Beati possidentes («Счастливы владеющие»)

*** Луна едва поспевала за высоким мужчиной в черном сюртуке, идущим впереди. Люциус Малфой, казалось, был полностью погружен в собственные размышления и фактически не замечал свою невысокую, всегда тихую и незаметную подчиненную, семенящую сейчас следом за ним по полутемным коридорам, переходам, лестницам. Мисс Лавгуд напряженно всматривалась в темно-синюю мглу, с каждой минутой все сильнее сгущавшуюся в замке, и старалась не упустить из виду яркое серебристое пятно, бывшее длинными светлыми волосами Малфоя, забранными в хвост, мелькавшее в отдалении, словно блуждающий огонек. Редкие огни факелов, попадавшиеся им на пути, выхватывали из темноты его стройную фигуру с широкими плечами, обтянутыми дорогим бархатом, а быстрая уверенная походка в это мгновение выдавала поспешность и… нечто такое, что Полумна определила как раздражение, если не ярость. «Как же мне начинать разговаривать с ним о таких вещах, если он, похоже, сожрать меня готов?» – со страхом думала Луна, пытаясь не отстать от Малфоя. Конечно, она прекрасно знала, где находится кабинет директора. Шесть с половиной лет назад, промозглым октябрьским вечером они втроем вместе с Джинни и Невиллом попытались выкрасть оттуда Меч Гриффиндора у Снейпа, да попались, как вороны в суп. Слишком по-дурацки. Хорошо, хоть директор не отдал их на растерзание Кэрроу, а спровадил с Хагридом в Запретный лес. Тогда в коридоре, ведущем к директорскому кабинету, тоже было темно и страшно; сердца у всех троих стучали так, что звук их ударов, казалось, эхом прокатывался до самой лестницы, но тогда рядом с Полумной были друзья, а запала и юношеской дерзости - на порядок больше. Они втроём испытывали чувство гордости за свой поступок, мнили себя героями. Сейчас, прислушиваясь к шагам Малфоя, тонувшим где-то впереди, в отдалении, перекрываемым цоканьем собственных каблучков, Луна вдруг почувствовала странную неловкость, ощутила себя глупой и никчемной. Она прибавила шагу, боясь, что дойдя до кабинета и не заметив ее рядом, Малфой просто взбеленится и начнет высказывать ей разные отповеди. Разумеется, они не будут грубыми и недостойными его аристократических манер, но снобизм и желчность этого человека для нее были невыносимее откровенного хамства. «Ну, на что я рассчитываю? Какая дурацкая затея! И ведь даже отговорить меня от этой глупости было некому», – подумала она, вздохнув, и прибавила шагу. – Мисс Лавгуд! – раздался ядовито-обаятельный голос бывшего Пожирателя где-то невдалеке. Он, казалось, разорвал тяжелую, удушающую, несмотря на сквозняки, гулявшие по коридорам, чернильно-кромешную тьму. – Где вас носит? Поторапливайтесь, у меня слишком мало времени, чтобы тратить его на вас. – Простите, – Луна почти задыхалась от этого марафона, как будто пробежала через весь Запретный лес, спасаясь от неведомых тварей, населявших его дебри. – Вы слишком быстро шли. Кроме того, тут темно… – А на Люмос у вас мозгов не хватило? – насмешливо блестя глазами в темноте, спросил Малфой. – Мне не хотелось бы причинять ярким светом неудобства тем портретам, которые уже изволят предаваться отдыху и сну. – Ну, конечно… – буркнул Люциус. – С какими только глупостями в этой жизни не столкнешься – от гриффиндорского безрассудства до когтевранской деликатности. Credendo Vides! – назвал он пароль, отойдя чуть в сторону. Каменная горгулья, охранявшая вход, медленно начала отодвигаться, освобождая вход на винтовую лестницу. – Поверив – увидишь… – прошептала Луна рассеянно, наблюдая почти забытую со времен учебы картину. – Что вы там бубните, мисс Лавгуд? – голосом, не терпящим возражений, отчеканил Малфой в темноте. – Пошли, что ли… Становитесь на лестницу, пока я не передумал. Через минуту странная парочка оказалась в кабинете Минервы Макгонагалл. Полумна огляделась. Здесь все было так, как в тот октябрьский вечер, за небольшим исключением: сейчас в кабинете присутствовали кое-какие шотландские мотивы, вроде клетчатого пледа, висевшего на спинке директорского кресла, да на полочках и столе стояли статуэтки, изображавшие древнеегипетскую богиню Баст. Люциус прошел к столу и уселся в директорское кресло, как ни в чем не бывало. Луна даже опешила слегка от такой бесцеремонности. – Садитесь сюда, мисс Лавгуд, – он изящным небрежным жестом махнул рукой в сторону стула, стоявшего напротив его. – И выкладывайте поскорее все, что хотели. Я опаздываю к началу своей речи. Луна глубоко вздохнула и присела на краешек большого плетеного стула, на котором, должно быть, сидели представители не одного поколения студентов и преподавателей школы Чародейства и Волшебства. – Мистер Малфой… – она запнулась, затем, понимая, что отступать бесполезно, собралась с духом и продолжила. – Я… мне… – Прекратите мямлить! Говорите яснее. – Мне удалось встретиться сегодня утром с Геспером Трэверсом. Думаю, нет нужды напоминать вам, что это за фрукт, мистер Малфой. Люциус откинулся назад, положив белые холеные руки на подлокотники кресла, и непонимающе уставился на Полумну. – И что из этого следует, мисс Лавгуд? Меня мало интересует этот преступник. – А вы, мистер Малфой? – набрав побольше воздуха в легкие, выдохнула Луна. – Что я? – Вы – святой? – Я не понимаю ваших намеков, – то ли Полумне показалось, то ли на самом деле в его глазах на миг вспыхнула искорка страха, тут