Beati possidentes («Счастливы владеющие»)

*** Пухлые белые руки, не желавшие подчиняться хозяйке, сами собой нервно теребили шерстяную ткань длинной мешковатой юбки, обтягивающей колени, и не было никаких сил и желания заставить их успокоиться, сцепиться в замок и не мельтешить перед остекленевшим взором. Глаза внимательно наблюдали за тем, что вытворяли её собственные пальцы, но разуму и сердцу не было никакого дела до проделок этих проказников, вытворяющих черти что. Изрядно помяв темное сукно, ловкачи большой и указательный на правой сосредоточенно схватились за какую-то еле заметную ниточку, выглянувшую из шва; она так забавно топорщилась, точно умоляла оторвать её побыстрее. Вся подобострастная пятерка левой тотчас с азартом взялась помогать, стараясь удерживать шов на коленке неподвижно. Ничего не получалось, и, словно разозлившись на собственную неудачу, пухлые озорники резко принялись дергать куцый хвостик, замусоленный до предела, видно, поставили себе цель непременно разделаться с этим жалким обрывочком, так некстати попавшимся им в этот недобрый час и потому раздражавшим сверх меры. ‒ Миджен, оставь, наконец, свою юбку в покое! Что ты её мусолишь? ‒ послышался хрипловатый сердитый голос Гарри Поттера. ‒ На нервы действует, знаешь ли... «Вот и не смотри, раз такой нервный!» ‒ захотелось выкрикнуть Элоизе со всей силы, так, чтобы у героя барабанные перепонки полопались, но она только перевела робкий, немного грустный взгляд на раскрасневшееся то ли от злости, то ли от напряжения лицо молодого аврора и промолчала, чувствуя себя виноватой. Брови у Гарри сошлись на переносице, в глазах, скрытых за стеклами очков, угадывалось нечто наподобие сожаления пополам с озабоченностью; он нервно покусывал нижнюю губу и что-то неслышно бормотал себе под нос, едва шевеля губами. Мисс Миджен понимала, что именно из-за нее Поттер влип в такие, мягко говоря, неприятности, и потому сочла разумным помалкивать, чтобы не злить своего спасителя еще больше. Луны не было уже минут двадцать, и о чем шел разговор между Пожирателем смерти и руководительницей отдела дошкольного воспитания и образования магов-сирот, Элоиза не знала, но догадывалась, что сейчас, в эту самую секунду, за тяжелой дверью камеры для допросов решалась судьба двух очень дорогих ей малышек, у которых в целом мире не было никого, кроме нее. И еще отца ‒ измученного, много передумавшего о жизни, обреченного заживо гнить в каменном мешке Азкабана. А ведь он хотел жить... Он очень хотел жить... И быть со своими детьми. Ему так хотелось растить их, помогать советами, баловать, видеть, как девочки превращаются в юных нежных красавиц. Внешне Трэверс был спокоен и невозмутим, но черные глаза несчастного, насквозь пронизывавшие душу, прямо-таки кричали, молили, заклинали об этом, то вспыхивая на миг отчаянной надеждой, то потухая тотчас же от осознания невозможного!.. Боль, застывшая в его взгляде, рассказала Элоизе о чувствах отца Хелен и Ханны красноречивее всяких слов. Нет, так же нельзя, это несправедливо! Да, он был Пожирателем и, наверное, убивал, творил страшные вещи, но разве Люциус Малфой не такой же?.. Почему тогда белобрысый хлыщ спокойно разгуливает на свободе, живет в свое удовольствие, а Гесперу Трэверсу не суждено даже мельком увидеть своих дочерей вживую, не то, чтобы обнять... А ведь ему же всего чуть за пятьдесят, и сейчас его существование могло бы приобрести настоящий смысл! Истинно человеческий, а не скотский, вернее, сатанинский, навязанный своим последователям змееподобным чудовищем. Элоиза чувствовала, что эта встреча стала для них обоих откровением. Им понадобилось всего десять-пятнадцать минут, несколько слов и жадных взглядов, и, казалось, потрепанный жизнью мужчина и совершенно неискушенная в ней девушка сумели отгадать друг о друге больше, чем некоторым суждено узнать за долгие годы. За Трэверса, конечно, Элоиза ручаться не могла, но сама она каждой частичкой своего большого сердца, желавшего отдавать, успела поверить, что Геспер жаждал любви, той самой, что всегда была ему недоступна. Таким, как он, находившимся по другую сторону, любить запрещалось под страхом смерти, и мало кому удалось, выбрав любовь, выжить в том мире, оставшемся позади. Разве что Нарциссе Малфой, одержимой страхом и беспокойством за свою кровиночку. А вот профессору Снейпу, без колебаний согласившемуся принести себя в жертву во имя любви к матушке Гарри Поттера, не повезло, но он встретил смерть с гордо поднятой головой. Да, звучит пафосно, но, черт подери, так жизнеутверждающе!.. Кто бы мог подумать, что Северус Снейп такой... истинно байронический герой!.. История любви опального директора после победы над Вольдемортом мигом разнеслась сперва по Хогвартсу, а затем и по всему магическому Лондону, став в мгновение ока предметом обсуждения как среди умудренных жизнью волшебников, так и в компаниях безмозглых юных девиц, мечтавших в глубине души о такой же неземной страсти. Клекот этих малолетних дурех противно было даже слушать. Чего они только не городили?! И про то, что Снейп специально искал смерти, дабы встретиться с любимой в лучшем мире, и о душещипательной поэме, которую директор, якобы, писал по ночам в честь покойной возлюбленной... Кое-кто даже высказал робкое предположение, что Гарри Поттер ‒ вовсе и не Поттер, а Снейп... И чем дальше, тем цветистее становились домыслы волшебников, впервые за несколько лет вздохнувших свободно, а Рита Скитер, то и дело шнырявшая среди возбужденных обывателей, не пропускала ни единого слова из сплетен и, должно быть, извела не одно Прыткопишущее перо, прежде чем выпустила в свет один из главных своих бестселлеров ‒ «Северус Снейп ‒ сволочь или святой». Элоиза тяжело вздохнула, вновь украдкой взглянула на аврора, топтавшегося рядышком и смятенно вздыхавшего и, прикрыв глаза, принялась уже который за четверть часа раз прокручивать мельчайшие подробности