***
Ну же, решайся. Сколько можно стоять на улице перед этой крутой конторой, неприкаянно, как бедный родственник? Ведь я с ними сотрудничала раньше, они должны меня помнить, у меня хорошие шансы, ведь так? Главное ведь не быть незаменимым, а доказать, что ты незаменим. Я должна не покорно кивнуть, когда они скажут «мы вам позвоним», а убедить их, что им нужна я, а не кто-то другой из кучи кандидатов. Есть, конечно, и обратная сторона медали нашего давнего знакомства — они наверняка в курсе, почему мне пришлось уйти из «К-К». Но всё-таки здесь иная сфера деятельности, и та… неприятность с заказчиком не должна их касаться. Я ведь претендую здесь не на пост директора (во всяком случае, не сразу же, я мыслю реалистично). Так что вперёд и с песней. Но одно дело логичные доводы, а другое — скрытые страхи и остатки неуверенности в себе. И поэтому я всё стояла и стояла перед огромным сверкающим зданием, где располагался офис «Олимпа», самого известного и зарекомендовавшего себя рекламного агентства, а также главного конкурента «Георгина» (я помнила это ещё по тем временам), и боролась с внезапно накатившими сомнениями. Помню, сама хотела, чтобы меня не отвлекали на собеседованиях, но сейчас вдруг ощутила, как мне не хватает дружеского участия и моральной поддержки. За короткое время я уже привыкла, что он всегда рядом, не давая мне воспринимать окружающую действительность слишком серьёзно. И теперь мне так нужно, чтобы кто-то разрядил атмосферу, а потом сказал, что всё будет хорошо. Сейчас я чувствую себя так же, как когда приходила к своей начальнице во времена работы в «Георгине», чтобы о чём-то её попросить. Тогда я умирала от страха, словно самое ужасное было не получить отказ и психологический разгром, а умереть под пытками. Теперь этот иррациональный страх вернулся, а сказать, что это всё чушь и я всё смогу, было некому. Придётся самой. «Майя, у тебя всё получится, вперёд, тебя там не съедят». Я скрестила пальцы на удачу и решительно зашагала вперёд. — Здравствуйте, мне нужно в отдел кадров, — сказала я девушке за регистрационной стойкой. Та, пробежав по мне безразличным взором и попросив показать паспорт, начала выписывать временный пропуск, а я от скуки принялась оглядываться. Взгляд почти сразу наткнулся на рекламный плакат с улыбающейся красавицей, отретушированной до состояния пластика, и мне сразу вспомнился тот момент, когда я услышала зов мира рекламы. С баннеров, билбордов и постеров на меня смотрели такие же улыбающиеся лица моделей, призывно подмигивали и звали к себе, в свой глянцевый беззаботный мир. И модели не обманули, мне было там хорошо поначалу. Так что же, получается, они мне не лгали? Кому же тогда верить… — Пропуск возьмите, — громче повторила девушка за стойкой, протягивая мне бумажный прямоугольник, и, отдав, нажала кнопку разблокирования турникета. Тот запищал, и я торопливо прошла за ограничитель. Какое же здесь всё светлое, гладкое и блестящее, под стать зеркальной облицовке здания. И просто невероятное количество девушек фотомодельной внешности, ни одной не то что дурнушки, но даже заурядной. Каждая — вылитая королева, не идёт, а плывёт по коридору. Если длина твоих ног не позволяет тебе попадать в поле её зрения, то ты рискуешь быть сбитой наземь. Или получить удар по плечу. Вот как сейчас. Я охнула от неожиданности и присела, чтобы собрать свои работы — от столкновения папка с портфолио упала и раскрылась, и из неё высыпались образцы моих работ. Правда, врезалась в меня не девушка с царственной походкой, а некто, чей пол я не сразу определила из-за мелированной укладки и