Beati possidentes («Счастливы владеющие»)

*** «До чего ж ты, подруга, проста и бесхитростна, вся, как на ладони. Совсем не умеешь врать и изворачиваться. Если занимаешь высокую, и, главное, ответственную должность в Министерстве, работаешь с таким хлыщом, как Малфой, разве можно позволять себе роскошь оставаться наивной и простодушной, как ребенок. Только я заикнулась о том, что твой босс пропал, как ты и сдулась: покраснела вся, заволновалась, как невеста перед первой брачной ночью. Нельзя так, Луна, милая, ни в коем случае… Меня, по крайней мере, ничем не прошибешь. Я всегда сумею сотворить пленительную мину при самой опасной и отвратительной игре. Может, это события шестилетней давности в Малфой-мэноре меня так закалили? Когда тебя Круциатусом прищучивают, мигом навостришься плести вдохновенно и убедительно всякую дребедень. А ты?.. Похоже, ты даже не сообразила, что я точно знаю, где Люциус. Ладно, я-то промолчу, мне не с руки языком чесать… Только от тебя я меньше всего ожидала таких выкрутасов. Одного понять не могу, как этот скользкий слизень сумел тебя захомутать? И сам так глупо и грубо сработал… Кто же, посещая молодую любовницу, вещи свои, весьма приметные, по окрестностям разбрасывает? Нет, на него это совсем не похоже». Гермиона покачала головой и улыбнулась. Эта проверка «на вшивость», весьма, впрочем, завуалированная, которую она только что устроила Полумне Лавгуд, расставила для нее все по своим местам. Достаточно было задать всего один вопрос Луне, внимательно присмотреться к её ответной реакции, и причудливая головоломка относительно исчезновения Люциуса Малфоя, о котором любовник поведал ей сегодня с самого утра в начирканном, как попало, впопыхах, послании-самолетике, сошлась легко, как по маслу. Поведение подруги и стало для молодой миссис Уизли недостающей деталью в этом запутанном и щекотливом деле. Довольно-таки странная находка, обнаруженная Роном во время утренней пробежки и исследованная ею самой со всевозможной тщательностью, навела Гермиону на мысль, что владелец этого весьма экстравагантного предмета ей известен. В ступор вводило лишь одно обстоятельство: каким образом изящный кожаный чемодан с фамильным гербом Малфоев на бархатной внутренней подкладке мог очутиться рядом с полем люцерны, хозяином которого был местный сельскохозяйственный набоб – сквиб Рассел Муни. Хорошо еще, что Рон опередил этого охочего до всяких ярких, приметных мелочей скрягу и притащил саквояж Малфоя-старшего, валявшийся в грязи на обочине в «Нору». Он, похоже, даже представить себе не мог, чью вещь подобрал, и жутко обрадовался такому неожиданному и очень, кстати, дорогому подарку небес. Его супруга быстро сообразила, что с этим чемоданом не все так просто. Забрав у Рона его находку, Гермиона принялась изучать её содержимое с особой скрупулезностью. Ничего особенного в чемоданчике не обнаружилось: несколько белоснежных рубашек с кружевными манжетами и жабо, шейные платки, перчатки, носовые платки с едва заметным в уголке вензелем «L» и «М». Как мог попасть чемодан сюда? Видимо, вчера, неизвестно, за каким соплохвостом, Малфоя-старшего занесло в Оттери-Сент-Кэчпоул… Зачем, вот в чем вопрос? Гермиона знала, что Луна, живущая по соседству с «Норой», как сотрудница Министерства, вынуждена работать вместе с Люциусом по линии приюта для маленьких магов-сирот, общаться с ним, но ведь начальники вряд ли посещают своих подчиненных безо всякой веской на то причины в такое время и в такую погоду. Когда Луна при весьма двусмысленных намеках Гермионы начала смущаться и поспешила покинуть Министерство, явно торопясь домой, молодая миссис Уизли пораженно и, вместе с тем, иронически посмотрела ей вслед. Что ж, стало быть, разумная и правильная во всех отношениях подруга, кажется, как и она сама, попалась в малфоевские сети, сотканные из обаяния, странной, недоступной пониманию мужской притягательности, дара подчинять одним взглядом, завораживать одним словом. «Нужно будет потихоньку вернуть Малфою его вещь. Не хватало еще, чтобы Драко узнал о том, где целую ночь пропадал его папочка и с кем развлекался. Зачем Хорьку лишние волнения? Он у меня такой чувствительный… Ему вполне хватает возни с нудной и плаксивой женой. Чемодан я передам через Луну, и тогда она поймет, что я в курсе всего того, что происходит у них с Люциусом. Это будет неплохой гарантией безопасности для меня самой». Гермиона, загадочно улыбнувшись, полезла в сумочку, достала обычный маггловский блокнотик, вырвала из него обычный листочек и с воодушевлением принялась строчить послание своему любовнику: «Мистер Малфой, не беспокойтесь, с вашим отцом все в порядке. Я не знаю, где он, но точно могу сказать, что сегодня вечером или завтра утром он будет дома. Постарайтесь ни о чем его не расспрашивать, вряд ли он распишет вам подробности того, где был и что делал. Откуда мне это известно, не скажу, это не важно, добавлю лишь, что источник моей информации достоверный и надежный». Она усмехнулась, сложила послание «самолетиком» и, наложив на него специальные чары, позволяющие посланию достичь адресата, прошла через секретарское помещение, открыла дверь и выпустила