***
‒ Как ваше имя? ‒ обратился Люциус к молодому, очень симпатичному парню, сидевшему на полу под стеклянным колпаком. Малфоя с первого взгляда на него посетило недоброе предчувствие, что с этим шпиком, проколовшимся так неожиданно для него самого, разговор не получится таким же томным, как это было с Бишопом. «Стрекозел» бросил гадливый взгляд на грязные штаны Бишопа, подскакивавшего рядом, и с омерзением сплюнул в сторону. ‒ Как вас зовут, сударь? ‒ с легким раздражением в голосе переспросил Малфой-старший, внимательно разглядывая анимага. ‒ Не твоего ума дело, «сударь», ‒ выдавил молодой мужчина с плохо скрываемой издевкой, подчеркнуто передразнив малфоевское обращение, затем поднял на хозяев поместья глаза, полные ненависти. Обоих Малфоев словно насквозь прошило острым клинком, сплавленным из брезгливости, злобы и презрения. Давненько Люциусу не приходилось всей своей шкурой ощущать столь явное неприкрытое отвращение. Оно прямо-таки атаковало Малфоя убийственной болезненно-темной силой, что наверняка не один год вынашивалась в лоне угрюмой тоски потери и подпитывалась нараставшим с каждой минутой желанием мести. Все чувства молодого мужчины обострились до предела и легко читались на его лице. ‒ Как же мне к вам обращаться? Люциус решил пока начать беседу с этим анимагом исподволь, стараясь не задевать его слишком сильно, не раззадоривать без причины, чтобы ненароком не пропустить какую-нибудь оплошность или оговорку в его речах. Жизненный опыт и интуиция подсказывали ему, что рано или поздно сей юный максималист проговорится и сделает что-нибудь не так. ‒ Ты вот мне объясни, Малфой, какого чёрта ты не в Азкабане? Почему ты, поганый Пожиратель, на свободе, да еще и катаешься, как сыр в масле? Парень поднялся на ноги и вытянулся во весь свой совсем не маленький рост. На вид ему было лет двадцать, может, чуть больше. Большие серые глаза прятались за длиной пшеничного цвета челкой; у него был красивый прямой нос и по-девчоночьи пухлые губы. Он был очень худ, если не тощ, и в первую секунду мог показаться окружающим откровенным заморышем при своих-то шести футах, но стоило приглядеться к нему внимательнее, как это впечатление исчезало. Не слишком складную фигуру парня спасали довольно широкие плечи; они придавали его сложению некую гармоничность, правильность, и благодаря им худоба его длиннющих ног почти не бросалась в глаза. Люциус наметанным взглядом оценил одежду анимага. Одет «стрекозел» был в приличные, если даже не очень дорогие, то вполне добротные вещи, скорее всего, купленные в маггловских магазинах. А вот обувь из драконьей кожи поразила Малфоя своим качеством и дороговизной. Одним словом, этот анимаг обладал весьма миловидной внешностью, здоровой молодостью, и Люциус никак не мог предположить, что могло заставить такого вполне респектабельного юного мага заняться непотребным ремеслом лазутчика. ‒ А почему я должен быть в Азкабане? ‒ Люциус подошел чуть ближе к «стакану», чтобы рассмотреть парня получше. ‒ Может быть потому, что ты ‒ убийца, ‒ анимаг не стушевался и посмотрел прямо в глаза Малфою. ‒ Интересно. Это кого же я убил? Драко внимательно следил за движениями отца, его голосом, тоном, с каким Люциус произносил самые простые незатейливые фразы. Когда все это предназначалось для самого Драко, впору было трястись, как резиновому зайчику. Куда-то разом терялась воля, он замирал перед отцом, словно под Империусом, не был способен адекватно воспринять происходящее. Сейчас Драко наблюдал за тонкой эмоционально-обезоруживающей игрой отца со стороны и не мог не восхититься тем, насколько Люциус владеет собой и полностью подчиняет себе собеседника. Манера лорда Малфоя разговаривать показалась Драко в эту минуту изумительной. Отец почти всегда, за редким исключением вроде того же Гарри Поттера, любого легко мог ввести в парализующее оцепенение, при этом изнуряя противника игрой повторяющихся жестов, рассеивая вскинутым взглядом сноп неправильных пустых впечатлений, уводя его сознание в сторону от центра его же собственной злобствующей стихии. Молодой анимаг, как Драко показалось, вначале тоже повелся на эти ухищрения, но уже через пару секунд этот тип вновь стоял с презрительно вскинутым подбородком и почти скалясь, улыбался Люциусу, словно давал понять, что с ним подобные фокусы, как с недоумком Бишопом, не пройдут. ‒ Ну, конечно, теперь самое время делать вид, что мы не понимаем, о чём речь, ‒ анимаг усмехнулся и бросил презрительный взгляд на скулящего рядом Бишопа. ‒ Назови имя того, кого я убил, ‒ Люциус подошел к стеклу вплотную. Яркий свет волшебных свечей, будто почувствовав нужный момент, шипя, взметнулся вверх, озарив противников красноватыми отблесками пламени. ‒ Стив Мерсер. ‒ Он был, если мне не изменяет память, маглорожденным, и работал в Министерстве? ‒ Да, память пока что решила не изменять тебе, Малфой, вот только егеря Сивого приволокли его с другом и его невестой не в Министерство, а к тебе в мэнор. Вот сюда! Они думали, что это скрывающийся от режима Лорда Поттер вместе с Уизли и Грейнджер. При имени любимой грязнокровочки Драко