их с Трэверсом короткой встречи. В памяти всплывали обрывки воспоминаний, тени от которых набегали, затем, мерцая, таяли, но отчего-то целостный его образ никак не желал возникать. Крохотная беззащитная родинка у кадыка сменялась грязными всклокоченными длинными волосами, маленькие аккуратные уши, прятавшиеся под ними ‒ идеальной формы прямым носом, темные круги, залегшие под глазами ‒ длинными жесткими пальцами с полуободранными ногтями. Мисс Миджен почти воочию видела, как эти пальцы скользят по запястью другой руки взад-вперед, и не понимала, с чего бы вдруг, почти до боли, хочется ощутить их прикосновение ‒ легкое, нежное, от которого, наверное, мурашки побегут по коже, а теплые волны непонятного, незнакомого ранее блаженства затопят сердце и тело. И плевать, что руки у него грязные, и что запах от узника исходил тяжелый, нечистый, почти звериный... Это не та грязь, от которой нельзя отмыться. Элоизу передернуло при мысли о том, что было бы с ней, не имей она возможности ежедневно принимать душ. Как так можно относиться к арестантам?! Видно, элементарные гигиенические процедуры заключенным вообще не полагались, или тюремное начальство снисходило до них всего лишь раз или два в год, и если кто-то из бывших Пожирателей ‒ убийц или насильников ‒ умирал от инфекции и невыносимых условий, стало быть, туда им и дорога!.. Пусть радуются, что дементоров из Азкабана убрали. И свидания с родными и близкими раз в год разрешают. Не курорт же в Азкабане устраивать. И нечего о человеческом достоинстве и рассудке рассусоливать!.. Добропорядочному обществу оно надо ‒ заботиться о душевном здоровье отъявленных негодяев?.. Нет уж, увольте!.. Элоиза вздрогнула, словно последние размышления прозвучали в ее голове голосом страшного, злобного, уверенного в собственной безнаказанности министра, бешено вращавшего глазами, скалившегося, точно хищный зверь... Готового во имя высоких, непонятных простым волшебникам целей применить силу и магию против обычной, ничем непримечательной девчонки только потому, что она, желая подарить материнское тепло детям Пожирателя смерти, невольно становилась предательницей дела борьбы с Темными силами. Ничем другим поведение Шеклболта у Элоизы не получалось объяснить. Ведь удочерение ‒ не преступление. Или малыши Пожирателей для него не дети, а порочные и опасные с материнской утробы «выродки»? И даже сомневаться в том, что Кингсли велик, добр и прав во всем, что делает на своем посту, нельзя, ведь он же состоял в Ордене Феникса, был с теми, кто боролся с Вольдемортом... Мисс Миджен чувствовала, как при мысли о министре внутри нее холодными колючими гроздьями созревает неведомая ранее злость. Пузырьки этой злости, шипя, разрастались под ложечкой, давили на легкие и мешали дышать. Кроме злости к Шеклболту в сердце ядовитыми потоками вливалась по венам усиливавшаяся с каждой секундой щемящая тоска по чему-то... утраченному, упущенному навечно, но такому желанному и необходимому. Элоиза могла бы точно сказать, что тоску эту ощутила сразу же, как только вышла из комнаты свиданий, в которой теперь находилась Луна, и что теперь этот сжимавший сердце яд не уйдет из крови до тех пор, пока... «Боже мой! Неужели это случилось со мной?.. Впервые в жизни... Может, это произошло так внезапно потому, что Трэверс, как мужчина, недоступен для меня ни при каких обстоятельствах, и разочарования в нем я все равно никогда и ни за что не испытаю. Вот ведь... Что же я вру сама себе? Не только он, остальные мужчины ‒ они, ведь тоже не для меня, это же, как дважды два ‒ четыре. Нет, дело не в моем фирменном разумном подходе к любви и страсти, дело ‒ в нем. В том, что он...» Послышался лязг железа, и Элоиза вынужденно оторвалась от принявших весьма занятный оборот размышлений. На пороге показалась Луна. Лицо ее хранило обычное непроницаемо-безмятежное выражение, но в глазах поблескивали искорки торжества. Гарри Поттер шагнул навстречу Полумне с вопросительным выражением лица. ‒ Ну, что?.. Получила? В ответ Луна достала из кармана мантии пузырек, наполненный дымчато-голубоватой светящейся субстанцией, и показала Гарри. Поттер вытаращил глаза. ‒ Ты уверена, что Трэверс отдал то, что нужно? ‒ Попробовал бы он обмануть меня, ‒ чуть усмехнувшись, с расстановкой произнесла Луна, пристально рассматривая воспоминания, клубившиеся в плотно заткнутой пробкой стекляшке. ‒ Это не в его интересах. ‒ Что ему может помешать надуть тебя, как последнюю простачку? ‒ Я пообещала, что буду каждые полгода присылать колдофото девочек и извещать его о том, как они растут. ‒ Вы пообещали ему?! Луна и Гарри как по команде обернулись в сторону Элоизы Миджен, почти выкрикнувшей эти слова. Луна подошла поближе к своей секретарше. ‒ Да, пообещала... Прости, Элоиза, ты, надеюсь, не против? Несчастная Миджен чувствовала, что сердце у нее вот-вот зайдется. На мертвенно-бледных, несмотря на лунину пудру, щеках вспыхнул яркий горячий румянец, вмиг заливший все лицо и даже кончики ушей Элоизы. ‒ Простите, мисс Лавгуд, ‒ в горле у мисс Миджен пересохло, и слова давались ей с трудом, ‒ мне кажется, это сугубо моя прерогатива ‒ извещать родного отца о воспитании и обучении его дочерей. Как приемной матери. Гарри закатил глаза и только присвистнул. Луна непонимающе уставилась на Элоизу, силясь сообразить, с чего вдруг её кроткая, точно овечка, секретарша встала на дыбы, совсем как горячая кобылица. ‒ Элоиза, я тебя не понимаю... Это же Азкабан! Что тебе там делать? Если честно, то и мне-то нечего. Доставлять отчеты и колдофото Трэверсу я буду через Гарри. ‒ Но ведь... ‒ Прости, ты получила, что хотела, ‒ сухо отрезала Луна, понимая, что ничего не понимает. ‒ Завтра я займусь оформлением документов, и уже через три дня ты сможешь забрать девочек домой. Да, насколько я поняла Трэверса, в его ячейке, в Гринготтсе, хранится завещание и специальный порт-ключ, который доставит вас с Хелен и