письмецо в коридор. Спланировав с высоты, «самолетик» описал небольшой круг и устремился к Драко Малфою – ведущему сотруднику Отдела международного магического сотрудничества. Гермиона никогда не подписывала свои послания, она знала, что Хорек, развернув её весточку и увидев обыкновенный бумажный листочек из маггловского блокнотика, сразу поймет, от кого она. *** Полумна была в отчаянии. Уже два часа она возилась на кухне, пытаясь приготовить хоть что-то съедобное, чтобы накормить своего нежданного ночного гостя, изрядно вымотавшего ей все нервы за эту ночь и утро. После пробуждения Малфой может почувствовать зверский аппетит. Капризы и выкрутасы больного аристократа отняли у нее все силы, и Луна, понурив голову, взглянула на кастрюльки и сковородки, которыми были заставлены стол, плита, буфет. Как назло, сегодня у нее получались лишь жуткие неудобоваримые угольки или полупригоревшая размазня. «Столько продуктов перевела, – с огорчением подумала девушка, оглядывая кухню, точно поле битвы. – Разве он рискнет отведать мою стряпню? Привык к деликатесам, изысканным блюдам, а тут… Гадость какая», – Луна вздохнула и принялась соскребать с чугунной сковороды черную вонючую массу, которая по первоначальному замыслу должна была стать яичницей. Впервые в жизни она искренне пожалела, что совсем не умеет готовить и вести домашнее хозяйство. Еще и замуж собралась… Эта мысль, так некстати посетившая Полумну, вызвала новую череду глубоких вздохов. Луна откинула с лица длинную светлую прядь, ненароком выбившуюся из-под косынки и вившуюся подобно змейке, и, закусив губу, продолжила отскабливать то, что когда-то было яйцами и помидорами. – Как я устала… – девушка с остервенением терла чугун, чуть не плача, – как он мне надоел!.. Все из-за него… – две предательские слезинки помимо воли выкатилась-таки из глаз, заскользили по гладким щечкам и упали на уже отполированную до блеска поверхность сковороды. – Как мне теперь быть? Что мне делать? – в голосе Луны чувствовались несвойственная ей злость и глухое отчаяние. – Это камни в мой огород? – раздался почти над самым её ухом хрипловатый баритон. Девушка вздрогнула и резко обернулась. Проклятущая сковородка выпала из её рук и ударилась о пол с громким стуком. Перед ней стоял Малфой, полностью завернувшийся в одеяло, как индеец. Щеки его уже не пылали таким лихорадочным румянцем, на них пробилась ровная, пока еще не слишком бросающаяся в глаза светлая щетина. Выражение лица было настороженным и серьезным, но в самой глубине больших серых глаз отплясывали джигу озорные чертики. Светлые волосы, перепачканные в грязи, слипшиеся от пота, вызванного лихорадкой, едва не спалившей беднягу, свисали по бокам лица сероватыми сосульками. И даже в таком нелепом, если не сказать, жалком виде Люциус был великолепен. Луна вздохнула и встала с табурета, вытерев вспотевшие от волнения ладони, о запачканный сажей фартук. – Вы меня напугали, мистер Малфой? Почему вы встали? После такой простуды было бы неплохо еще немного побыть в постели, подождать, пока Бодроперцовое зелье окончательно сделает свое дело. – Ничего, мне уже намного лучше. Вы ведь говорили, что мои домашние волнуются, поэтому я хотел бы поскорее отправиться домой. «Хоть себе-то не ври, что это так», – неожиданно вдруг подумалось Люциусу. На самом деле ему давно не было так уютно и спокойно, как в этом маленьком несуразном жилище в компании белокурой, задумчивой, не от мира сего, милой юной хозяйки. Голова кружилась от запаха вербены, струившегося подобно легкому эфиру от её волос. Даже светловато-белесый дымок, который, видимо, полчаса назад валил тут клубами от испепеленных очаровательной недотепистой кухаркой невообразимых блюд, до сих пор плававший в кухне, не мог заглушить этот возбуждающий волнующий аромат. Единственное, что, в самом деле, волновало Люциуса – необходимость выяснить у Драко подробности окончания благотворительного вечера в Хогвартсе и содержание разговоров, которые могли бы касаться его персоны. – Да, конечно… – упавшим, как показалось Малфою, голосом произнесла Полумна. – Как там ваша травма? – она резко присела на корточки около его ног, желая осмотреть колено, которое еще три часа назад было украшено большущим лиловым синяком. Люциус не ожидал столь внезапного, стремительного движения девушки. Он покачнулся, отшатнулся и, стремясь удержать равновесие, вскинул руки, крепко державшие одеяло. Покров, скрывавший его фигуру, упал на пол, и великолепный аристократ вновь предстал перед мисс Лавгуд во всем блеске идеальной мужской наготы. Луна подняла голову и дерзко взглянула на него снизу вверх, отметив про себя еще раз, что никогда не видела столь красивого тела. – Мерлин вас раздери, мисс Лавгуд! – выругался Люциус, тут же приседая на корточки рядом с ней, выставляя вперед поврежденное колено, чтобы хоть как-то прикрыть срамные части. – Что вы творите? Вы, похоже, точно решили меня с ума свести. Или обесчестить… – в голосе его девушке послышались странные шаловливые нотки. – Вы можете меня не стесняться… – пробормотала она, отчаянно краснея. – Ну, конечно, – он решился посмотреть ей в лицо. – Я и забыл, что вы