дрогнул; в горле пересохло, желудок сжался, а пульс резко участился. Отец, по счастью, не обратил на столь трепетную реакцию сына никакого внимания. ‒ И? ‒ Люциус спешно пытался воссоздать в верной ему памяти этот момент с Мерсером, но, видать, это был настолько прозаичный по тем страшным временам факт, что Малфой был не в состоянии даже просто припомнить, как выглядел этот волшебник. Мерсер наверняка был одним из множества тех бедолаг, что пачками попадали в лапы егерей, а потом, если за них нельзя было получить приличную награду, передавались сумасшедшей Беллатрисе. Та откровенно скучала в мэноре и от уныния и упадка духа не раз применяла к этим бедолагам Круциатусы и Аваду. ‒ Он был моим отцом. Вы убили его. Его другу удалось бежать, а мой отец и невеста его друга... Они погибли. Папин друг видел тебя, ублюдок. Ты доставал палочку и применил к отцу Непростительное. ‒ Что ж, если это так, почему же на суде друг твоего отца не выступил против меня? Ему ничего не стоило просто слить воспоминания, и я был бы в Азкабане. Парень натянулся, как струна. Действительность для него сейчас неожиданно начала вырисовываться в совершенно неприглядных серых красках здравого смысла. Как же он не подумал об этом сразу? А теперь, когда отцовского друга и след простыл, когда тот умыл руки, удрал из страны и предпочел жить на материке, подальше от мест напоминавших ему войну, что он, жаждущий отмщения сын, сможет доказать Министерству и власти? И вообще есть ли что доказывать? ‒ То есть, ты хочешь сказать, что к убийству моего отца ты не имеешь никакого отношения? ‒ парень запнулся и сузил огромные глаза до малюсеньких щелок. ‒ Неплохо подстраховался, Малфой. Зная твою склизкую натуру, могу предположить, что ты наверняка и здесь успел придумать для себя душещипательную сказку о невмешательстве. Слышал подобное о вашей семейке, когда разбиралось дело о Битве за Хогвартс. У вас, Малфоев, у всех не было волшебных палочек. Вот ведь везуха! ‒ он нервно рассмеялся в голос, а потом со всей силы ударил по стеклянному колпаку кулаком; стекло от соприкосновения с массивным перстнем анимага протяжно и заунывно дзынькнуло. Несчастный Бишоп подскочил и отпрыгнул в сторону от этого сумасшедшего, от греха подальше. Парень прекрасно понял, что в этих требованиях и притязаниях он не учел главного: вскармливая дикое желание отмщения лишь на пустых словах исчезнувшего друга отца, он сам мог оказаться на месте преступника, если бы только у него появилась возможность применить к этому негодяю всю свою силу. А желание было огромное, да и воспоминания об отце не давали парню покоя уже много лет. Его убийца должен быть наказан, если не Визенгамотом, то им самим. А уж он постарался бы на славу, чтобы этот прихлебатель Тёмного Лорда помучился, как мучился его отец. Узнав, для чего Перси Уизли берет его на службу, молодой Мерсер был несказанно рад и посчитал это невероятным везением. И вовсе не желание скрыть факт нелегального анимагического обращения в стрекозу двигал им, скорее, наоборот. Мало кто знал, сколько сил и времени пришлось ему потратить на анимагию, и не случайно анимагической формой для себя он выбрал едва ли не самое незаметное постороннему глазу существо. Мерсер был готов на все для того, чтобы сделать свою месть более изощренной. Юноша верил, что Люциусу недолго осталось скрываться от правосудия, и вскорости ненавистный Пожиратель будет держать ответ перед ним и его сестрой, оставшимися без отца. И что прикажете делать теперь, когда так легко, всего лишь благодаря паре фраз, произнесенных его врагом, всё встало с ног на голову и рассыпалось, будто карточный домик? И ведь возразить невозможно, так как в словах Малфоя присутствовало как раз то разумное и трезвое суждение, которого недоставало ему самому. ‒ Так как тебя зовут? ‒ спокойно повторил Люциус, не отводя глаз от мальчишки. ‒ Линсей... ‒ тихо ответил парень и в изнеможении прикусил губу, пытаясь так справиться с нахлынувшим на него отчаянием. ‒ Я тебя, вроде, вспоминаю, ‒ встрял в разговор Драко. ‒ Ты на три года младше и учился на Гриффиндоре. ‒ Да, ‒ Линсей потупил взор и усталым жестом провел по лицу вспотевшей ладонью. ‒ Я тогда очень хотел принять участие в битве, но нас эвакуировали, так как мы были несовершеннолетними. Я не без оснований предполагал, что ты возглавишь авангард вольдемортовской армии, и очень хотел запустить в тебя каким-нибудь Непростительным, ‒ прошипел он, глядя прямо в глаза Малфою-старшему, ‒ и пусть бы потом с меня спрашивали. Хотя... ходили слухи, что сам Гарри Поттер применял Круцио к Амикусу Кэрроу, и ничего, ему это с рук сошло. Во время битвы мало кто обратил бы на это внимание. ‒ О-о-о... смелое заявление. Вернее, безрассудное... Я имею в виду, смело такие слухи дальше распускать. Поттер ‒ фигура нынче одиозная. Что касается гибели твоего отца, то тут я больше ничего не прибавлю. Ты можешь сочиться ненавистью ко мне, сколько тебе угодно, но я готов поклясться, что не имею к этому никакого отношения, ‒ внутри Люциус кипел не хуже котелков в кабинете Слизнорта, но, тем не менее, внешне оставался совершенно