Ханной в Трэверс-мэнор. У него, кроме того, оказались нетронутыми приличные сбережения. Гоблины, как известно, никогда не позволят ни одной официальной власти и, тем более, обычному вору получить доступ в чужой сейф. Ты с малышками сможешь жить безбедно, правда, придется брать в руки малость подраспустившихся эльфов. Трэверс сказал, что их в мэноре на момент его ареста оставалось трое. Будем надеяться, что с домовиками все в порядке, и они будут преданно служить наследницам своего предыдущего хозяина. ‒ А что... ‒ Элоиза чувствовала, что совсем охрипла, ‒ ... ему уже никогда не выйти из Азкабана? ‒ Никогда! ‒ коротко отрезал за Луну Поттер. ‒ Гарантирую! Он кивнул Луне, и они прошли вперед, о чем-то тихонько переговариваясь. Мисс Миджен поплелась следом за ними, едва переставляя ноги. «Я вытащу тебя оттуда... Чего бы мне это не стоило! Ты нужен своим дочерям! Я почувствовала с первой секунды, что ты не такой... И потому не позволю тебе умереть там!..» Элоиза в первую секунду испугалась собственной мысли ‒ слишком дерзкой, почти безумной, но уже через миг улыбка осветила её лицо; спина выпрямилась, а в глазах загорелся яростный огонь, готовый, казалось, спалить каждого, кто посмеет встать у нее на пути. Нехитрые женские желания, слишком долго дремавшие под спудом комплексов и самоуничижения, начали поднимать голову, просыпаться, брать свое. Элоиза Миджен еще не знала и даже представить себе не могла, как будет вытаскивать из Азкабана Геспера Трэверса, но в том, что не отступится и постарается сделать для освобождения этого мужчины всё возможное и невозможное, ни капли не сомневалась. «Все же я, в самом деле, пропала... Даже не представляю, с чего начать. Трэверса ни за что не оправдают и не выпустят из Азкабана, а значит, придется похищать его из тюрьмы. Что ж, раз у миссис Крауч удался этот трюк, значит, получится и у меня. Нужно только все хорошенечко взвесить и обмозговать каждую мелочь. Начать, думаю, стоит с компромата. На кого же собирать его в первую очередь? Ага... начнем с Люциуса Малфоя и его семейки, затем подумаем насчет Гарри Поттера, ну и... Полумны Лавгуд. Кто знает, вдруг пригодится. Ладно, будем надеяться, что в библиотеке Трэверс-мэнора есть подходящая литература по Темной магии. Я придумаю самый ловкий в мире план, и у меня все получится. Я не хочу быть одна с девочками и сделаю все, чтобы отец воссоединился со своими дочерьми...» Поток ошеломляющих своей дерзостью размышлений Элоизы прервался на секунду, но лишь затем, чтобы в финале, под занавес, на авансцену протиснулось самое нахальное из них, самое... развязное, граничащее с таким давным-давно желанным безумием: «Я не останусь старой девой! Не останусь! Ни за что!» *** Легкий ветерок тонкой струйкой просочился в открытое настежь кухонное окно. На улице было хорошо: немного прохладно, но гораздо теплее, чем обычно бывает по вечерам в сентябре. Луна, зябко поежившись, с наслаждением ощутила, как освежающая прохлада ласково скользит по коже голых плеч, босым ногам, забирается в длинные пушистые волосы, путается в них, утопает, точно луч света в облаке, замирает и угасает навсегда. Она улыбнулась, сжала в руках кружку с кофе и медленно подошла к любимому подоконнику. Взгляд огромных, почти прозрачных голубых глаз обратился к темному небу, словно там, в этой серой, тускло мерцающей бесконечности, таились ответы на самые важные для неё вопросы. Откуда всё, что с ней происходит, пришло? В чём таится подвох? Где выход из этого тупика, или именно в нем, в этом тупике, и прячется спасение? Любовь ли правит её сердцем, или Страсть увлекает наивность в гибельное болото своих желаний и безжалостно топит её в липкой притягательной трясине? И ‒ вот ведь в чем ужас! ‒ хочется ли, даже при таких невыгодных условиях, избавляться от всего этого? А может, это наказание? Но если так, то за какие прегрешения? В это приближение невероятного, в загадочную судьбоносную силу, столкнувшую друг с другом самые невозможные невозможности, перепутавшую все символы и знаки, Полумна никак не могла поверить до сих пор. И, несмотря на то, что неумолимая реальность происходящего фактически дышала в спину, Луна продолжала себя убеждать, что всё случившееся с ней ‒ это, скорее всего, лишь сон: затянувшийся, беспокойный, но такой восхитительный, навязанный сумасшедшим подсознанием, химера... Вот только из иллюзии этой нельзя было так просто выскользнуть и, утерев лицо, выдохнуть напряжение тревожной ночи. Это убивало Луну, страшило и... возбуждало, пьянило, точно глоток молодого вина. Ах, зачем она, вообще, как эта дурочка Ева из маггловского рая, поддалась на уловки коварного змея?.. Люцифера, кажется... Люциуса... Ну, почему он оказался таким прекрасным, таким земным и теплым, нежным... И гораздо более желанным, чем данный ей Богом Адам... Вернее, Рольф. И отчего глупые магглы уже столько веков убеждают человечество, что все это ‒ суть зло? И так горячо убеждают, что даже волшебники верят этому безоговорочно, правда, сами себе не могут объяснить, в чем это зло заключается. Луна присела на краешек облупленного подоконника и поставила рядом кружку с уже остывшим кофе. Ей нравилось быть одной. Она никогда не скучала в компании оглушающей тишины и собственных размышлений, но сейчас, в эту самую минуту ей больше всего хотелось, чтобы рядом оказался тот, с кем её будущее невозможно, несбыточно, недосягаемо, но, как не странно, именно с ним она оказалась повязанной великой силой тайны новой жизни. В укромном уголке души, хранящем свет их мира, для неё всегда найдется поддержка, подпитка, даже в самые критические моменты, когда будет казаться, что ничего не осталось, что все эмоции внутри выгорели дотла, а бренное тело ‒ на пределе. Мощь их незримой тайны будет так велика, что не даст ей ничего забыть, или того хуже, возненавидеть. Луна положила ладонь себе на живот и вздохнула. Отныне только с ним, с этим