лакированного розового пальто, которое так и бросалось в глаза с агрессией молодого павлина. Павлин в пальто… — О, пардон, — коротко пробормотал обладатель эпатажной внешности и равнодушно отвернулся, вновь обращаясь к собеседнику, разговор с которым я нагло прервала, заставив об себя запнуться. Но его спутник, блондин в элегантном костюме, не ответил ему, а, наоборот, присел, чтобы мне помочь. Ого, натуральный прекрасный принц. — Извините нас, — попросил он, заглянув мне в лицо. Меня хватило только на то, чтобы отрицательно мотнуть головой, чтобы показать, что я не обиделась. И тут же выругала себя за то, что сижу на корточках и глупо пялюсь, как чужой человек собирает мои вещи. Хватит таращиться, живо собирай свои бумажки, одёрнула я себя и приступила к делу. — Идём, Андрэ, — нетерпеливо позвал «принца» субъект в розовом плаще, резанув слух манерным французским акцентом. Он потянул своего спутника за рукав, и тот с извиняющимся видом поднялся на ноги, явно закончив на сегодня с добрыми делами. — Скорее же, нужно срочно что-то решить!.. М-да, прекрасных принцев, значит, нынче только пробниками раздают. Ещё бы, полная версия дорого стоит, мне точно не по карману. Странная пара уже удалилась, когда я потянулась за последним листом. И тут же на него, как назло, наступила чья-то стройная нога в безумно дорогой туфле. — Пожалуйста, подвиньтесь, — попросила я очередную зазевавшуюся королеву, но та не спешила внять моей просьбе. Я подняла голову, да так и замерла, узнав её. Надо мной на длиннющих тонких ногах высилась радикальная брюнетка с надменно-торжествующим выражением лица. А выражение такое у неё было потому, что она меня тоже узнала и явно наслаждалась тем, что я униженно ползаю у её ног, пытаясь выдрать из-под её подошвы результат своего труда. Помедлив ещё пару секунд и закончив с демонстрацией своего превосходства, она убрала ногу, и я тут же поднялась, сжимая в руках ламинированный листок. — Привет, Майя, — пропела она, по-прежнему глядя на меня сверху вниз не только потому, что оставалась на добрых полголовы меня выше, но и потому, что не переставала быть первостатейной стервой. Стервой по имени Кристина, укравшей у меня любовь Романа. — Привет, — буркнула я, засовывая глянцевый лист в папку и намереваясь завершить неприятную встречу. Но не тут-то было: Кристина перегородила мне дорогу, явно желая пообщаться и добить меня, раз уж представился такой случай. — Работу ищешь? — невинно поинтересовалась она. Конечно, ищу, по твоей же милости! — Да, — независимо ответила я и шагнула вбок, но она шагнула в ту же сторону, не желая так скоро лишаться развлечения. — Я слышала, должность стажёра тут ещё свободна, — подмигнула мне Кристина. — Так что успевай. — Что, тебя не взяли? Она музыкально рассмеялась, красиво встряхнув ровной чёлкой. — Что ты, у меня уже есть работа. Я — исполнительный директор по маркетинговым вопросам в «кей-кей», представляешь? Отличная должность, и я достойно с ней справляюсь. Ещё бы. — А главное — заняла её достойно, — сквозь зубы выплюнула я. Меня начинало трясти — от обиды, злости, несправедливости. — Да, — беспечно ответила она, снисходительно улыбаясь. — Моя предшественница, увы, справлялась не так достойно, и после неё пришлось уладить последствия её ошибки, но теперь у меня всё хорошо. Чего и тебе желаю. Не переживай, если не возьмут стажёром, то — по секрету, только тебе говорю! — у них тут ещё вакантна должность уборщицы. Должно же тебе в чём-то повезти. — Что, своё прошлое место советуешь? — беспомощно съязвила я, ощущая всю глупость своей реплики. Я была настолько выбита из