? — я указала на окно, зачарованно любуясь им. — Словно огненный цветок на воде. — Правда, красивое, — откликнулся Фей, и мы замолчали, созерцая игру света и цвета. — А у меня день рождения скоро, — невпопад сказала я наконец, из-за ассоциаций с праздником. — А у тебя когда? Молчание. — Фей? — У меня нет, — тихо ответил он, не отрываясь от рассматривания окна. — Это неправильно... — Я перевела взгляд на его бесстрастный — вот это редкость! — профиль. Обращённая ко мне правая радужка горела как маленькое солнце от луча, падающего сквозь оранжевый «цветок», а шапка светлых кудрей светилась нимбом вокруг головы. — У каждого должен быть День Рождения, свой личный праздник. Так же, как имя. Мне ответило лишь безмолвие. Фей молчал, застыв белокаменной статуей. — Как тебя зовут? — спросила я. — Только скажи настоящее имя, пожалуйста. Ведь ты пошутил тогда про Пафнутия. — Почему ты так думаешь? — Потому что такое тебе не подходит. — Попав в далёкие края, — запел он тихонько, чуть улыбаясь, — там, где играет свет и тень... А это к чему? Ох, это же... — ...случайно встретил пчёлку я, и это был счастливый день… — Ой, не надо… Только не эта песня! — А-а... — А-а, не надо!.. — ...а-а как тебя зовут? Она сказала «Майя»! — выдал он в полную мощь. — Ну хватит! — Вот же мастер сбивать с мысли и уходить от вопросов! — Правда… Как тебя зовут по-настоящему? Дурашливость растаяла без следа, Фей снова стал задумчив и отстранён. Он повернулся ко мне. Теперь левый его глаз вспыхнул мини-солнцем, а правый скрылся в тени от переносицы, став тёмным и печальным. — Не знаю. Он нагнулся и достал из-под моего кресла какую-то коробочку. Повертел в руках. Я удивлённо рассматривала находку — это оказалась музыкальная шкатулка. Она уже как-то попадалась мне на глаза, но я не смогла ни открыть её, ни завести — по всей видимости, она была безнадёжно сломана. Вот и сейчас, от движения рук Фея в её корпусе что-то тихо и редко позвякивало, так и не становясь мелодией. — Сломалась, — отметила я очевидный факт. — Оставь, от неё уже нет толку. — Неправда. Она ещё не сыграла свою последнюю песню. И он тихонько щёлкнул по крышке. Фальшиво звякнув, шкатулка исправилась и заиграла сказочную мелодию. Удивительно знакомую. — Последняя песня — самая важная. — Что это за музыка? — спросила я, зачарованно вслушиваясь в звуки механической колыбельной. — Что-то очень знакомое, но не могу вспомнить, как называется. — Тогда назови, как хочешь. Я задумалась. Мысли так и уплывали, как рыбки, из-за усыпляющей мелодии, и было трудно сбить их в стайку. Может, он и прав, да только по внутренним ощущениям — нет, неправильно это. — Нечестно как-то… Не я ведь сделала шкатулку и не я сочинила мелодию к ней. — А ты представь, что автора нет, — Фей кратко взглянул на меня, вспыхнув глазом-солнцем, и снова отвернулся к шкатулке в своих руках. — Просто нет, а его творение есть, но название неизвестно никому. Что за существование у него такое — без имени? Любопытно, какие у него всё-таки причудливые глаза, вроде обычные, а цвет всегда разный из-за освещения. А сейчас кажется, что вовсе будто принадлежат разным людям, нет, существам. В зависимости от того, в какую сторону он поворачивается, один глаз у него наливается сиянием, а другой тонет в тени. Будто он не сходит с границы света и темноты. Помню, в детстве была такая ёлочная игрушка: оранжевый шарик с крутящейся бабочкой внутри. Как ни поворачивай шар, бабочка всегда оставалась строго посередине, крутясь на оси и обращаясь к свету то одной стороной, то другой. Не могу сосредоточиться, а ведь мы говорим о чём-то важном. Уже не о мелодии, так?.. — Я где-то слышала, что то, что не названо, не существует. В какой-то легенде или сказке, не помню. — Нет, не