спокойным. Главное, показать себя перед этим запоздалым мстителем человеком, умеющим отвечать и за свои слова, и за поступки. ‒ Почему я должен верить тебе, а не близкому другу своего отца? ‒ Линсей запихал руки в карманы. Он пытался тянуть время, так как прекрасно слышал весь разговор между отцом и сыном: и о любовных похождениях обоих, и о «задвигах» министра, и о том, что папаша с сынком и их любовницами собираются сколотить нечто вроде коалиции против новой власти. А такая информация дорогого стоит. Если через час он снова не выйдет на связь с Уизли, его непременно начнут искать, и вот тогда Малфою не поздоровится. Молодой человек очень быстро просчитал в своей голове всю выгоду создавшегося положения; даже при условии, что Малфой действительно невиновен в гибели его отца, у него всё равно остается козырь в рукаве. Надо ведь на что-то содержать мать и сестру, которая учится на пятом курсе. Первенец ‒ надежда и гордость семьи ‒ Клайд еще перед началом Второй Магической войны подался в Штаты, и с тех пор семья знала о нем лишь по скупым весточкам, но денег брат ни разу не присылал. Кто знает, вдруг получится сорвать куш не только с дворняжки министра Перси Уизли, но и с самого Малфоя? Было бы совсем неплохо! С такими деньгами вполне можно открыть лавку на Диагон-аллее и забыть, наконец, обо всех своих невзгодах. ‒ Может, потому, что его нет, чтобы подтвердить свои слова, а я здесь, и готов держать ответ перед Визенгамотом, ‒ Люциус гордо приподнял подбородок и сверкнул серебром глаз. ‒ Впрочем, я уже прошел через это. ‒ Ну, возможно и так, ‒ парень подошел ближе и изящно ударил пальцем с перстнем по стеклу, подхватив голосом его глухой звон. ‒ Дзы-ы-н-н-ь... ‒ Вижу, ты мне не веришь... ‒ внутри у Малфоя все бушевало, и даже Драко, искоса поглядывавший на отца, которого знал, как свои пять пальцев, едва ли мог представить себе, чего стоило дорогому родителю сдерживать себя и стараться ни словом, ни жестом не выдать свое состояние. ‒ Что ж... Дело твое. А ты никогда не задумывался над тем, почему твой отец и девушка погибли, а этот самый «друг» ‒ Люциус нарочито выделил интонацией это слово, ‒ остался в живых? Да еще и отказался давать показания против Пожирателей Смерти, совершивших это преступление? Линсей Мерсер вытаращил на Малфоя глаза с таким видом, словно тот впервые сложил перед ним два и два. ‒ Вот видишь, юный мститель... А показания эти снимались при главном условии: все воспоминания о преступлениях Пожирателей собирали со свидетелей лично Мракоборцы, и потому подделать их было невозможно. Видимо, другу твоего отца было что скрывать. Вам он выдал наиболее удобную версию и поспешил смыться. ‒ Что? Что скрывать? ‒ юный анимаг тяжело дышал, словно ему на грудь опустили невидимую тяжеленную плиту. ‒ Не знаю, не знаю... А друг твоего отца? Он тоже был магглорожденный? ‒ Нет, ‒ едва мотая головой, прошептал Линсей. ‒ Чистокровный... Таких называли предателями крови... ‒ Кто знает, что случилось с твоим отцом? Может, этот его дружок давным-давно таил обиду, прости за резкость, на грязнокровку, подсидевшего его в Министерстве? А, может, если учитывать еще и гибель девушки, приревновал свою невесту к приятелю, и... ‒ Что ты городишь?! ‒ взорвался Мерсер. ‒ Мой отец был женат, и у него были дети!.. Я, брат и сестра!.. ‒ Ой, мальчик, вот когда доживешь до... сорока, тогда и можно будет говорить об этом, ‒ Люциус почувствовал, что нащупал нужную болевую точку. ‒ Откуда эта наивная уверенность, что брачные узы и наличие трех детей могут сдержать мужчину, если он воспылал страстью к женщине?! Ты еще молод, и просто представить себе не можешь, что за чувства скребут и раздирают, точно когтями, вот здесь... ‒ он приложил ладонь к левой стороне груди, ‒ когда мужчина ревнует любимую. И на какие гадости, низости, мерзости он способен, чтобы отомстить за нелюбовь... Или своему счастливому сопернику... ‒ Зато вижу, ты можешь это представить! ‒ заорал Мерсер, со всей дури ударив кулаками по стеклу. ‒ Небось, тоже устроил какую-нибудь подлянку жениху своей любовницы? А может, сынуля твой мужа своей пассии пришил как-нибудь невзначай?! «Наконец-то! ‒ торжествующе подумал Люциус. ‒ Проговорился-таки, щенок, с горячки о том, что слышал. Или с дури гриффиндорской! Надо же, я как-то не просчитал такой ход. То, что он мог услышать нас с Драко. Говорили, вроде, тихо. Может, у насекомых слух такой особый?.. Обостренный до предела? Что ж, пойдем напролом. Он сам выложит все свои карты на стол передо мной. Главное, суметь развернуть его несдержанность туда, куда нужно мне». ‒ Разве это преступление, молодой человек? Я имею в виду, влюбиться? Да, с точки зрения морали ‒ вещь не слишком приглядная, но что делать, если сердцу... хорошо... ‒ Малфой мгновенно уловил смысл циничной ухмылки Мерсера, ‒ ...