же, впрочем, погаснув. – Все вы понимаете, мистер Малфой, – Полумна привстала со стула и, опершись обеими руками на стол, заглянула мужчине в лицо. Уголки губ Малфоя предательски дернулись. – Я ничего не забыла: ни битву в отделе Тайн, ни подвала в вашем негостеприимном особняке, – почти прошипела она Люциусу в лицо, сама дивясь собственной, вдруг, откуда ни возьмись, проснувшейся в ней отваге, попутно отмечая про себя его участившееся дыхание и желваки, вздувшиеся под бледными щеками. – Вы – такой же, как они… все, прозябающие в стенах Азкабана. Только им повезло меньше, чем вам. – Я был оправдан Визенгамотом, и не вам, дерзкая девчонка, предъявлять мне претензии! – гаркнул вдруг неожиданно Люциус почти басом. Полумна подалась назад, плюхнувшись на стул. Чувствовалось, что он, по меньшей мере, разъярен, и неизвестно, чем больше: то ли ее дерзостью, напрочь отметшей всяческие представления о субординации, то ли напоминанием о тех временах, которые он безуспешно силился забыть, законопатив все темные уголки своего сознания, откуда бы могла просочиться хоть одна мысль или одно воспоминание об этом. – Да, неужели! – Полумна решила не сдавать позиции. «Назвался груздем – полезай в кузов», – как-то отстраненно подумала она, пытаясь не потерять нить разговора, начавшегося на таких повышенных тонах. – Я ухожу, глупая девица, – протянул Люциус, глубоко дыша, собираясь вставать. – Мне тут с вами больше делать нечего. – Сидеть, – взвизгнула она, едва не упав в обморок от собственной выходки. Он опешил. На его лице снова пронеслось уже знакомое ей, подсмотренное недавно выражение неожиданной беспомощности и непонятного, необъяснимого с точки зрения здравого смысла экстаза. Глаза Малфоя чуть закатились, кадык дернулся, а дыхание участилось настолько, что она через стол, сидя на стуле, смогла ощутить его, как слабое дуновение. «Да что с ним такое?» – пронеслось у девушки в мозгу. – «Может, сердце слабое. Неужели он такой впечатлительный?.. Нет, скорее всего, ему есть что скрывать. А таких, как Люциус Малфой, страх за содеянное зло будет преследовать долго и упорно». – Как вы со мной разговариваете? – удалось, наконец, выдавить ему из себя. – Мистер Малфой, давайте, не будем торопиться, – Луна поспешила смягчиться, и голос ее зазвучал просительно. – Я же еще ничего вам не сказала. – Вот именно… – Люциус с трудом выровнял дыхание, не отрывая от нее глаз, – а время идет. – Хорошо, я продолжу, раз уж вы так рветесь к своим гостям, – промолвила она почти вкрадчиво. – Скажите, вы же знали прекрасно о том, что творилось в стенах Малфой-мэнора тогда… в те страшные полгода? – О чем вы? – произнес мужчина, умоляя Полумну одними глазами не возвращаться в те времена даже мысленно. Каждое воспоминание о бесчинствах, откровенных злодеяниях той поры переплеталось с жутким страхом за семью, за жену и сына. И за себя, конечно. Он вздрогнул, припоминая, что никогда не уходил от Лорда, повернувшись к нему спиной. Только пятясь назад, согнувшись в три погибели. В противном случае можно было легко заработать Аваду. Унижение пополам со страхом, которые ему пришлось пережить, усугублялись еще и осознанием собственного ничтожества перед лицом взбесившегося монстра-полукровки, которого все они – чистокровные во многих поколениях истинные волшебники – боялись, как огня. Он, конечно, помнил все… Но как хотелось бы забыть все это… Люциус вздрогнул, подумав про себя, что ради такого он бы даже от Обливиэйта не отказался. – О том, что творили с магглами и магглорожденными волшебницами сподвижники Темного Лорда… Пожиратели смерти… Еще скажите, что Ваш дом напоминал райский уголочек, в котором Вольдеморт открыл бюро добрых услуг. – Не скажу… – он прикрыл глаза и постарался взять себя в руки. – Я лично сам не участвовал в этих оргиях. Меня об этом допрашивали под Веритасерумом. – Вот как? А вот Трэверс говорит другое. Знаете, ведь именно из-за этих оргий, из-за того, что магия, как говаривал ваш господин, сила, и пополняется потихоньку наш приют. Вам, конечно, невдомек, что сейчас там проживает пятеро детишек, которые родились в результате насилия ваших сподвижников над беззащитными женщинами. – Это ваше дело, мисс Лавгуд, заниматься контингентом этого приюта… – Люциус перевел дыхание и сжал зубы, совсем побелев от гнева. – Мое дело – отстегивать вам денежки… – Конечно… Вы это делаете не потому, что вас терзают муки совести и раскаяние. Все это нужно только для того, чтобы подобраться поближе к Визенгамоту и власти! – выпалила она на едином дыхании. – Конечно… – Люциус резко встал. – Мне плевать, что там вздумал городить этот придурок Трэверс, обрюхативший какую-то магглу. Я ухожу, – он поднялся и, гордо выпрямив спину, направился к выходу. – Стойте, – крикнула Луна, не зная, как его остановить. – Среди этих пятерых малышей есть и ваш сын. Он резко развернулся, постоял секунду и угрожающе двинулся на нее, как хищник, готовый напасть. – Мисс Лавгуд, думайте, что говорите. Этого быть не может. – Трэверс слил нам кое-какие свои воспоминания, – внутри у Полумны заметались самые противоречивые чувства – от страха до абсолютной уверенности в своих словах. Она сжалась в комочек под этим злобным и, в то же время, пронизывающим взглядом, но, тем не менее, отступать не собиралась, решив сыграть ва-банк, раз уж обходными путями не получилось склонить этого ужасного человека