так. То, что названо, начинает существовать. — Что это значит? — нахмурилась я. — Почему имя или название так важно? — Дать имя чему-то — значит, дать ему жизнь и место в мире. Так-так-так… Это, несомненно, что-то очень интересное, важное… Хмуря лоб, я таращилась на играющую шкатулку в его вертлявых пальцах. — А если дать другое имя? — осторожно полюбопытствовала я. — Если у… предмета было изначально другое название, а потом кто-то дал другое? Что с ним тогда случится, с предметом? Это уже будет другой предмет? Или всё-таки имя нельзя дать просто так, какое захотелось? Вопросы сыпались сами собой, и не вопросы будто, а предположения. Я не была уверена, нужно ли их вообще задавать, грызло неприятное ощущение, что они даже опасны, но не могла молчать — спрашивала и каждым последующим будто отвечала сама себе. Но всё же мне нужна была правда от того, кто точно её знал. Фей наклонился ко мне, и я невольно подалась к нему поближе, чтобы услышать тайну, которую мне шепнут прямо в ухо, чтобы больше никто не расслышал… Он сказал: — Солнце светит – почему? Почему на небе тучка? И еще я не пойму, Почему я почемучка?* Ну вот, опять. Только что был серьёзен донельзя, я только-только подобралась к разгадке, а он включил свой режим зубоскальства и сбил с мысли. Нет уж, я так легко не сдамся. — А почему ты вечно отвечаешь вопросами на вопрос? Может, это тебя зовут Почемучка, а не меня? — Капитан Очевидность меня зовут, — покачал он головой в ответ. Музыка давно закончилась, Фей легко вскочил на ноги и поставил мёртво замолчавшую шкатулку на стол. — Пошли, юнга, хватит уже пылью покрываться! Палуба не мыта, похлёбка на камбузе не приготовлена, потому что не из чего, а ветер, меж тем, попутный. Со своим обычным хитроватым выражением он поманил меня пальцем, но я упрямо скрестила руки на груди и откинулась на спинку кресла. — Никуда не пойду, пока не договорим. Он пожал плечами, шагнул мне за спину и наклонил за спинку моё кресло, вынуждая меня резво соскочить с сиденья. Выслушивать мои возмущения тут же стало некому — Фей ускакал с чердака вприпрыжку, а я побрела следом, на ходу пытаясь собрать разбегающиеся мысли. К чему же всё это было сказано, ведь не просто же так… Он хотел мне сказать что-то очень важное, а я никак не соображу, что же именно. А требовать объяснений, как видно, бесполезно. Может, это правила такие, и я должна сама догадаться? Концентрации очень мешало эхо механической мелодии, которая упорно не шла из головы. Пытаясь её перебить, я стала вспоминать что-нибудь другое. «А как тебя зовут...» Тьфу ты, теперь ещё хуже! — Постой, — попросила я, входя вслед за ним в гостиную и пытаясь собрать разбегающиеся мысли в единую картину. Что-то такое, родом не то из научной фантастики, не то из сказок, вертелось в голове, что-то про тех, кто живёт в двух мирах, что-то… Я шагнула за шкаф посреди комнаты, за которым прятался от меня Фей. — Слушай, я хотела спросить… — Лучше посмотри. Фей подошёл к настольным антикварным часам на столе у стены, которые я недавно с удивлением обнаружила в закромах вытащенного с чердака двустворчатого шкафа. Он прижал палец к запылённому стеклу над секундной стрелкой и резко провёл им обратно ходу часов, оставляя чистую полосу. Стрелка послушно поехала вслед за пальцем и вдруг бешено завертелась, словно её с силой раскрутили, увлекая за собой минутную и часовую. И я вмиг забыла, о чём хотела спросить раньше. Потому что теперь спросить хотелось о другом. — Почему секундная? — Потому что секунды решают всё. Обратный ход часов остановился и что-то произошло. Дымно-серые обои на стенах стали преображаться, растекаться, менять цвет, сквозь них проступали цветные неправильные контуры. Всё ярче, отчётливее, и вот уже стало видно, что