колеи, что абсолютно утратила возможность соображать, и все силы уходили только на то, чтобы держать себя в руках. Внезапно я поймала себя на том, что бессознательно хватаю пальцами воздух, будто ищу дружескую руку, которую можно сжать в утешение. Но руки всё не находилось. А она снова лишь расхохоталась в ответ, видя, что я сама кляну себя за жалкую попытку задеть. — Я специально устроюсь уборщицей, чтобы смыть следы твоего пребывания здесь, — сообщила я, как мне показалось, с достойной самоироничностью. — Что ж, я желаю удачи, — снизошла она до ответа. — Нелегко тебе придётся, мыть такие большие полы на таких коротеньких ножках. Всё, больше не выдержу тона светской беседы. — Ах, у меня ноги короткие? — взорвалась я. Слова будто сами полетели из моего рта, я не успевала их даже сначала подумать. — До земли достают — значит, не короткие! Зато я в маршрутку стоя помещаюсь, а не как некоторые — лёжа, и то на крыше! — Поздравляю, — фыркнула она насмешливо. — А у меня своя машина есть. Ой, как обидно. Нашла, чем гордиться. Нас таких полгорода. — У меня тоже есть, и права я сама получила, а не купила. Зато машину купила сама, не то, что некоторые! — Зато у меня всегда есть тот, кто даёт мне возможность не делать всё самой, — надменно ухмыльнулась она. Ясно, что ты за фрукт. Тухлый. — Я заметила. — Я заставила себя смотреть прямо в её тёмные глаза, своей неподвижностью напоминавшие змеиные. — Ты вообще себя не утруждаешь, да? Берёшь только готовенькое, то, что до тебя сделали другие. Чужие наработки, чужие должности, чужих мужчин. — Я уже даже не злилась; некая, пока не оформленная до конца мысль, тяжёлая и горькая, странным образом расставляла всё по местам, почти успокаивая. А Кристина всё ухмылялась, хотя в её усмешке появилась фальшивость и натянутость. — Знаешь, я думаю, что ты действительно достойна этой должности. Там твоё качество пригодится — ты отлично умеешь рвать зубами конкурентов, я убедилась. Надеюсь только, что это не единственное твоё достоинство, ведь там нужно ещё и много работать, а не просто устроиться и надеяться, что кое-кто всё сделает за тебя. Удачи и тебе. «Я горжусь тобой, Майя». — Кстати, о «кое-ком», — холодные глаза Кристины снова вспыхнули от злобного удовлетворения. — Я передам от тебя привет Ромочке сегодня вечером, когда мы встретимся у него дома. Всё-таки она меня добила. — Ну, пока, — и, одержав окончательную победу надо мной, она отвернулась и гордо зацокала прочь. Я беспомощно смотрела ей в спину и чувствовала себя так, будто получила удар под дых. Так нечестно… Она его у меня украла, обманом заставила его отвернуться от меня — разве это повод для гордости? Какие отношения можно построить на такой лжи? А он этого не понимает или просто ничего не знает… Ненавижу её, ненавижу! Устав хвататься за воздух, я сжала руки в кулаки и опустила голову, глядя теперь в блестящий пол, который почему-то слегка дрожал и расплывался. «Ромочке»… Он терпеть не может, когда его так называют. Неужели он позволяет этой длинноногой пустышке так себя называть? Неужели так поглупел рядом с этой бессердечной красоткой? Неужели мужчинам настолько важна красота, что они слепнут и не замечают остального — а, может, просто не считают остальное важным? Или она всё-таки чем-то заслужила привилегии, которых не было у меня? За что со мной так?.. Я вскинула голову и быстро смахнула влагу с ресниц. Нельзя показывать акулам, что тебя ранили: увидят кровь — растерзают сразу. Нужно быстро зажать рану ладонью. Вообще нельзя показывать хищнику, что ты слабее его, иначе он тебя сразу сожрёт. Распуши шерсть, оскалься, порычи — и тогда, возможно, он покатится со смеху, и ты успеешь убежать. Неоформленная мысль стала приобретать чёткие очертания и сложилась в картинку, и эта картинка, такая мелочь, пустяк, открыла мне глаза со всей ясностью: я не подхожу для этого мира, такого яркого и такого жестокого. Это был засевший в мозгу образ-фотография — моя распечатанная работа, над которой я когда-то так старалась, лежащая на полу, и придавливающая её сверху острая шпилька блестящей модной туфельки. И тут же последовала другая мысль, простая и понятная: «я хочу уйти». Нога сама собой дёрнулась, пытаясь развернуть тело к выходу. — Майка! Я вздрогнула, услышав тонкий возглас, затем резко обернулась. — Соня! Это же Сонечка! Сразу стало легче дышать, будто камень с шеи свалился. Вот это да, кажется, мы почти не виделись с того времени, как меня уволили из «Георгина». Какое счастье увидеть здесь хоть одного приятного человека! — Май, это и правда ты! — защебетала Соня, хватая меня за руку. — А я смотрю — ты, не ты? Так похудела! Совсем красавицей стала! Ох, тыщу лет тебя не видела, ну как ты, где ты сейчас? А она тоже изменилась. Нет, не лицо и не фигура, но внешний облик… какой-то другой. Может, так кажется потому, что она затянута в классическую белую блузку и узкую тёмную юбку вместо легкомысленных подростковых нарядов? И лицо какое-то усталое, уже не светится былой беззаботностью, вообще такое впечатление, что она не высыпается. Но улыбается радостно и неподдельно. — Вот, хотела к вам устроиться, — сообщила я и сама поразилась неуверенности в своём голосе. Хотя нет, всё правильно сказала — «хотела». — Да ну? — обрадованно изумилась Соня. — Класс, будем вместе работать! А кем будешь? — Да всё равно, — с деланной весёлостью отшутилась я, и вопросов на эту тему больше не последовало. Она, конечно, ужасно милая, но излишней вдумчивостью не страдает. Полезное свойство, если подумать. Сама бы не отказалась не задумываться слишком о мелочах. — А ты кем здесь работаешь? — Секретарём. — На миг на лице подруги промелькнуло что-то не совсем радостное, но тут же исчезло. — Давно уже, с тех пор, как в «Георгине» всё стало не очень. Знаешь же? — Нет… Хм, а я ведь и правда совсем про него забыла. «ККsports» как-то всё больше с «Олимпом» работали, и после того случая с выигрышем тендера георгиновцы, кажется, больше и не появлялись. Протолкнули свою — ха, мою! — идею, заключили контракт на рекламную кампанию, а по его истечении как-то исчезли с горизонта, что, кстати, довольно странно. «Кей-кей» ведь понравилась та идея, и, по логике, должны были бы заключить новый контракт… Ой, что-то я Соню совсем не слушаю, что она там рассказывает? — …в общем, оказалось, что это Кэт нагадила. — Кому?.. — Ну директрисе нашей, я же говорю! — понизив голос, объяснила Соня. — Представляешь, она, ну Кэт, то есть, на два фронта работала. Все думали, что она в агентстве только стул греет, а она не так-то проста оказалась. Она всю инфу о наших клиентах в другое место сливала, конкурентам нашим, а те их уже переманивали на более выгодных условиях. Ещё и слухи всякие распускала о типа неблагонадёжности «Георгина»… И она ведь ещё была подругой директрисы, прикинь, какая подлость? В общем, все считали её типичной стервой, но все ошиблись — она не типичная, а настоящая королева стерв! Вот как… А я наивно думала, что это только мне так «повезло» — ан нет, выходит, тут такое в порядке вещей. Успей нагадить ближнему твоему, пока он не нагадил тебе… Мой блуждающий взгляд снова упёрся в стену с рекламой. Идеальная женщина на нём по-прежнему улыбалась, но теперь это была уже