маленьким человеком, ей по пути, и лишь ему будет дарована её истинная любовь ‒ огромная, всепоглощающая, жертвенная. Интересно, смогла бы она, Полумна Лавгуд, поступить ради этого пока еще неведомого ей человека, как поступила мама Гарри ради него? Или Нарцисса Малфой ради Драко? Луна зажмурила глаза, представив себе обе эти ситуации, вздрогнула, но твердо решила, что иначе и быть не может. Только так!.. И только ради него... Откинув длинный локон на спину, она взяла кружку и сделала маленький глоточек. Конечно, пить этот напиток в её положении нежелательно, но почему-то именно кофе ей хотелось сейчас больше всего. Аж до слез. Надо бы сварить суп или разогреть купленную в «Трех мётлах» курицу, но ужинать не было никакого настроения. «Ты ведь не голоден, одуванчик мой, да? Как только тебе захочется подкрепиться, мама обязательно заставит себя что-нибудь проглотить, не переживай, малыш...» Луна нехотя встала и прошла в гостиную. Часы показывали ровно половину десятого. Она обвела взглядом комнату, поправила на диване сбившийся в кучу плед, переставила с тумбочки на столик вазу с цветами и недовольно скривила губы. Мысль о скором приезде Рольфа рвала ей душу в клочья. Она присела на диван, придавленная чувством вины перед этим открытым, честным и очень дорогим ей человеком. Вины, но не раскаяния... Что ж, видно в этом и будет заключаться её ад: всю оставшуюся жизнь придется врать Скамандеру в глаза, да еще при этом создавать для себя самой иллюзию счастья, чтобы не сойти с ума от отчаяния и боли. И это самое наказание она должна будет понести сполна... Ведь так происходит всегда: любовь сперва окатывает наивных простаков волной причудливой откровенности и сладострастия, опьяняет осмелившихся окунуться в неё сладким ликером страсти, накидывает усыпляющие здравый смысл сети романтики и возвышенности, доводит до откровенного помешательства, а потом бьет по голове и требует за все эти удовольствия плату, вгоняя несчастных, купившихся на красивые посулы, в пожизненную непосильную повинность. Луне вдруг стало так грустно, что слезы навернулись на глаза. Она неловко смахнула их пальцем и залезла на диван, поджав под себя ноги. Резкий хлопок аппарации не дал ей вновь погрузиться в тяжкие думы о будущем. ‒ Привет, Луна, ‒ Гермиона фыркнула и подошла к подруге. ‒ Пришлось тишком опоить Рона Сном без сновидений. Надеюсь, проспит до утра. Давай-ка, поговорим, пока есть время. Ты знаешь, что случилось, или тоже не в курсе? ‒ Не знаю я ничего. Люц был такой странный, когда мы с ним расстались... ‒ Луна поднялась навстречу, и девушки проследовали на кухню. ‒ Вел себя настолько загадочно, что я уже не знаю, на что и думать... Сову прислал, велел дожидаться. Написал, что ты тоже должна присутствовать при этом разговоре. Вот, сижу, жду. Гермиона, я так боюсь... ‒ Я сама, откровенно говоря, побаиваюсь. Не нравится мне это всё, жареным пахнет, ‒ юная миссис Уизли подошла к кофейнику и налила себе чашку горячего кофе. ‒ Как из этого выворачиваться будем? ‒ Луна взяла шаль, висевшую на спинке стула, и набросила себе на плечи. ‒ Мерлин его знает, ‒ Гермиона устало прикрыла глаза. ‒ Сегодня Драко сказал, что Люциус вычислил нас с ним, но это его мало волнует. Похоже, что ваши шашни Люциусу важнее. Да, Драко тоже догадался, что у папочки роман на стороне... ‒ Прекрати, пожалуйста, ‒ Полумна опустила глаза. Ей вдруг стало так стыдно, но не столько перед подругой, которая была прекрасно осведомлена насчет её связи с Люциусом, сколько перед самой собой, перед своей совестью и, конечно же, перед Рольфом. ‒ Луна, прекрати, наконец, есть себя поедом. Ну, случилось это, ну, вот... произошло так... И что теперь? Всю жизнь, до самой смерти, покаянно головой о стену биться собираешься? ‒ Гермиона сделала глоток и скривилась. Кофе был отвратный, в общем, как и всё, что готовила Луна. ‒ Я не смогу врать Рольфу, не смогу, ‒ Луна опять почувствовала, как слезы обожгли ей глаза. ‒ Так, хватит, успокойся, ‒ Гермиона поставила кружку на стол и подошла к подруге вплотную. ‒ Как только твой ребенок появится на свет, начнешь врать, как миленькая, точно по заказу. Запомни, нет ничего, чего мать не сделала бы для блага своего дитяти. И ты тоже сделаешь. И глазом не моргнешь!.. Если, конечно, желаешь своему малышу добра. Кстати, ты ведь уже врала, и весьма складно. Министру, например. ‒ От Гермионы не укрылось то, как вздрогнула Полумна, и миссис Уизли решила, что пора брать быка за рога: ‒ Ты лучше скажи, что с Гарри творится? ‒ А что с ним творится? ‒ Луна вскинула взгляд. ‒ Он как-то странно сегодня вечером выглядел. Я его прямо не узнала! Заявился за Джинни в «Нору», она, как Молли сказала, с утра там была, решила родителей навестить, сам отмалчивается, глаза бегают туда-сюда, дергается отчего-то... Нет, конечно, не скажу, что он психовал, но нервничал изрядно. Это точно. Даже Рон не стал к нему приставать с расспросами, а ведь, сама знаешь, муженьку моему неведомо, что такое такт. Я даже заикнуться ни о чем не успела... Гарри весь покраснел, разрявкался... Все, мол, нормально, чего пристали, какого лысого Мерлина нужно, и все в таком роде!.. Насилу Джинни его утихомирила. Даже Молли была шокирована поведением любимого зятька, а я, тем более... А ведь я даже расспрашивать его не собиралась ни о чем, просто хотела про свой день рождения напомнить. ‒ А я-то тут причем? ‒ мрачно спросила Луна, время от времени неизвестно для чего поглядывая в окно. ‒ В смысле? ‒ С чего ты решила, что к плохому настроению Поттера я имею какое-то отношение? Гермиона пристально взглянула на подругу, потом вдруг резко сорвалась с места и в пять широких шагов пересекла расстояние от стола до окна. ‒ Слушай, Луна, так уж вышло, что вся наша четверка ‒ ты, я, Драко, его папаша ‒ повязана теми еще тайнами и не слишком приглядными вещами. Все мы тишком бросили вызов правилам и устоям магического мира ‒ это, во-первых. А