это рисунки на солнечно-бежевом фоне. Во все глаза я смотрела, как на стенах вырисовываются картинки из детских сказок. Забыв про всё, кроме этого, я принялась бродить по хаотично заставленной комнате, обходя мебель, и рассматривать расписанные стены, узнавая один сказочный сюжет за другим. Вот по лесной опушке идёт Красная Шапочка, а из кустов на неё выглядывает Серый Волк. По тропинке в том же лесу шагают Гензель и Гретель, а за ними тянется след из хлебных крошек. На холме, среди чащи, в стеклянном гробу лежит Белоснежка, а кругом выстроились печальные гномы. Из дворца убегает Золушка, теряя хрустальную туфельку. У светлого окна красивого дома, за которым весело празднуют Рождество, сидит на снегу оборванная девочка и греет пальцы у огонька спички. Над её головою, в синем небе, на гусях летит Нильс. В чистом поле стоит одинокая башня, из её окна свесила длинную косу Рапунцель. В подземелье карлик Румпельштильцхен прядёт из соломы золотую пряжу. А вот скалистый остров, где лежит Гулливер в окружении лилипутов. Вот Баба-Яга на ступе, вот Кощей на златом троне, вот Иванушка на Коньке-горбунке, вот Жар-птица, вот птица Гамаюн, вот соловей в золотой клетке перед китайским императором… А вот этот персонаж незнакомый: человек в белом пушистом плаще с полуптичьим ликом протягивает на ладони прозрачный шар, вобравший в себя последний закатный луч. В одной комнате собрались все сказки мира, которые я знала и которые не знала. — Настоящее чудо, — прошептала я. — Почему? Ведь день рождения у меня не сегодня. — Если хочешь что-то сказать или сделать, не нужно дожидаться подходящего случая, — ответил Фей, тоже разглядывая картинки. — Его может не представиться, а будет уже поздно. Как же больно это кольнуло... как всё верно. — Спасибо, — от души поблагодарила я. — А давай завтра сходим в парк аттракционов? Завтра, потому что сегодня... — Потому что сегодня мы пойдём гулять в магазин, — уверенно подхватил неожиданно практичный (когда не надо) Фей. Ну ладно, договорим, когда вернёмся.***
Ха! Нет, вы только послушайте это! «Просто гулять без цели — приятно, делать это пешком — ещё и полезно. Так что забудь про свою немытую машину — да, я сказал «немытую», стыд и позор! — бери в руки ноги — не забудь обуть их в кеды, я серьёзно, ноги, конечно, не руки, — и двинули, покорять новые вершины!». «Новые вершины» — это гипермаркет в соседнем районе. Нет, это не название. — Долго ещё идти? — тихо пробубнила я, устало переступая на месте у края пешеходного перехода в ожидании зелёного света. — Зачем этот крестовый поход на край света за хлебом? Возле дома же есть магазин. И через пару домов. И ещё бог знает сколько штук мы уже прошли. — И этот человек хотел бегать по утрам, — покачал головой Фей. — Ну-ка, бодро в путь и с песней: «А как тебя зовут? Она сказала Майя!» «И в мире пчёлки нет такой, как Майя», — мгновенно отозвалось в голове продолжение, и я, успевшая уже отвязаться от приставучей песенки, тихонько застонала. — Майя, все мы любим Майю! — самозабвенно распевал ангел-умалишитель, нисколько не стесняясь окружающей толпы с усталыми пролетарскими лицами. А чего ему стесняться — никто же его не видит и не слышит, кроме бедной меня. Но никто никогда не узнает и никто никогда не оценит моей силы духа. — Майя, прилетай скорей, все идут, и ты — живей! Что-то так увлеклась мыслями о своём неоценённом героизме, что не заметила, как светофор загорелся зелёным, и пешеходы потекли через дорогу пёстрой рекой. Фей уже вприпрыжку перебегал перекрёсток, ловко лавируя в плотном потоке прохожих. Я торопливо бросилась следом. Внезапно всегда ловкий Фей неуклюже дёрнулся в сторону и ударился плечом о проходившую мимо девушку в красной куртке. Мобильный телефон, легкомысленно