Beati possidentes («Счастливы владеющие»)

* * * Широкая спина Люциуса Малфоя, обтянутая дорогим бархатом сюртука от Твилфитта и Таттинга, как всегда была идеально пряма, гладко выбритый подбородок вздернут, словно его обладатель являлся повелителем всего магического мира, шаги быстры и уверенны. Длинные светлые волосы в казенном полумраке коридора казались выплавленными из какого-то невообразимого, почти сказочного металла, тайну изготовления которого свято берегли самые древние гоблинские мастера. Сильная рука уверенно сжимала трость, на другой ‒ полусогнутой и плотно прижатой к телу ‒ была перекинута аккуратно сложенная мантия. Со стороны могло показаться, что господин Председатель попечительского совета ‒ само спокойствие и невозмутимость, как будто он только что о чем-то чинно беседовал с влиятельными господами из Визенгамота, а не занимался умопомрачительным сексом со своей юной подчиненной прямо на столе в её тесном неуютном кабинетике. Однако любому, более-менее внимательному и наблюдательному работнику Министерства, случись ему идти навстречу Люциусу в ту минуту по коридору Третьего уровня, не составило бы труда прочитать на лице Малфоя целую поэму, впопыхах набросанную нервозностью, непонятно откуда взявшимися, но явно небеспочвенными опасениями и, в то же время, ледяной сосредоточенностью. Глаза бывшего Пожирателя лихорадочно бегали по сторонам, цепко держа в поле зрения какую-то только ему ведомую цель. Люциус расслышал вдалеке чей-то торопливый разговор, смех и, едва повернув голову влево, резко ускорил шаги, точно старался обогнать невидимого соперника. «Ну, куда ж ты делся? Только что тут был... Проклятье, до чего ж темно в этом Министерстве! Как в склепе... Дьявол, склеп! Точно! Он самый! Как же я сразу-то не додумался?!» Трость в левой руке Люциуса едва заметно наклонилась ближе к кисти правой, и пальцы, прикрытые тканью мантии, уверенно обхватили набалдашник в виде змеиной головы. Тонкий слух Малфоя, навострившийся по малейшим нюансам страшного шипящего голоса Лорда угадывать настроение повелителя, вновь уловил пропавшее на несколько секунд, а затем с новой силой вернувшееся жужжание. Оно заполняло все уши и жутко действовало на нервы. «Вот уж прав был Милн! Это «ж-ж-ж», как пить дать, неспроста, ‒ Люциус, готовый в любую секунду выдернуть палочку из трости, затаил дыхание. ‒ Что же делать? Как поступить? Ловить его сейчас или постараться ускользнуть в лифт? Только где гарантия, что в лифте я окажусь один, и что этот сукин сын увяжется за мной? Лучше уж попытаться сделать это здесь, чем надеяться на удачу. По крайней мере, пока он у меня за спиной наверняка...» Малфой на секунду прикрыл глаза и закусил губу. Фамильный вредноскоп раскалился так, что уже начал обжигать кожу даже через ткань сюртука и рубашки. Стало быть, он не ошибся: непростая это муха. Слишком уж жирная... Совсем непохожа на обычных докучливых насекомых, что заводятся летом в местах, далеких от стерильности. Да что там от стерильности ‒ элементарной чистоты!.. За свои пятьдесят лет Люциус с ними почти не сталкивался, если не считать двух или трех раз в далекой юности, когда ему вместе с покойным Северусом пришлось по поручению Лорда побывать у того в гостях, в Коукворте, в Паучьем тупике. Никогда еще молодой аристократ не видел ничего более отвратительного: кругом грязь, вонь, контейнеры для отходов с гниющими объедками, над которыми с громким жужжанием тучами пикировали отвратительные твари. Муха, донимавшая Люциуса всю дорогу, была как две капли воды похожа на тех коуквортских чудовищ, чувственные воспоминания о которых вдруг так живо всплыли в его мозгу. Малфою вдруг почудилось, что он вновь, как тогда, четверть века назад, ощущает тошнотворный запах разлагающихся помоев, а монотонное мушиное зудение разрывает барабанные перепонки. Еще чуть-чуть, и из ушей польется кровь. «Мерлин и Моргана! Неужели вы на моей стороне?! Спасибо вам! Спасибо! ‒ Люциус изо всех сил старался отвлечься от омерзительных воспоминаний о помойках из Паучьего тупика; его рука под мантией почти наполовину выхватила палочку из трости. ‒ Помогите мне теперь поймать эту тварь, заклинаю всеми основателями! Услышьте меня, молю, и я пожертвую луниному приюту тыся... пятьсот галлеонов, да будут моя собственная магия и сила рода Малфоев свидетелями этой клятвы!» В самом деле, откуда здесь, в Министерстве магии, с его-то усердными и вышколенными эльфами, могла завестись подобная пакость? Да еще таких размеров, словно обычную муху увеличили при помощи Энгоргио минимум раза в два. А разглагольствования этого никчемного рыжего прихвостня Кингсли ‒ Перси Уизли ‒ о том, что за ним следят, очень уж кстати подслушанные в полутемной каморке, смежной с тамбуром министерской столовой, просто-таки растравили Люциуса. Каждое слово, выпаленное Уизелом министру, точно заноза, засело в мозгу у Малфоя. Люциус не мог, не имел права позволить себе хоть на секунду забыть о слежке, все пытался понять, каким манером тот самый «доверенный человечек» секретаря успел проследить за ним в Министерстве, да еще доложить о каждом шаге бывшего Пожирателя, а тут вон какое дело... Он, оказывается, анимаг!.. И, скорее всего, незарегистрированный. Стоило отвлечься лишь на двадцать минут, пока длилось их с Луной страстное единение, как этот прохвост сумел их выследить. Хорошо, если Полумна все поняла... А если нет? Вдруг она подумала что-нибудь нехорошее? Или обиделась? Расстроилась? Он, конечно, старался, как мог, её предупредить, только вот вышел ли из этого толк? Люциус почувствовал, как из глубины души медленно начинают подниматься гнев и злоба на соглядатая, ухитрившегося застать их с Луной в самый интимный момент, и потому опасного как для нее, так и для него. Нет, сегодня же он все объяснит своей драгоценной «полоумной» в Оттери-Сент-Кэчпоул, только прежде разберется с этим насекомым и выяснит, кто шпионил за ним прямо в Малфой-мэноре и доложил Уизли о ночных отлучках хозяина. А Полумна ‒ очень умная и понятливая. Разве он вправе сомневаться в ней ‒ такой близкой, нежной, чистой?.. И настолько преданной ему. Никогда и ни за что! Луна рисковала ради него многим, почти всем, а главное, она ‒ мать его ребенка. Они теперь связаны навсегда, и нет такой силы, что перевесила бы крепость уз крови. Люциус едва перевел дыхание, прокрутив в мозгу за краткий миг собственные наблюдения, рассуждения и