соглашусь, и телу тоже, приказать не получается? ‒ Ха! Крутить шашни, будучи женатым мужиком ‒ это, может, конечно, и не преступление, хотя грязь еще та!.. Все же, думаю, магической общественности будет интересно посмаковать подробности похождений ‒ твоих и этого... хорька! ‒ Мерсер, брызгая слюной, кивнул в сторону Драко. ‒ А еще хотелось бы поведать магическому миру о том, какую «большую министерскую постирушку» вы со своими любовницами решили устроить! Вот это уже, думаю, попахивает Азкабаном!.. Выпалив ненавистному Малфою в лицо все, что рвалось из души, словно боггарт из-под замка, Мерсер резко замолчал и застыл, точно статуя, не понимая, с какого такого перепуга сглупил и столь нелепо раскрыл перед заклятым врагом все свои козыри. Глаза Бишопа от страха поползли на лоб; он часто заморгал и остановился только тогда, когда Малфой громко кашлянул. ‒ А ты ушастый, ‒ Люциус еле сдерживал в себе охватившее его торжество. ‒ Ушастые ‒ домовики, а я просто слышал то, что вы со своим сыном обсуждали, не обращая на меня внимания, ‒ Мерсер решил не сдаваться за здорово живешь. ‒ Как ты думаешь, сколько мне за такую информацию отстегнёт неугодный вам министр Магии? ‒ А давай! Действуй! Ты окажешь нам услугу, если сообщишь об этом самому Кингсли, ‒ Люциус решил сыграть ва-банк и, чтобы форма дополнила содержание, игриво приподнял брови вверх, давая понять, что к таким действиям парня он весьма расположен и не видит в них ничего запредельного. Теперь уже Драко перестал понимать что-либо и уставился на отца, как на душевнобольного из Святого Мунго. ‒ Не стоит со мной играться, Малфой, словно с ребенком, ‒ Мерсер пытался нащупать, где в словах Люциуса таится подвох. ‒ А игры-то никакой нет, молодой человек, ‒ Малфой посмотрел на страдающего Бишопа и вновь перевел взгляд на парня. ‒ Конечно, в самый первый момент нам не миновать гнева Кингсли Шеклболта. Возможно, мы даже попадем на одиннадцатый уровень, но рано или поздно, после наших показаний, а нам будет, что сказать как общественности, так и Визенгамоту, начнутся проверки, и все связи министра будут тщательным образом отслежены. Вот тогда-то и всплывет та правда, которую он пытается утаить. Поверьте, мистер Мерсер, у каждого человека есть тайны. Есть они и у министра. Нам останется только молить Мерлина, чтобы дело разрешилось как можно скорее, и мы вышли на свободу настоящими героями, пытавшимися спасти магический мир от самого великого потрясения, в которое он был бы ввергнут по прихоти нашего многоуважаемого министра, задумавшего нечто такое, о чем тебе, мальчик, лучше не знать. Ты и так достаточно накрутил у себя в голове. Взять хоть, вон, слухи о непогрешимом Гарри Поттере, который, якобы, бросался Круциатусами не хуже моей покойной свояченицы. Парень скользнул взглядом по гладковыбритой скуле своего оппонента и недовольно крякнул, сжав пухлые губы так, что его тонкие изящные ноздри раздулись, точно у загнанной лошади. ‒ А ты, я смотрю, действительно всё предусмотрел, ‒ парень начал заметно нервничать. ‒ А если я не поведусь на это и всё же доложу министру о вашей шайке? Да, тебе придётся меня выпустить: Непростительное ты не применишь, иначе тут сразу же окажутся авроры, а если подчистишь мне мозги, то мистер Уизли, в конце концов, поймет, в чем дело, и отменит Обливиэйт. У тебя нет никаких шансов. ‒ Ой, дружок, ну, до чего ж ты глупенький. Ведь при помощи Обливиэйта память можно не только подчистить, но и изменить. Некоторые виртуозы делают это так искусно, что люди, к которым его применяли, считают ложные воспоминания истинными и ведут себя, как ни в чем не бывало. Просто кое-что не делают, как обычно, или делают, но немного не то, что делали бы раньше. Мерсер тяжело дышал и не знал, что возразить Малфою. В душе он с поразительной даже для столь юного возраста страстью бросаться из огня да в полымя вдруг поменял свое мнение и согласился с доводами Малфоя, что тот и в самом деле не причастен к гибели его отца. Действительно, отчего же его друг, оставшийся в живых столь счастливо, не пожелал давать никаких показаний, когда была возможность, а просто взял и удрал подальше от греха. Это было слишком уж подозрительно. Только вот, когда его желание мести было лихо перенаправлено Люциусом на другой объект, алчность никуда не делать. Сорвать куш хотелось. Очень. И Малфой почувствовал, отчего мальчишка медлит и тянет кота за хвост. ‒ Вопрос можно? ‒ Люциус отошел на пару шагов назад. ‒ Валяй. ‒ Тебе ведь очень нужны деньги? Наверняка у вас в семье серьезные финансовые затруднения после смерти отца? Ты, как я понял, не работаешь, мать, скорее всего, занимается дочерью и домашним хозяйством и тоже не работает... ‒ Моя мама ‒ чистокровная волшебница, она не привыкла работать. В общем, как и твоя жена. ‒ А из какого она рода? ‒ Люциусу было интересно узнать про мальчишку как можно больше. ‒ Моя мать ‒ урожденная Росс! ‒ гордо вскинув голову, произнес Мерсер. ‒ Надо же! ‒ Люциус приподнял бровь. ‒ Стало быть, ты приходишься родственником Минерве Макгонагалл? Твою матушку, случаем, не Эдвина зовут? ‒ Да... ‒ Линсей помедлил. ‒ А ты знал ее? ‒ Конечно! Еще одна гриффиндорская умница. Она была на год постарше меня, училась на одном курсе с моей второй свояченицей Андромедой. Они, вроде, даже подругами были. Моя жена, тогда еще невеста, помню, просто из себя выходила, когда видела их вместе ‒ гриффиндорку и слизеринку. Я