болтавшийся на её шее, сорвался со шнурка и упал на асфальт. Девушка, не заметив этого, только рассеянно оглянулась и поспешила дальше. А Фей замер на месте, глядя ей вслед. — Ты чего? — негромко окликнула я, поравнявшись с ним. Фей внимательно проследил, как какой-то молодой человек нагнулся и подобрал упавший мобильник. — Прекрасный город, правда? — улыбнулся он своим мыслям, стремительно ухватил меня за плечо и развернул в изначальном направлении. — Зачем ты её толкнул? — тихонько спросила я через некоторое время, когда мы выбрались на относительно свободное место. — Я видела, ты нарочно. — Чтобы не зевала. Зевота страшно заразительная штука, все кругом тоже начинают. Так и счастье своё недолго прозевать. Как всегда, отличное объяснение. — Интересно, — скептически протянула я. — А мне когда счастье подаришь? — Вот за что тебя люблю, так это за твою бескорыстность, — подарил мне Фей сомнительный комплимент. — И за наблюдательность. — А я думала, за мою сногсшибательность, — кокетливо парировала я, отворачиваясь от него в попытке спрятать запылавшие щёки. И тут же продемонстрировала заявленное качество, споткнувшись на ровном месте и налетев на прохожего. Тот коротко пробурчал что-то нелестное и пошёл дальше. — И за это тоже, — кивнул он. — Которая в сочетании с каблуками становится прямо-таки убойной. Ему бы книгу написать «Как обрадовать и обескуражить одновременно». И меня взять в соавторы. Или подопытных кроликов не берут? Нет, я знаю, мы могли бы стать прекрасным дуэтом: он бы сбивал с ног всех зрителей своим пением, а я бы добивала оставшихся своим восхитительным танцем. «Добрая публика, дайте по рублику, если хотите, чтоб мы замолчали…» Ух! Нога вновь неожиданно подвернулась. Что с этим асфальтом, идти невозможно. Увы, где-то через часок ходьбы прогулочным шагом до меня дошло, что асфальт ни при чём. Поддавшись тщеславному порыву, я напялила туфли-лодочки, к которым как-то уже привыкла за последнее время, опрометчиво проигнорировав кеды вместе с домашним советчиком. И теперь жалела всё сильнее с каждым шагом — ноги даже в туфлях на низком каблуке жутко ныли, вдобавок я натёрла мозоли. Но когда я пожаловалась на это своему спутнику, то в ответ получила ожидаемое: — Ноет у тебя рот. Кто-то, кажется, хотел, чтобы ему говорили, как лучше поступать? Что?.. Вот и не жалуйся. Но суровой роли он не выдержал, сжалился и остановился. Охая и ахая, я доползла до ближайшей лавочки у края просторной площадки и плюхнулась на неё, отчётливо понимая, что меня теперь с места и бульдозером не сдвинешь. И это перед самым «финишем» — впереди раскинулась парковка перед святым Граалем, то есть перед торговым центром. Фей вздохнул и присел рядом. — Радость моя, я тебя не дотащу. Кто бы сомневался. Я молча наблюдала, как вспыхивают и постепенно разгораются всё ярче оранжевые фонари на парковке. Счастливые люди выходили из больших стеклянных врат потребительского рая, сгружали набранное добро в свои машины, садились туда следом и уезжали. А я не могла встать. Да и не хотелось, если честно. В тёплом воздухе витал аромат свежей зелени и влажной земли, небо было такое мягкое-мягкое, как бархат на ширме в кукольном театре, а фонари — волшебными огоньками рампы. — Здесь так красиво, — мечтательно сказала я, откидываясь назад на руках и запрокидывая голову вверх. В тёплом бархате неба разнежилась бледная луна. — Давай останемся тут. — Жить? — Ага. — А давай, — неожиданно согласился Фей и лёг на лавку, положив голову мне на колени. Надо же, у него глаза опять будто цвет поменяли из-за освещения, теперь стали совсем прозрачными, будто лесные озёрца с таинственными огоньками в глубине. Я подняла руку, провела по его пушистым волосам. Привычным таким