признаться в том, в чем так уверен был Трэверс. – Разве имя Клаудии Стокс вам ничего не говорит? – Ничего, мисс Лавгуд. Абсолютно. – Значит, вы собираетесь все отрицать? – она встала и для пущей безопасности медленно перешла к стене, где находился вход в кабинет и начинался спуск на винтовую лестницу, ведущую из кабинета вниз. – Конечно, мисс Лавгуд, я собираюсь все отрицать. Это невозможно. – Почему невозможно. – Потому. – Тогда я… Я буду настаивать на маггловской экспертизе. Идентификация по ДНК – один из самых современных способов определения отцовства, и он дает практически стопроцентную гарантию. – Мне плевать на маггловские штучки. Для меня они ничего не значат. – А что для вас имеет хоть какой-то вес? – Полумна почти кричала. Она не узнавала сама себя. Внутри у нее все скручивалось узлом, в горле стоял ком. После таких ее выходок Люциус Малфой точно не захочет больше иметь дела ни с нею конкретно, ни с приютом вообще, и бедные малыши останутся без финансовой поддержки. Луна представила лицо Кингсли и зажмурилась от злости на себя, на свою собственную несдержанность. Малфой тем временем подошел к Полумне. Его высокая фигура склонилась над ней; он оперся рукой о стену и, поблескивая глазами, медленно, выговаривая каждое слово, произнес: – Знаете, почему это невозможно? – она практически зажмурилась от этих его слов, произнесенных почти интимным шепотом. – Да потому что я брезгую… Я никогда в жизни не притронулся бы ни к маггле, ни к магглорожденной… Ни за что. Для меня это – табу, мисс Лавгуд. Магглы пусть изобретают все, что в голову взбредет. Что им еще остается? А я – чистокровный волшебник и отвечаю перед родом, перед предками за все, что со мной происходит. Можете себе представить, мисс Лавгуд, но мужчина в сорок с лишним лет вполне способен держать себя под контролем. И свой член – тоже… – девушка вздрогнула от такой откровенно пошлой фразы, которая из уст Люциуса Малфоя звучала так непривычно… неправильно и почему-то так бередяще… Остатки здравого смысла как будто куда-то попрятались, только глаза ее, не отрываясь, смотрели на губы Люциуса – тонкие и чувственные – произносившие несвойственные ему скабрезности ледяным тоном. – Или вы думаете, что мне его пристроить больше некуда?.. – Что вы несете, мистер Малфой? – задыхаясь, едва вымолвила Луна, чувствовавшая себя хрупкой бабочкой, которую медленно пришпиливает к стене этот острый, болезненно ранящий взгляд. – Вы столь невинны, мисс Лавгуд? Вы никогда не слыхали слова «член»? – его слова, точно едкая жидкость, каплями падали на слух, с трудом просачивались в сознание. – Вы не представляете себе, что это такое? «Нужно брать себя в руки. Иначе этот дьявол сведет меня с ума. Вообще, смешает невесть с чем». – Я сюда пришла не для того, чтобы разбираться с такими вещами, мистер Малфой, – ей, наконец-то, удалось протолкнуть фразу меж судорожно сжатых губ. – Ваш… этот… самый… – она скосила глаза вниз и покраснела, – это ваша забота… – Вот именно, мисс Лавгуд! – ей показалось в полумраке кабинета, что он улыбнулся уголками губ. – Вы совершенно правильно заметили – это моя забота. И я забочусь… Забочусь о своей репутации, своей семье, своих интересах. И отвратительные магглы и грязнокровки в круг этих интересов не входят. В качестве сексуального объекта меня неплохо устраивает собственная чистокровная до мозга костей жена. – Мистер Малфой, вас ведь вполне могли заставить это делать… Разве Вольдеморт не требовал круговой поруки в таких делах от своих… – она глумливо усмехнулась, – последователей? – Не буду отрицать, Темный Лорд вполне мог принудить… даже меня к таким вещам, но я… – он замолчал, затем, глубоко вздохнув, продолжил, – сумел его убедить в том, что только что поведал вам: я брезглив и не хочу запачкаться о тело, в котором течет грязная кровь… Не хочу и все… Ни при каких условиях. Лорд, видимо, согласился с моими доводами. Желание чистокровного волшебника сохранить свою чистоту для него было не пустым звуком. Да и вы, мисс Лавгуд… Как вы думаете, почему вам, молодой, красивой девушке, удалось избежать жуткой участи ваших гразнокровных товарок? – Потому что я – чистокровная? – вскинув голову, спросила Луна, с ненавистью глядя ему в глаза. – Совершенно верно. Именно поэтому. Что касается меня, я вам еще раз повторю: я под Веритасерумом в Аврорате давал показания об этом. С меня – взятки гладки. А, так называемые, доказательства Трэверса – это сущая чепуха, не стоящая даже выеденного яйца. Так что не приписывайте мне никаких младенцев, которых просто быть не может. Он тяжело дышал, глядя на девушку сверху вниз, мимоходом отмечая про себя, насколько она не искушена в жизни, совершенно бесхитростна и, не смотря на это, все-таки отважна. В светлых глазах Полумны застыла боль пополам с отчаянием, длинная светлая прядка выбилась из прически и теперь вилась у виска упрямой пружинкой, легко трепеща от его дыхания. По-детски пухлые губы скривились, будто Лавгуд собиралась зарыдать в голос. Близость мужчины обезоруживала девушку, делала ее уязвимой, беспомощной. Мощная энергетика Малфоя, заставлявшая многих бояться, тушеваться, теряться в его присутствии, странным образом подействовала и на Луну. Жесткий непроницаемый взгляд гипнотизировал, заставлял растворяться в его необъяснимо притягательных, но совершенно, непозволительно недосягаемых флюидах. «Да что