выводы. Он, кажется, воочию до сих пор ощущал все, что произошло с ним и Луной в ее кабинете. Он помнил все, до мельчайших подробностей: каждое свое слово, каждый ее поцелуй, все их судорожные торопливые движения, вызванные жгучим желанием соединиться, быть вместе, любить друг друга. Вот он срывает с неё верхнюю одежду, расстегивает блузку, задирает ей юбку, укладывает на стол... А Луна так порывисто и страстно освобождает его от мантии, сюртука, расстегивает брюки... И столько отчаяния и, вместе с тем, столько надежды в огромных голубых глазах девчонки, словно она боится опоздать. А может, страшится упустить свое... То, что принадлежит только ей, на чем в тот момент для неё сосредоточилась целая Вселенная. Люциус вспомнил, что он, будучи уже не в силах сдерживаться, находясь на грани, за секунду до оргазма, скрутившего тело в сладостной истоме, изо всех сил зажмурил глаза. После того, как он кое-как перевел дух и вновь открыл их, этой подозрительной мухи еще не было. Она будто из ниоткуда появилась. Из воздуха соткалась. Заметить преотвратное насекомое Люциусу удалось в тот момент, когда Луна поправляла прическу. И едва завидев муху, так нагло выползшую из вентиляционной решетки, он сразу же догадался, что эта мерзость появилась в лунином кабинете не просто так. Проверить столь оглушительную версию оказалось легче легкого: доля секунды, и вот уже активированный им вредноскоп в руке. Артефакт без промедления начал ощутимо разогреваться, и Люциус ощутил болезненный прилив отчаяния. К Мордреду все! Неужели они с Луной попались?! Что этот анимаг, нанятый шпионить за ним Перси Уизли, успел увидеть? И как теперь было предупредить Полумну о том, что их взяли в оборот, точно наивных хогвартских первокурсников, вычислили их совместное возвращение из Индии, и что теперь Кингсли собирается устроить им очную ставку? Люциус давно не чувствовал себя таким беспомощным и настолько жалким и глупым. Нет, он должен приложить все силы, чтобы успеть обезвредить эту тварь, иначе... Иначе им с Лавгуд несдобровать, это уж точно. И хуже всего, что эти проклятые чинуши, так нагло въехавшие на поттеровском горбу в министерский рай, примутся перемалывать своими ядовитыми языками их с Луной чувства, погано скалиться и... шантажировать. И его, и Полумну. И ведь Кингсли добьется того, о чем мечтает втихаря ‒ полной и неограниченной власти над мирами и магов, и магглов. Вместе с этим прохвостом Стоуксом. Люциус понимал, что сейчас все зависит только от него. И от луниной сообразительности. Он постарался взять себя в руки и мучительно соображал, как заставить уизлевского шпиона следовать именно за ним, а не за Луной. Хвала Мерлину, все оказалось проще простого! Стоило тихим официальным голосом сообщить возлюбленной, что ему требуется незамедлительно провернуть «одно очень важное дельце», как эта гнусь последовала за ним. Что ж, подлец, ты еще не ведаешь, что попался... И твой хозяин даже знать не будет, куда и каким манером запропастился его холуй. Сердце Люциуса забилось сильнее. Он краешком глаза заметил в свете магических фонарей темное пятно возле потолка, чутким ухом уловил ставшее почти привычным жужжание, недобро улыбнулся, затем постарался сосредоточиться на том, чтобы невербальное заклинание вышло как можно более мощным. Медлить больше было нельзя! Разворот, взмах палочкой, направленной точнехонько на маленькую черную точку под потолком, и... «Петрификус Тоталус!» Малфою показалось, что он вложил в это простое заклинание всю энергию, что заставляла кипеть его мозг всего мгновение назад. Теперь, выплеснув ее, он почувствовал себя освобожденным. Словно и не было только что в мышцах, в сердце, в голове страшного напряжения, за несколько минут истерзавшего его похуже Круцио. Люциус беззвучно усмехнулся, наблюдая, как злополучное насекомое, застыв на лету, валится сверху на министерский ковер. Муха лежала, не в силах даже лапкой дрыгнуть. Люциус присел на корточки и внимательно осмотрел мерзкое насекомое. Ничего особенного. Муха как муха, разве что... ‒ Люмос. ‒ Малфой решил, что у него начались жуткие галлюцинации, и потому вознамерился проверить, как следует, первое, еще не осознанное в полной мере мозгом, зрительное ощущение. Председателя попечительского совета Хогвартса чуть было не вывернуло на безукоризненно чистую ярко-красную ковровую дорожку: муха смотрела на него человеческими глазами, полными паники, словно умоляла не давить ее прямо тут в коридоре, дать возможность все объяснить и покаяться в содеянном. Люциус заметно дрогнул и отвел взгляд. Такого отвращения он не испытывал даже на занятиях Слагхорна, когда приходилось отрывать крылья златоглазкам и разделывать флоббер-червей, истекающих слизью. Поразмыслив хорошенько, он решил, что просто так забирать с собой обездвиженную муху чревато последствиями. Когда анимаг придет в себя, возьмет да мигом обернется в человеческий облик, даже под Петрификусом. То-то будет скандал на все Министерство, когда в лифте или у каминов на глазах у всех из-под мантии почтенного лорда Малфоя вывалится парализованный заклинанием мужик. То, что шпиком был мужчина, Люциус понял из разговора Перси с Шеклболтом. Нет уж, увольте от такого расклада. Нужно обезопасить себя понадежнее. Малфой, превозмогая гадливость, вновь взглянул на муху и наставил на нее палочку. Через два-три пасса муха превратилась в маленький стеклянный шарик. Люциус достал из кармана мантии шкатулку, трансфигурированную Луной из букета, что инкогнито подарил пухлой секретарше пылкий воздыхатель, и, брезгуя прикасаться руками даже к неодушевленному предмету, отлевитировал его прямехонько в незатейливый ящичек и захлопнул крышку. ‒ Ну, вот, так лучше, господин хороший. А побеседуем мы в другом месте! Видно, всемогущему Мерлину и прекрасной Моргане в самом деле было угодно, чтобы я облагодетельствовал приютских сироток. Он спрятал шкатулку обратно, достал из внутреннего кармана сюртука обжигавший кожу вредноскоп и, невербально произнеся необходимое заклинание, дезактивировал его. «Что ж, сейчас, должно быть, у Кингсли совещание. Думаю, успею у этого говнюка разузнать все, что нужно, поменяю ему память и вернусь обратно. Лишь бы не попасться раньше времени Шеклболту и найти Луну прежде министра с Уизли...» * * * Через десять минут Люциус по каминной связи добрался до родового гнездышка. В гостиной царила ожидаемая тишина, нарушаемая лишь