жестом, машинальным... — Ой! — я испуганно уставилась на него сверху вниз. — Пиратка! Я же её не покормила сегодня! Он только развёл руками, как бы говоря, что такова се ля ви — кому-то романтик и либертэ, а кто-то же не манж па сис жур. — Вставай! — поторопила я его. — Переезд на свежий воздух отменяется. Он с готовностью вскочил на ноги — ух, ну просто завидую, всегда полон сил и готов на любые авантюры, тоже хочу иметь столько энергии. Я-то с трудом поднялась на свои, прошла пару шагов и скривилась. Ноги были, как деревянные, гнулись с соответствующей пластичностью и, кажется, так же скрипели. Пятку обжигало болью из-за содранной кожи при каждом шевелении. — Ты ведь поможешь мне дойти до остановки? — с надеждой спросила я. — Встречный вопрос: ты уверена, что в три часа ночи ещё будут ходить автобусы? Потому что раньше мы не доберёмся. Я угрюмо помолчала, а затем внезапно для самой себя уселась обратно на лавку, гордо отвернулась и демонстративно сложила руки на груди. — Отлично, — сказала я со смертельной детской обидой. — Возьми мою сумку, ключи от квартиры, где нет денег, и иди один. Забудь про меня, беги, и передай Пиратке, что я её любила. — Увы, но твоя сумка не подойдёт к моим ботинкам, — расстроил меня Фей. — Придётся поступить иначе. И, судя по звукам, дал стрекача. Я стремительно обернулась и ахнула — он бежал от меня по парковке так, будто в магазине заканчивалась распродажа белых курток! Никогда, никогда ещё я не испытывала такого морального опустошения, уж от кого-кого, но от него не ожидала, ведь это… Гм, он возвращался. Мелькая в вечерних огнях, как ночной мотылёк, Фей нёсся ко мне, дребезжа продуктовой тележкой на колёсиках. Что за… что он опять придумал… — Миледи, — он галантно поклонился мне и приглашающе показал на тележку. — Не желаете ли взойти на борт? — Ты шутишь, да? — спросила я, недоверчиво вглядываясь в его лицо. М-да, можно подумать, мне это когда-то помогало. — Отнюдь. Долгий путь утомил вас, так позвольте же вашему скромному слуге предложить вам карету. — Ты бы ещё тыкву прикатил! Нет, это уже ни в какие ворота! Я было мученически возвела глаза к небу, вот только в середине этого процесса ненароком мазнула взглядом по парковке. И заметила, что от дверей гипермаркета отделился человек и направился в нашу сторону. Фей обернулся и проследил за моим взглядом. — Это служащий, который собирает тележки, — беспечно уведомил он меня, как будто всё нормально. — Так что, миледи, живо запрыгивайте и валим отсюда по-быстренькому! — Ты точно спятил, — беспокойно следя за приближающейся фигурой, отозвалась я. — Нас же… меня же поймают, представляешь, какие будут последствия? Я и так безработная, да вдобавок почти сумасшедшая, потому что постоянно разговариваю сама с собой, так ещё и правонарушительницей стану! Что тогда обо мне скажут? — Да какая разница, что о тебе скажут другие! — нетерпеливо отмахнулся Фей. — И вообще, слишком много ненужных слов. Идти ты не можешь, потому что не слушала советов, теперь у тебя болят ноги, да так, что даже на месте стоять больно — а это что значит? А это значит, что стоять на месте не рекомендуется! Слушай, что говорит тебе доктор: оп-ля! С этими словами меня подхватили подмышки, как ребёнка, и в мгновение ока сгрузили в тележку. И она резво понеслась, не разбирая дороги. — А-а-а! — разрезал мягкий вечерний воздух вопль. Оказалось, что мой. — Стоять! — раздался ответный вопль работника гипермаркета. Я в шоке оглянулась, судорожно вцепляясь пальцами в решётчатый бортик. Тележечный страж бежал вдогонку и орал сперва неоригинальное «стой!», потом разнообразил своё воззвание русскими трёхэтажными конструкциями, не отвлекаясь от бега. Да только куда ему было до Фея — я не могла догнать его, я, которая в погоне