же успокаивал её, говорил, что Эдвина ‒ чистокровная волшебница, и что они с Андромедой просто общаются, а, девчонок, вон что, оказывается, объединяло... ‒ Что? ‒ мрачно спросил Линсей. ‒ Страсть к гр... магглорожденным волшебникам. Хотя я, убей, не помню твоего отца по Хогвартсу. Теодора Тонкса помню, а его нет. ‒ Он был моложе мамы на пять лет, ‒ мрачно выпалил Мерсер. Люциус уставился на парня во все глаза. «Вот, в кого ты, оказывается, такой смелый! В матушку. Мало того, что Эдвина грязнокровку подобрала, так еще и сосунка. Ладно, пора заканчивать эти высокопарные речи вперемешку с теплыми воспоминаниями и переходить к более прозаической части разговора». ‒ Что ж, аплодисменты твоей матушке за храбрость! А теперь ‒ к делу. Я могу предложить тебе сумму, которая скрасит все невзгоды вашего существования. Ты сможешь приобрести добротный дом и заняться чем-нибудь дельным. ‒ Откупиться хочешь? ‒ Ах, как грубо! ‒ Люциус изящно развернулся на каблуке. ‒ Ну, откровенно говоря, да. Таких, как ты, я вижу насквозь. Ради идеи ты не пойдешь на такое, на шпионаж в анимагической форме, в смысле. Тобой движут только личные мотивы ‒ месть ли, нужда в деньгах ли, неважно. Я могу тебе дать денег, но если ты решил, что упрятав меня за решетку, ты сможешь разрешить свои финансовые проблемы эффективнее, я умываю руки. Повторюсь, меня выпустят, и я выйду оттуда героем, а вот твои жалкие гроши, что отстегнет тебе министр и его рыжая собачонка, вскоре закончатся. Ты окажешься в проигрыше, но если желаешь проверить, то давай, вызывай авроров. Обратись опять в стрекозу, лети в Министерство, протруби на весь магический мир о великом заговоре против Кингсли. Ты просто не представляешь, сколько у меня на воле останется верных мне союзников, в которых я уверен на все сто. Даже если нас с Драко запрут, не пожелав выслушать, те, кто предан мне, раздуют неслабую шумиху. Вот за нее-то министр тебя точно по голове не погладит. ‒ Молодой человек, умоляю, не делайте глупостей, ‒ вдруг подскочил к парню Бишоп и повис на его рукаве. ‒ Мистер Малфой знает, о чем говорит, и я ему верю. Лёгкий Обливиэйт, и вы счастливый человек с приличной суммой в кармане. Оставьте эту чепуху. Это не наша с вами игра. ‒ Уйди, сопливый, ‒ парень презрительно фыркнул. ‒ Ты мне ещё тогда, в Лютном не понравился, не знаю уж, почему мистер Уизли тебя нанял? Другого, что ли анимага найти не мог? ‒ Как вы разговариваете со мной, мистер Мерсер? Я в отцы вам гожусь, ‒ утирая нос, пропищал Бишоп. ‒ И потом, анимагов, способных обращаться в насекомых, не так много. Люциус наблюдал за длинноносым мужичонкой и никак не мог поверить, что в свое время он был одним из лучших ловцов в Австралии. ‒ Ну, так каков ваш ответ? ‒ Малфой медленно подошел к стеклу и впился взглядом в глаза Линсея, думая про себя, что возле этого стакана с проклятущими анимагами он, наверное, накрутил уже не меньше сотни ярдов. ‒ Я согласен, мистер Малфой, ‒ пропел осоловелый Бишоп, уставший дожидаться своего Обливиэйта и приличной суммы денег. ‒ А ты? ‒ обратился Люциус к Линсею. ‒ Допустим, но вначале я должен убедиться в том, что ты меня не обманешь. Ступай в Гринготтс и переведи на моё имя двести тысяч. ‒ Мне казалось, что ты умнее, ‒ Люциус усмехнулся. Какой все же мальчишка дурачок. ‒ Если я сделаю перевод, Уизли сразу же вычислит это. Тут нужно действовать иначе. ‒ Как? ‒ В моем мэноре хватит золотых слитков и монет. Я соберу вам деньги здесь. Нельзя, чтобы у Министерства оставалась даже самая малюсенькая возможность эту сделку хоть как-то вычислить. И ещё, ‒ Люциус попытался натянуть самую милейшую улыбку, ‒ тебе не кажется, что двести тысяч ‒ это астрономическая сумма? Или ты собираешься купить сам Хогвартс? ‒ Ладно, пусть будут сто тысяч, но ни кнатом меньше, ‒ парень недовольно поджал губы. Он прекрасно понимал, что даже такую сумму просто так положить в свою ячейку в Гринготтсе не получится. Надо будет давать письменное объяснение, откуда это богатство взялось. Придется искать обходные пути. ‒ А теперь обсудим сам Обливиэйт. ‒ Не беспокойся, никто не собирается сильно чистить твою память. Я просто кое-что чуть-чуть подправлю, и ты доложишь Уизли, что ничего предосудительного не видел. Я ‒ законопослушный волшебник, веду себя образцово, ну... и так далее. ‒ А как быть с тем, что я доложил о твоих ночных отлучках, Малфой? ‒ на лице Мерсера читалось некое подобие торжества. «Радуешься, что хоть так успел нагадить, ‒ мелькнуло у Люциуса. ‒ Ну, погоди, стрекозел несчастный, нахлебаешься моего золотишка досыта!» ‒ Ты будешь помнить, как проследил за мной, и что я пребывал в маггловском Лондоне в одном закрытом карточном клубе для джентльменов ‒ играл в вист. Парень шумно выдохнул и поднял голову. ‒ По рукам. ‒ Драко, ‒ нарочито громко обратился Малфой к сыну, ‒ ступай и открой наш сейф в подземельях. Сегодня ему предстоит заметно опустеть. ‒ Затем он повернулся к анимагам: ‒ Господа, хочу сразу сказать, что подсчитать все золото, представить его пред ваши светлы очи и придать ему более-менее транспортабельный вид ‒ на это нужно немного времени. К