ж я так расклеилась-то?» – промелькнула в ее мозгу шальная мысль. – «Ведь он старый… ему уже пятьдесят. Он – ровесник моего отца и мой босс. Его даже писаным красавцем не назовешь. Ресницы белесые… глаза холодные… подбородок острый. Сам весь бледный, как поганка». Люциус почувствовал замешательство Полумны и отпрянул от стены и от нее. – Для чего вам понадобилось тащить меня за такой ерундой сюда, мисс Лавгуд? Вы же, вроде, неглупая девица. Давайте, выходите из кабинета. Мне срочно нужно в Большой зал. Я и так довольно времени сегодня потерял с вами. Займитесь лучше сметой на следующий месяц и разложите мне все по полочкам, как полагается. Когда я вернусь с Чемпионата, проверю все сам лично. И, к слову, следователь, пардон, мадемуазель, дознаватель из вас получился скверный. А теперь, пошли. На бал я вас не приглашаю, незачем. – Вы правы, мистер Малфой, мне, в самом деле, нечего делать на этом самом… вашем празднике жизни, – гордо вскинув голову, произнесла Луна, ступая на винтовую лестницу и чувствуя, как мужчина встает у нее за спиной. *** Полумна напряженно вглядывалась в темноту, которая с каждой секундой засасывала, точно болото, растворяла в себе силуэт высокой фигуры Люциуса Малфоя, стремительно удаляющейся прочь, в направлении лестницы. Девушка, вздохнув, последний раз бросила рассеянный взгляд на его довольно широкую спину, горделивую осанку, длинные ноги, широко и уверенно печатавшие шаг по каменным полам, помнившим многих великих волшебников, ступавших здесь когда-то. Меж тем сумерки окончательно сделали свое дело, отделив непроницаемой вязкой створоженной стеной мужчину от нее. Луна осталась совершенно одна в широком коридоре. Даже все привидения непонятно куда запропастились. Никто не переговаривался на портретах, никаких признаков жизни в этом сковывающем душу страхом черно-сером мареве не наблюдалось. Точь-в-точь – первозданный хаос, в котором еще нет ни времени, ни пространства. Нельзя понять, какое сейчас время суток – вечер, раннее утро, ночь… Невозможно определить, где находишься. Одни только мысли об этом были способны свести с ума. Полумна вздрогнула, почувствовав необъяснимую тоску и одиночество. Она вдруг запоздало подумала о Люциусе и об их разговоре. Разумеется, не стоило и надеяться на то, что ее надменный босс бухнется на колени, начнет биться лбом о пол и каяться в своих прегрешениях. По крайней мере, в одном – том, о котором ей поведал Шеклболт. «Какой ему резон признаваться в этом отцовстве? Ведь он не Трэверс. Это у того не оставалось выхода: пожизненный Азкабан, сломанная палочка, невозможность начать жизнь заново – жениться, завести семью. Эти малышки все, что осталось от него на этом свете», – размышляла Полумна, потянувшись за палочкой. – «Люциус Малфой – другое дело. И положение потихоньку восстановил, и семья жива-здорова, и денежки при нем остались, да еще и в Визенгамот лыжи навострил. Этот несчастный малыш Генри – слишком серьезное для него препятствие на пути к власти и могуществу. Хотя… почему несчастный? У него, по крайней мере, осталась бабушка, которая его очень любит…» Луна прикрыла глаза, прижавшись к холодной стене. Нет, потерять мать – это самая ужасная трагедия в жизни ребенка. Перед ней промелькнуло мертвое лицо её собственной матери, на котором навсегда застыло удивленное выражение, точно мама сама не поняла, как так оказалось, что заклятье оказалось смертельным, да еще и сработало против нее. После этого все пошло наперекосяк. Отец, можно сказать, помешался от горя, она сама, будучи девятилетней девчонкой, замкнулась в себе, своем мирке, куда долгое время практически всем окружающим был заказан вход, а фестралы много лет казались ей самыми занятными и симпатичными существами. Папочка не просто окружил ее теплом и заботой, он отгородил ее от остального мира причудливой, придуманной им самим реальностью. Впоследствии, особенно после битвы за Хогвартс и его смерти возвращаться в действительность было больно и тяжело. Только вот пришлось это сделать. На выдумки и фантазии, с которыми было так уютно, так беззаботно, не осталось времени. Нужно было зарабатывать себе на жизнь, содержать их с отцом старый дом в Оттори-Сент-Кэчпоул, смотреть на жизнь глазами взрослого человека. Чуть позже, когда Полумна внезапно осознала, что ее молодое здоровое красивое тело созрело для любви, в её жизни появился Рольф. Рольф Скамандер – умный, интересный, близкий ей по духу, ласковый, как щеночек. До него её представления о сексе были близки к нулю. И представления о мужчинах и их природе – тоже. Сразу после битвы за Хогвартс Невилл пытался оказывать ей знаки внимания, неуклюже ухаживал за ней, а она видела в нем лишь друга, с которым прошла рука об руку огонь, воду и медные трубы. Такого же, как Гарри и Рон. Позже, когда состоялись свадьбы Гарри и Джинни, Рона и Гермионы, Луна, от всей души радуясь за друзей, про себя искренне недоумевала, как могло так случиться? Ведь за столько лет они должны были стать друг другу родными людьми, а лечь в постель с братом, пусть даже названным – неправильно и, вообще, чудно как-то. Невилл, обломанный по всем статьям, потихоньку отстранился от нее, женился на Ханне Эббот и, судя по всему, был доволен своим выбором. Рольф… милый нежный Рольф, появившийся в ее жизни как раз тогда, когда она больше всего нуждалась в поддержке, стал ее первым