Beati possidentes («Счастливы владеющие»)

*** – Хозяин Люциус, благородный хозяин Люциус, вы живы… Вы вернулись домой, вы вернулись к нам, вашим верным слугам… Какое счастье! – угодливое, подобострастное блеяние домовиков, трусивших рядом c ним, пока он, печатая шаг и гулко стуча тростью по дорогому паркету, шествовал из холла в столовую, разрывало Люциусу уши, раздражало его свыше всякой меры. И почему, спрашивается, его семейство, которое, по идее, должно было бы с ног сбиться, разыскивая его, беспокоиться, переживать, бить в набат, трубить во все трубы, по словам старейшего из слуг мэнора – почтенного Кабуки, прозванного еще хозяином Абраксасом на японский манер за слишком маленькие и узкие глазки – преспокойно себе ужинает, не проявляя никаких признаков тревоги и волнения. Как же так?! Ведь эта дурная на всю голову пигалица Лавгуд заикнулась о том, что Драко разыскивал его, вернее, пытался разыскать. Наверняка, сын предпринимал какие-то действия, но, видимо, энтузиазм этого бесхребетного рохли угас с первой же неудачей. А ведь у него имеются неплохие связи благодаря высокой и влиятельной должности в Отделе Международного магического сотрудничества. Мог бы и постараться, если б захотел. Достаточно было нажать на нужные кнопки в портальном управлении, в Отделе Магического транспорта, и вычислить, куда делся Люциус Малфой, оказалось бы делом одного-двух часов. Этот тюфяк, скорей всего, сунулся к третьесортным служакам управления, а там его вежливо отбрили и заставили ждать положенные сорок восемь часов. Эти чинуши свято блюдут инструкции и ни за что не пойдут на нарушение закона. Хочешь получить какую-то конфиденциальную информацию, обращайся к тем, кто заправляет в отделе, а не к рядовым сотрудникам, носящимся с никому не нужными директивами, словно с писаной торбой. Вот и Лавгуд, дурища непроходимая, тоже из их когорты: зачем было и заикаться о его недругах, если все равно ничего стоящего и важного не собиралась говорить. А ведь она, точно, знала очень многое, это Люциус понял, заглянув в ее огромные, влажные чуть выпуклые голубые глаза, когда стоял перед ней, сидящей на кровати, на корточках, в одном только полотенце, обернутом вокруг бедер, и умолял ее быть откровенной до конца. В глазах глупой девчонки застыл ужас от осознания собственного легкомыслия, досада на себя саму за опрометчивую болтовню и… еще что-то, подозрительно смахивавшее на желание защитить, оградить, намекнуть, предупредить… И не кого-нибудь, а самого Люциуса Малфоя – волшебника, едва не убившего эту чумичку вместе с ее придурковатыми приятелями восемь лет назад. Да и как еще можно было назвать компанию этих полусумасшедших подростков, решивших поиграть в героев и вообразивших, что они смогут противостоять могущественным чистокровным магам, вроде его самого или его свояченицы Беллатрисы. Да и остальные из Пожирателей тоже были не лыком шиты, и если б вовремя не подоспели Грюм и Дамблдор вместе со своими выкормышами, от этих малолетних легковерных простаков, так искусно заманенных Лордом в Отдел тайн, не осталось бы и следа. Воспоминание о Луне вконец испортило Люциусу настроение и, вместе с тем, странным образом придало уверенности его мужскому эго. Общение с этой несуразной глупышкой – такой юной, такой свежей, чистой, как утренняя роса – было подобно глотку бодрящей влаги, живительной струе прохладного воздуха, которая, точно волна, обдала яркостью и новизной его заплесневелое существование истинного аристократа, помешанного на долге, обязанностях, ответственности перед семьёй и предками, превратившего свою жизнь в инструмент служения делу поддержания имиджа Малфоев в магическом мире. Как ни парадоксально, но вспомнив тот момент, когда он, совершенно обнаженный, с быстротой молнии перевернулся на нелепом ложе, любезно предоставленном ему, потерявшему силы и сознание, мисс Лавгуд, и подмял под себя чудаковатую хозяйку его временного убежища, Люциус мысленно улыбнулся. Как вытянулось от удивления личико его прелестной