за конфетами не знает равных! — Извините, пожалуйста! — закричала я повелителю тележек, который медленно, но верно лишался одной из подопечных. С ветром в рот попала прядь волос, я выплюнула её. — Я не сама еду! Простите меня! — У-уууу, б… — отвечал главный по тележечкам, задыхаясь от бега и явно не отдавая себе отчёт в том, что тележка удирала самостоятельно. — У-у, какой экспрессивный и не в меру навязчивый эскорт, — неодобрительно заметил Фей. — А я предлагал тебе поторопиться, пока ещё можно было покинуть бал инкогнито. Теперь держись крепче. — За-зачем? — смятенно пискнула я. — Затем, что этот принц так себе, это я тебе как добрая крёстная говорю, и ни к чему, чтобы он провожал тебя до дома! Он придал импровизированной карете ускорение, и всё смешалось в доме Облонских. Ветер бил в лицо, прохожие шарахались в стороны, кто-то показывал пальцем, кто-то визжал. Ну кто-кто — я! Ой-ой-ой-ой! Ой, мама! А-а! Прохожий! Ф-фу, объехали. А-а! Ещё один! Сочувствую! Ой, помогите кто-нибу-у-у-удь!.. Я это мысленно или вслух?.. Уже не важно! Сделав резкий вираж, тележка на страшной скорости, угловато маневрируя, объехала угол дома и нырнула в тёмную арку дома. Тупик! — Что ты делае-е-е-ешь! — горестно взвыла я. — Нас же тут накроют, как миленьких! — Отставить панику на корабле! В подтверждение этих слов тележка пронеслась по дворику и вынырнула из него на освещённое фонарями пространство за домом — дворик оказался проходным. — Слава б-б-б-б… Тележка попала в полосу усыпанной щебёнкой дороги и нещадно затряслась, и я кое-как закрыла рот, чтобы не откусить себе язык. Ох, какой ужас, лучше бы тот мужик поймал меня ещё на стоянке! Полоса препятствий кончилась, и мы вольно покатили дальше, громыхая и дребезжа на дырявом асфальте и подпрыгивая на поребриках. Дворы сменялись улицами, а мы всё летели без разбора, пугая прохожих и в последний момент объезжая деревья и столбы. Наконец остановились в одном глухом дворике. Чёртова тележка давно замерла под фонарём, успокоившись, адский извозчик тоже мирно стоял, оперевшись бедром о её плетёный бок и праздно скрестив руки на груди, а я сидела на месте и тряслась по инерции. И дико смотрела на Фея. — Ну как, отдохнули ноги? — поинтересовался он. — Отсюда до дома всего пара шагов. Я зажмурилась и потрясла головой, пытаясь уложить в неё факт закончившейся безумной скачки. О боже, о боже, о… что это была за дичь, зачем это было, как это, должно быть, по-идиотски выглядело, ох… по-идиотски. Я хихикнула. Господи, это и вправду было глупее некуда! Продуктовая тележка, которая несётся по вечернему Петербургу с тёткой в строгом костюме в качестве пассажира! Сама, без посторонней помощи! А тётка визжит: «Ой, мамочки!» Я захохотала. — Пред… представляешь, — давилась я от смеха, — а я, пока летела, думала, не растрепалась ли причёска! Да какая при… причёска, когда у меня лицо от ужаса всё перекосило, и глаза были вот такие! Р-размером с… с блюдца! И рот на пол-лица! Ну такая приличная барышня, просто держись! Я смеялась, как сумасшедшая, и слышала, как мне вторит другой смех — весёлый, беззаботный, невероятно заразительный и ни разу не издевательский. — Хватит ржать, наркоманы малолетние! — вдруг рявкнул сверху чей-то голос. — Пошли вон отсюда! — Смотри-ка, — выдавила я сквозь смех, — а мне возраст сбавили — молодо выгляжу, значит! Да у меня вся жизнь впереди! — Совершенно с тобой согласен, — кивнул Фей. — Ладно, давай-ка, вылезай уже, пока нас водой не облили. — Не-е-е-ет, — заныла я, всё ещё хихикая. Ну что я могу поделать, если веселье из меня так и лезет! Уже не помню, когда в последний раз так смеялась. Когда в последний раз чувствовала себя такой счастливой. — Покатай меня ещё, больша-ая черепа-аха! — Я тебя