Beati possidentes («Счастливы владеющие»)

*** – Больше я никогда её не видел... Я не знал до недавнего времени, кто у неё... у нас... родился... Когда Поттер сказал о Ханне и Хелен, я не мог поверить, что их двое... девочек у меня двое... Жаль, что колдографии у магглов такие... неподвижные... Я даже не успел их разглядеть. Почему Сара умерла такой молодой?.. Так нелепо... Клянусь, мисс Лавгуд... Впрочем, для вас мои клятвы наверняка дешево стоят, тут уж ничего не поделать. Вы имеете полное право пропустить их мимо ушей, но... не в моем положении лгать, когда от вас зависит судьба моих девочек. Да, так вот, прошу, поверьте, что как только я отпустил Сару, не было дня, чтобы я не вспоминал о ней. Я скучаю по этой девушке... Нет, не скучаю... Тоскую... И это правда!.. Трэверс говорил сбивчиво, тяжело дыша. Полумна в упор смотрела на его худое землисто-серое лицо, напоминавшее череп, обтянутый кожей, гриву грязных полуседых-получерных волос и чувствовала, что за несколько недель с их последней встречи Пожиратель здорово сдал. Что-то произошло с ним, несомненно, слишком уж разительно изменилось его поведение. Еще месяц с небольшим назад он выглядел куда как вальяжнее и наглее, а теперь... Куда-то ушли бесцеремонность, бравада и уверенность в собственном превосходстве, выпячивавшиеся в прошлый раз в каждой фразе, в каждом движении. Взгляд потух, руки дрожали. А этот его рассказ!.. Луна чувствовала, что сама испытала нешуточное потрясение. Про Трэверса и говорить нечего: состояние «шестьсот второго» было, что называется, на грани. К физическому истощению прибавилась сильнейшая душевная хандра. Видимо, ему с превеликим трудом удалось осознать, что ад, который он устроил сам себе – это навсегда, до самой смерти, и уже ничего не изменится. Каждый день будет похож один на другой. Все, что ему осталось – грязные стены, спертый воздух, мерзкая еда, к которой он уже успел привыкнуть, пронизывающий холод зимой, страшная жара летом и ни одного человеческого лица за многие месяцы, если не считать охранников, приносивших пищу. Ни слова поддержки, ни сочувствующего взгляда... Ничего... «Это же ужасно, – вздрогнула Луна, продолжая украдкой рассматривать Трэверса. – Лучше уж поцелуй дементора или Авада, чем вот так... И ведь ему предстоит гнить заживо, зная, что большой мир ярок и чист, что в нем живут две маленькие родные ему по крови девочки, которые знают о том, что он есть, и, может быть, даже хотят увидеть отца... Каково это, понимать, что кругом столько любви и красоты, что каждое мгновение бесценно и незабываемо, но тебе уже никогда не прикоснуться ко всему этому: не вдохнуть свежего воздуха, не ощутить ласкового прикосновения любимой, не рассмеяться от души. Можно лишь день за днем истлевать в каменной могиле, пока сердце колотится, да в легкие воздух проходит...» Она тихо вздохнула, чувствуя необъяснимую тяжесть на душе: и от того, что ей только что пришлось услышать, и от осознания собственной беспомощности. Как же хочется, чтобы все вокруг были счастливы, радовались жизни, как она сама, но, увы... Никому не под силу сотворить рай на земле, объять необъятное, сделать всех людей людьми. Даже всемогущему маггловскому Богу... А ведь для всеобщего блага нужно совсем немного: справедливые сердца, чистые помыслы, умение любить. Ну, почему... почему этот сильный человек с дрожащими руками и скупой слезой в уголке глаза, сидящий сейчас напротив нее, не разучившийся страдать и любить, превратился в преступника, считавшего себя вправе отнять чужую жизнь, причинить боль, подавить волю?.. Ну, почему?.. Почему именно он оказался среди тех, кто приблизил смерть ее отца? Ведь он же сам... Ведь он же уже знал, что будет отцом, когда вместе с Селвином устроил ту расправу в их полуразрушенном домике-цилиндре в тот ужасный день. Полумна сильнее сжала губы, вспомнив свой собственный плен. Как в ту пору ей удавалось не терять присутствия духа, теперь она и сама не понимала. Тогда её поддерживал на плаву здоровый подростковый оптимизм, рождавший в сердце непоколебимую уверенность в том, что Гарри Поттер непременно найдет способ расправиться с Вольдемортом и освободит всех несчастных, что все будет хорошо, а то, что произошло с ней, с мистером Олливандером, с Дином и даже с не слишком приятным гоблином – просто страшный сон, который рано или поздно закончится. Так все и случилось. Да просто не могло быть иначе. Сегодня, сейчас, в эту самую минуту, она, будучи уже взрослой, пребывая под впечатлением от рассказа Трэверса о его запретной любви к простой маггле, не могла не осознать, что только счастливейшее стечение обстоятельств помогло ей и многим другим выжить, стать частью победы над Лордом и наслаждаться теперь её плодами: работать, общаться с друзьями, быть свободными и счастливыми. Страхов и лишений от режима Вольдеморта и раболепствующего перед ним Министерства натерпелись все, кого Полумна знала. Разве она исключение? Разве у нее было больше оснований ныть, подобно Миртл, и верещать, точно банши, о том, как несправедливо и жестоко обошлась с ней судьба. Ей, вообще, повезло больше многих. У нее тогда еще оставались кизляки, нарглы, мозгошмыги... Уже не как забавные фантазии и дурацкие игрушки, нет... Они стали щитом, отгородившим ее сознание от ужасной действительности, прививкой от страха и отчаяния. Эти существа населяли маленький мирок Луны, куда можно было прятаться хоть на короткое время, а у остальных и этого не было. Ведь все среднестатистические волшебники дружили с головой, и только она одна, вроде как, полоумная... «А разве сегодня в моей жизни все так радужно, как хотелось бы? – пронеслась вдруг у нее почти кощунственная для такого момента мысль. – Разве нас с этим бедолагой не роднят темные пятна лжи. Я тоже вынуждена скрывать любовь к тому, кто некогда был моим врагом. Да и свобода моя – всего лишь фикция. Нельзя принадлежать самой себе, работая на Министерство, каким бы приглаженным и прилизанным в соответствии с великой идеей всеобщего блага оно не выглядело. Нельзя быть с любимым – отцом моего малыша, нельзя шагу ступить без контроля Кингсли и его рыжего дрессированного пуделя Перси Уизли. А еще министру в целях собственной безопасности ничего не стоит взять да и натравить на меня в придачу ко всему и Аврорат. Что тогда прикажете делать? Остается лишь лгать, и никуда от этого не деться». – Вы мне верите? – спросил Трэверс, подняв голову. На мгновение в его глазах вновь полыхнуло пламя, но тотчас погасло при взгляде на Луну. Её бледность, полуприкрытые глаза, прерывистое дыхание испугали его. Кто знает, о чем она, погрузившись в себя, думала после его исповеди. Впрочем, тот факт, что он изнасиловал несчастную Сару, сомнению не подвергался, и Ханна с Хелен были главным тому доказательством. – Скажите, мистер Трэверс, зачем вы это сделали? – Я же уже говорил вам, мисс Лавгуд. Не было другого способа спасти Сару, вырвать ее из когтей этой психопатки Лестрейндж, кроме как... – Я имела в виду, – перебила его Луна, – зачем вы вообще последовали за этим... Вольдемортом? Для чего вам это было нужно? Думали, дела, что ваша компания творила с его благословения, блеска