монотонным капающим звуком, издаваемым древней клепсидрой, да почти неслышным шарканьем. Везде ‒ неестественно идеальный ‒ до приторности, до дурноты ‒ порядок. Вымуштрованные эльфы, точно одержимые, наводили глянец на старинную мебель, полировали мраморное панно на камине, натирали суконками старинное серебро, украшавшее гостиную. Завидев хозяина, они, попискивая от усердия, кинулись к нему и принялись аккуратно, используя лишь магию, очищать господскую одежду от пыли и сгоревших крупинок Дымолетного порошка. ‒ Отвяжитесь! ‒ раздраженно отмахнулся Люциус от верных слуг. ‒ Не до вас сейчас! К Мордреду вашу заботу! Кыш отсюда! Кабуки! Степенный домовик, преданно щуря узкие глазки, тотчас предстал перед лордом Малфоем, согнувшись в три погибели. ‒ Чего изволит благородный господин? Люциус, стараясь сохранить на лице выражение спокойствия и невозмутимости, оглянулся на всякий случай по сторонам и шагнул к удивительной красоты столику из эбенового дерева, стоявшему между камином и диваном. ‒ Кабуки, скажи, как на духу, ‒ голос Малфоя звучал как-то уж слишком таинственно, а затем перешел на шепот, ‒ могу я тебе, своему верному слуге, доверять во всем? Целиком и полностью? Кабуки не поверил своим ушам и, желая понять, не ослышался ли ненароком, поднял взгляд на хозяина робкий, полный обожания взгляд. ‒ Добрейший хозяин Люциус всегда может рассчитывать на Кабуки. Кабуки сделает все, что только соизволит приказать сиятельный великодушный благороднейший глава дома Малфоев. Это большая честь для никчемного эльфа ‒ быть облеченным доверием самого господина. Малфой задумался. Пожалуй, стоит начать немного иначе относиться к домовикам. Магия у них ‒ силы невиданной. Разве сумели бы в тот страшный для всех них ‒ его, Нарциссы, Драко ‒ апрельский вечер выбраться отсюда живыми и почти невредимыми Поттер и его компания, а заодно и Луна с гоблином и Оливандером, если б не Добби. Конечно, заводить нежную дружбу со своими эльфами он не собирался, миндальничать с ними ‒ тоже, слава Мерлину, пока еще не выжил из ума, как Грейнджер. Только почему бы не попробовать перетянуть их на свою сторону, быть с ними чуточку помягче, по крайней мере, не бить просто так, без причины, только от плохого настроения?.. Ведь тогда преданность их будет безгранична. А знают и умеют они много чего такого, о чем волшебник даже помыслить не может. Никому из магов не удалось бы вырваться из той пещеры с инферналами, откуда сумел, влекомый лишь силой приказа хозяина, ускользнуть Кикимер. Нарцисса, помнится, была потрясена этим обстоятельством настолько, что даже мечтала одно время заполучить тетушкиного эльфа в качестве слуги в Малфой-мэнор. В самом деле, пусть формально, но она имела на это право. В конце концов, она ‒ урожденная Блэк. Кто ж знал, что этот гриффиндорский дурак, этот магглолюбец Сириус распорядится настолько ценным имуществом так бездумно и передаст домовика крестнику. Этот чертов «Золотой мальчик»! Люциус даже сжал зубы с досады, вспомнив, как по-дурацки попался в ловушку, расставленную Поттером, и, сам того не ведая, освободил ценного слугу. И аукнулась ему жестокость по отношению к Добби почти через пять лет. После побега пленников дикая необузданная жестокость Вольдеморта по отношению к хозяевам поместья не знала границ. Тогда все получили на орехи: и Беллатриса (хотя, эта психопатка ‒ мазохистка; для нее, чем больше боли от своего обожаемого Темного Лорда, тем лучше и слаще), и Родольфус, и Нарцисса, и он сам, и Драко. Бедный мальчишка и без того был в тот момент затюкан до ручки, доведен до предела, так еще от Лорда всего за час, как минимум, три пыточных проклятия отхватил. О том, что ему самому пришлось полдня харкать кровью и трое суток лежать в лежку после почти десятиминутного непрерывного Круцио, Люциус старался не вспоминать. В тот момент он думал, что не выживет. Или сойдет с ума, как Лонгботтомы. Только через день с трудом удалось оторвать от кровати трясущиеся руки. И как же в те страшные дни его эльфы мужественно, без оглядки на Повелителя, пусть боясь, пусть пища́ без умолку, но не смея даже помыслить о том, чтобы бросить своего хозяина, ухаживали за его потрепанным телом. Без них ему было бы не подняться после столь суровой экзекуции. Нет, о таком следует помнить. И о том, что эльфы способны искренне привязываться к своим хозяевам. Не из-за страха, а из уважения и любви. Вон, как та умалишенная домовуха Крауча, что была знакома с Добби. Что ж, следовало попробовать хотя бы к Кабуки относиться по-иному. ‒ Послушай, Кабуки, у меня к тебе будет очень важное дело. И от того, насколько твоя помощь окажется существенной, для меня лично будет зависеть очень многое. Узкие глазенки домовика раскрылись до пределов, дозволенных природой. ‒ Ничтожный Кабуки готов все сделать для благородного хозяина Люциуса. ‒ Что ж, ‒ Малфой потер подбородок, а затем уселся на диван и кивком головы приказал домовику приблизиться к нему. Эльф, весь в растрепанных чувствах, пугливо засеменил коротенькими шажками к Люциусу и через несколько секунд оказался у его ног. Видно, боялся представить, что у господина на уме, и, как пить дать, подозревал какой-то подвох в столь непривычном для хозяина поведении. ‒ Прежде всего, Кабуки, ответь мне на один вопрос... ‒ Все, что угодно спросить почтенному хозяину... ‒ домовик так низко склонился к ногам хозяина, что фактически уперся шишковатым лбом в носы великолепных сапог Малфоя, пошитых на заказ из драконьей кожи. ‒ Скажи-ка, ты представляешь себе, что такое «Приоре Инкантатем»? Кабуки поднял головенку и тут же испуганно втянул ее в худые плечики, зажмурив глаза. Видно, вопрос о заклинании, которым владеют волшебники, поверг его в шок. ‒ Ну, так что? ‒ в голосе Люциуса послышалось нетерпение и... раздражение. Ох уж эти эльфы! Никак не могут без своих раболепных выкрутасов. Нет, они, конечно, должны знать свое место и неусыпно блюсти интересы своего владыки, но чтобы вот так... Каждую минуту... ‒ Простите недостойного домовика, господин Люциус, но разве ничтожные эльфы могут рассуждать о заклинаниях, сила которых подвластна лишь волшебнику? ‒ Я тебе приказываю отвечать! ‒ Люциус перешел на привычный для Кабуки менторский тон. Домовой эльф глянул исподлобья на хозяина и, отойдя на всякий случай на пару шагов назад, произнес блеющим голосочком: ‒ Конечно, сиятельный господин мой, Кабуки представляет себе, что это за заклинание. С