предупреждал, — сообщил Фей и шагнул в сторону. И тут же на меня обрушилась волна цунами. — Так вам, школота никчёмная! Я сидела в тележке и ошалело взирала на Фея сквозь струйки, льющиеся с моих волос по лицу. Как-то вдруг сильно посвежело. Мокрая одежда прилипла к телу, и меня опять затрясло, на этот раз от холода. — Ну что, Львёнок, — сочувственно сказал он и подал мне руку. — Накатались. — И помог вылезти из тележки. Дрожа, я убрала мокрые волосы с лица. Меня только что облили водой из окна, я вся мокрая, выгляжу, как последнее чудо в перьях, я же заболею… Я улыбнулась. — А хорошо, что это были не помои, правда? Фей тоже улыбнулся, снял свою бежевую куртку и накинул на меня. Не отнимая руки, обнял за плечи, и мы пошли прочь из тихого теперь двора. Тележка осталась сиротливо стоять под фонарём. Утром её найдут дети, и тогда тот тип из окна точно разорится на воду.***
— Как ты думаешь, сколько людей вот так сидят, как мы, и смотрят на небо? — Столько, сколько звёзд на небе. — И у каждого своя звезда? — У каждого. — А моя которая? — А ты выбери сама. Горячие бока фарфоровой чашки обжигали ладони, мягкий ветер уносил с собой пар тёплым облачком. Мы сидели на нашей крыше и смотрели на город. Разве можно не быть самым счастливым человеком на Земле, если у тебя есть собственная крыша, тёплый майский вечер и тот, с кем можно всё это разделить? Чего может ещё хотеться в таком случае? Только того, чтобы это время длилось вечно… ...хм, а вот чай точно не может длиться вечно. Кружка давно и незаметно опустела и остыла. Я отставила её в сторону и потёрла друг о друга ладони, разгоняя кровь. — Замёрзла? Пожалуйста, пусть он возьмёт мои руки в свои и погреет их, как делают влюблённые в кино! Вот чего ещё может хотеться в такой вечер… Ну да, щас, размечталась. — Тогда давай согреемся! Рывок за руку — и вот я уже бегу за ним вприпрыжку по крышам. Ладно, оставим романтику на потом, это тоже здо-ро-во!!! Перед глазами прыгали огоньки ночного города, будто праздник светлячков. Ветер бил в лицо, целуя, таская за волосы, напевая в уши: «Смотри! Сегодня весь мир — твой!». Руку крепко сжимала тёплая сильная ладонь, и было совершенно точно ясно — она никогда меня не отпустит, никогда не даст мне упасть. Так вот о чём пели Depeche Mode! Мы летели над городом, под ногами проплывала бесконечная поляна волшебных огненных цветов, а над головами сверкали сумасшедшие звёзды и улыбалась круглощёкая луна. И никакая вода сюда не долетит, а если и долетит, то пусть попробует догнать!.. Но всё рано или поздно заканчивается. Я опомнилась и осмотрелась. Моё окно. Фей подал мне руку, и я спрыгнула вслед за ним на пол своей гостиной, в нагромождение тёмных теней лабиринта, которым она стала. И осталась на месте, близко-близко к нему. Как в том странном полусне. Только он не исчезает, не тает в моих руках, не растворяется в полутьме, не улетает с ветром. Я нерешительно провела ладонью по белому рукаву, остановилась на плече. Такой реальный, он просто не может не быть настоящим. Я вижу и слышу его, я ощущаю, и пусть даже это такая невероятно всамделишная галлюцинация, для меня это — реальность. Которая не убегает… Я подняла голову и всмотрелась в его лицо. И снова окатило чувство дежа-вю — я увидела его взгляд. Это, смешно немного, всколыхнуло в памяти воспоминание: я в детстве стою перед витриной магазина и заворожённо смотрю на чудесный кукольный домик, тяну к нему руку — ну вот же он, дотянись и возьми! — и натыкаюсь на твёрдую стеклянную преграду. Такое близкое чудо и такое недоступное. Я разобью стекло. Смяв в кулаке белую ткань, я привстала на цыпочки. Сейчас, вот сейчас, остались считанные миллиметры, и рухнет эта невидимая и убийственно прочная стена… Я дотянулась до его