не бездумная улыбка счастливого потребителя. Это был холодный оскал хищной акулы. Акулы… Акулы они и есть, всё правильно. Как я могла усомниться в словах того, кто искренне желал мне добра и хотел помочь — ну и пусть, что немного по-дурацки? Мне так хотелось верить блеску мыльного пузыря, что я не желала слушать неприглядную правду, предпочтя ей яркую мишуру. Теперь пузырь лопнул и обжёг глаза едкими брызгами. — А те конкуренты — это был «Олимп», да? — тихо спросила я. — Не знаю, — так же тихо отозвалась Соня и ощутимо напряглась. — Да и не важно. Короче, «Георгин» с тех пор с горки покатился, ну народ оттуда и брызнул. Я тоже ушла, не стала ждать, пока попросят. Ой, ладно, — вдруг спохватилась она и быстро глянула на экран мобильника. — Майк, мне бежать надо, но мы обязательно созвонимся, ага? Номер тот же? — Ага, — кивнула я и улыбнулась. — Ладно. — Пойдём, я тебя быстренько в отдел кадров провожу и побегу! Я не успела опомниться, как уже стояла перед нужной дверью, колеблясь — войти, всё же? Или… — Иди, — подтолкнула меня Соня, пожала моё плечо на прощание и убежала. А я в ступоре застыла на месте. За короткий срок я успела убедить себя, что мне это нужно до зарезу, и успела понять, что совсем ни к чему. И что делать? Разворачивать лыжи и ехать в неизведанную степь, или… или попробовать приручить хищника? Будто в ответ на неуверенный мысленный вопрос распахнулась дверь, и выходящий хмуро посторонился, давая мне войти. Словно знак свыше. Что ж, пусть будет так, не зря же я пришла сюда, верно?.. Внутри меня встретили не так тепло. Ну правильно, а с чего бы иначе, опомнилась я. Я же не в гости пришла, а на работу проситься, и, наверное, не так уж и важно, на кого работать — на акул или на волков. Выбор вообще не так уж велик. Мне нужна эта работа. Я должна потерпеть. Мне дали традиционные многостраничные бланки с анкетой для заполнения — подозреваю, нарочно придуманный жестокий способ отсеивания самых слабых на начальном этапе. Потому что только закалённый в боях, то есть, на собеседованиях, без ущерба для психики ответит на кучу идиотских вопросов о лучших и худших чертах своего характера (как будто кто-то скажет всю правду), о том, почему претендует на такую-то должность (ну денег хочется, что за тупой вопрос!) или о своих перспективах в этой компании (ой, извините, я забыла свой хрустальный шар дома, какая жалость!). И только тот же сильный духом воин не взвоет от злости, когда его дописанный многотомник удостоят лишь беглым взглядом и небрежно кинут на стол, сказав, что собеседование проводит сам начальник, лично. — Двести двадцать второй кабинет, — уведомила меня кадровичка и строго посмотрела сквозь линзы изящных очков. — Хотя ладно, я провожу вас, мне всё равно туда нужно. Она выбралась из-за стола, мимоходом всё-таки прихватив глупую анкету, и повела меня в нужный кабинет. Войдя туда, я в нерешительности остановилась посреди приёмной с пустующим столом. Кадровичка, вдруг тоже оробев, оглянулась, поколебалась пару секунд, а затем приоткрыла дверь Самого. Из недр кабинета тут же донёсся очень-очень сердитый голос. — …ищите договор, я вам серьёзно говорю! Не найдёте — отвечать за это будете лично… «Майя, ты точно этого хочешь?» Кадровичка, так ничего и не сказав обитателю кабинета, быстро и бесшумно прикрыла дверь и повернулась ко мне. — Мне сейчас нужно идти, а вы дождитесь, когда он освободится, и входите, — проговорила она. — Скажете, что из отдела кадров. Возьмите. — И протянула мне исписанную анкету, бросив меня в одиночестве. Я осталась стоять посреди приёмной, всё сильнее стискивая свои