помощью его волшебники могут выяснить, какое колдовство производилось той или иной палочкой. ‒ Хорошо. А как оно работает, ты представляешь? ‒ Ничего сложного, добрый господин. Просто магия заклинания при помощи энергии особого звукоряда воспроизводит по отпечаткам предыдущих заклинаний их зрительные образы. Только эти отпечатки легко убрать. Стереть. ‒ Ты хочешь сказать, что отпечаток любого заклинания, приведенного в действие палочкой волшебника, можно стереть без следа, и никакое «Приоре Инкантатем» его не обнаружит? ‒ Простите, добрый господин, но Кабуки не может всего сказать, не может... Кабуки слишком убог и жалок, чтобы даже помыслить произнести эти... ‒ Прекрати! ‒ почти радостно приказал Люциус, раздумывая, как бы поскорее развязать язык этому могущественнейшему, но, слов нет, глупейшему существу, ибо как еще назвать создание, которое владеет магией невиданной мощи и при этом раболепно пресмыкается перед человеком, чья волшебная сила по сравнению с его собственной ‒ пшик! ‒ Кабуки, верный слуга мой, я приказываю тебе говорить! ‒ Просто... ‒ домовик помялся, затем повинуясь древней магии подчинения, произнес дрожащим голосочком, ‒ ...просто... Любой из эльфийской расы, добрый господин, сумеет справиться с самым сложным заклинанием волшебников, и даже без палочки... Только знайте, никогда еще ни одному жалкому слуге магов и чародеев подобное даже в голову не приходило. Домовые эльфы верны хозяевам целиком и полностью. «Та-ак! Отлично, просто отлично!» Малфой потер руки и поднялся с дивана. ‒ Ну, Кабуки, сейчас у меня к тебе будет ответственное поручение. Идем! У меня без тебя ничего не выйдет. Только помни, ты должен держать рот на замке в отношении этого дела и не можешь никому проговориться даже под страхом смерти. Это приказ! Люциус перевел дух. Пожалуй, главным в этой тираде было слово «приказ». Стоит волшебнику приказать, и эльф выполнит все, сумеет даже от тучи инферналов отбиться, лишь бы оказаться рядом с господином. * * * Через несколько минут Люциус вместе со своим верным Кабуки оказались в фамильном склепе Малфоев. Бывший Пожиратель уверенно зашагал к мраморной плите, под которой покоился его отец ‒ Абраксас Малфой. Кабуки семенил следом, нервно теребя ручонками наволочку, готовый, если прикажут, от всей души побиться головой о мраморные надгробья с останками почивших в бозе предков хозяина. Дойдя до нужной плиты, Люциус остановился. Здесь под белым холодным мрамором лежал человек, вернее, то, что от него осталось, чья злоба, жестокость, тиранские замашки сделали из милого розовощекого мальчугана со светлыми волосами едва ли не чудовище, пресмыкавшееся когда-то перед уродливым полукровным монстром не хуже, чем Кабуки сейчас пресмыкается перед ним. Жалкое создание, трепетавшее перед грубой силой и не сумевшее в свое время защитить семью. И жестокое со слабыми и беззащитными. Откуда вдруг эти мысли? Мужчина и сам не знал, не понимал, почему так подумал. И только желанный образ, в последние дни ни на минуту не оставлявший в покое его сердце и душу, сумел подсказать разгадку терзавшим его сомнениям и метаниям. «Луна... Это ты... Ты вытащила меня из пропасти. Ты добровольно стала моим ангелом-хранителем. Ты не дрогнула передо мной и Лордом совсем девчонкой... Ты всегда была сильной. А сейчас такая мягкая и нежная. Со всеми. Даже с врагами. Ты ‒ мое спасение, Луна Лавгуд». Он сглотнул и глубоко вздохнул, затем достал из кармана мантии черные перчатки из тонкой кожи. ‒ Ну, пришло время действовать, Кабуки. Приподними эту плиту. ‒ Хозяин собирается потревожить прах благородного господина Абраксаса? ‒ узкие глазенки Кабуки вновь распахнулись. Эльф, попискивая, стоял рядом с гробницей и медлил, не в силах совершить подобное кощунство. ‒ Да! Я приказываю тебе. Держи в воздухе до тех пор, пока я не прикажу тебе опустить ее обратно. Эльф понуро потупил голову и, не в силах сопротивляться приказу, щелкнул пальцами. Мраморная плита приподнялась, и из гробницы пахнуло тленом и пылью. Люциус, превозмогая брезгливость, заглянул внутрь и едва не отпрянул назад с криком при виде обтянутого сухой пергаментной кожей черепа своего отца. Дрожащей рукой, затянутой в перчатку, он забрал палочку Абраксаса, ту самую, которую бабушка Элларента купила любимому сыночку перед отправлением в Хогвартс в лавке Оливандера. Наверное, несчастный больной старик, томившийся в подземельях Малфой-мэнора вместе с его Луной, тогда еще был совсем молодым и полным сил юношей. А может, Абраксасу палочку продавал еще отец Гаррика Оливандера, кто знает?.. Фамильная же палочка Малфоев из вяза, что верой и правдой служила шестнадцати главам рода на протяжении нескольких столетий, была в один присест уничтожена по прихоти Темного Лорда. Люциуса передернуло: то ли от воспоминаний, жегших душу огнем бессильной и, главное, запоздалой ярости, то ли от запаха гниющей плоти. Он глазами показал Кабуки, чтобы тот уложил плиту на место, затем, крепко сжимая отцовскую палочку в руке, произнес: ‒ Так, Кабуки, а теперь скажи, что ты знаешь об анимагах? ‒ Мой господин, это так низко... ‒ залопотал эльф, теребя уши костлявыми пальцами. ‒ Волшебник не должен принимать облик бессловесной твари. Это ужасно... ‒ Ага, значит, вот как ты на это смотришь!.. Кабуки сжался в комочек и приготовился получить от господина увесистого пинка за свою дерзость. ‒ Простите вашего недостойного раба, хозяин. Накажите Кабуки по заслугам... Кабуки сам себя накажет за такое... Кабуки ‒ ничтожество и... ‒ Прекрати голосить, право слово, ‒ поморщился Люциус. ‒ Ты ‒ достойный слуга Малфоев, и пока исправно выполняешь мои приказы. Мне нужно знать, можно ли с помощью эльфийской магии обнаружить в нашем доме или парке анимага. Это шпион, который хочет навредить твоим господам: мне, леди Нарциссе, хозяину Драко, миссис Астории. Эльф всплеснул ручками от негодования. ‒ Долг Кабуки ‒ защищать своих хозяев до последнего вздоха! ‒ Прекрасно! Тогда поймай мне этого анимага, Кабуки! ‒ отчеканил Люциус, затем прибавил: ‒ Я приказываю тебе поймать его! Перерой весь парк, весь особняк, но разыщи мне его. Ты понял? Эльф низко поклонился. ‒ Отлично! Как только он попадется, не вздумай причинять ему вред, а немедленно тащи ко мне. Я сам с ним поговорю. После тебе придется убрать магические отпечатки всех заклинаний с палочки господина Абраксаса. Тех, которыми я буду пользоваться для того, чтобы