лица, приоткрыв рот от затруднившегося дыхания из-за тяжело колотящегося сердца, выдохнув… мой выдох, отразившись от его сомкнутых губ, вернулся ко мне. И вдруг Фей весь как-то дёрнулся, будто помеха на экране. И чуть отстранился, отворачивая лицо в сторону. — Отпусти, пожалуйста. Будто пощёчина. Будто снова окатили холодной водой. Будто грубо разбудили, оборвав прекрасный сон. Я опустилась обратно на пятки, возвращаясь на землю из хрупкого полувоздушного баланса, больше не опираясь на Фея. Отпустила смятый своими пальцами белый рукав. — Извини. Конечно… Понимаю. На что я надеялась... — Ничего ты не понимаешь, — вдруг бросил он с какой-то горечью. — Чего не понимаю? — проговорила я, отводя глаза. Руки сами собой поднялись и в защитном жесте сплелись на уровне груди. — Что нельзя? А обнимать можно, танцевать можно, душу переворачивать можно... — Пальцы безотчётно стиснули локти. И всё равно это было не так больно. — Не верю. Ты просто не хочешь. — Майя, пожалуйста... — Да ладно, ладно. Прости, я всё понимаю. Я больше не буду. Только не уходи. Пересилив себя, откинув обиду, я подошла и сжала его руку своей. — Только не уходи. Но кисть в моей руке не ответила на пожатие и осторожно попыталась высвободиться. — Прости. Надо. Нет... только не это! Только не снова! Я вскинула голову и с испугом посмотрела ему в глаза. Я не вынесу этого снова! Что я натворила! — Нет, ну пожалуйста, не надо! — взмолилась я и в страхе вцепилась в него ещё сильнее. Он пытался что-то возразить, но мне не хотелось слушать правильные слова о том, что надо и почему так надо. Только просила: — Не уходи... — Да вернусь я, — прорвался в мои бессвязные мольбы его голос. Такой нервный, что я ни на грош не поверила. Мне всё равно, как глупо, жалко и некрасиво я сейчас выгляжу. Не отпущу! Он уже исчезал, я не хочу его снова потерять. — Зачем тебе вообще надо уходить? — в отчаянии воскликнула я, ища его взгляд, но тот упорно избегал моего. — Куда ты уходишь? Скажи! — А вот это нельзя. — Нельзя? Или просто не хочешь говорить?— не отставала я, в отчаянии цепляясь за него. — Ну зачем тебе знать? — бросил Фей, тоскливо оглянувшись быстрым движением. — А откуда мне знать, вдруг ты уйдёшь и не вернёшься? Так уже было! Скажи, или я никуда тебя не отпущу. Буду вот так стоять и держать, и тебе придётся тащить меня с собой на буксире. Его лицо, оно будто… окаменело. Мне стало совсем не по себе от выражения тревоги на нём, всегда беззаботном, светлом, весёлом. Что с ним такое? — Хорошо, — сдался он. Перестав вырываться, он мягко взял меня за руку в ответ и заставил повернуться к окну. Свободной рукой указал на что-то. — Смотри. Я всмотрелась в тёмное небо и увидела звёзды. Красивые, конечно, но я же и так их постоянно вижу... и тут же почувствовала, что за руку меня больше не держат. Я резко обернулась обратно к Фею, но взгляд мой упёрся в пустоту. Ах ты!.. — Так нечестно! — выкрикнула я в тёмную пустоту квартиры. Голос задрожал от обиды, почти граничащей со слезами. — Почему ты всегда бросаешь меня одну? Я шмыгнула носом. Опять слёзы, ну вечно слёзы! Почему страх остаться одной такой сильный, что доходит до паники? — Не плачь, — вдруг шепнул голос прямо у меня над ухом. Я подпрыгнула на месте от неожиданности и обернулась. Из зеркала трельяжа на меня смотрел Фей. Он ободряюще подмигнул. Я приложила руку — стекло как оно есть, гладкое, холодное, плоское. — Я хочу с тобой… Озорная весёлость слетела с его лица, оно стало печальным, даже суровым. Будто и не он совсем. По стеклу с внутренней стороны побежали мерцающие линии, будто кто-то стал выводить помадой с глиттером некое слово. Н… Е… «НЕТ». Зазеркальное лицо тихо отстранилось и исчезло в тёмной глубине зеркала. Там осталось только моё отражение.