и славы придадут? А, может, уверовали в собственную безнаказанность?.. Трэверс прикрыл глаза и горько усмехнулся. – Знаете, – он откинулся на спинку стула и протянул с прежними манерными нотками в голосе, – наверное, вы правы в чем-то. Мне до последнего времени и в самом деле казалось, что Азкабан – это мелкие неприятности на пути к единственно правильному обществу – обществу чистокровных волшебников, вооруженных древними тайными знаниями и гораздо большими возможностями... – Какими возможностями? Я вот вроде чистокровная, как минимум, в пяти поколениях, неглупа и неплохая волшебница, но мне, положа руку на сердце, далеко до магглорожденной Гермионы Грейнджер. Она одинаково легко, как рыба в воде, чувствует себя и в маггловском и в магическом мирах, а волшебство у нее такой силы, что любой... такой, как вы, позавидует. Вы же видели сами, как она владеет боевой магией... – Я? Когда? – Во время операции «Семь Поттеров». Вы тогда преследовали фальшивого «Гарри», который был вместе с Кингсли. Так вот, это была Гермиона. И пока министр управлял фестралом, она очень удачно отбивалась и от вас, и от самого Вольдеморта. Разве не так?.. Мне, кстати, она и Гарри Поттер порассказали про вас кое-что... – Надо же... – у мужчины удивленно приподнялась бровь. – Оказывается, нам с Лордом досталась обычная грязнокровка. Спешу признать, что заклятия у нее мощными выходили, хлесткими... А еще не стану скрывать, что актриса из нее – хоть куда. Клянусь, мне тогда, у Гринготтса, в первую минуту даже в голову не пришло, что передо мной не мадам Лестрейндж, а эта девчонка... Правда, до конца заговорить мне зубы у нее не вышло. Я слишком хорошо изучил Беллатрису и знаю, на что она способна. И что же они вам порассказали? – Как им и Рональду Уизли вместе с ними удалось провести вас и ваших... подельников. Это у нас дома было, в Оттери-Сент-Кэчпоул. Тогда мой несчастный отец душу готов был продать, чтобы вызволить меня из малфоевского подвала. Еще Гарри рассказал, как Империус наложил на вас в Гринготтсе. Если слухи не врут, то вы до следующего дня так под ним и находились... – Откуда он про это может знать? Они с гоблинами уселись на тележку, укатили, а я через несколько минут и снял его Непростительное с себя... – Даже если так... Что ж вы, чистокровный, а с заклинанием полукровки сразу-то справиться не сумели, а? А вот Гарри Поттер ухитряется Империусу сопротивляться. Ему удалось заклятие самого Крауча-младшего почти сразу же сбросить, хотя Гарри было четырнадцать, а тому... тридцать два или тридцать три, к тому же Крауч был докой в Темных искусствах. Так что разглагольствования этого вашего Лорда насчет чистокровности – дешевый яркий пшик. Красное словцо!.. И, вообще, Лорд ведь сам – полукровка. Причем, не только он. У покойного профессора Снейпа папа – маггл, да и профессор Дамблдор, если верить Рите Скитер, тоже был рожден то ли от магглорожденной матери, то ли от полукровки. Словом, – Полумна словно припечатывала каждым своим доводом Трэверса к стулу, заставляя его сжимать кулаки и все ниже опускать голову, – получается, что примесь маггловской крови дает какую-то особую силу. Все, о ком я тут говорила, ничуть не слабее чистокровных, как волшебники. Да и некоторые магглорожденные таких, как вы, переплюнут. – Да, уж, мисс Лавгуд, факты вы привели убийственные, – он поднял на Луну глаза. – С вами не поспоришь... – Геспер, – у Полумны вновь непроизвольно вырвалось имя Пожирателя, – вы кажетесь мне практичным и неглупым человеком. Признайтесь, ведь все эти идеи о преимуществе чистокровных были просто вам на руку, а на самом деле, как мне кажется, вами двигали совсем другие мотивы. – Можно, мисс Лавгуд, я не буду с вами делиться этими самыми мотивами. Слишком уж они личные, – Трэверс сжал зубы и шумно выдохнул, затем снова глубоко вдохнул полной грудью, словно наслаждался чистым незатхлым воздухом. Все же в Министерстве магии, какая-никакая вентиляция присутствовала. – Это касается Сары? – спросила Луна. – Нет, это касается совсем другого человека... – он нервно сглотнул. В самом деле, не объяснять же девчонке, что он, как и Снейп, потеряв тогда, как ему казалось, свою самую большую любовь, остался не у дел. Нарцисса Блэк стала женой Малфоя, и ему, обуянному отчаянием, ревностью, яростью, просто необходимо было крушить, ломать, неистовствовать, причинять боль другим, чтобы своя собственная не изгрызла сердце червем. Идеи Темного Лорда, а главное, методы их воплощения в жизнь показались ему самым приемлемым средством от душевных ран, к тому же, удобным плацдармом для нанесения ударов исподтишка проклятому счастливому сопернику. Увы, с самого начала все пошло наперекосяк: ему не удалось ни скомпрометировать, ни замарать перед господином проклятого Люциуса, мало того, сам же и оказался в дураках, то есть в Азкабане. А Малфой изящно выкрутился. Даже когда Темный Лорд вернулся, Люциус вновь был приближен повелителем, а он, Геспер Трэверс, как был, так и остался рядовой шавкой. Конечно, несколько убийственных промахов чуть было не обошлись самому Малфою слишком дорого, но ведь не обошлись же... А сейчас, когда удалось осознать, прочувствовать, что любовь к Нарциссе полностью остыла, а простая маггла заполонила все его мысли и чувства, он ненавидел себя еще сильнее, потому что Люциус перестал быть занозой в заднице, колючкой под ногтем, стимулом для дальнейшей борьбы за жизнь и за месть. «Что ж, видно так судьбе угодно, – с горечью подумал Трэверс, глядя мимо сидевшей напротив него Луны. – У меня не осталось ничего, что помогло бы расправить плечи и поднять голову. И Малфой, как всегда, будет иметь все, что его душе угодно. Так уж устроен этот мир, что кто-то должен платить за свои грехи, а кто-то всегда в шоколаде. Одно утешает, что сам себя я, по крайней мере, малодушным бы не назвал. А Малфой как был червем, так им и остался». – Неужели вы рассчитывали, что будете бесчинствовать бесконечно? Неужели первая отсидка в Азкабане ничему вас не научила? – От Лорда просто так не уйдешь, – голос узника был глух, словно доносился из-за трех-четырех закрытых дверей. – Каркаров заплатил за свое предательство, да и малыш Регулус Блэк – тоже. К тому же, тогда я был моложе, смотрел на вещи оптимистичнее, да и... – О каком оптимизме вы говорите?! – взвилась Полумна. – Если так рассудить, то сейчас в Азкабане, по крайней мере, дементоров нет... – Сейчас, вообще, все не так, как было когда-то... – перебил ее Трэверс, прикрыв глаза. Очередной глубокий вдох прервал его фразу. – А как? – ее вопросы не давали ему сосредоточиться, подумать, сопоставить кое-какие факты, а с умом откреститься от них у него не получалось. Трэверс снова усмехнулся: да, уж, настырная девица, может быть, когда нужно, твердой и решительной, а с виду – дурочка дурочкой. – Сейчас я понимаю, что жизнь, фактически, зря прошла, что просидел я в каменном мешке чуть меньше, чем полжизни... – он помедлил. – Что остался один, как перст. Лорд говорил красиво и делал окружавших его магов исполнителями своих замыслов просто виртуозно. А еще у него и другие методы имелись. Сами знаете, какие... – Разжалобить меня хотите, Геспер? – Луне