ночи все будет готово, кроме того, ночь ‒ очень удобное время суток, чтобы вам, мистер Бишоп, сесть на самолет, вылетающий в Сидней, а вам, мистер Мерсер, закопать золото в тайном месте. Ведь не будете же вы его в Гринготтс запихивать? Это верх глупости. Пока что вы ‒ мои гости. Сожалею, что не могу предоставить вам полного комфорта, но... Он взмахнул палочкой, и стеклянный стакан, и без того огромный, стал еще больше, места под ним появилось достаточно для того, чтобы поставить столик, кресла, словом, дать возможность анимагам хоть немного утолить голод и с элементарными удобствами дожидаться своего часа «Х». Главное, усыпить бдительность! ‒ Кабуки! ‒ в голосе Люциуса Драко, покидавший гостиную, уловил едва заметное ликование. ‒ Недостойный Кабуки счастлив служить благородному хозяину Люциусу, ‒ вымуштрованный домовик, как всегда, тотчас явился перед Малфоем, с удивлением взглянув на стеклянную тюрьму, которая занимала теперь почти половину гостиной. ‒ Кабуки, немедля сделай так, чтобы там... ‒ Люциус ткнул палочкой в прозрачную стенку импровизированной тюрьмы, ‒ появился стол, удобные кресла и вкусный ужин. Словом, господа, ‒ обратился он к пленникам, ‒ сейчас все будет, а мы с сыном пойдем собирать нужную сумму. Думаю, к десяти вечера все ваше золото будет у вас перед глазами. Для пущей надежности. Люциус наклонил голову и вышел вслед за Драко, незаметно бросив перед этим Заглушающие чары на пороге гостиной. ‒ Отец, ты, в самом деле, собрался отдать этим проходимцам то, что они потребовали? ‒ Драко прямо колотило от перспективы расстаться с семейными сокровищами вот так, по-дурацки. ‒ Ты, сын мой, видать, в самом деле, меня за полнейшего дурня держишь! ‒ скривился Люциус. ‒ Неужели я позволю слиткам с моим фамильным клеймом всплыть вот так?.. Правда, кое-какая небольшая трата все же предстоит. Нужно будет проследить, чтобы этот Бишоп мухой улетел в свою Австралию! Чтоб духу его тут не было! А пока пусть посидят спокойно, дожидаются своего часа. Да, нужно еще приказать Кабуки, чтобы устроил им под стаканом что-то вроде мини-уборной, а то как-то совсем не комильфо будет, если эти прохвосты обгадят нам гостиную, а? ‒ Ты уверен, что у тебя получится столь искусный Обливиэйт? ‒ Нет, конечно. Я не буду его накладывать. Это сделает кое-кто другой. ‒ Кто? ‒ А то ты не догадываешься? ‒ Нет, ты с ума сошел? Она ни за что не согласится на такое, ‒ замахал руками Драко. ‒ Ничего, согласится. Не забывай, что ее фамилию Мерсер тоже слышал. Оно ей надо, чтобы этот типчик помнил такие вещи? Драко ничего не оставалось, как только закатить глаза.***
Драко Малфой вышел из лифта и быстрым шагом направился в огромное фойе Атриума. Десять минут назад он отправил Гермионе самолетик и попросил в записке увидеться с ним в людном месте. Через минуту Драко был у нужного камина, где должна была состояться их встреча. Обойдя фонтан Магического Братства, восстановленный после войны, он сразу же увидел свою разлюбезную грязнокровочку, мило болтавшую с одной из сестричек Патил. ‒ Миссис Уизли, ‒ учтиво, чуть ли не с прононсом, выпалил Драко, еле сдерживая желание обнять её, ‒ вот бумаги о которых вы мне говорили. ‒ Надеюсь, мистер Малфой, в этот раз вы не ошиблись и правильно всё заполнили, ‒ она распрощалась с Парвати и развернулась к Драко. ‒ Какого... Что произошло? А если бы ко мне зашел муж и взял самолетик? Он чрезвычайно любопытный парень, особенно, если дело касается меня. Ты соображаешь, что делаешь, хорек тупоголовый? ‒ Пришлось рискнуть... Они стояли возле камина, из которого с завидным постоянством выскакивали посетители Министерства и служащие. Гермиона то и дело кому-то кивала, с кем-то здоровалась и пыталась удержать дежурную улыбку на лице. ‒ Так что случилось? ‒ она принялась делать вид, что внимательно разглядывает пергаменты в папке. ‒ Сначала я тебя неприятно удивлю... ‒ Ну... ‒ Отец знает про нас с тобой. ‒ Фу-ты, я-то думала. Ну, и что? ‒ она опять кивнула какой-то волшебнице в ужасной черной шляпе, увешанной засушенными стрекозами. «Вот бы Мерсера в эту коллекцию. Все насекомые как насекомые, а одно ‒ с человеческими глазами. Б-р-р», ‒ брезгливо подумал Драко. ‒ Ты так спокойна, потому что тоже в курсе кое-какой тайны отца? ‒ Допустим... ‒ Уж не той ли, что он тишком перепихивается с Лавгуд? ‒ Драко улыбнулся набок, отчего его лицо приобрело выражение безграничной веселости, даже скорее, показной смешливости, но в тот же миг улыбка сползла с него, губы сжались, а брови зло сошлись над переносицей. ‒ Так ты тоже в курсе? ‒ не отрываясь от бумаг, тихо пропела Гермиона. ‒ Да, ‒ отчеканил он и прошипел сквозь зубы: ‒ Подлец!.. Гермиона медленно подняла на него изумленный взгляд: ‒ Ой, ты, можно подумать, святой! Что случилось-то? Говори уже. ‒ Я толком сам ничего пока не понимаю, но отец попросил, чтобы ты была сегодня у Лавгуд, ровно к десяти вечера. Дело не терпит отлагательств. ‒ И как, позволь спросить, я смогу это сделать? Да и ты тоже... Как от своей жены улизнешь? ‒ Ни мамы, ни Астории нет в Англии. Они на отдыхе, ‒ прошептал Драко и кивнул знакомому волшебнику. ‒ Так что укладывай своего борова и ровно в десять будь у Лавгуд. Не знаю, но, похоже, папаша тебе и этой полоумной особую роль отвел. ‒ Драгоценный мой хоречек, ‒ так же шепотом отозвалась Гермиона, ‒ если ты ещё хоть раз обзовешь как-нибудь Рональда, я напущу на тебя Заклятие щекотки. Или трансфигурирую твои яйца во что-нибудь этакое... ‒ Очень смешно... ‒ Да, вот уж обхохочешься, ‒ она захлопнула папку и сунула её в руки Драко. ‒ Передай своему отцу, что я обязательно буду. Слушай, ‒ Гермиона вдруг снова развернулась к своему любовнику и подошла ближе, ‒ а тебе больше ничего отец не говорил про Луну? ‒ Нет, ‒ Драко удивленно замотал головой. ‒ Ну и славно. Действительно, что ещё можно сказать? Она улыбнулась и протянула ему руку для прощания, так как несносная Патил всё ещё стояла в сторонке и наблюдала за ними с большим интересом. Распрощавшись, Гермиона Уизли направилась к лифту, а Малфой ‒ к камину, чтобы немедленно перенестись домой и сообщить отцу об успехе своей встречи с грязнокровкой. Он надеялся, что Люциус сумеет уломать Грейнджер наложить Обливиэйт на анимагов. Впрочем, отец прав, у нее нет другого выхода, если, конечно, она собирается оставаться почтенной замужней, всеми уважаемой дамой.***
«Боже мой, я пропала... Пропала», ‒ обессилено подумала Элоиза, делая последний шаг к столу, за которым сидел Трэверс. ‒ Давайте знакомиться, ‒ мужчина постарался улыбнуться, но его взгляд, невольно скользнувший по неуклюжей фигуре посетительницы, был полон такого неприкрытого разочарования, что мисс Миджен явственно ощутила, насколько жестокий крах потерпело первое впечатление, произведенное ею на этого мужчину. «Ой, ну не дурочка ли я есть? ‒ улыбнулась про себя девушка. ‒ Похоже, никакие кремы и косметика мне не помогут». ‒ Вы же прекрасно знаете моё имя, мистер Трэверс, ‒ произнесла Элоиза, и «шестьсот второй» вдруг вздрогнул. У неё был настолько красивый мелодичный голос, что Пожиратель не поверил в первую секунду своим ушам, словно зрение и слух решили сыграть с ним в жестокую обманку: серая мышь, если только бывают мыши такого размера, некрасива, невыразительна, глазу не за что зацепиться, и вдруг... такие чистые, почти хрустальные звуки. Гесперу почудилось, что он услышал звон колокольчиков. ‒ Знаю, это правда... Он замолчал и принялся внимательно разглядывать юную женщину, которая теперь будет воспитывать его детей. Перед мысленным взором бывшего Пожирателя вновь встала прекрасная и нежная Сара. Он никогда не видел её улыбки ‒ настоящей, не приказной, не слышал, как она смеётся, не следил за ней украдкой, не представлял, как она могла бы баюкать своих девочек, но и без этого всего сравнение шло явно не в пользу мисс Миджен. «Неужели эта тетёха сможет достойно воспитать моих красавиц? Им нужно преподавать танцы и изящные манеры, устраивать пикники, и чтобы малышки могли щеголять дорогими нарядами перед подружками, а что вот эта нескладуха сможет им дать?» ‒ пронеслось в голове у Трэверса, и он вдруг погрустнел. ‒ Я все понимаю, мистер Трэверс, вы хотели бы видеть матерью ваших дочек даму более изысканную и утончённую, ‒ словно прочитав мысли Геспера, произнесла Элоиза. ‒ Этим я, конечно, похвастаться не могу, но зато без обиняков, открыто и легко скажу, что ваши девочки полюбили меня. А я их! Мы с малышками очень хотим быть вместе, ‒ спокойно, но с достоинством произнесла Элоиза, стараясь не смотреть на узника. ‒ Не беспокойтесь, мисс Миджен, я уже говорил мисс Лавгуд, что не собираюсь отбирать вас у Ханны и Хелен, ‒ Геспер откинулся на спинку стула и принялся вновь почти откровенно разглядывать девушку. Этот взгляд, полный неприкрытой издевки, Элоиза ощутила всей кожей, но все же в планы Трэверса не входило окончательно добить бедную овечку. Нет, он делал это с какой-то другой целью, и догадки ‒ одна другой глупее ‒ проносились в голове Элоизы с быстротой молнии. Каким-то шестым, а может, двадцать пятым или пятидесятым чувством она уловила, что её внешность и голос вызвали в этом человеке некий разлад. Вернее, не они сами, а их несоответствие друг другу, явное сопротивление одного другому, точно существование их на территории гармонии, то есть, без соединения, смешивания в ней, было бы для них естественным, плавным, еле уловимым, ибо гармонию каждый человек принимает, как нечто само собой разумеющееся, но, лишь в слиянии этих условных враждебностей, обычно существующих по разные стороны некой невидимой черты, рождается взрыв, спускающий механизм бессознательного любопытства. ‒ Так значит, вы подпишете бумаги? ‒ Элоиза старалась говорить спокойнее, но её почти победоносное ликование уже трудно было спрятать за тихим голосом и показной сдержанностью. ‒ Да, конечно, подпишу, ‒ Тревэрс вновь склонился к столу и облокотился на его край. ‒ Но у меня будет ещё одно требование, и оно должно быть выполнено. ‒ Какое? ‒ Элоиза напряглась и, казалось, затряслась от страха. Что еще ему нужно от нее? ‒ Мой мэнор переходит к Хелен и Ханне, все сбережения рода Трэверсов ‒ тоже, и я хочу, чтобы вы, как только всё будет оформлено по закону, переехали в мой... ‒ он запнулся, ‒ ...