мужчиной. С ним было хорошо, уютно, а, главное, правильно. Никогда до сегодняшнего вечера ей в голову не приходило, что мужчина может… заводить, что от простого его взгляда могут бежать мурашки по коже. Луна подумала о том, что взгляд Люциуса Малфоя, обращенный на нее, такой жесткий, такой негодующий, вызвал в ней обычный страх. Отсюда и дрожь… И тугой клубок, неудобно свернувшийся внутри, мешавший дышать. Все-таки, Малфой – бывший Пожиратель, да еще, вдобавок, и старый, прожженный кобелина Это у него на породистой самодовольной физиономии написано, что бы он сам не говорил. Как он отнекивался от своей возможной причастности к рождению Генри Стокса, утверждая, что весь такой правильный чистокровный, что не способен даже просто дотронуться до женщины с грязной кровью, не говоря уж о простой маггле, что свято блюдет интересы семьи и собственное реноме. Только вот почему ее словно жаром обдало, когда он произнес слово «член»? Ведь они уже давно работают вместе, и никогда ей в голову не приходило, что у Люциуса Малфоя – существа, наделенного мужской наружностью – действительно имеется этот самый орган… который есть у всех мужчин… И пользуется он им не только для того, чтобы в туалет ходить. Хотя… У Луны в мозгу вновь образовался какой-то жуткий когнитивный диссонанс: неужели этот чопорный, высокомерный аристократ посещает уборную, как все обычные люди? Эти вещи выглядели для нее неправильными, неприятными, неприемлемыми… Она подумала о том, что он может отливать, как все мужчины, просиживать по утрам на унитазе, как она сама, его может тошнить от несвежей пищи… От этих мыслей Луна содрогнулась, словно в отношении лорда Малфоя все это было патологией. В коридоре стало еще холоднее, сквозняки уже гуляли вокруг девушки с всех сторон. Пора было выбираться из башни и спешить домой. Рольф и так заждался её. Размышляя о том, что она скажет завтра Кингсли, и не наплетет ли уже завтра Люциус Малфой министру баек о ее непроходимой глупости, Полумна в темноте потихоньку сняла туфли и босиком на ощупь начала пробираться вдоль стены. Палочку она, подумав, все-таки спрятала в сумку. Не стоило беспокоить почтенных обитателей портретов по пустякам. Выбраться она и так сумеет. Полумна отправилась в сторону, противоположную от лестниц, вспоминая о том, что где-то неподалеку должен быть потайной коридорчик с окнами; последние лучи заходящего солнца, льющиеся из них, помогут выйти ей на другую сторону и попасть в крыло детского приюта, не делая большой крюк. Гладкие камни приятно холодили босые ноги девушки. Луна была привычна к прогулкам такого рода. Сколько раз однокурсники просто так, от нечего делать, утаскивали у нее обувь – туфли, кеды, сапожки. Наверное, такие шуточки над полоумной Лавгуд выглядели довольно потешными со стороны, но Полумна ничуть не обижалась на ребят, зная, что обувь непременно найдется. Босиком она разгуливала по Хогвартсу, находя подвешенные за шнурки кроссовки в одном месте, туфельки – в другом, тапочки – в третьем. Вот и нужный коридор. Здесь было гораздо уютнее: свет заходящего солнца, просачиваясь сквозь цветные стеклышки витражей, придавал мрачноватому помещению невероятно сказочную, уютную атмосферу. Яркое многоцветье бликов красиво разливалось по темным стенам, играло всеми цветами радуги в углах, нишах, на рыцарских доспехах. Луна бесшумно ступала вдоль стены, держа туфли в руках и невольно прислушиваясь к голосам, доносившимся откуда-то издалека. Голоса приближались и становились все различимее. Луна могла бы поклясться, что принадлежат они мужчине и женщине, и что оба эти голоса ей хорошо знакомы. «Это же Малфой и Гермиона», – мелькнула мысль у Полумны. – «Интересно, что они здесь делают? Да еще вдвоем… Почему они не со всеми, в Большом зале?» Любопытство заставило девушку нырнуть в тень, за ближайшие доспехи и притаиться. Туфли Луна аккуратно положила рядом с собой на пол и, уверенная, что полумрак хорошо скрывает ее убежище, принялась наблюдать за странной парочкой. – Ну, куда ты меня тащишь, глупая грязнокровка? – донесся до Полумны плаксивый голос Малфоя. – Мы уже и так пол-Хогвартса протопали, а время, между прочим, дорого. Скоро нас хватятся. – Заткнись и топай дальше, хорек, – Гермиона, похоже, не собиралась оставаться в долгу. – Ты мне надоел со своим нытьем. Вот брошу сейчас тебя здесь, и оставайся, как знаешь. Можешь героически сжать свои хоречьи зубки и, мучаясь стояком, возвращаться на бал, к папочке и своей костлявой мымре, а можешь и здесь подрочить. Все равно никто не увидит. Луна вздрогнула. Не иначе, это Оборотное зелье. Гермиона Грейнджер, будучи серьезной, принципиальной, правильной молодой женщиной, ответственной сотрудницей Министерства, верной, преданной женой Рональда Уизли, за которого вышла по большой любви, не могла находиться здесь, наедине с Малфоем, и, тем более – произносить такие слова. Нужно будет предупредить подругу, что кто-то, видимо, хочет её скомпрометировать. Парочка, меж тем, продолжала выяснять отношения. – Грейнджер, ну, хватит, смотри, вон подходящий подоконник – широкий, удобный… Такой полумрак романтичный. Куда еще в этой дыре можно спрятаться больше. Коридор этот потайной, тут никого нет, даю гарантию… У меня же уже дымится все в штанах… Я ж жутко соскучился за две недели… – Конечно, соскучился, мразь ты этакая… – ругательства Гермионы в адрес Драко