подчиненной?! Как она застыла под ним на миг, почти потеряв сознание, плавясь в огне его напора, растекаясь лужицей от близости сильного ловкого тела. Правда, быстро пришла в себя и сумела высвободиться весьма негуманным способом, но даже за те несколько секунд, в продолжение которых их тела так тесно соприкасались, почти сливались в одно целое, Малфой сумел различить звук её сердца, колотившегося беспомощно и часто, насладиться запахом невинности, так взволновавшим его еще в кабинете Макгонагалл перед благотворительным ужином. Воспоминание это было настолько ярким, что Люциус не заметил, как губы его растянулись в самую настоящую улыбку, а светлые густые ресницы вздрогнули. Мужчина вновь, словно воочию вкусил это благоуханье, гладкость нежной молодой кожи девушки, пытавшейся согреть его своим телом, хрупкость изящной женской фигурки в его объятиях, когда он, дрожа от озноба, пытался прижаться посильней к манящему своей недоступностью телу. А еще из глубин океана чувств и эмоций, как на грех, всплыл почти осязаемый взгляд Полумны, устремленный на его спину и… все остальное в тот миг, когда он стоял под душем. Энергетику, льющуюся из её внимательных и завороженных глаз, осязаемую всей кожей, теплую и настоящую, он не забудет никогда, настолько упоительны и сладострастны были ощущения, вызванные ею. – Ах, хозяин, досточтимый хозяин Люциус, вы, должно быть, рады, очень рады, что вернулись, наконец, домой, под сень и защиту предков и семьи… – нестройный хор эльфийских лопотаний прервал его размышления, связанные с мисс Лавгуд. – Что вы там бормочете, несносные идиоты? – взбеленился Люциус, замахиваясь тростью на жалобно попискивающих, снующих вокруг него домовиков. – Какого соплохвоста вы путаетесь у меня под ногами и городите разную чушь?! – Ваша улыбка, драгоценный хозяин, говорит о том, что вам вновь приятно очутиться в родных стенах… – начал было один из эльфов, но выражение лица Люциуса, моментально сменившееся с загадочно-просветленного на гневное и негодующее, тотчас отбило охоту у верных слуг дальше донимать господина своими приветственными речами. В ответ на яростный отблеск, полыхнувший в серых глазах, домовики бросились врассыпную, жалобно причитая и коря себя за то, что разгневали своего повелителя. «Мерлин, неужели я улыбался по-настоящему?! – в ужасе сообразил Люциус, подходя к дверям столовой. – Ничего, теперь всё это в прошлом, просто я, как глупый мальчишка, позволил себе слишком много. Главное, что мне удалось обрубить на раз все эти дурацкие поползновения. Больше никаких выкрутасов. И без этой тронутой проблем хватает. Узнать бы еще, кто этот мой таинственный недоброжелатель, о котором Лавгуд проболталась в смятении». Люциус тряхнул головой и сообразил, что стоит перед дверями столовой. Глубоко вздохнув, он собственноручно со всей силой распахнул их, ворвавшись в роскошно обставленную трапезную, как ураган. Нарцисса, Драко и Астория вздрогнули от резкого звука и, завидев хозяина дома, подскочили на мягких стульях, точно мячики, после чего пришли в себя. Драко стремительно поднялся и подошел к матери, не отрывавшей глаз от мужа. Нарцисса положила салфетку на стол, медленно встала и рассеянно взглянула на сына и невестку, как будто совсем не ожидала увидеть собственного супруга здесь в такой час. Драко отодвинул стул, после чего миссис Малфой поспешила к супругу. Астория осталась сидеть за столом, недоуменно хлопая накрашенными ресницами. – Добрый вечер, дорогая! – Люциус говорил подозрительно тихо и вкрадчиво. Желваки, резко перекатившиеся на скулах при виде Нарциссы, подошедшей к нему, затаились под могучими лицевыми мышцами, выдававшими волевую натуру и стопроцентно благородную породу. – Что я вижу? Похоже, в Датском королевстве все спокойно? Что ж, я рад, что мое отсутствие почти в течение суток не нарушило мир и гармонию в ваших сердцах, – баритон Малфоя источал плохо скрываемую издевку. – Прости, Люциус, – Нарциссу почти не смутил обманчиво-спокойный, невозмутимый тон, к