отчего-то понравилось фамильярное обращение с этим отморозком, загубившим ее отца. Она чувствовала, что после недавнего его признания, отношение к нему странным образом изменилось. Причину вот так, сразу, она не могла бы назвать, но внутри засел какой-то шип, бередивший нервы, пробуждавший дремавшую доселе необходимость взглянуть на ситуацию глазами оппонента, пропустить её справедливости ради через собственное мировосприятие. – О какой жалости вы говорите, мисс Лавгуд? – он усмехнулся. – Я успел в тишине и покое, под шум волн Северного моря поразмышлять о бренности своего существования, о возможностях разного рода и пришел к выводу, что жалость в отношении таких, как я, априори невозможна. Да и не нужна она мне. Знаете, вы были правы. Насчет безнаказанности. Служба Лорду мне начала со временем ломбер напоминать. Есть такая игра азартная... – Да, слышала о такой, – отмахнулась Луна. – И что, все ваши злодеяния – это азартно? Убивать женщин, детей, стариков – азартно?.. – Я не убивал женщин и детей... – Но насиловали!.. – взвизгнула Луна, вскакивая. – Ни один из прежних последователей Лорда, даже с самой подлой душонкой, не скажет, что я изнасиловал в Малфой-мэноре кого-то, кроме Сары Малькольм. Я не мог иначе. Я уже объяснил вам, почему я поступил так... Я не добрая крестная, всем помочь было нельзя. От смерти удалось избавить только Сару. И хотелось спасти только ее, если честно. А оргии... Так на них всё чуть ли не под Империусом делалось. Один взгляд Лорда был почище любого Непростительного. Либо ты ЭТО творишь, либо получай Круцио или Аваду. Я уже упоминал, что от него нельзя было сбежать, укрыться, перебежать к фениксовцам... Простите, но инстинкт самосохранения во мне силен точно так же, как инстинкт продолжения рода. – И что же за азарт такой вами двигал? – Я не знаю, как это объяснить, мисс Лавгуд... Когда я первый раз попал в Азкабан после развоплощения Темного лорда, я почему-то был твердо уверен, что вопли Беллатрисы Лестрейндж о том, что повелитель вернется, не на пустом месте круглыми сутками раздавались в соседней камере. Я верил. Сидел, как сижу теперь, и ждал... И надеялся... Вы правы, предыдущие отсидки, несмотря на присутствие дементоров, были для меня легче. Может быть, потому, что я не сомневался в возрождении Темного Лорда, рассчитывал на триумф, на то, что вырвусь с помощью господина из этого ада. Так оно и вышло. В январе девяносто шестого он освободил нас. Потом было нападение на Хогвартс. Я снова оказался в Азкабане. И опять мы – цепные песики – великой хозяйской милостью через месяц были избавлены от тюрьмы. Впрочем, Лорд не позволил нам засиживаться без дела. Сперва была операция «Семь Поттеров», затем – каждодневные вылазки за магглами и грязнокровками. Я привык к таким вот выкрутасам судьбы с арестами, пребыванием в Азкабане, к освобождениям... А сейчас все. Все кончено, в смысле. Осталось доживать. А как доживать вот так?.. – Нужно было думать о последствиях. – Я думал. Думал, что победит Лорд. На Поттера, если честно, смешно было надеяться. Ребенок, пацан совсем... А против него – волшебник силищи неимоверной... На кого было ставить? Я ж плохо представлял, отчего мистер Поттер в годовалом возрасте сумел Аваду отразить. А тут, оказывается, материнская любовь вмешалась... – Все-таки, прав был Дамблдор, – нравоучительным тоном произнесла Луна, мечтательно при этом закатив глаза к потолку. – Это – самая большая сила. Даже вы, влюбившись в несчастную девушку, решили спасти жизнь ей и своему малышу и не испугались ничего: ни мести Лорда, ни звериных выходок Беллатрисы, ни защитных заклинаний Люциуса. Наверное, все-таки, вы поторопились сказать, что у вас ничего не осталось. Остались Ханна и Хелен... Разве этого мало? – Но я же здесь! – почти в отчаянии крикнул Трэверс. – И мне приходится дрожать за их жизнь и благополучие каждый день. Я ради них готов на все! Ведь ваш отец не погнушался предательством, лишь бы вернуть любимое чадо. Я знал, что вы – единственная кнопка Ксено. Ему было плевать на Поттера, я видел это... – Зачем же вы издевались над ним вместе с Селвином? Вы же видели Гарри, видели, что он был у нас в доме!.. – Видели. И обозлились оттого, что упустили его. Поверьте, мы свое Круцио отхватили сполна. Я смотрю, вы хорошо осведомлены о том, что происходило, мисс Лавгуд. – Конечно... Мне Гермиона Уизли рассказала обо всем после папиной смерти. – Я не убивал его. Просто так получилось... – Конечно! Просто получилось! Как вы можете так спокойно говорить об этом? – Я повторюсь, мисс Лавгуд! Я не убивал женщин и детей. Только взрослых мужчин. Тех, кто способен был защитить себя. Хотя бы теоретически. Я выпустил Аваду в этого Маккинона-старшего в тот момент, когда он наставил на меня какую-то непонятную то ли железную, то ли... в общем, не знаю, что это за штуковина, но до меня этот маггл успел с ее помощью отправить на тот свет Кайнера и разворотил все плечо до мяса у Мальсибера. Без всякого заклинания. Как он сделал это, не представляю. Грохоту было не меньше, чем от взрыва котла у Слагхорна. И дыму тоже. Я видел, как Снейп лечил Мальсибера. Он же полукровка и сразу догадался, с чем имеет дело. Даже показал нам кусочек свинца, что вытащил из старины Мальси... Еще и пытался объяснить, как работает это устройство, но я ничего не понял. Кайнер совсем мальчишка был... Как и Снейп с Мальсибером. Чистокровные, они ж не знакомы с этими маггловскими орудиями убийства... – Бедненький! – холодно процедила Луна, краснея от гнева. – Что ж вы позволяли таким дурачкам молоденьким, как Снейп, Эйвери, Мальсибер, Кайнер этот ваш, вестись на удочку Вольдеморта и самим рыть себе могилу... Вас, вообще-то, никто не звал в тот дом. Вы погубили целую семью! И я точно знаю, что ты... негодяй, кроме Саймона Маккинона, лично прикончил Карлайла – его сына, брата Марлин. Ему тоже было всего восемнадцать, почти ребенок... – она задохнулась от негодования. – И он был безоружен. А Марлин – единственная волшебница – не успела даже палочку вытащить!.. – У Ксено... простите, привычка, просто я знал вашего отца еще с Хогвартса, они же с Малфоем на одном курсе учились... у него-то палочка была. Что ж он не попытался защититься? – Потому что папа боялся причинить мне вред. Боялся потерять меня! – Хватит, мисс Лавгуд, – Трэверс сжался на стуле под ее взглядом. – Этот разговор напоминает переливание из пустого в порожнее. Я повторюсь, что осознаю, за какие грехи гнию в Азкабане, и понимаю, что умереть мне придется в этом каменном мешке. Единственное, что меня тревожит, это судьба Хелен и Ханны. Для меня главное, чтобы им было хорошо, чтобы они были счастливы. Они еще маленькие и не заслужили страданий из-за своего непутевого отца. Девочки уже потеряли маму. Не хочу, чтобы Хелен и Ханна были нелюбимы, нежеланны и уж, тем более, разлучены друг с другом. Можете считать меня фальшивым поддонком, который стремиться прикрыться детьми, чтобы вызвать сочувствие, но я кровью чувствую своих доченек и знаю, что они умрут от тоски в разлуке... – Успокойтесь, Трэверс, – проговорила Луна дрожащим голосом, – я знаю это... Поверьте, никто не собирается разлучать