в ваш новый дом. И не вздумайте тащить девочек в какую-нибудь ужасную квартирку в Хогсмиде или ещё где похуже. ‒ И это всё? ‒ Элоиза замерла в ожидании очередного бредового условия. ‒ Всё. ‒ Я хоть и очень люблю свой домик, но, вы правы: для троих он будет слишком мал. Если вы так настаиваете, мы с девочками переедем в ваш мэнор. ‒ Он уже не мой, а ваш, ‒ Тревэрс принялся медленно водить ладонью правой руки по запястью левой, будто поглаживая её, а Элоиза, как зачарованная, следила за этими простыми движениями и не могла оторвать взгляд от его рук; ей вдруг подумалось, что именно в такой плутоватости и таится, пусть символичная, но всё же особая красота тихих, вначале едва уловимых сердечных страстей; они набирают силу с каждым мигом, с каждым вдохом, и тот, с кем общение длилось не дольше пары минут, вдруг становится до скрежета на зубах, до боли в груди нужным и очень важным. Откуда это сорвалось и как проникло в её сознание, она не понимала, просто приняла это, как данность. Никогда раньше она и представить себе не могла, что такие простые движения мужских пальцев могут заворожить женщину за пару секунд и фактически ввести её в состояние упоения, наслаждения, почти экстаза. Когда, наконец, глаза Элоизы с трудом оторвались от рук мужчины ‒ грязных, шершавых, с ободранными (обломанными?) ногтями, она, неизвестно зачем пытаясь бороться сама с собой, разрешила взгляду украдкой скользнуть выше, затем еще выше... И еще... Необъяснимый, почти болезненный интерес ко всему, что составляло хотя бы часть этого человека, цеплялся за самые незначительные мелочи: обтрепавшийся, протертый почти до дыр материал тюремной робы, номер с рунами и цифрами, простую металлическую пуговицу, висевшую на нитке и вывалившуюся из петли. Через секунду все чувства Элоизы сосредоточились на смуглой, покрытой въевшейся грязью коже шеи, мелькнувшей в вырезе ворота робы, а еще через мгновение жадный, почти бесцеремонный взор девушки выхватил на его шее крошечную круглую родинку, трогательно устроившуюся чуть левее острого кадыка. Черты лица Трэверса выглядели болезненно заостренными, кожа казалась землистой, почти серой, но даже сквозь эту бескровность сумели невероятным образом пробиться слабые отголоски румянца. Вместе с тем, Элоиза чувствовала, что он так же ненасытно и нахально разглядывает её, как и она его. Когда же взоры серо-голубых глаз девушки и черных мужских повстречались, и он, и она одновременно вдруг почувствовали, что условно выставляемый некоей формальностью высшего порядка невидимый барьер в качестве абстрактной гарантии для личного пространства между абсолютно чужими людьми пошел мелкими причудливыми трещинками. ‒ Что вы меня так разглядываете? ‒ голос Трэверса прозвучал чересчур громко и с явной насмешкой, словно он пытался из последних сил бороться с опустошающей душу неизбежностью. ‒ Я?.. Простите... ‒ Элоиза потупилась, затем, взяв себя в руки, проговорила почти спокойно: ‒ Просто вы очень... Нет, наоборот... Хелен и Ханна... они на вас очень похожи... И потом... вы ведь тоже на меня смотрите, хотя, смотреть-то, право слово, и не на что, но мне... ‒ Ваше лицо, мисс Миджен, ваш голос, руки вот эти... ‒ перебил её Трэверс, глубоко вздохнув, затем кивнул. Его быстрый взгляд скользнул по белым чуть пухловатым, казавшимся такими мягкими ручкам. Он помедлил, затем, снова взглянул на нее: ‒ Знаете, если не считать мисс Лавгуд, вы ‒ последняя женщина, последний человек с живым, настоящим лицом, которого я вижу. После того, как я подпишу все бумаги, касающиеся удочерения Хелен и Ханны, и выполню свою часть договора перед мисс Лавгуд, мне навсегда будет закрыта дорога на белый свет. Только камера, и все. Не жадничайте же, от вас не убудет. Она замерла на секунду, затем, широко открыв глаза, в ужасе взглянула на него. Трэверс не говорил ни слова, продолжая беспардонно, если не нагло, рассматривать молодую женщину, сидевшую напротив него. Она же была потрясена, почти раздавлена его хладнокровной иронией в отношении собственной незавидной... нет, просто ужасной судьбы. ‒ Как вы можете так спокойно говорить об этом? Это же так страшно!.. Это же все взаправду, а вы бравируете, словно видите сон и через пять минут проснетесь. ‒ А чего вы хотите? Чтобы я тут бился головой и вопил от отчаяния? Суд состоялся, я был признан виновным. Допросы закончились. С моими детьми все благополучно разрешилось... ‒ тут голос его дрогнул. ‒ Вы берегите их, Элоиза, умоляю вас! Это все, о чем я вас прошу. В этот момент девушка снова поймала его взгляд, полный тоски и... сожаления. Сожаления о том, что почти все, почти всегда в его жизни было не так. Она лишь наклонила голову, вздохнула и медленно поднялась со стула, чувствуя, что ей просто необходимо хорошенечко подумать над всем, что с ней случилось сегодня, все прочувствовать, постичь, понять. А случилось много чего, и все это пока не укладывалось в её голове. Ей нужно было время, которого у нее было в обрез. Входная дверь резко лязгнула, выводя Элоизу из оцепенения, и в комнату для допросов заглянул Гарри Поттер. ‒ Мисс Миджен, ваше время истекло.