обезвредить негодяев. Все ясно? ‒ Добрый хозяин Люциус хочет сказать, что анимагов несколько? ‒ Кабуки склонился еще ниже. ‒ Их двое. Одного мне удалось нейтрализовать. Второй ‒ на твоей совести, Кабуки. Не подведи меня. Все, действуй немедленно. И запомни, ни слова никому, под страхом смерти. Даже хозяин Драко и леди Нарцисса ничего не должны знать об этом. Тем более, миссис Астория. Я приказываю тебе молчать! Эльф вновь согнул в поклоне худющую спину с выступающими, как наросты, позвонками и исчез. Люциус вышел из склепа, крепко сжимая в руке палочку отца. Другая рука сама потянулась в карман, где в шкатулке с глухим стуком перекатывался стеклянный шарик, трансфигурированный Люциусом из мерзкого насекомого, чуть было не ставшего причиной жутких неприятностей для него, грозивших самыми непредсказуемыми последствиями. * * * В гостиной по-прежнему было оглушительно тихо. Звуки шагов, гулко раздававшиеся вокруг от стука каблуков по мраморному полу, утонули в мягком ковре. Люциус приблизился к столику, положил на него шкатулку, рядом ‒ палочку отца и, усевшись в мягкое кресло, задумался. «Интересно, владеет этот гад беспалочковым перевоплощением, как Макгонагалл? Как бы обезвредить его понадежнее, чтобы не смог превратиться обратно в муху?.. Неужели придется накладывать Империо, прежде чем его память станет такой, какой мне нужно? Этого еще не хватало... Надеюсь, Кабуки не соврал, иначе мне крышка». Он вздохнул, затем пододвинул шкатулку и, уставившись на трансфигурированный из мухи стеклянный шарик, мучительно соображал над тем, как избежать Империо. Малфой знал, что после войны все Непростительные заклинания отслеживались с особой тщательностью, а уж определить, что одно из них применили в Малфой-мэноре, для Аврората не составит никакого труда. Отвертеться будет невозможно. Минуты текли, а ничего стоящего на ум не приходило. Малфой плотно сжал губы и, похоже, совсем, было, уже решился снять трансфигурационные чары и заклинание оцепенения, как с едва слышным свистом около стола возник Кабуки. Еще через секунду за его спиной начали появляться остальные эльфы из прислуги поместья. ‒ В чем дело? ‒ спросил Люциус, слегка вздрогнув от неожиданности. ‒ Хозяин, малышка Донни поймала анимага. У нее это быстро получилось... ‒ торопливо залопотал Кабуки, кланяясь. ‒ У Донни чутье на анимагов. Донни, выслушав приказ Кабуки, навострила уши и аппарировала прямиком к гиацинтовой беседке хозяйки Нарциссы... ‒ Кабуки, ‒ поморщился Малфой, стараясь не завопить от радости в присутствии почти всех своих домовиков, ‒ прекрати рассусоливать и говори по существу. Я приказываю тебе! ‒ Словом, хозяин Люциус, вот этот волшебник! Он и есть анимаг. Кабуки обернулся и кивком головы приказал молоденькой домовухе в грязной старой наволочке приблизиться к господину. Эльфийка была совсем маленькая, тощенькая, словно скелет, а в ее огромных глазищах застыл растворившийся в крови, впечатавшийся в подсознание, если, конечно, оно было у эльфов, многовековой страх ее народа перед тем, что она посмела применить свою магию к волшебнику. У всех на устах была грустная история бунтаря Добби, поплатившегося за свои дерзости страшной смертью. И теперь он лежит, зарытый в обычную яму на каком-то далеком морском берегу. Ему было заказано быть похороненным рядом с предками хозяев, чтобы продолжать служить им в новом, неизведанном пока никому, но, наверняка, счастливом и прекрасном мире, а это ли не самая кошмарная участь для любого домового эльфа. ‒ Вот, ‒ Кабуки подтолкнул вперед, прямо к ногам Люциуса, маленькую эльфийку, ‒ этот анимаг больше не будет вредить благородному семейству нашего господина. Малфой заметил в руках малышки Донни обычный высокий стаканчик, который, скорее всего, давным-давно пылился на кухне. Когда-то, будучи еще подростком, Люциус с разрешения матери пил из него сливочное пиво, доставлявшееся в мэнор из Хогсмида. В стаканчике, накрытом сверху дрожащей розовато-синюшной лапкой домовухи, металась, стукаясь о стеклянные стенки, большая стрекоза. Люциус, едва взглянув на насекомое, вновь, как и в Министерстве, отпрянул назад, не в силах сдержать отвращение при виде человеческих глаз на стрекозьей голове. По крайней мере, его эльфийка точно не ошиблась: без сомнения, это был анимаг. Малфой, стараясь не смотреть на стрекозу, недобро улыбнулся и потер руки. ‒ Так, все свободны! ‒ настроение у него впервые с начала этого богатого на события дня разгулялось, как погода летом: с утра, вроде, прохладно и пасмурно, а ближе к полудню уже солнышко вовсю жарит, и на небе ‒ ни облачка. ‒ А Кабуки и эта... Донни пусть останутся здесь. Вся эльфийская ватага низко поклонилась хозяину, а затем бесшумно исчезла. ‒ Что ж, все министерские ищейки в наших руках, Кабуки. Теперь будем думать, как лучше всего без применения Империо допросить этих тварей. Так, чтобы они не вздумали превратиться в насекомых и сбежать. ‒ Тут Люциус запнулся и, широко раскрыв глаза, взглянул на окончательно растерявшуюся от всех этих перипетий бедняжку Донни: ‒ Это ты взяла мой стакан и засадила туда этого... мерзавца? Домовуха мелко задрожала от страха и едва не выронила стакан. ‒ Простите, хозяин Люциус... ‒ запищала несчастная малышка тоненьким голоском, а на глазах у нее показались слезы. ‒ Донни ‒ гадкий эльф, Донни накажет себя за такую дерзость... Кабуки, зажав лапками рот, переводил умоляющий взгляд с Донни на хозяина и сам чуть не плакал. ‒ Ты молодец, Донни, ‒ улыбнулся Люциус, сообразивший, как можно устроить допрос этим министерским выкормышам без применения Непростительных. ‒ Кабуки, немедленно выдай этой выдающейся защитнице своих господ чистое кухонное полотенце! И смотри мне, чтобы новое было. Она честно заслужила мою хозяйскую милость. Эльфы застыли, точно под Петрификусом, желая понять, не ослышались ли. Не бывало еще такого, чтобы хозяин был настолько добр со своими слугами. И ладно бы добр, но такая неслыханная щедрость по отношению к простой домовухе ‒ это было, по их понятиям, за гранью добра и зла. ‒ Так, Кабуки, выполняй приказ. А после вернешься сюда. Мне понадобится твоя помощь. И захвати с кухни еще один стакан. Донни, нужно как-то опустить стакан кверху дном на этот стол. Смотри, чтобы этот гад не вырвался. Головой за него отвечаешь! Донни кивнула, осторожно перевернула стакан и молниеносно выполнила приказ, затем щелкнула пальцами и обвела указательным вокруг