малышек. Это исключено. Он поднял голову и посмотрел прямо в лицо Полумне. – Клянусь вам, как только я получу подтверждение того, что мои дочери счастливы, что рядом с ними – добрые любящие люди, я сразу же выложу вам всю правду о Малфое. Я не лгу сейчас. – Кстати, о Малфое... – голос Луны дрогнул, а к щекам против ее воли прилила волна нежного румянца. От Трэверса не укрылось мимолетное смятение девушки. – Почему вы так упорно пытаетесь очернить его? Почему вам до ломоты на зубах необходимо, чтобы Лю... мистер Малфой был привлечен к ответственности за преступление, которого не совершал, а именно, за изнасилование Клаудии Стокс. Ведь мне известно, – она таинственно понизила голос, – что кое у кого из Министерства просто свербит в одном месте – так хочется навесить на Малфоя незаконнорожденного ребенка Клаудии. И вы в своих интересах решили подыграть ему. Кстати, что интересно: воспоминания, что вы мне слили в прошлый раз – подлинные. Вы на самом деле видели, как человек, выглядевший точь-в-точь, как Люциус Малфой, заходил в камеру к несчастной девушке. Но я могу со всей уверенностью заявить, что это был не он! Трэверс вздрогнул и взглянул на Полумну, как на привидение, отшатнувшись назад на стуле. – Кто это был, мистер Трэверс? Под Оборотным? Вместо Малфоя? – продолжала настаивать Луна. – Как вы догадались, мисс Лавгуд? – прошептал он потрясенно. – Догадаться нетрудно. Вы очень грубо сработали на пару со своим сообщником. Хоть бы подобрали на эту роль кого-нибудь повоспитаннее и поизысканнее, а то ведь – плебей из плебеев. Никогда так настоящий Малфой не стал бы себя вести, как этот... негодяй. И слов таких произносить... Он – не грубиян, а настоящий аристократ. Да разве Люциус стал бы красться в собственном доме, как вор, озираться и скалиться, как Фенрир, демонстрируя вам собственное лицо?! – Луна почти кричала ему в лицо, а узник лишь кивал головой, словно соглашался, что Малфоя копировать бесполезно, что он – единственный в своем роде, и что прежде чем пытаться повторить его движения и фирменные взгляды, следовало бы хорошенечко потренироваться. – Вы, я смотрю, мисс Лавгуд, очень хорошо осведомлены о том, что собой представляет Малфой, – загадочным тоном протянул Трэверс. – Что вы имеете в виду? – Луна словно пришла в себя и поняла, что переборщила с праведным гневом. Её боевой пыл слегка притушился. – Нет, ничего, – «шестьсот второй» слегка прищурился и вздохнул, – вы, говорю, успели хорошо изучить его. – Я работаю с ним, как попечителем нашего приюта, уже три года. Кое-какие привычки и замашки этого господина я, в самом деле, хорошо узнала. – Вы готовы защищать его, точно тигрица? – Я не хочу, чтобы пострадал невинный в этом деле человек. И если честно, мной движут меркантильные интересы, – Луна изо всех сил старалась придать голосу твердости, а интонациям – безразличия. – Вот как? – Да! Он финансирует наш приют и довольно щедро. Именно благодаря ему малыши ни в чем не нуждаются. И Хелен с Ханной, в том числе. Он никогда ни в чем мне не отказывал, и у деток есть все необходимое для обучения, воспитания, игр и так далее. Включая одежду и еду. – Ну-ну... – покачал головой Трэверс. – Что ж, тем не менее, мое предложение остается в силе. Для вас, не для Министерства. Если вам и в самом деле интересно, что было после... я имею в виду начало той сцены, что вы успели увидеть в моих воспоминаниях, с удовольствием предоставлю вам окончание. Подлинное, ни коим образом не подправленное, не сомневайтесь. Вы не будете разочарованы. В отличие от некоторых высокопоставленных чиновников оттуда... – он выразительно задрал голову и скользнул глазами по потолку камеры. Луна встала. – Что мне делать с мисс Миджен, мистер Трэверс? Она очень переживает за девочек. Эта девушка любит ваших близняшек без оглядки. Она счастлива, что их двое, что они считают ее родным человеком... Ей все равно, что они – дети Пожирателя Смерти и, в придачу, полукровки... Она сама из таких же. У нее прекрасная семья – отец, мама и брат, но она живет отдельно от них. У Элоизы есть свой собственный миленький уютный домик в Хогсмиде. – Мисс Лавгуд... – Да? – Луна заметила, как заблестели его глаза, а худая грудь с табличкой заходила ходуном от срывавшегося дыхания. – Нельзя ли устроить этой самой мисс Миджен свидание со мной?.. Совсем ненадолго. Мне четверти часа вполне хватит. Я хочу поговорить с ней, посмотреть ей в глаза. Будьте уверены, я не ошибусь насчет этой девицы. Если она и в самом деле любит малышек и желает им добра, считает их фактически своими детьми, то так тому и быть. Пусть они будут с нею. Да, вот еще... Вас не затруднит сделать колдографию дочек. Для меня. Я буду смотреть на нее, когда совсем уж тоска забирать начнет. Все же легче понемногу приближаться к концу, если знаешь, что хоть кто-то после тебя остался на белом свете... Луна стояла бледная и потрясенная. Высокий худой мужчина с седой грязной шевелюрой и изможденным лицом, продолжавший сидеть за столом, выглядел не менее измученным. Он низко опустил голову, почти уронил её на руки и едва сдерживался, чтобы не зарыдать. Глухие булькающие звуки, подавляемые им неимоверной силой воли, паче всякого чаяния рвались наружу, заставляя слух молодой женщины болезненно напрягаться. Полумна, казалось, воочию ощущала, как все её праведные чувства, что она испытывала к узнику Азкабана под номером Хагал Иса шестьсот два на протяжении нескольких лет – глухая безотчетная ненависть, желание сделать больно, заставить страдать, как страдала она после смерти отца – корчатся, корежатся, точно живая плоть в огне, прежде чем запечататься в глубинах рассудка и освободить сердце от тяжести и холода, точивших его подобно червю. Молодая женщина понимала, что едва не перестала быть собой – прежней безмятежной, беззаботной Луной, не знавшей злобы и отвращения к людям – в ту секунду, когда поняла, что потеряла последнего близкого человека по вине жестоких и беспощадных врагов, один из которых, только что до конца изливший ей свою душу, сидел сейчас перед ней. Трагическая гибель матери была, конечно, ужасна, но случилась она вследствие собственной беспечности, а, может, излишней самоуверенности Селены Лавгуд, из-за непомерной любви эксцентричной волшебницы к экспериментам и риску. Всё же, пока отец был рядом, мир вокруг Полумны оставался чудесным, таинственным, забавным, и сама она по-прежнему могла радоваться жизни, быть ребенком – выдумщицей, затейницей, ни на минуту не прекращавшей свои замысловатые игры, не желавшей расставаться с детством, начиненным разными диковинками и чудесами. Никакие смешки, подколки, а то и откровенные издевки не могли вывести ее из равновесия, не в состоянии были заставить отвечать грубостью на грубость, огрызаться на злобные выпады. Луне чудилось, что окружающие всего-навсего играют с ней на свой манер, просто правила игры у них немножко странные, а сами они взаправду очень хорошие и добрые. Упорное нежелание Полумны видеть реалии и зло в окружающем мире в свое время почти выводило из себя её нынешнюю лучшую подругу – Гермиону Грейнджер, вернее, уже Уизли. После собственного похищения, пыток несчастных