всё, что возможно, успели разглядеть. Что ж тогда зарделись, словно непорочная девица? Вы ж ведь, вроде как, невеста мистера Скамандера? – Мне пришлось вас лечить. Простите, я не хотела вас напугать, – продолжала лепетать Луна, шаря по полу руками. Нащупав одеяло, она чуть подалась вперед, почти коснувшись грудью колена Малфоя. Её лицо оказалось почти рядом с его; серые глаза, смотревшие беспомощно и растерянно, медленно прикрылись веками, опушенными светлыми, как спелая пшеница, густыми ресницами. Сердце Полумны застучало, как бешеное, она умоляюще возвела глаза к небу, пытаясь второй рукой подхватить противоположный конец одеяла. Наконец, ей это удалось, и девушка, почти полностью прижавшись к обнаженным плечам мужчины, подняла одеяло с пола. Оно скользнуло по широкой спине, укутывая Люциуса целиком. Только короткий, еле различимый вздох был знаком её сожаления по поводу того, что божественно прекрасное тело вновь скрылось под плотной серо-зеленой клетчатой тканью. Малфой про себя возблагодарил Мерлина, так как чувствовал, что от близости женского тела у него опять начинается прилив желания. Все неловкие и, вместе с тем, такие искренние, такие волнующие движения девушки вызывали в нем нечто наподобие эйфории. – Вот, держите крепче одеяло, – просто сказала она, не отрывая от него глаз. – Ну, спасибо, – усмехнулся Люциус, сообразив, что изображать из себя Диану, застигнутую Актеоном у озера, по меньшей мере, глупо. – Вы, кажется, были чем-то расстроены? – Нет, все в порядке… Нога ваша, как я успела заметить, тоже почти прошла, – Луна чуть пошатнулась, едва не потеряв равновесие. Он молниеносно среагировал и, вновь выпустив одеяло, сжал своими ладонями её плечи. – Вы не ответили на мой вопрос, мисс Лавгуд, – казалось, собственная нагота больше не волновала Малфоя, и даже откровенно бесстыдно воспрянувший член не сумел бы сейчас повергнуть его в замешательство. Люциус чувствовал, что он перешел, своего рода, невидимый Рубикон в своем отношении к этой девочке. – Какой? – Полумна замерла, ощутив кружащую голову нежность, исходившую от больших сильных рук мужчины. – Вы – невеста Рольфа Скамандера? – Д-да, – она часто задышала, чувствуя, как из нее по капле уходит вся воля и возможность сопротивляться этому дьяволу в обличье античного героя. «Хочу её, – эта мысль неожиданно и откровенно потрясла все его существо. – Я хочу ее трахнуть, отыметь изо всех сил, войти в нее со всей дури, и пусть хоть весь мир обрушится в эту секунду. Я, конечно, после пожалею об этом сто раз, но если это не случится сей же миг, я просто взорвусь… Или сердце у меня остановится…». – И как он вам? – в глазах Люциуса полыхнул странный отсвет. Он поднялся с корточек, не выпуская плечи Полумны из своих рук, увлекая её за собой. Девушка, почуяв неладное, попыталась освободиться, но пальцы мужчины, словно щупальца Гигантского Кальмара, казалось, присосались к ее телу, скрытому темно-синим домашним платьицем. Она опустила взгляд и, чуть было не вскрикнула: член его в эту секунду показался ей огромным; он, точно таран, нацелился на вожделенную женскую плоть – такую близкую, такую юную – как на ворота, обитые железом, за которыми, несомненно, начинался рай. – Ч-что? – испуганно пискнула Луна, косясь на его невероятных размеров мужской орган, чувствуя, как окаянная женская природа берет своё, как увлажняются трусики, и наливается желанием грудь. – Вы хотели сказать – «кто»? – голос Люциуса не оставлял сомнений в его намерениях. – Или вы, все-таки, имели в виду кое-какой неодушевленный предмет? – он ближе и ближе прижимал к себе тоненькую фигурку Полумны. Его затрясло и, на сей раз, не от лихорадки. Воспоминание о нежном девичьем теле, прижимавшемся к нему, голому и дрожащему, распалили в Малфое зверя сладострастия свыше всякой меры. «Нет! – пронеслось в голове у Луны. – Так нельзя! Это неправильно…» – Мистер Малфой, мистер Малфой, что с вами? Прекратите немедленно… – Луна вновь попробовала вырваться из тисков его железных рук. – Прекратить? Ты уверена, Полумна?.. – он, казалось, ничего уже не соображал, даже не заметил, как перешёл на фамильярное обращение. Его тяжелое дыхание обжигало лицо девушке. Оно пахло малиной и заставляло кожу Луны покрываться мурашками. – Немедленно… – она откинула голову назад, вытаращив на Люциуса большие голубые глаза, в которых застыл страх пополам с растерянностью, – …прекратите… Вы с ума сошли. – Я не могу прекратить! – Опустите его вниз сию же секунду! – повелительно ляпнула она первое, что пришло в голову, после чего кивнула, выразительно скосив взор вниз, в сторону грозно торчащего члена. Когда до Малфоя дошло, что имела в виду мисс Лавгуд, он опешил, взглянул в ее лицо и неожиданно для девушки отпустил её. Подобрав одеяло, он накинул его на себя, после чего развернулся лицом к оторопевшей Луне, расхохотавшись в голос. – Да что на вас нашло? – Полумна, как козочка, отпрыгнула назад и, насупившись, недоуменно посмотрела на мужчину, которого просто в дугу гнуло от смеха. – Какая же вы дурочка, мисс Лавгуд… Мерлин великий, ну, до чего же вы глупенькая… – выдавил он с трудом сквозь приступы хохота, придерживая одеяло и