бумажки. Пальцы, а ну, перестаньте потеть и леденеть! Сейчас мы с вами зайдём и докажем, что многого стоим, и однажды, очень скоро, будем занимать такое же кресло, как у того, кто только что ругался. Разве я этого не заслуживаю?.. Дверь открылась, и из-за неё буквально вылетела Сонечка. Она плакала. «Знаешь, я думаю, что ты действительно достойна этой должности, — прозвучали у меня в голове мои собственные слова, сказанные совсем недавно. — Там твоё качество пригодится — ты отлично умеешь рвать зубами конкурентов». — О, Майя, — заметила меня Соня и быстро вытерла размазавшуюся под глазами тушь. — Ты уже побывала в отделе кадров? Я сейчас предупрежу, что ты пришла… — Не надо, — опередила я её. — Я, вообще-то, не сюда. Просто хотела сказать, что обязательно тебе позвоню, и мы обо всём-всём-всём поговорим. Я обняла растерянную подругу и кинула взгляд на обитую чёрным дерматином грозную дверь. На один жутковатый миг мне почудилось, что это не дверь, а чёрная дыра, и она вот-вот безнадёжно меня засосёт. Нет. — Пока. Круто развернувшись, я зашагала прочь. И чем дальше я уходила, тем легче становилось на душе, будто каждый шаг снимал с неё по гирьке. Подходя к турникету, я порвала ненужную анкету и выбросила обрывки в мусорную корзину, не останавливаясь. Турникет почему-то беспрепятственно пропустил меня, никто не окликнул в спину, и я вышла в светлый квадрат белого дня, глубоко вдохнув весенний воздух.***
Дома царила тишина. Полная, глухая до звона в ушах. Никто не выпрыгнул из-за угла, не спросил, как успехи и не приказал не вешать носа и не обращать внимания на незначительных картонных персонажей. Не сказал, что я молодец. А я всё равно и так это знаю. Но всё же, почему он всегда исчезает, когда так нужен? Да, я сама могу справиться со своими бедами, но я тоже не хочу делать всё одна. Я ведь не прошу решить за меня проблемы, мне лишь хочется знать, что я кому-то нужна, нужна просто так, просто потому что я — это я. И он мне нужен. Всегда нужен. Не для чего-то, а просто так. А я, вместо того, чтобы это сказать ему, бубнила и бубнила только одно — «я взрослая, взрослая, самостоятельная»… Тьфу ты, да дура я, вот я кто! Взрослые не верят в фей. А если не веришь во что-то, этого для тебя просто не существует. — Кис-кис, — тоскливо позвала я, ложась на кровать. Верная Пиратка прибежала и вспрыгнула ко мне на постель, замурчав, когда я её погладила. Я обняла подушку, душа её в объятиях, и уткнулась в неё подбородком. — Пожалуйста, вернись ко мне. Ты мне нужен. Просто так. Так тихо и так пусто. Тишина успокаивала нервы, но опустошала душу, так и звеня одиночеством. Слишком много тишины, а всего должно быть в меру. Равновесие лучше всего… Веки отяжелели и держать их открытыми стало трудно, да и незачем. Я только немного полежу с закрытыми глазами…***
…В таинственной глуши сказочного леса под яркой луной серебрилось тихое озерцо. Нет, не озерцо — кусочек запрокинутого неба, усыпанный звёздами, точно волшебной пыльцой. Его поверхность тиха и невозмутима… И вдруг неподвижная гладь превратилась в серебристое море — подул лёгкий ветерок и потревожил покой водного зеркала. Нет, не ветерок — лёгкие, невесомые ноты из волшебной флейты сидящего на камне лесного духа разбудили пруд. Мелодия летела над тёмной водой, падая в неё отдельными нотами, точно хрустальными дождевыми каплями, звеня и переливаясь, как музыка ветра — крохотные стеклянные колокольчики на ниточках, создающие нежнейший перезвон от малейшего колебания воздуха… Музыка перелетела через озерцо и вдруг мягко погладила меня по щеке бесплотной лаской. Глаза сами собой