магглов и «грязнокровок» в подвалах Малфой-мэнора и, главное, страданий Ксенофилиуса Лавгуда, приведших к полному и окончательному его сумасшествию, а затем к смерти, Луна почувствовала, как в ней что-то надломилось. До смерти отца ей не приходилось переживать настолько негативных по отношению к другому человеку, вернее даже, недочеловеку, как она считала, эмоций. Волшебник, сидевший напротив нее, был подлинным воплощением зла – убийца, мучитель, насильник, но то, что Геспер Трэверс только что поведал ей тихим голосом, чуть поблескивая печальными черными глазами, поразило Луну до глубины души. Похоже, в нем, в самом деле, кипело нешуточное беспокойство за судьбы двух маленьких девочек, жизнь которых началась при столь ужасающих, попирающих всякую человечность обстоятельствах. Луна на мгновение задержала дыхание, и этого краткого мига ей хватило, чтобы все окончательно расставить по своим местам. В конце концов, если разбираться во всем беспристрастно, то Люциус ничем не лучше Геспера – такой же прохвост, но у него каждый раз получалось увиливать от справедливого возмездия. Пока тот же Трэверс сидел в Азкабане, Малфой благополучно попечительствовал над Хогвартсом. Операция, что он задумал провернуть с дневником Темного Лорда, выглядела с точки зрения здравомыслящего человека просто авантюрой. Только повзрослев, Полумна поняла, как много мог получить её любовник, если бы все задуманное им удалось. Во-первых, выпустив василиска, он сумел бы убрать Дамблдора с поста директора и прибрать школу к своим рукам. Еще бы, это же не какие-нибудь безобидные навозные бомбы, а реальная опасность: опять по Хогвартсу шныряет то же самое чудовище, что пятьдесят лет назад убило Дайану Миртл, а директор не в силах с ним справиться. Жуткий скандалище! Ну, а во-вторых, репутация Артура Уизли оказалась бы весьма подмоченной в связи с причастием его дочери к этому мрачному делу. Люциус, как пить, был зол на отца Джинни из-за постоянных проверок и аврорских рейдов и, разумеется, не преминул бы отыграться на нем при первом удобном случае. Ну а то, что он так легко подверг опасности жизнь стольких детей, вообще в голове не укладывалось. Луна все понимала насчет Люциуса, только вот у нее с ним все зашло чересчур далеко, и слишком многое изменилось. Раскаялся ли этот величайший в мире шельмец, она не могла бы сказать наверняка, ей просто хотелось верить, что сегодняшний Малфой – совсем не тот, что был десять лет назад. Люциус, конечно, говнюк, кто бы спорил, но он – ЕЁ говнюк, и ради него Полумна сейчас была готова на многое. Только уж если она сама, лично от себя, предоставила отцу своего ребенка право на ошибку и на раскаяние в ней, то почему Трэверс должен быть лишен этого права? Наверное, и ему нужно дать пусть крохотный, но реальный шанс измениться, осознать все, совершенное ранее, и попробовать стать другим. Закон и справедливое возмездие, конечно, не должны подвергаться сомнению, но главная исцеляющая и спасающая сила на Земле – это любовь. Разве не она сама несколько минут назад выпалила «шестьсот второму» в лицо эти слова Дамблдора. А Трэверсу было ведомо это чувство. Он любил... Любил ту, что родила ему детей, а сейчас любит их, своих малышек, тревожится за их будущее, как любой нормальный отец. Нет, Луна чувствовала, что не может отказать бывшему Пожирателю в такой малости – встретиться с девушкой, желающей удочерить Хелен и Ханну. Она вздохнула и, собравшись с мыслями, произнесла: – Хорошо, мистер Трэверс, я попробую договориться насчет вашей с Элоизой встречи. И попрошу ее сделать колдографию Ханны и Хелен. Она, думаю, будет рада увидеться с вами лично и поговорить по душам насчет малышек. Она уже кучу сборников по магическому законодательству перелопатила. Думаю, не от того, что ей нечего делать... Трэверс тяжело поднялся из-за стола. – Спасибо, мисс Лавгуд. Если с девочками все решится в лучшем виде, вы не пожалеете, что помогли мне. Я не только солью все воспоминания, но и лично дам показания о том, что Малфой непричастен к насилию над той магглой... – Вот как? – встрепенулась Луна. – Вы же совсем недавно утверждали обратное и готовы были его с потрохами слопать!.. Что же произошло теперь? – Я не буду вдаваться в пространные объяснения, мисс Лавгуд, предположу лишь, что для вас главное – знать правду. – Вы правы, мистер Трэверс. До свидания, – она взглянула на него еще раз, прежде чем выпустить из палочки условный сигнал для аврора, сопровождавшего ее на одиннадцатый уровень, и попросить открыть комнату для допросов. Геспер Трэверс молча протянул руки вошедшему в камеру охраннику. Магические наручники жестко прижали запястья друг к другу. Аврор в недоумении уставился на глубоко задумавшегося над чем-то «шестьсот второго». Такого еще не бывало, обычно узник был не в меру перевозбужден, кривлялся, ерничал, отпускал пошлости, а тут – ни звука... Даже не рыпнулся. «Что с ним такое? Не похоже на этого дикаря. Словно не Трэверс это, а овца какая-то. Очень уж подозрительно себя ведет, как бы чего не вышло», – нервничал конвоир, выводя заключенного из камеры. Сам заключенный не проронил ни слова. Его пепельные губы были нервно сжаты, а в глазах затаилось тщательно скрываемое удивление пополам с досадой. Он шел по коридору, точно воды в рот набрав, и думал о том, как в его положении эффективней использовать потрясающее открытие, сделанное им только что насчет Люциуса Малфоя и мисс Лавгуд. *** Луна, покинув одиннадцатый уровень, поднималась на лифте с тяжелым сердцем. Ну, зачем, зачем она дала столь опрометчивое обещание Трэверсу? Ведь от него очень многое зависело в нынешней судьбе Люциуса. Почему она так бездумно ляпнула ему про Элоизу Миджен? Кто ее за язык тянул? Полумна прислонилась к стенке лифта и прикрыла глаза. Наверняка, это совещание у Кингсли давным-давно закончилось! Нужно поговорить с Элоизой как можно скорее и выяснить наверняка, собирается ли секретарша все еще удочерять девочек Трэверса. Ведь после того, что Луна, вернувшаяся из маггловского Лондона, увидела у Миджен на столе, все могло измениться. Конечно, запасным вариантом остаются супруги Клиффорд, но кто его знает... Вдруг и с ними пойдет что-нибудь не так. «Я устала... Я очень устала и хочу спать. А еще хочу прижаться к нему... И чтобы он тоже обнял меня и не отпускал до тех пор, пока сердце не зайдется... Милосердная Моргана, я не видела его всего каких-то полтора часа, а уже соскучилась. Если так пойдет дальше, я просто двинусь умом... Впрочем, и двигаться-то дальше некуда, и так полоумная...» Легкая улыбка осветила лицо девушки. Ну, почему так вышло, что Люциус Малфой успел так по-хозяйски обосноваться в ее сердце? Почему он – такой красивый, такой наглый, самоуверенный, невозмутимый – бесцеремонно и нахально вторгался в ее сознание всякий раз, когда она пыталась собраться внутри, желала продемонстрировать ясные мысли и холодную голову? Вот и сегодня... Когда Луна увидела его около своего кабинета, совсем потеряла осторожность и чуть не бросилась ему на шею прямо в коридоре. Как у нее хватило сил сдержаться и с нарочито официальной любезностью пригласить его в кабинет, она и сама не понимала. Лифт