опираясь на буфет, который почти дышал на ладан. – Как вы работаете в Министерстве, ума не приложу. Луна боязливо отступила в сторону стола и, на всякий случай, прихватила одну из трех испорченных ею в пылу кулинарного азарта сковородок. Отсмеявшись, Люциус, казалось, снова стал самим собой – тем хорошо знакомым ей самодовольным гордецом, холодным, невозмутимым господином, с лица которого вмиг испарились настоящие искренние человеческие чувства. – Мисс Лавгуд, довольно глупостей. Я хотел бы привести себя в порядок: принять ванну, ну, на худой конец, душ, одеться и отправляться восвояси. – Вам бы подкрепиться, мистер Малфой, – робко произнесла Луна, положив сковородку на стол. – Вы целый день вообще ничего не ели. – Упаси меня, Мерлин, отведать ваших кушаний. Что же вы за женой будете мистеру Скамандеру, если не в состоянии приготовить самую обыкновенную яичницу. Нужно бы научиться таким вещам, раз уж домовиков у вас в наличии не имеется. – Я умею жарить яичницу, – обиженно забурчала девушка, искоса поглядывая на завернутого в одеяло Малфоя. – И блинчики тоже могу испечь. – Верните мне мою палочку немедленно, – категорично отрезал Люциус. – И, будьте так добры, отдайте мои вещи, – он вскинул голову, затем аккуратно освободив одну руку из-под одеяла, нарочито небрежным изящным жестом откинул длинные грязные волосы назад. «Это был не он… Не ОН!» *** Луна привела Люциуса обратно в гостиную. Нелепое ложе, сооруженное путем трансфигурации Полумной, на котором её незваный гость несколько часов подряд пребывал в беспамятстве, превратилось обратно в смешной покосившийся старенький диванчик. Постельное белье, испачканное грязными волосами пропотевшего насквозь больного Малфоя, скомкалось и выглядело ужасно. Кроме того, на этих простынях Луна обтирала своего пациента уксусом и спиртом, пытаясь сбить жар. Она, слегка сконфузившись, посадила гостя на диван, а сама, вздохнув, решилась принести ему одежду. Малфой сел на простыню, брезгливо поморщившись, и чуть было не схватился за сердце, когда увидел, во что превратились его мантия, брюки, сюртук и жилет. Про рубашку и белье он старался не думать и боялся вообразить, что сотворила с ними эта сумасшедшая. – Неужели я лежал на этих простынях? – спросил Люциус, состроив пренебрежительную гримасу. Мужчина старательно кутался в плед, судорожно зажимая в кулаках концы четырехугольного шерстяного полотна. Всё… Больше никаких вольностей в присутствии Лавгуд он не допустит. Он – Малфой! Не хватало еще, чтобы дурочка, волею судеб ворвавшаяся в его жизнь три года назад, сейчас начала занимать в ней места больше, чем это позволительно. Он женат, да и блаженная эта, вроде как, замуж собралась. Люциус тряхнул головой, отгоняя от себя недавнее воспоминание о том, как он чуть было не слетел с катушек и не набросился на юное нежное тело, почти задыхаясь от похоти. – Эти простыни были белыми и чистыми, – отпарировала Луна, возясь с многочисленными предметами его гардероба, раскладывая их перед ним, – до тех самых пор, пока я не уложила на них вашу тушку, с головы до ног перепачканную в глине и в земле. Взгляните на свои волосы… Неужели вы полагаете, что это я окунула вас головой в выгребную яму? Я и так, как могла, пыталась стереть с вас грязищу, в которой вы вывалялись, точно поросенок. Кстати, вы так и не поведали мне вашу страшную тайну… – Какую? – вздрогнул Люциус, соображая, не нагородил ли чего лишнего в присутствии подчиненной, пока находился без сознания. Он вспомнил, как Луна вскользь упомянула о том, что он бредил ночью. – Почему вы вдруг, вместо того, чтобы быть на Чемпионате по квиддичу или в Малфой-мэноре, оказались на пороге моего дома? – Это моё дело, – пробурчал Люциус, еще плотнее закутываясь в одеяло. – Не хотите – не отвечайте, – спокойно сказала Луна, выложив перед ним напоследок его трость и брошь, которой он закалывал шейный платок. Малфой просиял, увидев главное свое сокровище. Он рванулся к трости, забыв про одеяло и необходимость скрывать всё еще обнаженное тело от весьма недвусмысленных взглядов девчонки. Ткань сползла с его плеч, явив глазам Полумны голый, идеально сложенный торс. – Ах, ты моя красавица, – Люциус четким движением вынул палочку, которая была теперь верной его спутницей в течение шести лет. Он пользовался ею еще в детстве, в Хогвартсе, до тех пор, пока не скончался Абраксас, и фамильная палочка из вяза с сердечной жилой дракона внутри не перешла к нему. – Мерлин великий! Мисс Лавгуд! – Малфой, наконец-то, окончательно успокоившись относительно волшебной палочки, внимательно пригляделся к своей одежде, после чего закатил глаза и чуть не застонал сквозь зубы. – Вы точно желаете моей скоропостижной кончины!.. Во что вы превратили мои вещи? Луна, увидев реакцию Малфоя, расстроилась и в полном огорчении плюхнулась на диван рядом с ним, едва не разрыдавшись. Она очень старалась, можно сказать, руки стерла, пока собственноручно полоскала в трех водах его портки и рубашку. Даже с носками пришлось повозиться, а ведь носки она и Рольфу не стирала, и в будущем этого делать не собиралась, надеясь на то, что после свадьбы хотя бы один домовик из особняка Скамандеров