стакана, в мгновение ока приклеившегося к столу. Теперь уже анимаг, точно, был в ловушке. После этого оба эльфа исчезли с тихим писком. «То-то будет похвальбы у этой дурашки перед остальными эльфами, ‒ размышлял Люциус, не переставая улыбаться. ‒ Небось, не каждый день Малфои с таким размахом одаривают своих домовиков. Лишь бы она зависть в остальной прислуге не распалила, а то не хватало мне еще тут их разборок. Эти эльфы на все способны», ‒ Малфой поежился, вспомнив, что как только он невольно освободил Добби, тот одним щелчком пальцев отправил его в такой жестокий нокаут после попытки наброситься на Поттера, что все тело было разукрашено синяками после кувыркания по лестнице. Хорошо еще, что руки-ноги остались целы, и после столь мощной эльфийской взбучки удалось кое-как подняться самостоятельно. А ведь обращайся он тогда с Добби чуть-чуть менее жестоко и несправедливо, сейчас все было бы иначе. Люциус откинулся в кресле и на секунду прикрыл глаза. Все-таки, жизнь правильная штука, если заставляет людей учиться на своих ошибках. Когда он открыл глаза, перед ним стоял верный Кабуки с таким умильным выражением на узкоглазой мордочке, что Малфой даже смутился, чего с ним отродясь не бывало. Эльф низко поклонился и поставил стакан на столик. ‒ Что изволит приказать добрейший хозяин Люциус? Какое-то время Малфой размышлял, пристально глядя на оба стакана, один из которых стоял, как обычно, а под вторым, перевернутым вверх дном, ползала выбившаяся из сил стрекоза. ‒ Кабуки, возьми этот стакан и отнеси-ка его вон туда, ‒ Люциус взял со стола палочку отца и махнул на середину гостиной. ‒ И переверни точно так же, как этот, ‒ он кивнул на стол, ‒ вверх дном. Через секунду все было исполнено в лучшем виде. Люциус подошел к стакану и взмахом палочки увеличил его невербальным Энгоргио до огромных размеров. Теперь под стаканом вполне могли поместиться два человека. ‒ Всё, теперь эти поганцы никуда не денутся, даже если превратятся обратно в муху и стрекозу. Будут сидеть под этим стеклянным колпаком столько, сколько понадобится. Пока у них языки не развяжутся. А не захотят говорить, им же хуже: скормлю моим соловушкам в парке. Или павлинам. В конце концов, птички эти насекомоядные. Так что ли, Кабуки? ‒ Павлины хозяина привыкли кушать отборную пшеницу, размоченную в «Шабли», ‒ подобострастно проблеял домовик. ‒ Кабуки боится, что хозяйские птицы заболеют. Нельзя их кормить такой гадостью. ‒ Тут ты прав, Кабуки, гадость еще та... Что ж, давай, сплавим эту парочку под стекло и поясним этим мошкам суть дела. Они ж анимаги, стало быть, все поймут. Эльф встал наизготовку и, приподняв огромный в полтора человеческих роста стакан своей магией, в один миг препроводил под стеклянный колпак стрекозу. Вскоре, после того, как Люциус отменил трансфигурационное заклинание, за ней последовала и муха. ‒ Припечатай края стакана к полу, как это делала Донни. Отлично. А теперь следи за ними. Как только они вернутся в свой человеческий облик, дай мне знать. Война войной, а обед по расписанию. Мне так и не удалось отведать замечательной стряпни в министерской столовой. А вы, господа, ‒ обратился Малфой к анимагам, застывшим в ужасе на полу под огромным стаканом, ‒ имейте в виду: если вы будете продолжать упорствовать и откажетесь выложить все подробности вашего, мистер Стрекоза, самовольного пребывания в моем мэноре и вашего, мистер Муха, столь несвоевременного появления в кабинете мисс Полумны Лавгуд, я буду вынужден привести в исполнение свою угрозу. И сделаю это так, что комар носа не подточит. Будьте уверены. Скажу, что поручил своим домовым эльфам наловить насекомых в парке и покормить моих любимых соловьев. И ведь не совру. Даже под Сывороткой правды. Мало ли кого они там могли поймать... Вы уже не сможете опровергнуть мои слова, а мои эльфы преданы мне и послушны. Словом, думайте, пока я добрый. В лучшем для вас случае вы отделаетесь Обливиэйтом и покинете Британию с приличной суммой денег. Выбирайте, какой расклад вам больше по душе. С этими словами Малфой развернулся и, усмехаясь про себя, царственно прошествовал из гостиной в столовую, откуда уже доносились приятные ароматы. Все-таки, у него особенные эльфы: невзирая ни на что, опять закатили роскошный обед. Впрочем, по-другому они не умеют. «Что же я Драко-то скажу про все это?» ‒ запоздало подумал Малфой и обернулся на огромный стеклянный цилиндр, невольно отметив про себя, что стакан этот напомнил ему дом Полумны ‒ место, куда душа его рвалась, как одержимая. * * * ‒ Лавгуд! Да что с тобой? ‒ Гарри Поттер вот уже почти минуту безуспешно тряс Полумну за плечи, пытаясь вывести свою чудаковатую подругу из прострации, в которую та погрузилась сразу же после слов своей секретарши. Первый шок от того, каким манером Шеклболт озвучил свое мнение насчет удочерения Элоизой малышек Малькольм, чуть отпустил Луну, и она вновь принялась мыслить здраво, как все когтевранцы. «Что ж, господин министр, все с вами яснее ясного. Только вот будет по-моему. Интересно только, отчего же ваше столь рьяное желание обзавестись собственным семейством возникло лишь теперь, когда у вас совсем с головой поплохело? Странно, очень странно... А кандидатура Элоизы на роль первой леди магического мира для вас ‒ это почти что шикарный выбор. Молодая девушка, полукровка, из приличной семьи... Что еще пожелать? А то, что она не слишком привлекательна, так это только вам на руку. С нею уж вашей странной голове рога точно не грозили бы. Нет... Что-то тут не так, что-то не то!.. Не знаю пока, что это «что», но я должна все выяснить. Ради Люциуса... И нашего ребенка». Полумна резко очнулась, чувствуя, как голова у нее разве что не мотается из стороны в сторону. Гарри Поттер почти охрип, силясь достучаться до нее, сосредоточенной на собственных размышлениях. Она, едва вздрогнув, через силу улыбнулась, но через секунду лицо ее приняло серьезное, если не сказать, озабоченное выражение. ‒ Гарри, Элоиза... ‒ Луна перевела взгляд с мисс Миджен на друга, затем, подняв взгляд к потолку, закатила глаза, словно пыталась разгадать какую неимоверно сложную загадку, ‒ ...