открылись. В тёмно-синем прямоугольнике распахнутого окна отчётливо вырисовывался светлый силуэт, сидящий на подоконнике, согнув ноги. Белея, словно мягко светясь в полутьме, он смотрел в небо, держа у лица флейту. И я поняла, что музыка мне не снилась. Она продолжала звучать; музыкант полностью ушёл в себя, растворился в своей игре, он словно отдавал душу в звуки инструмента. Мелодия, светлая, нежная и грустно-задумчивая, лилась и стелилась по ночному ветерку, в ней перезванивались маленькие серебряные колокольчики… Нет, бабочки! Крохотные ночные мотыльки, сияя, как огоньки, звенели крылышками в полёте, рождая чарующую мелодию — или это чудесные звуки принимали образ невинных небесных созданий? — и улетали на небо, теряясь среди звёзд — или же превращаясь в звёзды? Не в силах оторваться от невероятного зрелища, я молча лежала и смотрела, смотрела на Фея… Вдруг флейта в его руках взорвалась целым снопом бабочек-искорок, а он повернулся ко мне в сверкающем серебристом облачке и протянул руку. Тело поднялось быстрее, чем ему успел приказать разум, и вот я уже стояла рядом с подоконником, берясь за протянутую руку. Быстрый, непонятный шаг вверх — и я уже стою с ним на подоконнике, так близко, что захватило дух. Ещё шаг — и уже на крыше. На нашей крыше… Молча, ничего не говоря, он поднял и отвёл в сторону свою руку вместе с моей, а другую положил мне на талию. Мы сделали шаг, синхронно, начиная танец. Музыкальные бабочки, не утихая и не улетая в небо, вдруг растянулись сверкающей лентой и окружили нас спиралью тихо звенящего вихря. Они тоже танцевали вместе с нами. А звёзды вторили им с небес. Как, когда это случилось? Дом с тёмными проёмами окон исчез. Мы танцевали на каменной площадке с балюстрадой, а вокруг мерцало посеребрённое луной море, сливаясь вдали с огнями ночного города. Не чувствуя ног, не осознавая, сон это или реальность, я сама словно растворилась в волшебном действе, стала одной из нот-светлячков, а может, звездой, а может, огоньком с чужих крыш. Зачем мне знать, настоящее это или нет? Я здесь и сейчас, он со мной здесь и сейчас, я танцую, пока горит моя маленькая жизнь-огонёк. Но мне так хочется знать, о чём он думает. Я всмотрелась в его лицо, но оно пряталось в тени; мерцающее облачко подсвечивало его сзади, создавая из его лохматой шевелюры настоящий нимб, но лицо странным образом оставалось в тени, и я не могла рассмотреть глаза. Какого они сейчас цвета? Серебряные, как свет звёзд? А может, цвета ветра? Интересно, какого цвета ветер? Он обнимает меня сейчас упругими, неосязаемыми объятиями, убаюкивая, несёт куда-то… Нет, я хочу ещё танцевать! Не хочу уходить! Не хочу, чтобы он уходил. Хочу, чтобы он меня… Рвусь из мягких воздушных объятий, чтобы остаться в объятиях настоящих, тёплых и живых, тянусь к его затенённому лицу. Вижу наконец его глаза — они блестят из тени, странные, непонятные, словно зовут и одновременно предостерегают… Площадка под ногами вдруг вздрагивает. Объятия Фея разжимаются, и земля поддаёт мне в подошвы, отталкивая назад, от него. Я отчаянно взмахиваю руками, пытаюсь кричать ему, чтобы он меня ловил, я сейчас прыгну, но он стоит как истукан, и всё сильнее отдаляется от меня. И становится ясно, что это разводят мосты, отрезая друг от друга две половины города на целую ночь. Мосты всегда разводят, когда опускается темнота; так нужно и с этим ничего не поделаешь. И я перестаю дёргаться, обречённо замирая на месте. Половина моста уносит меня в темноту и одиночество, его половина моста с одинокой белой фигурой исчезает во мраке. Между нами всё шире разливается лунное море.