все-таки появится в их жилище. Ей отчего-то очень хотелось привести в порядок изрядно потрепанные дождем и грязью дорогие изысканные вещи Люциуса. Почему ей этого хотелось, Полумна не задумывалась. Правда, она заранее была уверена на все сто процентов, что надменный хозяин этого дорогого добротного барахла не оценит ее усилия, наоборот, постарается найти любые причины, чтобы еще раз ткнуть носом свою незадачливую подчиненную в неумение вести хозяйство. Несмотря на эту уверенность и готовность к его выпадам, девушка чуть не заплакала, краем глаза наблюдая, как невыносимый Малфой морщит нос, двумя пальцами прихватывает то сюртук, то жилет, кривясь, точно от зубной боли, перебирает вещи с таким видом, будто по ним ползала в эту самую минуту, как минимум, дюжина мадагаскарских тараканов. – Мисс Лавгуд, объясните мне, почему моя рубашка, которая должна быть белой, сейчас непонятно какого оттенка? – Я вам кто?! – взвизгнула вдруг Луна, вскакивая с дивана и отпрыгивая от Люциуса на приличное расстояние. – Ваша личная прачка? – Не устраивайте истерику, мисс Лавгуд, это вам не к лицу. Скажите, лучше, где я мог бы принять душ, – тоном, полным достоинства поинтересовался Малфой. – Пойдемте, – она почти незаметно расстроено хлюпнула носом. Луна шла впереди, Малфой старался не отставать, что было затруднительно, так как он по-прежнему был завернут в тяжелый неудобный плед. Они поднялись по винтовой лестнице наверх, в комнату, где спали Рольф и Полумна. В глаза Люциусу бросилась колдография молодого Скамандера, стоящая на тумбочке. Он, неожиданно для себя, разозлился и сжал зубы. Бросив беглый взгляд на широкую кровать, где, по всей видимости, Лавгуд регулярно предавалась любовным утехам со своим натуралистом, Малфой скорчил кислую мину. «Как она защищалась!.. Точно девственница… А сама спит с этим любителем букашек и, небось, вопит от удовольствия», – зло раздумывал он, следуя за Луной к небольшой кабинке, где было установлено странное устройство, чем-то отдаленно напоминавшее душевую установку. – Этот бак полон, он зачарован так, что воды в нем будет столько, сколько вам необходимо, – девушка дотронулась до этого устройства палочкой, подогревая воду. – Можете купаться, мистер Малфой. Передвиньте этот рычажок влево, и душ заработает. Я принесу вам чистое полотенце. – У вас имеется в этой… душевой какое-нибудь мыло? А еще лучше, шампунь? – Все на полочках, найдете сами, не маленький. Лучше всего воспользоваться моим фирменным шампунем, который я сама готовлю на основе мыльнянки и вербены. Вон он, в пузатенькой бутылочке стоит, – она кивнула в сторону душа. – Он отлично ухаживает за волосами. Даже мои спутанные пряди промывает дочиста, и нужно его совсем немного. – Ладно, – Люциус скривился, – спасибо, я разберусь. Если вас не затруднит, принесите мне мою одежду и палочку. Я оденусь здесь. – Хорошо, – Луна вздохнула. Видно, на сегодня ей придется смириться с ролью девочки на побегушках. Полумна ушла вниз, а Люциус, сбросив плед на кровать, осторожно ступил в этот замызганный чуланчик, именуемый Лавгуд душем. Дверца, естественно не закрывалась. «Ну, конечно, кого в этой убогой халупе Лавгуд и чертову Скамандеру стесняться? – подумал он, оглядываясь. На полочке в углу обнаружился и фирменный лунин шампунь, и мочалка, и мыло. – Ладно, главное, смыть с себя всю грязь. А то целый день чувствую себя свиньей», – Люциус зажмурил глаза и повернул рычажок. Сверху полилась горячая вода, а маленькое помещеньице тотчас заволокло паром. Блаженное тепло охватило все тело, и Малфой внезапно ощутил в своём сердце прилив благодарности по отношению к молодой девушке, что спасла его от верной смерти, лечила и, как могла, старалась сделать его пребывание в своем домишке если не приятным, то, хотя бы, сносным. Мало кто в этой жизни мог бы отнестись к нему с таким участием и столь искренне рвался помочь. «Искренне? Ты думаешь, что она – святая? Как бы ни так… – Люциус заворожено наблюдал, как из пузатенького флакона в ладонь густой янтарной струёй выливается шампунь лавгудовского «производства». – Мерлин меня раздери, ведь эта сумасбродка сама явно не ровно дышит в мою сторону… Этот её румянец, сбивчивая речь, частое дыхание… Могу поклясться, чем угодно, что нравлюсь ей, только вот дуреха – гордая и правильная – никогда себе в этом не признается. И она тоже… Нет, чтобы такая могла мне приглянутся… Это уж слишком для такого, как я. Я тоже должен оставаться правильным, я – Малфой, мне непозволительно даже думать о ней в таком ключе… – он прикрыл глаза и начал медленно втирать чудесно пахнущую, мыльноватую вязкость в волосы. – Вот только отрицать, что совсем недавно хотел её, эту наивную, глупую девчонку, как одержимый, не могу. Что она сотворила со мной? Веду себя, как дурак… А уж после всего, что случилось…». Что случилось за эти несколько часов его пребывания в доме мисс Лавгуд на окраине Оттери-Сент-Кэчпоул, Люциус додумать не успел. Он вдруг почувствовал всей кожей, всем своим существом внимательный, изучающий, почти осязаемый взгляд, скользивший по его спине, ягодицам, ногам, проникший в крошечную каморку, служившую ему сейчас душем, через