я вот что подумала. Пока ваши воспоминания об этом неприятном инциденте с министром еще свежи, неплохо бы их собрать. Кто знает, как ситуация будет раскручиваться... Подстраховаться бы не мешало. Любая экспертиза определит, что они подлинные, и если судьи Визенгамота своими глазами увидят нападение Кингсли на Элоизу, ему не поздоровится. Да, вот еще что... Ничего ему об этом говорить не нужно. До поры, до времени. Я сама выложу перед ним все карты на стол, когда выдастся удобный момент. Пусть пока думает, что угодно. Могу поспорить на галлеон, брызгать слюной и возмущаться твоими, Гарри, действиями, ему будет не с руки. Поттер с удивлением уставился на Полумну, кляня себя за собственную непредусмотрительность. Луна, конечно, была права. Такого рода воспоминания станут неплохой страховкой, как для него, так и для мисс Миджен, если вдруг Кингсли вздумает раздуть эту неприятную историю до вселенских масштабов и слить для пущей острастки препорядочную пулю о нападении аврора якобы без причины на самого министра Магии. От него, такого, каким он стал в последнее время, всего можно было ожидать. ‒ Умница, Луна! ‒ Гарри восхищенно прищелкнул языком. ‒ Как же я сам-то не додумался до этого?! Луна усмехнулась и, не говоря ни слова, двинулась в свой крошечный кабинетик, где на полочке, напротив стола, в небольшой кипарисовой шкатулке лежали несколько запасных флакончиков на тот случай, если необходимо будет собрать у нужных свидетелей воспоминания по тому или иному делу. Через две минуты она спрятала в потайной карман своей сумочки наполненные серебристым газом воспоминаний пузырьки и, довольно прищурившись, подумала: «Что ж, теперь следует поразмыслить над тем, куда их девать. Здесь их оставлять нельзя ни в коем случае!..» Она выпрямилась и, победоносно взглянула на сконфуженного малость Поттера и почти успокоившуюся Миджен. ‒ Все, нельзя больше терять ни минуты. Пора к Трэверсу. Гарри, действуй. * * * Луна, Гарри Поттер и чуть заплаканная, с припухшими глазами, но еле сдерживавшая радостную улыбку Элоиза Миджен оказались на одиннадцатом уровне в блоке тюрьмы Министерства. Поттер быстро разузнал насчёт Трэверса и договорился с начальником охраны о приводе заключенного в уже знакомую Луне по недавним допросам камеру предварительного следствия. ‒ Сначала я зайду. Потолкую с ним кое о чем. На всякий случай, ‒ Луна поправила волосы, глубоко вдохнула и шумно выдохнула. Она чуть напряглась и почувствовала, как к горлу подкатил ком. Ей было не по себе от всей этой ситуации, хотя она прекрасно понимала, что сейчас всё зависит только от того, какое впечатление произведет на Геспера сама Элоиза. А секретарша её была сейчас не в лучшей форме. ‒ А что тебе с ним опять обсуждать? ‒ Поттер чуть прищурил глаза и быстро перевел взгляд с Миджен на Полумну. ‒ Прости, Гарри, но этого я тебе не скажу. У тебя своя работа, а у меня ‒ своя. Элоиза, ‒ она обратилась к своей подчиненной, которая стояла поодаль и слегка вздрагивала. Чувствовалось, что она очень волновалась и боялась сделать что-то не так или сказать что-то не то, ‒ будь добра, пока я с ним разговариваю, приведи себя в порядок, пожалуйста. У тебя глаза зареванные, да и кожа вся красная. Если он увидит тебя в таком виде, вряд ли согласится отдать тебе девочек. Вдруг подумает, что ты неуравновешенная, истеричная особа или что-нибудь в этом роде. ‒ Да, мисс Лавгуд, конечно, я... Я просто... не взяла с собой ни пудры, ни крема. У меня даже ресницы нечем подкрасить. Она виновато пожала плечами, сжимая в руках свою серую вязаную кофточку, и поправила на плече тяжелую сумку. Полумна, с жалостью взглянув на Миджен, пришла к неутешительному выводу, что у этой девушки, скорее всего, в её дамской сумочке никогда не находилось места для элементарных женских штучек, вроде пудры или помады. В ней она таскала «работу на дом», да завернутый в пакет ланч. ‒ Вот, ‒ Луна принялась доставать из своей сумочки пудреницу, тушь, блеск для губ и духи. ‒ И прекрати дрожать, пожалуйста. Если ты так странно будешь себя вести рядом с ним, то вряд ли наша затея закончится успешно. Еще раз предупреждаю, Трэверс должен увидеть спокойную, рассудительную и, главное, вменяемую женщину. Элоиза кивнула Луне и присела на скамью, возле разложенной косметики, восторженно разглядывая все эти такие нужные любой девушке безделушки. ‒ Хагал Иса шестьсот два доставлен в камеру предварительного заключения для допроса, ‒ пробубнил молодой аврор, появившийся, словно из неоткуда. ‒ Ну, иди, мы здесь будем, ‒ пропел Поттер и забавно хмыкнул. ‒ Я постараюсь все уладить в лучшем виде. Элоиза, поторопись, у тебя не больше пяти-семи минут, чтобы привести себя в порядок, ‒ Луна чуть улыбнулась девушке, посмотрела на Гарри, который, не знал, куда девать руки, и запихал их в карманы джинсов, переминаясь с ноги на ногу, словно сильно замерз. Его мантия с большим пятном и вытянутыми полами была расстегнута, и Луна заметила простую голубую маггловского покроя рубашку с какой-то надписью на кармане и с красовавшимся на самом видном месте жирным пятном. «Либо он давно не показывался дома, либо из Джинни хозяйка ещё хуже, чем из меня», ‒ подумала вдруг Луна и усмехнулась про себя. Вот чего быть не могло, так этого. Все знали, что юная миссис Поттер готова была со своего любимого мужа и героя всего британского магического мира пылинки сдувать, холила и лелеяла его, как наследника королевской династии. Полумна зашла в ярко освещенную комнату. Трэверс вновь сидел за столом, как и около часа назад. При виде мисс Лавгуд, распрощавшейся с ним совсем недавно, он чуть привстал и подался вперед; изумленный взгляд мужчины был куда красноречивее любых слов. ‒ Мистер Трэверс, ‒ Луна прошла к столу и присела напротив Геспера. ‒ Простите, но так уж получилось, что ваша просьба о встрече с мисс Миджен может быть удовлетворена прямо сейчас. Вы удивлены? ‒ Признаться, не ожидал от вас такой прыти, ‒ он слегка улыбнулся, отчего в уголках черных глаз появились маленькие лучики-морщинки. ‒ Я был уверен, что меня немедля отправят в Азкабан после допроса, но я вновь оказался тут. Значит, мисс Миджен здесь? ‒ Да, ‒ Луна чуть склонила голову и тоже прищурила глаза. Они смотрели друг на друга не более пары секунд, но и этого хватило, чтобы расставить все точки над «i»: каждый из них желал получить от этой встречи своё. Она ‒ сведения и воспоминания о Люциусе, он ‒ ту, которая сумеет заменить его девочкам мать и станет им по-настоящему родным и близким человеком. ‒ Что ж, я готов, ‒ Геспер машинально поправил ворот растянутой тюремной рубахи, откашлялся и уселся на стуле так прямо, словно в него кол забили. ‒ Очень надеюсь, что мы не