звучали как-то… нежно, странно… словно она собралась и в самом деле ублажать Малфоя прямо тут. Полумна, затаив дыхание, попыталась высунуться из-за громоздких доспехов, чтобы собственными глазами увидеть всё, что происходит. Увиденное повергло ее в легкий шок. Плотно сжав губы, мисс Лавгуд наблюдала, как Драко Малфой подхватив под попку Гермиону, посадил ее на подоконник, и вскоре до Луны донеслись звуки поцелуев и тяжелое дыхание Драко, какое бывает у мужчин в момент крайнего возбуждения. – Сегодня ты меня вылизываешь первым, засранец, – категорично отрезал голос подруги в ответ на тихое умоляющее бормотание Драко. – Нет, иначе никак. Ты всегда халтуришь после дела. – Ты что, мерзкая грязнокровка, хочешь, чтобы я прямо тут сдох? – застонал Малфой, шаря руками между их тел, пытаясь, видимо, расстегнуть ширинку или задрать юбку Гермионы. – Подохнешь – не велика потеря, – насмешливо протянула Грейнджер. – Давай, приступай. И чтобы все было качественно. Я ж знаю, как ты можешь языком работать, если захочешь. Послышался плаксивый вздох, затем – рычание и треск разрываемой ткани. – Я так и знала, хорек, что ты опять мне трусики порвешь… – хрипло дыша от предвкушаемого удовольствия, произнесла Гермиона дрожащим голосом. – Сколько ты белья у меня перевел… Ой, мама… давай, Малфой… вот так, гаденыш ты белобрысый… А-а-а, – до Полумны эхом докатывались протяжные женские стоны наслаждения. – Давай, хорюня мой… Да… да… «Мерлин великий, да что же это такое происходит?» – испуганно думала Луна, невольно вздрагивая при каждом стоне, издаваемом Гермионой. Впрочем, в то, что это Гермиона, Лавгуд верить не могла. Не хотела... Настоящая Гермиона ни за что не станет так бесстыдно упрашивать этого негодяя Драко приникнуть еще сильнее, провести языком… там, внутри еще разочек, пощекотать, подуть… Не может так прогибаться, подаваясь навстречу его языку и губам. Это просто немыслимо, невероятно… Луна снова вытянула шею, выглядывая из своего укрытия, стараясь увидеть все своими глазами. Драко, постанывая от удовольствия и собственного возбуждения, которое, чувствовалось, приносило ему ужасный дискомфорт, расположился меж ног той, кого в школе всегда доставал при каждом удобном случае, с презрением выплевывал в ее адрес самые обидные ругательства. Его светлые волосы растрепались, голова плавно двигалась. У Луны не осталось никаких иллюзий по поводу того, что он делал. Звуки резких мужских вздохов – такие бесстыдные, такие откровенные – перемешивались в темноте коридорчика с женскими стонами. Большая сильная рука поглаживала тонкое, чуть загорелое бедро, приподнимая легкую темную ткань повыше, то скользя по ноге, то впиваясь в нежную кожу пальцами. Луна чувствовала, что от такого зрелища у нее начинает пересыхать во рту, соски твердеют, в трусики просачивается горячая влага, а голова заполняется какими-то противоестественными мыслями. Ей вдруг тоже нестерпимо захотелось, чтобы к ней прикоснулся мужчина, и чтобы он так же бесстыже проводил языком внутри, медленно и верно распаляя огонь, закипевший в крови. До чего же желанны были в эту секунду терзающие своей нежностью ласки, способные довести содрогающееся тело до яркой мощной вспышки, прекращающей на раз эти невыносимые мучения, обрушивающиеся сладкой томной болью на каждую клеточку, каждый нерв… «Мерлин, до чего я докатилась!» – мысленно пригвоздила саму себя к позорному столбу Луна, внезапно сообразив, что думала она в такой момент вовсе не о Рольфе. Некий абстрактный мужчина, дикий, неистовый, не имеющий конкретного облика промелькнул перед ее мысленным взором в роли такого желанного сейчас любовника; у Полумны не получилось представить его лицо, тело, и только знакомая до боли, но упорно не желаемая быть признанной красивая рука с длинными пальцами легко дотрагивалась до ее кожи… Так же, как рука Драко Малфоя – до Гермионы. Чья это рука, Луна знала, но вот признаться себе самой в этом у нее не хватало бы смелости. – Да… Мамочки!.. А-а-а… – докатился до нее напрягающий все нервы дикий стон молодой женщины, каким-то необъяснимым образом осмелившейся принять облик ее подруги. – Какой ты… у меня… хорек… Как же хорошо… – послышался звонкий шлепок, вероятно по руке. – Не трогай меня, дай прийти в себя… – Ну, Грейнджер, – хриплый, умоляющий, почти ноющий голос Драко, казалось, поменял тон. Теперь он звучал утверждающе, причем со всей безапелляционностью и уверенностью. – Давай, мое отвратительное мугродье… Не дай умереть своему зверьку мучительной смертью… Какая же ты сладкая и горячая, во… я даже пальцем чувствую, как у тебя внутри все просто плавится, сколько соков с тебя натекло… Ну, до чего ж ты сладкая… Сейчас мы оприходуем тебя по полной программе… не расстраивайся, времени много не потеряем, мне достаточно засунуть своего красавца в тебя, и я почти готов. – Выкуси, хорек… – лениво произнесла Гермиона, видимо, все еще находясь в плену блуждающего по телу экстаза. – Мне еще с любимым мужем сегодня сексом заниматься, а после тебя запах никакими Очищающими заклинаниями не убрать, если душ не принять… Ты же – настоящий хорек. Самец хорька, – она хихикнула. – Ты хочешь сказать, что я вонючка? Что я пахну хуже твоего рыжего недоразвитого козла?! – Ну… Мне нравится… Ты меня одним своим запахом заводишь. Только Рон все равно учует. И, вообще, Малфой, не говори так о моем муже. Он – самый