приоткрытую дверь. *** «Конечно, это был не он! – сердце Полумны радостно пело при мысли об этом. – Как я могла подумать? Как мне могла в голову прийти такая мысль? Пусть в воспоминаниях Трэверса человек, осуществивший насилие над бедняжкой Клаудией, и принял облик Люциуса, но было в нем то, что никогда не сделало бы его настоящим Малфоем. И это даже не слова, которые замаскировавшийся негодяй произносил перед тем, как войти в камеру к мисс Стокс, и не сами действия. Знаки тела, вот что это… Они неповторимы, уникальны, как маггловские отпечатки пальцев». Луна вздохнула, подойдя к диванчику, на котором лежали, аккуратно разложенные, вещи Малфоя. Она присела рядом, невесомо коснулась дорогого черного сукна, тонкого батиста, из которого была сшита рубашка Люциуса, едва дотронулась набалдашника в виде змеиной головы, украшавшей трость. Маленькая девичья рука тотчас отдернулась, настолько серебряная гадина, выпустившая свои ядовитые зубы, выглядела настоящей. Вот и хозяин её всегда оставался самим собой. Внешне он мог бы войти в какое угодно амплуа – байронического героя, трагика, злодея, любовника, даже резонера, только роль простака или комика ему никогда не удалась бы по причине несоответствия его внутреннему состоянию. Лишь ему – истинному, подлинному Люциусу Малфою – могло принадлежать то изящное движение, с которым он откидывал назад волосы, небрежно-горделивый поворот головы, взгляд, полный достоинства, саркастичная улыбка, время от времени возникавшая на его тонких, чувственных губах. Тот плебей никогда бы не смог повторить все это, а сам Малфой не сумел бы изменить своей натуре настолько, чтобы ни разу не выдать себя. Все его фирменные жесты, взгляды, привычки приклеились к нему намертво. Если б ему вдруг пришло в голову воспользоваться Оборотным зельем, он, рано или поздно, прокололся бы, благодаря своим «визитным карточкам», а уж в своем облике этот человек и подавно не вел бы себя так, как в этих дурацких воспоминаниях Трэверса. Кто-то грубо работал под него. Кто и почему? На эти вопросы знал ответы лишь один человек – узник Азкабана под номером Хагал Иса шестьсот два. Луна, взвесив еще раз все «за» и «против» относительно пришедших ей на ум наблюдений, пришла к окончательному выводу: Малфоя пытаются подставить, навредить ему, сбросить с пьедестала. Незаконнорожденный ребенок, которого она была обязана навязать ему по приказу Шеклболта, замаскированному под просьбу, должен был не реабилитировать его окончательно в глазах магической общественности, а послужить удобным поводом для окончательного падения гордого представителя древнейшего чистокровного рода. «Мерлин! Какие игры ведет Кингсли? Зачем? И ведь я ничего не могу рассказать Малфою, иначе меня разоблачат, и мне может не поздоровиться. Что же делать? Как быть?» Луна мучительно размышляла над тем, как ей поступить, а сама, словно повинуясь не слышимому воочию указанию кого-то свыше, аккуратно складывала на согнутую перед собой в локте руку предметы мужской одежды: трусы, больше смахивавшие на кальсоны, рубашку, шейный платок, жилет, брюки, сюртук. В другую руку она взяла начищенные до блеска сапоги Малфоя, в один из которых машинально сунула его носки, собственноручно отстиранные ею до приемлемого вида, после чего со всем этим скарбом поспешила наверх. Пройдя в их с Рольфом спальню, Полумна услышала шум воды. Вздохнув и передернув плечами, точно от холода, она вновь опрятно разложила все вещи Люциуса на кресле, стоявшем напротив кровати, затем подошла к комоду и достала большое белое пушистое полотенце, подаренное ей Рольфом полгода назад. Обернувшись, Луна застыла: её взгляд пришелся точно на просвет, образовавшийся благодаря полузакрытой двери. В этом просвете отлично было видно высокую мужскую фигуру, стоявшую к ней спиной. Руки у Люциуса были подняты. Он медленными круговыми движениями намыливал голову, слегка откидывая её назад. По широкой спине сползали хлопья пены; они подбирались к круглым упругим ягодицам и, чуть задержавшись на белой выпуклости, продолжали свой путь вниз по длинным мускулистым ногам. Между спиной и ягодицами от малейшего движения его рук соблазнительно вырисовывались две глубокие ямочки. При виде этого зрелища Луна позабыла, как дышать, только глупо пялилась на эти притягивающие взор углубления… А еще на родинку под лопаткой, резко выделявшуюся круглым пятнышком на светлой коже. Люциус же чувствовал этот восхищенный взгляд и, прикрыв глаза, загадочно улыбался своим мыслям. Теперь уже он ничуть не сомневался в том, что мисс Лавгуд не осталась равнодушной к его стати и мужскому обаянию. Вот только следует ли искушать судьбу, пытаться в пятьдесят лет поиграть с чертом в увлекательную, но довольно опасную игру? Стоит ли его гормональный всплеск, глоток молодого задора всего того, к чему он так упорно шел несколько лет после войны. Можно ли рисковать всем, ставить все свои интересы и стремления на такую опасную карту? Кто знает, вдруг она окажется крапленой. Или в итоге получится жуткий перебор. Нет, он еще не выжил из ума, и не позволит себе такую слабость. Что с того, что никогда больше в его жизни может не выпасть столь