во-вторых, каждый из нас уже слишком много знает о других, и никому из нас не с руки выносить тайны друг друга на всеобщее порицание: ведь мы с тобой ‒ подруги, а Малфои ‒ так, вообще, отец и сын. Это уже немало, ‒ Гермиона четко, ясно, без всяких обиняков резюмировала положение вещей, глядя Полумне прямо в глаза. ‒ Всем нам известно нечто такое, от чего зависит судьба как Министерства вообще, так и Кингсли в частности. А то, что происходит с министром, мне очень не нравится. К тому же, если я буду в курсе всего, в определенной ситуации у меня будет возможность гораздо правильнее и безболезненнее разрулить ситуацию. Не будет никаких заминок и нестыковок, как в случае с этим гребаным чемоданом... Каждый из нас сможет действовать наверняка, не на ощупь. Понимаешь? ‒ Я... это... тут ведь такое дело... ‒ Луна, ‒ Гермиона порывисто притянула к себе Полумну за плечи и крепко обняла, ‒ я иногда тебя просто не понимаю. Ты и так столько уже поведала мне, что хватит на десять государственных тайн. Благодаря тебе мне известно больше, чем следовало бы. Неужели тебя до сих пор что-то тревожит, не дает покоя? Луна, вздохнув, подняла голову с плеча Гермионы и взглянула ей в лицо. ‒ Гермиона, не знаю... Я очень боюсь, потому что все мы влипли по самые гланды в очень вонючее дерьмо, ‒ она вздрогнула, Гермиона, отродясь не слыхавшая от Полумны таких слов ‒ тоже. ‒ Мне бы не хотелось, чтобы у тебя были неприятности... ‒ Луна, неприятности могут приключиться только в одном случае: если я не буду владеть информацией. И потом... После всего, что произошло, какие между нами могут быть тайны? ‒ Гермиона широко улыбнулась, а на лице её появилось заговорщицкое выражение. ‒ Да... уж, ‒ Луна через силу улыбнулась, ‒ стряслось немало всего... ‒ Ага, ‒ миссис Уизли продолжала ослепительно улыбаться, ‒ ты сумела подсмотреть наши с Драко оральные ласки в Хогвартсе, я вчера успела углядеть, как божественный Люциус Малфой собственной персоной ползал по тебе в вашей с Рольфом спальне в костюме Адама... ‒ Она хихикнула, затем продолжила уже серьезно: ‒ Да и другое кое-что ты мне доверила, надеюсь, не просто так... Луна вопросительно нахмурила брови. ‒ Я о том маггле... Стоуксе, ‒ голос Гермионы стих до шепота. ‒ О том, как ты нечаянно ознакомилась в кабинете Кингсли не с теми воспоминаниями. Тебе просто повезло, что ты беременной оказалась, иначе министр точно применил бы Обливиэйт. А что касается Гарри, то мне птичка на хвосте принесла, что вас видели вдвоем около твоего отдела, и вы с ним о чем-то довольно эмоционально спорили. Вот такие дела. Полумна вновь глубоко вздохнула, набираясь решительности. ‒ Гермиона, я знаю, отчего Гарри Поттер сегодня такой взвинченный и нервный. ‒ Да? ‒ серьезное выражение на лице миссис Уизли сменилось заинтересованным, а карие глаза заблестели. ‒ И отчего же? ‒ Прости, что не решалась сказать сразу. Гарри взял с меня честное слово насчет того, что я буду молчать в тряпочку... ‒ Ну, честное слово ‒ это же не Непреложный обет, ‒ перебила ее Гермиона. ‒ Ты, давай, не отвлекайся. И не беспокойся ни о чем. От меня он не услышит ни слова по этому поводу. ‒ В общем, он сегодня напал на Шеклболта, припечатал его Петрификусом и скрутил Инкарцеро. Гермиона отпрянула от Луны, не веря собственным ушам. ‒ Он, что, с ума спятил? ‒ Да, нет, не спятил. Всего лишь защитил беспомощную девушку, попавшуюся под руку министру. Впрочем, у Кингсли была своя причина применить к ней силу и подправить память без всякого на то закона. ‒ Какая причина? ‒ глаза Гермионы, и без того немаленькие, распахнулись до последнего предела, разве что искусственный глаз Грюма по размеру был больше. ‒ А ты не догадываешься, о какой девушке идет речь? ‒ таинственным шепотом спросила Луна? Гермиона пожала плечами, но практически сразу лоб её перерезала тонкая морщинка, свидетельствовавшая о напряженной умственной работе, а взгляд застыл, словно приклеился к какой-то неведомой точке в маленькой кухоньке луниного домика. Полумна помалкивала, ибо знала, что лучше дать подруге самой решить заданную задачку; Гермиона всегда любила соображать, анализировать, искать выход, как некоторые любят либо выделываться, либо заниматься самобичеванием, либо слушать дифирамбы в свой адрес. Ей понадобилось около минуты, чтобы сложить два и два. ‒ Та-ак, Луна... Если я не ошибаюсь, речь идет о твоей секретарше... Нашем знаменитом гриффиндорском пугале... Именно из-за Миджен случился весь сыр-бор? Она ведь осталась с министром у него в кабинете, когда он выгнал меня и Перси к мерлиновой бабушке. Луна только коротко кивнула в ответ, подтвердив догадку юной миссис Уизли. Получив это подтверждение, Гермиона даже не обрадовалась, наоборот, растерялась еще сильнее. Выражение кипучей мыслительной деятельности сменило недоумение, а оно тотчас уступило место полнейшей растерянности. ‒ Луна, что ты несешь? Как из-за Миджен? Почему? Этого быть не может... Она ведь та еще тетеха. Когда ты только-только начала работать в Министерстве, я, не буду скрывать, относилась к твоей кандидатуре на этот пост весьма скептически, считала, что ты, малость... ‒ Гермиона помедлила, ‒ ... прости, пожалуйста, не буду вилять, не того... ‒ Вот именно, ‒ усмехнувшись, перебила Полумна и покачала головой. ‒ Это означает, что люди меняются со временем, что-то с ними происходит такое, из-за чего их характер, личностные качества, приоритеты выходят на новый виток. Как оказалось, я неплохо сумела справиться с этой работой. Кстати, тебе ведь Кингсли в первую очередь предлагал эту должность, что ж ты отказалась-то от нее вот так, с ходу? ‒ Луна прищурила глаза. ‒ Не знаю... ‒ Гермиона задумчиво теребила каштановую прядку, выбившуюся из высокого хвоста на макушке. ‒ Мне тогда эта работа не казалась чем-то путным, интересным... ‒ Конечно, ‒ решила ввернуть шпилечку Луна, ‒ защищать домовиков куда как занятнее, чем помогать маленьким