замечательный в мире мужчина, а ты мерзкий слизняк. Я же не обсуждаю твою ощипанную курицу при тебе… Вообще, о ней не вспоминаю, – она снова категорично мотнула головой. – Нет, если у меня нет возможности принять душ после этого дела, я тебе давать не собираюсь… – Ну, так прими душ дома! – зарычал он грозно. – Ты что, мерзкая грязнокровка, решила поиграть со мной? – Ага… – насмешливо протянула Грейнджер, – Мне нравится видеть, как ты бесишься, как твоя хоречья шерсть на загривке дыбом встает… «Да что с ними обоими такое?» – мучительно соображала Луна, пытаясь незаметно для этих двоих поудобнее устроиться за громоздкими доспехами так, чтобы видеть все происходящее. – «Что они городят? Как так может быть: вроде бы любовники и, вместе с тем, ведут себя так, словно ненавидят друг друга по-прежнему… как враги? Ничего не понимаю… И ведь это Гермиона, точно, Гермиона, раз так говорит о муже, защищает его, не дает Малфою гадости про него говорить. Вот только с какой стати она сама их делает, изменяя Рону с их давним врагом? Как же так?» – Мне тебе рот зажать, развернуть раком и силой отыметь? – бесился, меж тем, Малфой, тяжело дыша. Луна вновь выглянула из своего укрытия. Драко грозно нависал над Гермионой, по-прежнему лежащей на широком хогвартском подоконнике с разведенными в стороны ногами и прикрывавшей глаза тыльной стороной изящной кисти, на пальчике которой вызывающе поблескивал ободок обручального кольца. – А ну, заткнись! – холодно скомандовала Гермиона, затем резко поднялась и уселась на подоконнике. Картинно закинув ногу на ногу и откинув назад свои длинные каштановые волосы, рассыпавшиеся по плечам, она с ядовитой усмешкой рассматривала Драко, который, не вынеся пытки нахлынувшим, как волна, возбуждением, болезненно морщась, попытался засунуть руку к себе в штаны. – Поиметь он меня вздумал! Сказала – «нет», значит – «нет»… – Грейнджер, ну, пожалуйста… – уже в голос скулил Малфой, по-видимому прикоснувшись к себе. – Я умоляю тебя… – Воот… – самодовольно протянула Гермиона, спрыгнув с подоконника. – Давно бы так. Умоляй меня, хорек… И как следует… – Ну, пожалуйста… – голос его срывался, а рука, засунутая в штаны, начала двигаться чуть быстрее. Малфой зажмурился и закусил губу. – О-о-о, Мерлин… Давай, же, милая… драгоценная моя грязнокровочка, обожаемая моя зубрилочка… Дай нам с моим «мальчиком» кончить, как подобает… Очень хочется… У тебя внутри так хорошо, неужели тебе его не жалко… Он ведь такой бооольшой… твердый… – протянул Драко, задыхаясь; из-под век его выкатилась, сверкнув, огромная слезища. – Потрогай его… Он так хочет твою «девочку», не обижай его… – Ну, не плачь, – Гермиона, видимо, решила сжалиться над ним. – Давать я тебе сейчас все равно не буду… Ну, хочешь, отсосу, как ты любишь? У Полумны от этих слов глаза, и без того выпуклые, чуть совсем было не вылезли на лоб. Еще один феномен на сегодня. Да что же за день, вернее, вечер такой выдался? Сперва Люциус Малфой произносит слова, которые услышать из его уст априори невозможно… Теперь вот Гермиона… ведет себя, как самая последняя пошлячка. Ладно, Драко, от него всего можно было бы ожидать, но чтобы Гермиона Грейнджер вытворяла такие вещи?.. Нет, такое для нее, точно, за гранью добра и зла. И для самой Полумны видеть и слышать подобное – просто невообразимо… – Да… Да… хочу, – почти радостно согласился меж тем Драко и трясущимися руками принялся расстегивать ремень на брюках. Он чертыхался, бранился: видимо, у него плохо получалось. Гермиона, скептически глядя на эти безуспешные попытки, коротко усмехнулась и, присев перед Малфоем на корточки, легко освободила его от брюк, стянув их до колен. Выпущенный на свободу внушительный член, нетерпеливо подрагивая, тяжело качнулся перед лицом долгожданной избавительницы. Луна вытаращила глаза, увидев столь большой во всех смыслах – толстый, длинный – мужской орган. Щедрые дары, которыми природа наделила Драко Малфоя, произвели на Полумну, поистине, неизгладимое впечатление. Она впервые в жизни видела член, не принадлежащий её Рольфу. Надо сказать, что даже у своего мужчины Луна мужское достоинство как-то не удосужилась толком разглядеть… А тут – такое зрелище! Невольная зрительница представила себе ощущения, которые можно испытать, почувствовав этакую махину в себе, и зажмурилась. Внизу у нее просто бушевала лава, до ужаса хотелось прикоснуться к собственному лону, помассировать пальчиком клитор, но стоять в узком тесном пространстве можно было, только вытянув руки по швам, в противном случае грохот доспехов выдаст ее тотчас же. «Интересно, у них это семейное?» – пронеслась в голове Луны уж совсем неподобающая мысль. Она снова бросила затуманенный взгляд на Грейнджер и Малфоя. Гермиона принялась за дело. К сожалению, её пышные длинные волосы скрывали самый интересный обзор почти полностью. Драко, меж тем, урча от удовольствия, закатил глаза и облизывал пересохшие губы. Делал он это так мило, так трогательно, что Полумна даже невольно залюбовалась его, в общем-то, не слишком приглядным в обычной ситуации острым худым лицом. Сейчас, когда на нем застыло выражение блаженства, а неверный свет, как искусный художник, мастерски выхватывал из темноты искаженные страстью черты, оно выглядело весьма привлекательным. Мышцы на длинных, белых, очень красивых ногах напряглись. – Давай, грязнокровка… Умница