волнующий момент. То, чем он сейчас владеет, гораздо важнее взбрыкиваний, которые по определению не к лицу солидному мужчине. А Лавгуд?.. Кто знает, как поведет себя эта чертовка дальше. Она непредсказуема… Да, именно эта её таинственность и усиливала кураж Люциуса, заставляла метаться между твердыней под ногами и тропинкой над пропастью, перейдя которую можно достичь всего и обрести несметные сокровища. «Эта несносная девчонка сейчас на мне дыру протрет. Этот ее взгляд… Не дай Мерлин, у меня сейчас опять начнется… это самое, да так, что запросто не получится, как выразилась Лавгуд, «опустить его»… Не выползать же мне из этого чулана с таким «сюрпризом» для маленькой мисс. Все, хватит глупостей». Люциус решительно подставил голову под горячие струи, затем встал сам под них полностью, окончательно смывая с себя мыло и шампунь, после чего передвинул рычажок обратно. – Подайте мне полотенце, мисс Лавгуд, – хрипло произнес он. – Что? – пискнула девушка, не сразу, видимо, сообразив, что мужчина догадался об её присутствии. – Полотенце, говорю, подайте. Вы, что, глухая? Луна с сильно бьющимся сердцем приблизилась к полузакрытой дверце и протянула мягкую пушистую ткань Малфою, после чего резко отвернулась и отошла в сторону. Через минуту дверца распахнулась, и Люциус показался перед ней во всей красе: чистенький, как младенец, мокрые светлые волосы зализаны назад. Полотенце он обернул вокруг бедер. Выйдя из кабинки, он поднял голову и уставился на Луну, как на привидение. Девушка стояла, не шевелясь, едва дыша. Светлые густые волосы обрамляли ее бледное лицо, голубые глаза, не отрываясь, смотрели на него то ли с опаской, то ли с любопытством. Он подошел ближе. – Вы полагаете, мисс Лавгуд, что я кусаюсь? – насмешливо спросил он, наклонив голову. – С чего вы взяли? – Луна попыталась справиться с волнением. Она прекрасно понимала, что не страх, как таковой, был причиной непонятного оцепенения, когда не получается шевельнуть ни рукой, ни ногой, а тело словно распадается на молекулы, и каждая из них начинает существовать сама по себе. Что-то похожее ощущаешь под Петрификусом, но заклинание полного обездвиживания не лишает способности мыслить здраво, а сейчас… в голове как будто вакуум образовался. Даже подумать над тем, что может произойти через мгновение, Полумна была не в состоянии. Если бы этот человек по-прежнему, как когда-то, давным-давно, в Отделе тайн, был её врагом, в открытую угрожал её жизни, она б знала, что делать и чувствовала себя намного увереннее. Увы, ничего подобного в этот момент не наблюдалось: Люциус фактически был раздет, даже его волшебной палочки при нем не было – она забыла принести ему его трость. – Вы так странно на меня смотрите, как будто ожидаете от меня какого-то подвоха, – он пожал плечами, по одному из которых с мокрых волос на плоский розоватый сосок медленно заскользила маленькая капелька воды. – Так оно и есть, – глубоко вздохнув, произнесла Луна, наклонив голову. – Так, может, устроить вам его по полной программе? – он прищурил глаза и сделал шаг навстречу девушке. Отступать ей было почти некуда. – Что вы имеете в виду? – Луна, сглотнув, решила не тушеваться. Как по заказу к ней вернулась способность соображать и принимать решения. Главное, правильно выбрать, чем руководствоваться в своих решениях: здравым смыслом или непонятными, неприемлемыми с точки зрения разума, но такими чарующими, манящими запретностью, непозволительностью здесь и сейчас, в данных конкретных обстоятельствах желаниями. Эти желания не имели конкретных контуров, были размыты, нечетки, но на рассудок они действовали, похоже, сильнее, чем огневиски. Вот хочется, и все тут… А чего? Зачем? С какой стати?.. Луна не смогла бы сейчас дать ответы на эти вопросы даже под угрозой Авады. Люциус, тем временем, оказался совсем рядом с ней. От его тела исходило сводящее с ума божественное благоухание; оно как будто вводило в транс, заставляло Полумну терять волю. Запах вербены и мгновенно проступившего сквозь расширенные горячей водой поры чистого мужского пота перемешались с еле уловимыми агрессивными нотками, порожденными гормональным выбросом. Выражение лица у сильного красивого самца, стоявшего перед ней, говорило… нет кричало о том, что он через секунду сделает что-то такое, что полностью обезоружит её, выведет из строя, и они оба окончательно потеряют над собой контроль, необходимый человеку для того, чтобы оставаться им в любых обстоятельствах. «Люди не должны уподобляться животным, – пытались увещевать жалкие крохи разума, не успевшие утонуть в размягчающем тело яде чувственности, химия которого была не менее коварной, чем состав Аква Тофана. – Людям дано любить, испытывать человеческие эмоции – восторг, благодарность, нежность, а то, что… Мысли девушки захлебнулись в раскаленных, как лава, волнах животной, древней, как мир, силы притяжения, что испокон веков бросала друг к другу мужчину и женщину. Сердце прыгало, дыхание срывалось, кровь забурлила, как в котле, хлынула в лицо, а затем, как водопад, устремилась вниз, туда… А ведь Люциус всего лишь провел костяшками пальцев по ее щеке. – Я много чего имею в виду, да и у