резко остановился, и гнусавый голос произнес: «Третий уровень – Отдел магических происшествий и катастроф». Двери распахнулись, и Полумна медленно побрела по замысловато ветвившимся коридорам к своему кабинету, размышляя о том, что с ней... с Люциусом... с ними обоими происходит, и как им выпутываться из безжалостной липкой паутины запретной страсти. Она намертво скрутила их, врезалась в кожу и уже начала проникать им обоим в кровь, растворяя, подобно паучьей слюне, здравый смысл в их поступках и словах. Сколько еще уготовано им сюрпризов? И не сосчитать! Одного уже хватило. Того самого, с букетом Элоизы. И второго, что случился прямо в ее кабинете, на ее собственном столе... Когда Луна вернулась из Лондона, времени было уже около трех. Вот и в этот раз, как случалось уже не однократно, ей пришлось развернуть героическое противостояние со специалистами маггловских социальных служб. После разговора с Гарри и Элоизой мисс Лавгуд в спешке покинула Министерство. Вопрос с Мэри Этвуд следовало разрешить без промедления, ведь у девочки, несмотря на нежный возраст, уже происходили неоднократные всплески стихийной магии, причем очень сильные. С такого рода явлением магглы не должны были сталкиваться ни явственно, ни косвенно. Если б кто-нибудь из бывших сокурсников увидел «полоумную Лавгуд» в такие моменты, не поверил бы собственным глазам и ушам. Сосредоточенная, говорившая кратко и по существу, убеждавшая на раз, Луна производила впечатление деловой, умной, прагматичной особы, умевшей, когда нужно, подбрасывать самые веские аргументы в виде бумаг со специальными полномочиями, подписанных самим премьер-министром. Против такого лома мало у кого-то в рукаве находился подходящий прием. Сегодня же какая-то глупая наседка с полуседыми буклями, в круглых, совсем как у Поттера, очках вздумала настаивать на необходимости перевести Мэри Этвуд в приемник-распределитель в Ист-сайде, по месту последнего жительства матери. Келли Этвуд вынуждена была переехать в этот полузагаженный-полуразвалившийся беднейший район Лондона незадолго до смерти и проживала там в малюсенькой двухкомнатной квартирке. Пока кроха была совсем малышкой, она воспитывалась в Доме малютки при госпитале имени Чарльза Годдона Сперджена*, а сейчас, после того, как ей исполнилось три года, должна была покинуть его. Девочка привыкла к врачам, сестрам милосердия и воспитателям, искренне считала их своей семьей. Малютка Мэри не смогла не почувствовать своим маленьким сердечком страшные, непоправимые перемены в собственной судьбе, и немудрено, что магия, дремавшая в ней, взбунтовалась. Старая карга с буклями упорно настаивала на необходимости подвергнуть малышку осмотру у психиатров, и Луне ничего не оставалось делать, как применить к этой хрычовке Конфундус, заставить ее подписать все необходимые бумаги и, забрав девочку, аппарировать с ней к Хогвартсу. Ребенок даже не был удивлен такими чудесами. Крошка Этвуд сразу же потянулась к доброй прекрасной фее, за которую приняла Луну, и спокойно дошла с ней до замка. Там Полумна передала Марию в приют, пообещав малышке обязательно приходить к ней как можно чаще. Мэри со вздохом выпустила руку мисс Лавгуд из ладошек, и девочку тотчас окружили малыши, что проживали в приюте уже порядочное время. Все устроилось как нельзя лучше, но нервы у Луны были на пределе. Она с трудом передвигала ноги после кошмарных препирательств с глупой старой магглой и еле дотащилась до кабинета Макгонагалл. Через пять минут Луна, ободренная директрисой, камином добралась до Министерства. Вид Люциуса, беспокойно прохаживавшегося взад-вперед около её Отдела, подействовал на Полумну, как самое, что ни на есть, сильнодействующее зелье на маггла: во рту пересохло, дыхание перехватило, глаза затуманились, а сердце беспомощно затрепыхалось в груди, грозя проскользнуть между ребрами и выскочить наружу. Ну, как... как она могла подумать, что не позволит ему явиться сегодня вечером к ней в Оттери-Сент-Кэчпоул?! Да она с тоски умрет, если, засыпая, не прижмется к его широкой мощной груди, завянет, точно цветочек без воды, без его милых нежных глупостей, произносимых ей на ухо ласковым убаюкивающим шепотом, замерзнет без тепла сильных рук, ревностно заключавших ее в объятия всякий раз, когда ему казалось, что она нечаянно отодвинулась от него или отстранилась. Кто знает, что будет дальше, у них и так слишком мало времени, чтобы побыть вдвоем друг с другом. Малфой, заметив Полумну, медленно бредущую по коридору навстречу ему, остановился. Он понимал, что не может... не имеет права броситься к ней навстречу, видел, что сама она с трудом сдерживается, чтобы не выкинуть какую-нибудь безнадежную глупость. Люциус чувствовал, что ей хотелось прокричать его имя, броситься к нему в объятия... Ему ничего не оставалось делать, как стоять около дверей, ждать ее и лишь взглядом умолять о благоразумии. По мере того, как Луна приближалась, немой диалог, который вели глазами эти двое, становился все более красноречивым. Каждый из них понимал другого без слов. Их сердца и души, благодаря взглядам, доносили друг до друга гораздо больше, чем самые витиеватые речи. Красивый зрелый мужчина и милая, уставшая, немного странная, словно не от мира сего, совсем молодая женщина были в этот момент счастливее многих, владевших возможностью слышать и говорить... Ведь так часто случается, что те, у кого она есть, совсем не понимают друг друга. Или не хотят, или это им просто не дано... «Мерлин, ты такая красивая сегодня!.. Я давно уже жду тебя! Мне нужно было тебя увидеть...» «Я тоже хотела видеть тебя... И хотела сказать... что мне плохо, если ты не рядом!.. Я скучаю по тебе, мой хороший...» «Я все равно буду у тебя сегодня... Как бы ты не сопротивлялась. И не только потому, что нам позарез нужно о многом переговорить, разобраться кое в каком деле... Я каждую секунду думаю о тебе... о вас с малышом, маленькая моя...» «Я тоже думаю о тебе... Ничего не могу с собой поделать. Я тону в тебе, Люциус, вязну, захлебываюсь в твоей нежности... Не будь таким, прогони меня, умоляю!..» «За все сокровища мира не дождешься этого... Я исчезну из твоей жизни только тогда, когда ты сама оттолкнешь меня, а ты это сделаешь, я знаю, ради нашего ребенка сделаешь... Это будет правильно, но пусть оно случится не сейчас... У нас еще есть время...» Шаг, еще один... И вот они уже совсем рядом друг с другом. Луна заученно наклонила голову, достала волшебную палочку и отперла двери. Здесь, в Министерстве, на каждый кабинет накладывались особые чары, с магическим шифром, своего рода, который был известен лишь тому, кто должен был его знать. Шифр от Отдела Луны, кроме нее самой, знали еще только Элоиза Миджен и Эмили Кейтч. – Прошу вас, мистер Малфой, – Луна выдохнула, словно с нее только что сняли Силенцио. – У вас ко мне какое-то дело? – ее голос, нарочито повышенный, звучал как-то уж слишком официально и потому фальшиво. – Да, мисс Лавгуд. Я уже разговаривал с мисс Миджен, передал ей кое-какие документы для вас, но некоторые траты мне хотелось бы обсудить лично с вами. – Прошу, – она распахнула двери и кивком головы пригласила его в кабинет. Как