магам, оставшимся без родителей. Надеюсь, ты уже поняла, что эльфам твоя помощь, Мерлин знает, на кой сдалась?.. ‒ Да, поняла, поняла... Знаешь, ‒ Гермиона грустно улыбнулась, ‒ у меня последнее время часто мелькает мысль о том, что было бы неплохо, будь в «Норе» хотя бы один домовик. Надоела вся эта рутина из домашних дел, которые у меня все равно не удаются, да и не интересны мне вообще. Делаю все кое-как, спустя рукава, только потому, что статус замужней женщины обязывает... Да, ‒ она словно опомнилась и привычно тряхнула волосами, ‒ так вот... о чем я?.. Словом, когда ты стала руководительницей этого отдела и взяла секретаршей эту нескладуху, я вообще чуть не расхохоталась, но потом, когда все вы сработались, я даже зауважала тебя! Правда... Ты не только сумела наладить работу отдела, скоординировать действия и Миджен, и Кейтч, так еще и с Люциусом, худо-бедно, поладила. Я, конечно, тогда не представляла, насколько у вас с Малфоем все гармонично... ‒ Ой, ладно, на себя посмотри! ‒ хихикнула Полумна. Видно, что похвала такого рода от Гермионы Грейнджер была ей особенно приятна. ‒ Я не про это... Не знаю, к чему я обо всем этом тут навспоминала, просто ты для меня стала другой. Не такой, какой была в школе. Вот и сейчас, с этой Элоизой... Я вижу только то, что вижу, но не знаю всю подноготную... Не просветишь, что там с ней? Может, Миджен ‒ та еще темная лошадка, раз уж сам министр решил силой применить к ней Обливиэйт? Неужели ей стал известен какой-то тщательно охраняемый министерский секрет? Луна загадочно улыбнулась и отрицательно мотнула головой. ‒ Ну, не знаю, ‒ развела руками Гермиона, ‒ я теряюсь в догадках. Даже представить себе не могу. ‒ А ты подумай. О чем вы разговаривали с ней сразу же после совещания? ‒ Она просила меня проконсультировать её по поводу процедуры удочерения, спрашивала, какие документы необходимы, как их оформлять, что... Ой, ‒ Гермиону словно обухом по голове ударили, ‒ подожди, Луна... Мне она сказала, что речь идет о ее бездетных тете и дяде... Луна продолжала качать головой, словно подзадоривала не в меру азартную исследовательницу и любительницу всяких головоломок Гермиону Грейнджер поднапрячь извилины и вспомнить все, что уже было ей известно. ‒ Подожди! ‒ Гермиона подскочила. ‒ Ты говорила мне вчера, что... Стоп! ‒ по лицу знаменитой гриффиндорской всезнайки побежали все возможные оттенки ужаса, изумления, растерянности, но тотчас их перекрыло выражение торжества, словно миссис Уизли удалось удачно расщелкать самый твердый, самый неподдающийся орешек. ‒ Правильно думаешь, все верно... Гермиона фактически рухнула на колченогую табуретку. ‒ Неужели эта девица и впрямь вздумала удочерять дочек Трэверса? Луна опять только кивнула. Гермиона продолжала рассуждать сама с собой: ‒ Но ведь... Ты же говорила, что он поставил тебе условие: либо приличная чистокровная магическая семья, либо воспоминания свои он никому не отдаст. ‒ Говорила. Только за этот сумасшедший день ‒ Мерлин мой, когда же он закончится?! ‒ все изменилось. Словно с ног на голову встало. ‒ И? ‒ миссис Уизли едва дышала. ‒ Трэверс сам согласился передать ей детей, согласился поселить всю троицу в его фамильном мэноре, предоставил Элоизе все доступные сейфы Трэверсов в полное распоряжение. Уж не знаю, о чем они там говорили... ‒ Стоп, погоди, Луна! ‒ перебила Гермиона, едва сдерживаясь, чтобы не ругнуться вслух. ‒ Ты хочешь сказать, что Миджен виделась с Трэверсом? И он сам... лично благословил ее на воспитание своих малышек? ‒ Триста баллов Гриффиндору! ‒ с улыбкой парировала Полумна. ‒ Элоиза и в самом деле беседовала с ним наедине в комнате допросов минут десять-пятнадцать. Спасибо Гарри, устроил все мигом, без лишних проволочек. ‒ Подожди, неужели Трэверса совсем не волновало то обстоятельство, что она не замужем, что полукровка и гриффиндорка? Да, в конце концов, что она невесть какая светская дама?.. Так скажем, совсем не светская дама... Ой, мамочки мои!.. ‒ обескураженная сотрудница Отдела магического правопорядка едва сумела перевести дух. ‒ Что? ‒ Луна подалась к Гермионе. ‒ Слушай, ‒ миссис Уизли таинственно понизила голос, ‒ я так думаю, что за то время, что они трепались наедине, произошло нечто такое, о чем мы вскоре узнаем с выпавшими в чай глазами... ‒ Это у тебя сейчас глаза... не знаю только, куда, но выпадут. Держись крепче, Гермиона Грейнджер... ‒ Ну, что там, не томи-и-и... ‒ заныла подруга, желая поскорее разобраться во всём. С ума сойти, такие страсти, оказывается, вокруг Полоумной Лавгуд кипят, а она ‒ самая умная выпускница Хогвартса за последние сто лет ‒ ни сном, ни духом! Полумна снова вздохнула поглубже, приподняла подбородок, словно желала перед решающей фразой порисоваться, придать значительности своим словам, и, наконец, выпалила торжествующим тоном: ‒ Кингсли Шеклболту стало известно об удочерении. И это ему очень не понравилось! ‒ От кого? ‒ разочарованно спросила Гермиона. Она-то надеялась узнать нечто сенсационное, а тут... Сенсация последовала несколько секунд спустя. ‒ От самой Элоизы. Он разбушевался, распсиховался и заявил, что не позволит ей связываться с «пожирательскими выродками», что нечего, мол, жизнь свою на них переводить, что он её кое для чего другого предназначил, и что изменит ей память. Чтобы не помнила ни злого министра, ни свою дурацкую затею с удочерением. ‒ Не поняла? А ему-то какое дело до намерений Миджен? Глаза у Луны сделались хитрющие-прехитрющие. Она оглянулась, на всякий случай немного прикрыла окно и, подойдя к Гермионе поближе, поведала ей чуть ли не на ухо потрясающе выспреннюю историю о букете для секретарши, ликвидированном ею же самой. ‒ Ты хочешь сказать, что этот букет... подарил ОН? ‒ Луне удалось догадаться о вопросе только по движению губ Гермионы. Голос у миссис Уизли куда-то пропал. ‒ А больше некому. Все так и есть, особенно если сопоставить кое-какие факты. Все по