моя… Отсасывай, как следует… – сквозь зубы прошипел Малфой. – Заткнись… и кончай поскорее, – Гермиона, видимо выпустила член изо рта и подняла голову, с возмущением выговаривая Малфою за его непозволительные вольности. – Как следует ему… отсасывать… Будешь много тарахтеть, я тебе его как следует… откушу… Малфой испуганно взглянул на нее и замолчал, снова закрыв глаза и откинув голову. Гермиона продолжила сладкую экзекуцию над любовником, который, вцепившись в подоконник пальцами, напрягся еще сильнее. Вскоре его тело прошила судорога, он задергался. Из горла вырвался хриплый крик, и молодой мужчина поспешно, балансируя на краю сознания, взял себя в руки, зажмурился и, приоткрыв рот, простонал на выдохе едва слышно: – Грейнджер, какая ж ты… Закончив, Гермиона встала с колен, утерла губы ладонью и, не говоря ни слова, потянулась к своей крохотной бисерной сумочке, с которой почти не расставалась. Драко, придя в себя, отдышавшись, тоже молча посмотрел на Гермиону, выразительно скосив глаза вниз. Она, достав палочку, наложила Очищающее заклинание по очереди на Малфоя и на себя. Затем, подумав, взмахнула палочкой над Драко, тонкая белоснежная рубашка которого почти прилипла к худому вспотевшему телу. –Ладно, и так сойдет, – она придирчиво оглядела его. Следы пота исчезли. – Штаны надень… – У меня руки отяжелели… Лень нагибаться… До чего ж ты, моя персональная подстилочка, отсасываешь великолепно! У меня даже сердце зашлось. Грейнджер, сама подними мне брюки, а? – Ах, ты, грызун мерзкий! – она рывком развернула его задом и резко хлопнула по белой упругой ягодице. – Брюки ему поднять… Забываться начал, гаденыш! Между прочим, моя палочка у меня в руках. А вот твоя где, спрашивается? – В пиджаке… – испуганно залопотал Драко, почесывая задницу и натягивая штаны и трусы; спорить с Гермионой в такой ситуации было гиблым делом, – а пиджак остался в зале. У Астории. Я ведь ей сказал, что у меня живот прихватило. Специально натягивать пиджак для того, чтобы сходить в туалет – это глупо. – Ты, вообще, весь такой… глупый, Малфой, – вздохнула Гермиона, помахивая палочкой над своим незадачливым любовником, и вот уже его волосы вновь гладко прилизаны, а сладкий запах ее духов полностью выветривается, становясь воспоминанием. После того, как клацнула пряжка ремня, Малфой вновь почувствовал себя увереннее. – Ты что, Грейнджер, так и пойдешь в зал без трусиков? – спросил он, шаря по подоконнику. Обнаружив на нем обрывки черной кружевной ткани, Драко поднес их к своему остренькому, благородной формы носу и с наслаждением вдохнул манящий женский запах. – У меня есть запасные, – сердито произнесла она, выхватывая у него из пальцев то, что было когда-то ее бельем, и бросая на каменный пол. – Лакарнум инфламаре! – молодая женщина направила палочку на черное кружево, которое тотчас ярко вспыхнуло. Через минуту на каменном полу осталась лишь горстка пепла. Гермиона растерла золу носком туфельки, затем молча достала из сумочки те самые запасные трусики, аккуратно натянула, поправила платье. – Все, хорек, на сегодня достаточно радостных мгновений. – Какая же ты, грязнокровка, стерва. Хоть бы поцеловала на прощание. Больше не хочу с тобой дела иметь, – он обиженно отвернулся. – Да, ради Мерлина! У меня, между прочим, собственный, горячо любимый муж имеется, так что не больно-то расстроюсь. Только ведь это ты, слизень, через две недели, самое большее – через три, начнешь атаковать меня, сов слать пачками. Или самолетики в Министерстве пускать один за другим. Ты, между прочим, даже свой медовый месяц без меня не отгулял. И мне моим не дал спокойно насладиться. Так что помолчал бы лучше… Не хочу дела иметь… – бубнила Гермиона, проверяя, не осталось ли каких следов. – Не хоти… Все, пока, ты – туда, – она мотнула головой, – я – в другую сторону. Драко, стоял, не шевелясь, засунув руки в карманы, и Гермиона, обернувшись, не выдержала и ринулась к нему, обняв за шею и одарив на прощание нежным глубоким поцелуем. Драко медленно вынул руки из карманов и, судорожно обхватив ее за талию, прижал к себе. Только через две-три минуты после того, как Малфой и Гермиона разошлись в разные стороны, застывшая, словно в столбняке, мисс Лавгуд осмелилась пошевелиться. Все тело Полумны, измученное вожделением и вынужденной неподвижностью, которая больше напоминала оцепенение, с облегчением отозвалось на возможность покинуть убежище. Она стояла посреди пустого коридора, в котором перед нею пять минут назад закончилось невиданное по своеобразной запретной красоте и развратности зрелище. Все существо Луны кричало о том, что это ужасно, неправильно, непорядочно и… грязно, но любовная сцена, подсмотренная ею, намертво засела в голове, не желая выпускать девушку из липких, губительных своей порочностью тисков. Каждый момент тайного свидания Гермионы и Драко представал перед глазами с такой натуральностью, что Луна даже головой мотнула, пытаясь отогнать назойливые образы. Ничего не получилось. Только в придачу к ним прибавился еще один – лицо и руки гордого, эксцентричного аристократа с длинными светлыми волосами. «Этот-то откуда здесь взялся?!» – Мисс Лавгуд даже топнула с досады, ощутив, как больно ударилась пяткой о древние камни. Полумна вспомнила о туфлях и, забрав их за доспехами, бесшумно понеслась по коридору. Скорее домой… Домой… к Рольфу… Только бы он был дома…