только дверь закрылась, Луну точно подменили. Она взглянула на Люциуса мрачным, полным яростного огня взглядом, взмахнула палочкой, запирая двери и накладывая Сигнальные чары, а затем, запихав второпях палочку в карман мантии, трясущимися руками обхватила любовника за шею и прильнула к его губам. Люциус застыл от такого напора, но уже через мгновение, сам себя не помня от восторга, ответил на поцелуй. Руки и все тело словно не повиновались голосу разума; вместо того, чтобы мягко отстранить девушку, Малфой притянул ее к себе со всей силы, и, обжигая дыханием нежную шею, принялся покрывать поцелуями щеки, глаза, виски, затем, изнемогая от желания, вновь впился жгучим нетерпеливым поцелуем в алые губы, горевшие жаждой подчинения этому мужчине, его хлещущей через край энергии и силе. Казалось, души их воспарили над телами и уже наверху, рея над ними, продолжали это бешеное единение в другом измерении. Наконец, когда у обоих закончился воздух в легких, Люциус и Луна оторвались друг от друга. Их глаза вновь встретились. – Детка, я и в самом деле заходил сюда почти два часа назад. У меня проблемы, и только ты можешь выручить меня... − Что случилось, Люц? – глаза Луны широко распахнулись. – Надеюсь, ты не успел выкинуть ничего предосудительного? – Это связано с предстоящим разговором с Поттером. Луна, – Люциусу с трудом удалось выровнять дыхание, – я очень боялся, что ты не успеешь прочитать мою записку, и не будешь знать, как выкрутиться в случае чего. Она в папке, которую я передал твоей секретарше, – он взглянул на стол Элоизы поверх плеча Луны. – А это что такое? Когда мы беседовали с этой самой... девицей, на столе у нее ничего не было, а сейчас... Луна обернулась и оторопела. Прямо перед ней стояла изящная корзинка из тончайших ивовых прутиков, покрытых серебристым налетом, с ручкой, убранной лентами, доверху наполненная цветами. Посреди пены из маргариток красовалась великолепная белая роза с огромными лепестками, на самом большом из которых была выведена какая-то надпись. – Это что еще такое? – возмутился Люциус. – Кто вздумал дарить тебе подарки. Не Скамандер же твой заказал такой букет прямо из Индии. Луна была заинтригована. Она подошла к столу и взглянула на надпись. – Люциус, это не мой букет. Здесь написано, что он для Элоизы. – Да ну? – Малфой, вспомнив секретаршу Полумны, был поражен не меньше своей возлюбленной. Громоздкая девица с простоватым ассиметричным лицом не могла, по его мнению, вызвать настолько романтические чувства хоть в каком-нибудь мужчине. Он мельком взглянул на серебристые строчки, витиевато покрывавшие лепесток: – Этот «рыцарь», видимо, очень эксцентричный господин... – Почему ты так думаешь? – Потому что твоя секретарша, прости, конечно, у обычного парня вряд ли сошла бы за прекрасную даму. – Много ты понимаешь! – Луна огорченно надула зацелованные губы. – Она очень добрая и даже самоотверженная... Элоиза хочет удочерить дочек Трэверса. Она уже говорила о них со мной. Я даже не знала, что она встречалась с ними столько времени и буквально влюбила их в себя. Малышки фактически считают ее мамой. И я хочу ей помочь. – Ух, ты... Узнаю свою полоумную Лавгуд! Неужели ты считаешь, что у нее есть шансы заполучить малюток? Она ведь, как я слышал, не замужем. И даже на Слизерине не училась. – Не училась. Она – гриффиндорка. – Теперь понятно, откуда в ней такая решимость и отвага, – усмехнулся Люциус. Луна молчала, о чем-то задумавшись. Затем вдруг решительно полезла в карман за палочкой. – Что случилось, Луна? Что ты задумала? – Сейчас узнаешь... – пробормотала она, пытаясь сосредоточиться. Секунда, и вот уже вместо букета на столе лежала маленькая невзрачная шкатулка размером со спичечный коробок. – Ты зачем это сделала? – Люциус был потрясен. – В кои-то веки, наверное, этой особе оказали знак внимания, а ты так безжалостно разбила хрупкую возможность своей секретарши устроить личную жизнь. Какая же ты все-таки злючка... – он улыбнулся, наблюдая за своей не на шутку всполошившейся любовницей. – Так, – она не обратила внимания на подколки Малфоя, – сейчас ты возьмешь эту... штуковину, вынесешь ее из Министерства и уничтожишь к Мерлиновой бабке. – Для чего все это? – Люциус недоуменно продолжал наблюдать за девушкой, осматривавшей шкатулку. – Для того чтобы она не собралась передумать в отношении дочек Трэверса. Я хочу уговорить его отдать малышек ей. Она будет им превосходной матерью. Как только этот негодяй будет знать, что с его девочками все хорошо, что они счастливы, он сделает так, как захочу я, а именно, подтвердит, что видел тогда в подвале вовсе не тебя, а какого-то другого Пожирателя, хлебнувшего Оборотного с твоим волосом. Я не собираюсь спокойно смотреть, как этот преступник пытается очернить тебя. У Люциуса перехватило дыхание. Он никак не ожидал от своей полоумной, невразумительной Лавгуд таких четких продуманных действий. Сердце мужчины согрело осознание того, что эта маленькая отважная девочка хотела защитить его, уберечь от возможных проблем. И при этом готова была на все, даже на подлость. Полумна, не моргнув глазом, только что пожертвовала счастьем совсем постороннего человека, который, судя по внешнему виду, всегда был обделен вниманием противоположного пола. А поклонник секретарши, если можно судить по букету, производил впечатление человека небедного и со вкусом. Романтическая чушь, лихо начертанная на розовом лепестке, навевала на мысль о страстно влюбленном юном ботанике-девственнике, очкастом, как Поттер, и, наверняка, неискушенном по жизни и потому выбравшем девицу, не избалованную поклонниками. Такая уж, точно, не откажет. Взрослые состоявшиеся успешные мужчины так себя не ведут. «Ты на себя-то посмотри, – второе «я» гаденько захихикало внутри его. – Влюбился, как пацан, и таких дел понаделал, что сейчас не знаешь, как выпутаться из всех этих ловушек. А впрочем... Не будь у меня моей Луны, разве я узнал бы, что замышляют против меня Кингсли и какой-то маггл? Она – мой ангел-хранитель, моя вторая молодость – бурная и неистовая. Она ждет от меня ребенка... С ней все иначе, чем с...» Мысль о жене больно уколола его в сердце. Он понимал, что причиняет боль близкому человеку, прошедшему с ним рука об руку через самые сложные испытания и перипетии, но отказаться от Луны сейчас, в такой момент он не мог, словно какая-то неведомая сила удерживала его рядом с ней, снова и снова бросая в юные нетерпеливые объятия маленькой чудачки. А еще Полумна была дорога потому, что она сама выбрала его, подарила свои горячие ласки не по требованию родителей или общества, а по велению сердца. Да и разница в возрасте, нежное юное тело и восхищение им, сквозившее в каждом ее взгляде, тоже играли не последнюю роль. Луна, не раздумывая, засунула шкатулку в карман мантии Люциуса и вновь притянула его к себе за плечи. – Что за дело было у тебя ко мне? Чем я могу тебе помочь? Минуты три Люциус терпеливо объяснял девушке ситуацию. Луна внимательно слушала, наклонив голову, и старалась как можно глубже вникнуть в смысл его просьбы. Стоило ли говорить, что она, конечно, была согласна подтвердить маленькую, почти невинную ложь, о которой просил Малфой, тем более, что всю кашу заварила она сама. Ведь если бы она вовремя вспомнила об этом дурацком саквояже и после разговора с Кингсли забрала его из туалета, ничего не случилось бы. – Ну, что, надеюсь, твоя совесть не будет мучиться слишком сильно, если вдруг придется сказать Поттеру, что ты вышла из кабинета Макгонагалл раньше меня, – он улыбнулся и отвел нежную тонкую прядку, выбившуюся из прически, за ушко Луны. – Совесть не будет... – она откинула голову назад и улыбнулась. – Я буду мучиться... – Почему? – Люциус недоуменно приподнял бровь. – Потому что я не могу без тебя. Я умираю вдали от тебя... Как только представлю, что совсем скоро, когда... – она запнулась, – ...