вас все на лице написано, мисс Лавгуд, – шелестел его голос над самым ухом, распаляя чувственный пожар еще жарче, – ничего даже понимать не нужно… Ты… такая глупенькая, такая… дурашка… – его лицо неумолимо приближалось к ней. – Твоя чистая кровь не прибавила тебе мозгов, Лавгуд… – Что вы делаете?.. – шептала она, пытаясь держаться из последних сил. – Зачем?.. – Зачем? – его дыхание коснулось ее уха. – Затем, что ты мне за эти часы всю душу вытрясла, все нервы вымотала, Лавгуд… – Подождите… Подождите… – задыхаясь, забормотала Луна, вскидывая тонкие руки и пытаясь упереться в теплые плечи почти обнаженного мужчины, стоящего перед ней. Мерлин великий, если бы кто-нибудь тогда, в июне уже далекого девяносто шестого, сказал ей, что командовавший Пожирателями Люциус Малфой – дикий, сильный, опасный – через восемь лет будет стоять перед ней без одежды, заведенный до предела, а она – изнемогать от простых его прикосновений, терять голову от звуков его голоса, Луна решила бы, что у этого фантазера тяжелая форма истерии вызванной бешеными мозгошмыгами. – Ждать?.. – он почти помешался. – Чего ждать?.. – Люциус подхватил ее на руки, мысленно отопнув в сторону все свои сомнения, еще недавно терзавшие его, и сделал шаг к кровати. – Подождите! – почти повелительно взвизгнула Луна и, заметив, что Люциус застыл, точно изваяние, соскользнула с его рук. Его реакция снова привела её в недоумение: он стоял, не шевелясь, прикрыв глаза, только беззвучно шевелившиеся губы выдавали в нем способность к хоть какой-то реакции. Странно, очень странно… Ну, почему, стоит ей повысить голос, разозлиться, возмутиться, этот непостижимый маг становится шелковым и почти беспомощным, точно тряпичная кукла. – Мистер Малфой, простите… Я хочу кое-что сказать вам… Стоило её голосу обрести обычный тембр, стать привычно тихим и покладистым, как Люциус пришел в себя, гневно взглянув на нее. – И что вы хотели сказать, мисс Лавгуд? – Я не могу всего вам выложить… Не имею права… Тут замешаны слишком могущественные люди. Не знаю, как вас, но меня они, если только станет известен источник утечки информации, просто сотрут в порошок. Люциус в одну секунду стал серьезным. От злобы неудовлетворенного самца распаленного большим обломом, не осталось и следа. Он почти по-отечески сжал предплечья девушки, посадил ее на кровать, а сам присел перед ней на корточки, не обращая никакого внимания на боль от неутоленного желания в паху, только что пережитое им состояние психологической фрустрации и полотенце, грозившее соскользнуть с бедер. – Говорите, мисс Лавгуд, немедленно! – Малфой готов был просто взорваться от презрения к самому себе. Как он мог забыть, для чего, собственно, потащился в Оттери-Сент-Кэчпоул после Чемпионата?! Проклятая болезнь и последовавшие за ней в результате сложившегося весьма двусмысленным образом положения всплески гормональной активности начисто приглушили в нем разум и способность мыслить ясно и трезво. Теперь следовало наверстать упущенное. – Я – лояльная министерская служащая, – прошептала Луна, робко глядя в его серые глаза. – Мне следовало бы помалкивать, но… Я не хочу, мистер Малфой, чтобы у вас были неприятности. Скажу только, что кое-кто… он хочет вам навредить, как-то дискредитировать вас в магическом мире. Зачем ему это нужно, я даже представить себе не могу. И не только он. Тут замешан какой-то очень богатый и неизвестный мне маггл… Я никогда раньше его не видела и даже... – Что – даже? – Люциус напрягся, ему с трудом удавалось держать себя в руках. – Ничего. Просто я не представляю, как ваш… хм, недоброжелатель мог с ним сойтись. – Откуда вы про него узнали? – Этого я вам точно не скажу, – Луна ужаснулась собственной беспечности и глупости. – А Трэверс? Вы же говорили, что он слил вам воспоминания. Что в них? – Люциус до боли сжимал ее запястья, словно желал выдавить из нее признание по капле. Луна молчала, опустив голову. Она сообразила, что выложила ему больше, чем это позволительно, и понимала, что тем самым, ступила на очень скользкую дорожку. – Я не могу сказать вам всего… Простите… Малфой выпустил её руки из своей мертвой хватки и подскочил. Глаза его недобро сузились, и он, хищно улыбнувшись, отстранился от нее, поднявшись во весь свой немаленький рост. – Что ж… Вот и поговорили. Так, мисс Лавгуд, попрошу вас выйти отсюда. Я хотел бы одеться и привести себя в порядок. Где моя трость? – Внизу, – едва слышно проговорила Луна, подняв на Люциуса обреченно-беспомощный взгляд, как будто умоляла простить за то, что не может поведать ему все, что ей известно. – Сделайте мне портал до Малфой-мэнора. Или это тоже как-то скомпрометирует вас в глазах министра? Луна мотнула головой, затем встала и, едва переставляя ноги, не говоря ни слова, подошла к двери. – Да, мисс Лавгуд, я думаю, мы больше не будем с вами сталкиваться столь часто. Я думаю, это совсем не нужно для нашего общего святого дела, – он издевательски хмыкнул. – Отныне будьте любезны со всеми докладами и отчетами присылать ко мне мисс Кейтч. Девушка широко раскрыла глаза. Ни один мускул не дрогнул на ее лице. Она лишь плотно сжала губы, наклонила голову и вышла из спальни.