местам встало и говорит именно об этом. Сама подумай... ‒ Я падаю!.. ‒ пробормотала Грейнджер, вытаращив глаза. Предположить такой расклад она бы уж точно не сумела. ‒ Я вообще не понимаю Миджен, ‒ вздохнула Луна. ‒ Странная она. Не знаю, не слепая же. На ее месте любая ухватилась бы за такую возможность с руками-ногами... ‒ Так уж и любая? ‒ ехидно проговорила Гермиона. ‒ А ты? Ты бы согласилась? ‒ Ну... ‒ Луна смешалась. ‒ Я не согласилась бы, и ты знаешь почему. Я же люблю другого и... ‒ Вот и она, наверное, любит другого, ‒ Гермиона была в своем репертуаре. ‒ Кого? ‒ «Кого-кого»? Трэверса, конечно. Разве не ты вчера сообщила, что она сама детям рассказала о нем? Может, у этой парочки уже все на мази? ‒ Не-а, ‒ уверенно мотнула головой Луна, ‒ не на мази. Он только сегодня увидел ее, да и свидание совсем коротким было. Трэверс точно ничего к Миджен не испытывает, он до сих пор любит мать девочек ‒ Сару Малькольм, и это несмотря на то, что она была магглой. Да и Элоиза... Не сумасшедшая же она, в самом деле?! Втрескаться в Пожирателя смерти!.. Гермиона положила локти на стол и, сцепив пальцы, подперла круглый подбородок. ‒ Ну, Луна... мало ли кто в какого Пожирателя когда втрескивался... Полумна смутилась и опустила глаза. За всем этим перемыванием костей Кингсли и Элоизе Миджен она даже как-то подзабыла, что у Люциуса и Драко остались точно такие же татуировки, что и у Геспера Трэверса. Просто ему повезло меньше. Ей вдруг вновь стало мучительно стыдно за себя, за свою женскую слабость, но демонстрировать ее перед Гермионой совсем не хотелось. ‒ Да, ты права. И знаешь, в нем что-то есть. В Трэверсе, в смысле. Он, конечно, тот еще негодяй, но... кто здесь, в нашем грешном мире, ангел? Разве что, Элоиза Миджен, да и та оказалась очень настойчивой особой, а если ты права насчет нее и Трэверса, кто знает, на что она может быть способна. Если вспомнить, как Люциус со своей компанией нас в Отделе тайн чуть к праотцам не отправил, то... они с Геспером вполне могут сравняться в подвигах. Я потратила немало времени на разговоры с Трэверсом и скажу, не таясь: он ‒ очень привлекательный мужчина. Даже в своем плачевном положении так себя подать умеет, что мурашки по телу бегут. Взглядом способен, наверное, металл прожечь... ‒ Он отдал тебе воспоминания? ‒ Да, Трэверс честно выполнил свою часть нашей с ним договоренности. Они у меня. Слушай, тут такое дело... Мне нужно досконально просмотреть их, но, сама понимаешь, к Кингсли мне теперь соваться не с руки, и прежде чем министр стребует эти воспоминания у меня, я должна точно знать, что в них... Ты понимаешь? Я же говорила тебе вчера, что эти воспоминания нужны Шеклболту для давления на Люциуса. Я не могу... не имею права рисковать. Да еще и воспоминания Элоизы и Гарри у меня припрятаны. Хотелось бы своими глазами увидеть все, что там стряслось в кабинете министра, и если все так, как говорили эти двое, у меня будет, чем поприжать этого неугомонного реформатора. Гермиона молчала, словно раздумывала о чем-то. ‒ Это ты догадалась собрать воспоминания у Гарри и Миджен? Луна кивнула. ‒ Умница ты, Лавгуд! Сразу видна когтевранская выучка. Отличный козырь! А просмотреть их можно у Люциуса в Малфой-мэноре. Драко проговорился как-то, что у них есть собственный думосброс. Древний, еще с пятнадцатого века хранящийся, и Люциус заныкал его глубоко в подземельях, подальше от греха и аврорских зачисток. У них ведь весь замок настроен на то, чтобы сохранять фамильные тайны. Ты, как чистокровная волшебница, наверняка, лучше в этом разбираешься. ‒ Есть? Есть думосброс? ‒ Полумна аж подпрыгнула. ‒ Это отличная новость! Что ж, попробую напроситься к Люциусу в гости. Это, между прочим, и в его интересах. Я, конечно, по делам приюта бывала у него постоянно, но дальше кабинета никуда не ступала, а ведь тут опять придется в подземелье спускаться. Что-то мне не хочется возвращаться туда, сама понимаешь... ‒ Понимаю, конечно. У меня, если помнишь, тоже не слишком теплые воспоминания о малфоевском гостеприимстве остались. ‒ Там тогда не Люциус с женой распоряжались, а Вольдеморт с Беллатрисой Лестрейндж. ‒ Это да... Девушки замолчали и одновременно перевели взгляды на маленькую куцую клепсидру, притулившуюся на стене кухни. Как Рольфу удалось закрепить её, Луна не представляла, ведь дом после взрыва едва удалось по кусочкам собрать. Уровень воды приближался к отметке «10 РМ», а значит, вот-вот появятся Малфои. Луна вздрогнула. Что еще за импровизированное совещание на четверых затеял Люциус? Неужели у него тоже какие-то новости есть? И потом, может быть, он, наконец, объяснит, почему его поведение после сногсшибательного секса в ее кабинетике так изменилось? Что он имел в виду, когда просил её говорить «им» правду? Какую правду? О чем? Кого испугался? То, что Люциус струхнул, было видно невооруженным глазом, и Луна могла бы поклясться, что дело опять не обошлось без изрядно утомившего всех Кингсли. Вот сегодня Малфой ей все и растолкует. Она не отпустит его домой, ни за что!.. У них и так слишком мало времени осталось друг для друга. Конечно, неприятно, что Драко все знает про них, но ничего, переживет как-нибудь, не маленький. Гермиона тоже помалкивала и размышляла о том, что понадобилось от нее Люциусу. Если этот сноб вздумает читать ей морали насчет самоуважения замужней женщины и начнет требовать, чтобы она оставила Драко в покое, она живо пошлет его ко всем соплохвостам. Пусть сперва в своих глазах поковыряется. Там уже даже не бревно, а целая лесопилка, наверное, умещается. И тушеваться в его присутствии она больше не намерена. Резкий хлопок заставил девушек вздрогнуть и обернуться. Перед ними стояли Люциус и Драко. Оба ‒ при полном параде, у обоих ‒ серьезные озабоченные лица, плотно сжатые губы, но, вместе с тем, ни от Луны, ни от Гермионы не укрылись искорки света в глазах мужчин. ‒ Добрый вечер, дамы... ‒ промолвил