вернется Рольф, мы не сможем быть вместе, сердце сразу же сжимается, словно застывает от тоски... там, внутри, – она взяла своей маленькой рукой его ладонь и положила себе на грудь. «Ну, вот я и призналась ему сдуру... Обезоружила себя перед ним. Ой, я, наверное, и в самом деле полоумная!.. Он и так из меня разве что веревки не вил, а теперь...» На ее лице читалось такая искренняя растерянность, к которой примешивалась досада, скорее всего, на саму себя и свою собственную слабость, что Малфой невольно улыбнулся. – Ты моя, – шепотом произнес он и, сцепив в замок руки на ее талии, привлек ее к себе. – Я же говорил тебе об этом. Неужели ты жалеешь о нас и обо всем, что между нами было? Милая моя девочка, только не лги мне... Умоляю тебя, не обманывай меня и себя. В огромных голубовато-серых кристально чистых глазах блеснули слезы облегчения и счастья. Люциус успел заметить их. Руки, обнимавшие девичью талию, ощутили, как напряжение потихоньку отпустило Полумну, словно все ее нервы разом перестали дергаться, а мышцы под мантией и одеждой из каменных стали мягкими, точно воск. – С ума сошел?! Пока все идет, как идет, я и в самом деле твоя, Лю-ю-ццц, – томно протянула Луна, затем резко выдохнула, словно набиралась смелости, и решительно тряхнула головой. – Пошли! – Куда ты меня тащишь, чокнутая? – зашипел Малфой шепотом, улыбаясь до ушей, пугливо озираясь при этом на входную дверь. – Она заперта, – торопливо бормотала Луна, пытаясь утянуть любовника из приемной в свой крохотный кабинетик. – Не будем терять время, у нас его слишком мало. Совещание вот-вот закончится. – Какое совещание? – встрепенулся Люциус. – Рабочее. У Кингсли. Ты думаешь, где моя секретарша? Я же попросила ее быть у Министра вместо себя... Пойдем, я не могу ждать до вечера, Люц... Я хочу принадлежать тебе... И хочу заполучить всего тебя, целиком. Неизвестно еще, когда я буду дома. У меня в четыре встреча с Трэверсом, и я костьми лягу, но сумею убедить его отдать истинные воспоминания, в которых тебя нет и быть не может... «Ага, вот, значит, почему Драко не оказалось на месте. Он что-то болтал об отчете по парижской командировке», – пронеслось у Малфоя, впрочем, мельком, так как в следующую секунду дверь закрылась, и на него обрушилась лавина нежности и страсти. Он глухо застонал, сдаваясь на милость Луны и забывая обо всем в её объятиях. – Докажи мне... Докажи, Люц... Что я твоя... Что нужна тебе... Здесь и сейчас... – Ты ненормальная, знаешь это? – Люциуса трясло. Остановить себя он не смог бы при всем желании, хоть и понимал, чем грозит такое вот безумие им обоим. Только возможно ли прекратить покрывать поцелуями свежее юное нежное, то ли глуповатое, то ли наивное лицо, если в глазах возлюбленной пылает мольба. И жажда... Жажда единения с ним, утолить которую в состоянии только он – тот, в котором так яростно смешались ее боль и грех, её глупость и прихоть... Её любовь. Поток мощной чистой мужской энергии вырвался из него ударной волной и проник в кровь молодой женщины через поцелуй, парализующий почище яда кураре, через каждую пору кожи, каждый обжигающий выдох. Снова он, как тогда, в Отделе Тайн, выглядел опасным, исступление читалось в каждом его движении – судорожном и остро отточенном одновременно. Луна уже не видела, что происходит вокруг, лишь ощущала, как распахивается её мантия, ловко расстегнутая волшебными пальцами Люциуса... А препятствие в виде десятка крохотных перламутровых пуговичек на белой блузке Малфой сумел преодолеть за несколько секунд, и вот уже теплые пылкие губы мужчины прижимаются к беззащитно выпирающей косточке ключицы, перемещаются на шею, за ухо, затем скользят вниз и, властно расправившись с белоснежным кружевом бюстгальтера, обхватывают болезненно напряженный сосок. Гибкое женское тело пронзают сладостные молнии, а дерзкая сильная рука нетерпеливо спешит задрать узкую юбку, умелые пальцы отодвигают мокрые от пряных соков вожделения трусики, проникают внутрь... Все! Дальше она почти ничего не помнила... Сознание провалилось в пучину упоительной неги, в которой то и дело проносились едва засекаемые рассудком обрывки из реальности; точно так же проносятся мимо несчастного утопающего, чей корабль потерпел крушение, обрывки мачт, парусов, других обломков, а безжалостная стихия накрывает обессилевшего беднягу с головой, принимая в свои холодные, страшащие неизвестностью объятия... Полумна плохо понимала, как она оказалась на столе, с чего бы вдруг перед ее лицом оказался красивый твердый великолепный член, благоухавший мускусом, прямо-таки гипнотизировавший ее. Он призывно покачивался, маня к себе, словно упрашивал поласкать его, доставить удовольствие. Луна бессознательно потянулась губами к этому чуду природы, спеша осушить крохотную капельку смазки, поблескивавшую у маленького отверстия, словно слеза. Через секунду член уже заполнил весь рот, нетерпеливо толкаясь в желанное тепло, щекотал небо и немного раздражал язык слегка мылким вкусом, который понемногу становился вяжущим и терпким. Затем послышались низкие, чуть хрипловатые мужские стоны. Больше уж точно не осталось ни одной зацепки за реальность... Здравый смысл и даже рассудок провалились в пропасть, заполненную невообразимой мешаниной из блаженной боли, выжигавшей всю её изнутри, чистейшего, как квант энергии, удовольствия и... счастья, ощутить которое дано не каждому, ибо рождается оно не в теле, а в душе. Луна парила над землей, не желая думать ни о ком, и ни о чем, находившемся за пределами ее крохотного кабинетика на третьем уровне. Даже если бы весь мир сейчас уставился на нее в упор, ей было бы безразлично. Этот самый мир может подождать. У него впереди вечность, у нее же, у полоумной Лавгуд – всего несколько минут... А до того, как вернется Рольф, и она должна будет выйти за него замуж, есть всего несколько дней, может быть, две недели... Это самое большое. И каждое мгновение из этих четырнадцати дней, трехсот тридцати шести часов, двадцати тысяч ста шестидесяти минут бесценно, потому что по истечении их уже ничего не будет, и то, что судьба столь щедро дарила ей сейчас, придется растягивать на всю оставшуюся жизнь. ______________________________ *Чарльз Гаддон Сперджен (1834-1892) - английский проповедник и богослов, пастор крупнейшей баптистской церкви Англии. Благодаря его инициативе на пожертвования благочестивых англичан в Лондоне был построен один из крупнейших приютов для беспризорных и сирот.