разочаруемся с мисс Миджен друг в друге. ‒ У вас пятнадцать минут, мистер Трэверс, ‒ Луна говорила медленно, словно ждала от него каких-то слов, но он молчал. ‒ Геспер, я бы хотела, чтобы вы не делали поспешных выводов. ‒ Вы это о чём? ‒ Мисс Миджен не произведет на вас впечатления, как женщина. Она не так красива и притягательна, как Сара... ‒ Какое это имеет значение? ‒ перебил её узник, пожимая плечами. ‒ Надеюсь, что никакого. Просто для многих мужчин визуальная картинка важнее содержания, даже в делах, не касающихся их сексуальных пристрастий. Они о предмете судят зачастую только по ней. ‒ Не беспокойтесь, мисс Лавгуд. Для меня главное, чтобы она любила моих девочек, остальное, и внешность, в том числе, меня мало волнует. ‒ Геспер, ‒ Луна приподнялась и приблизилась к Трэверсу, облокотившись на край стола. ‒ Она, поверьте мне, единственный человек, кто действительно достоин воспитывать ваших красавиц. Не рубите сгоряча. Пусть, на первый взгляд, она покажется вам нескладной, неладной, словом, рохлей... ‒ Я не собираюсь отнимать у своих детей ту, которая, по вашим словам, ради них готова на всё. Мне не суждено быть рядом с дочками, поэтому я не имею права лишать их любви, заботы и ласки. Поверьте, мисс Лавгуд, я прочувствую эту женщину, красива она или безобразна, умна или недалека. Она должна стать для них всем. И, в первую очередь, матерью. ‒ Ещё один вопрос, ‒ Луна решила выяснить всё разом. ‒ Да?.. ‒ Если вдруг мисс Миджен, удочерив Хелен и Ханну, через какое-то время решит выйти замуж, как вы к этому отнесетесь? Губы узника, до этого момента плотно сжатые, чуть приоткрылись. Глаза сузились, а взгляд резко метнулся в сторону. Это чуть напугало Полумну. Не дай Мерлин, этот Пожиратель еще передумает и откажется от сделки? ‒ Я бы не хотел, чтобы девочки считали другого мужчину своим отцом. Это нечестно. Тем более, после того, как я узнал, что мисс Миджен рассказала им обо мне. Этот момент мы как-то упустили из виду. ‒ Поэтому я и интересуюсь. ‒ Но мне, думаю, не стоит бояться этого? Вы же сами только что говорили, что мисс Миджен не обладает внешностью вейлы, и у неё слишком мало шансов обустроить личную жизнь даже без детей. С двумя чужими малышками, думаю, немного найдется охотников приударить за нею. ‒ Странный вы человек, Геспер. Неужели ваша оценка женщин не идет дальше пункта «красива ‒ не красива»? Разве только за это мужчина способен полюбить женщину? А как же преданность, верность, искренность, надежность? Что, вообще, по-вашему для мужчины главное в женщине? ‒ Мисс Лавгуд, вы уверены, что ответы на эти вопросы вам нужны? Или это касается конкретно вас? Вы желаете услышать от меня ‒ взрослого и более-менее опытного мужчины, как лучше всего управляться с подобными мне? ‒ Трэверс поднес руку ко лбу и, улыбнувшись, прикрыл пальцами глаза. Этот жест был весьма выразителен и давал понять девушке, что мужчина, сидевший перед ней, с легкостью способен прочитать любые её потаённые мысли, как бы она не пыталась их завуалировать. ‒ Вы забываетесь, ‒ опустив глаза, почти неслышно проговорила Луна. ‒ Но этот вопрос вряд ли касается мисс Миджен. Ей ведь всё равно, оценю ли я по достоинству её добродетели и внешность, не так ли? Ей нужны мои девочки. Разве нет? ‒ Трэверс тоже говорил тихо, слегка покашливая, но черные глаза его были полны лучистости и какого-то детского озорства. ‒ Так почему вас должны волновать эти мелочи? Вы красивы, умны, спокойны, вы невеста и скоро станете женой. Вам ли переживать по таким пустякам... Или всё же... ‒ Прекратите, ‒ Луна набралась смелости и подняла взгляд на Трэверса. В некогда точеных, благородных чертах лица, в его движениях и жестах читалась точно такая же, как и у Люциуса, снисходительная надменность и вселенское понимание жизни. Под этим взглядом Луна слегка смешалась и старалась больше не смотреть на заключенного. ‒ Я думаю, что наш с вами договор в силе. После того, как вы поговорите с мисс Миджен, я надеюсь получить от вас воспоминания. ‒ Да, но это только в том случае, если я сочту мисс Миджен достойной моих девочек. ‒ Несомненно. Луна поднялась и подошла к двери. Он молча проводил сотрудницу министерства взглядом и опять улыбнулся своим мыслям. Полумна вышла за дверь и, аккуратно прикрыв её, наконец, смогла выдохнуть. Напряжение, внезапно охватившее Луну в присутствии этого непостижимого субъекта, немного отпустило; глаза прикрылись сами собою, а щеки окрасились еле заметным румянцем. Она с самой их первой встречи заметила, даже, скорее, почувствовала, что Трэверс, при всём его, мягко говоря, незавидном положении, сумел сохранить в себе ту истинную мужскую силу, энергетику, которая ни при каких обстоятельствах не исчезает из набора особых качеств таких людей, как он. Она не может быть приобретенной, это особый врожденный дар. ‒ Я сделала все, что могла. Теперь, Элоиза, успех нашего предприятия целиком и полностью зависит от тебя. Умоляю, не тушуйся и не мямли. Говори с ним твердо... Если сможешь, конечно. ‒ Что вы имеете в виду, мисс Лавгуд? ‒ мисс Миджен слегка вздрогнула и растерянно взглянула на Луну, а затем на Гарри Поттера. Тот лишь пожал плечами. ‒ Да так... Все, иди, давай. Элоиза вздохнула полной грудью и дрожащей рукой взялась за ручку двери. Яркий свет в комнате для допросов на мгновение ослепил ее. Она зажмурилась, а когда приоткрыла глаза, то встретилась взглядом с глубокими черными мужскими глазами, впившимися в нее, словно стрелы. Мисс Миджен постаралась взять себя в руки и сделала шаг к столу, скользнув взглядом по черным с проседью всклокоченным густым волосам, заросшему подбородку, широким плечам, скрытым тюремной робой, сильным большим рукам, лежавшим на столе, после чего снова решилась посмотреть ему в глаза. Тому, кто был отцом Хелен и Ханны ‒ бывшему Пожирателю, преступнику, типу, опасному во всех отношениях. ‒ Та-ак... ‒ протянул Трэверс чуть хрипловатым низким голосом. ‒ Значит, вот вы какая, мисс Миджен. Элоиза не решилась больше смотреть ему в глаза. Сердце ее забилось испуганной птичкой, а взгляд беспомощно заметался по породистому лицу заключенного ‒ пусть усталому, изможденному, но такому... необычному, притягательному, полному настоящего огня, потушить который оказалась не в состоянии даже полная тьма сырой и холодной камеры Азкабана. «Боже! Боже мой! Я пропала... Пропала», ‒ обессиленно подумала Элоиза, делая еще один, последний шаг к столу.