Люциус нараспев. ‒ Я вижу, вы нас ждали. ‒ Вы же сами попросили нас об этом, мистер Малфой, ‒ сухо произнесла Гермиона, ощутив в полной мере всю глупость и неловкость сложившейся ситуации. ‒ Да... давайте, присядем. Разговор будет сложный и... долгий. Луна, сообрази, пожалуйста, чайку... Того самого, с малиной. Моего любимого. Полумна просияла. Люциус... её Люциус опять здесь ‒ и вновь прежний... Тот самый, который принадлежал ей вот уже несколько дней безраздельно, тот, чью нежность и страсть она ощущала сегодня днем, как дар небес, тот, что стал отцом ее малыша. Она упорхнула к плите, а сам Малфой, прекрасно ориентировавшийся в жилище любовницы, повел всю компанию в гостиную. Вся троица расположилась на кургузом диване перед камином, в котором весело потрескивали дрова: Драко с Люциусом ‒ на одном конце дивана, Гермиона ‒ на другом. Драко вертел головой, оглядывался по сторонам, силясь понять, что это за жилище, и как нормальный чистокровный волшебник может обитать в такой конуре. Он переглянулся с Гермионой; та лишь в ответ пожала плечами и немного виновато улыбнулась, дескать, что ты хочешь, в «Норе» у моих родственников роскоши ровно столько же. ‒ Миссис Уизли, ‒ мягко начал Люциус, боясь сразу же вывести любовницу сына из себя, ‒ вы ведь в курсе, что мне известно о вашей с Драко связи? ‒ И что? ‒ усмехнулась в ответ Гермиона. ‒ Мало ли, кто, где и когда изменяет мужьям и женам? Разве вы ‒ исключение? ‒ Нет, я не исключение, но... сами понимаете, Драко ни за что не разведется с Асторией и не женится на вас. Этого не будет. Я не позволю. Гермиона вытянула шею, желая взглянуть на реакцию любовника, но тот словно вжался в спинку дивана и сидел тихо-тихо, как мышонок. «Вот ведь... слизняк! Даже на хорька не тянешь, крысеныш!» ‒ в сердцах подумала девушка, чувствуя, как от разливающегося внутри гнева сжимаются губы и раздуваются ноздри. Нет, ни за что нельзя позволить себе сорваться и развести тут вопиллерство. Она что, бесхозная малолетняя дурочка, что ли? У нее есть законный муж, а с Драко, с этим ничтожным грызуном, она поговорит по-свойски в другом месте. ‒ Мистер Малфой, неужели вы думаете, что мне это надо? Я замужем за каким-никаким, но чистокровным волшебником, троюродным, между прочим, братом вашего сына. Я люблю своего мужа и ни за что не разведусь с ним. А Драко... Мы просто развлекаемся, это вам ясно? Вы лучше о себе побеспокойтесь. Ведь Полумна еще не замужем и... вообще... ‒ бровь девушки сама собой изогнулась, словно Гермиона в открытую желала продемонстрировать полнейшее пренебрежение к предупреждениям Малфоя, а также намекнуть, что его положение в свете сложившихся обстоятельств гораздо более шаткое, чем у нее. ‒ Я понял вас, миссис Уизли, ‒ поспешил перебить Гермиону Люциус. ‒ Что ж, рад это слышать. И сейчас с полной уверенностью могу сказать, что... как бы я не относился к статусу вашей крови, ума и достоинства вам не занимать. И потому только вам я могу доверить одно очень щекотливое дело. Разрешить эту проблему самостоятельно мы с сыном вряд ли сумеем, а подоплека его такова, что... ‒ Простите, мистер Малфой, мне нет никакого дела до ваших проблем, ‒ перебила Гермиона, откидываясь на спинку дивана. ‒ Куда уж мне, грязнокровке, с такими вещами связываться... ‒ Ошибаетесь, миссис Уизли, ‒ вкрадчиво продолжал Люциус, ‒ это дело не только наше с Драко, но и ваше тоже. И Луны. Если вы откажетесь помочь нам, то можете попрощаться со своим положением почтенной супруги чистокровного волшебника. У нас тоже будет неприятностей немало, но к женщинам в волшебном мире требования строже: ваша и Луны связь с женатыми мужчинами навсегда поставит на вас обеих несмываемое клеймо. ‒ Ничего, ‒ жестко оборвала его Гермиона, ‒ и с клеймом жить можно. Вы же на пару с сыном ухитряетесь это делать, не так ли? «Вот ведь... Истинная Моргана! ‒ восхищенно подумал Люциус, разглядывая идеально прямую спину Грейнджер, её пухловатые розовые губы, высокий хвост на макушке. ‒ Не-ет, таких женщин нужно союзницами делать, а не врагами». ‒ Вы не понимаете... ‒ Я все понимаю. А, впрочем, говорите, что у вас за дело. Даже интересно стало. ‒ Спасибо, миссис Уизли. Повторюсь, что, несмотря на вашу кровь, я ценю ваш ум. И вашу магическую силу. И сейчас, в эту самую минуту, признаю, положа руку на сердце, что нам без всего этого ну, никак не обойтись. Кроме того, разговор пойдет еще и о министре Шеклболте. Дело это очень щекотливое, ибо от того, что все мы сумеем тут сообразить, будет зависеть и наша судьба, и всего магического мира. Гермиона скептически хмыкнула, но Люциус по глазам девушки понял, что его комплимент попал в цель. Она заинтересовалась. Тут в гостиную прошла Луна с четырьмя чашечками, оставшимися еще от её покойной матери, урожденной Гамп, и розеточкой малинового варенья на подносе. Она поставила поднос на стол и присела между Гермионой и Люциусом. На улице было совсем темно, хоть глаз выколи. Черное небо заволокли облака, и прохладный ветерок, проникавший из кухни в гостиную делал обстановку в милом домике на окраине Оттери-Сент-Кэчпоул уютной и почти непринужденной. Разговор потихоньку полился в нужном направлении, и никому из всей четверки даже в голову не могло прийти, что каждое их слово слышал, благодаря удлинителю ушей с наложенными на него Дезиллюминационными чарами, еще один человек. Он стоял как раз под открытым окном, таясь под одноразовой мантией-невидимкой, и жадно впитывал каждое слово, стараясь запомнить все ‒ «от» и «до». Разглядеть, что делает вся компания, пока не представлялось возможным, но из того, что уже удалось увидеть и услышать, было ясно: зрительные образы интересного содержания наверняка еще впереди. Ах, разве можно было предположить, что удастся заполучить такой смачный материальчик с первого раза? Да ни в жизнь! И вдруг ‒ такое везение... «Что ж, раз все так случилось, значит, звезды, впрямь, на моей стороне!..»