которому почти всегда прибегал муж в случае необходимости сдержать в себе негодование и ярость, рвущиеся наружу, – ты можешь мне не верить, но мы, в самом деле, очень беспокоились о тебе. Когда Драко узнал, что ты отбыл с Чемпионата порталом еще вчера, он кинулся в Отдел транспорта, но, сам же прекрасно знаешь, согласно закону сведения о том, докуда был заказан порт-ключ, могут быть предоставлены родственникам не раньше, чем через сорок восемь часов после перемещения. Драко не оставил попыток выяснить, куда ты исчез, пока не получил весьма точные и надежные сведения о том, что ты жив-здоров, что с тобой все в порядке, и ты сегодня вечером или завтра с утра будешь дома. – Вот как? – бровь Люциуса приподнялась, и он вопросительно уставился на Драко. – Может, сынок, поведаешь, кто тебя снабдил этой информацией? – О-от-тец… – запинаясь, побледнев, как смерть, пролепетал Драко писклявым голосом, севшим от страха, как это нередко случалось в присутствии родителя, – я обещал этому человеку… что… это… ну, буду молчать. В противном случае, она… он… больше никогда не… окажет мне услуги такого рода… – Драко залился краской и, теребя манжету рубашки, искоса глянул на Асторию, сообразив, что сморозил лишнее. – Говори! – рявкнул Люциус, чувствуя, как помимо воли в нем нарастает необъяснимое раздражение, приправленное метаниями, тоской, неудовлетворенностью собственного существования. – Что еще за осведомитель у тебя такой выискался?! Да, осведомительница, если быть точным. – Папа… – Драко почти задыхался от отчаяния, – прости… Я не могу… Я и сам не знаю точно. Так получилось, что узнавать пришлось через нескольких людей… – Ты же сам сказал только что, – Малфой-старший был на пределе своего терпения, – что ты обещал этому человеку молчать! Что ты там плетешь про сарафанную почту?! Говори, как есть!.. – Люциус, дорогой, – Нарцисса, видя, что муж сейчас взбеленится, а сын хлопнется в обморок, поспешила повернуть разговор в другое русло, – а ты сам не хочешь мне сказать, где пропадал со вчерашнего вечера? – Что? – Люциус опешил от неожиданного вмешательства жены в разговор с сыном. Он величаво повернул голову в ее сторону и уставился на супругу гневным взглядом, в котором читалась решимость указать своей законной половине её место и отучить не в меру зарвавшуюся женщину лезть в дела, которые ее совершенно не касаются. Нарцисса почувствовала, что хватила лишку. Никогда еще она не пыталась столь открыто идти наперекор мужу, да еще в присутствии сына и невестки. Красивую, ухоженную женщину обуял страх, и теперь она мучительно пыталась сообразить, как обойти эту весьма двусмысленную ситуацию. Ведь невооруженным глазом было видно, что Люциус чем-то расстроен и раздосадован сверх меры. Видимо, у него стряслось что-то очень неприятное. То ли на Чемпионате случилась напасть, то ли в то время, пока он безвестно отсутствовал целые сутки, но его настроение явно было далеко от радужного. Желание защитить сына продолжало толкать леди Малфой задавать супругу неосмотрительные вопросы: – Прости, я только хотела поинтересоваться, почему ты не ночевал дома?.. И почему ты небритый и выглядишь как-то помято?.. Ты попал в какую-то переделку? Может быть, тебя задержали Мракоборцы? И еще… где твои вещи? Люциус остолбенел. Он только сейчас вспомнил про чемодан, который потерял почти сразу же, как только перенесся в Оттери-Сент-Кэчпоул. Не дай Мерлин, его кто-нибудь найдет и захочет вернуть владельцу?! Что тогда будет, представить страшно, ведь на внутренней подкладке саквояжа красуется малфоевский герб, а значит, узнать хозяина изящной красивой вещицы из крокодиловой кожи не составит труда любому магу. Чистокровному, уж, точно!.. Сразу же начнутся вопросы: а как вы оказались в наших краях, с какой целью? Почему чемодан потеряли? Как тут выкручиваться? Опять начнутся шепотки о том, что он что-то скрывает или, того хуже, замышляет! Мордредово дерьмо! И если с собственной женой он может не церемониться, то любого другого волшебника облить гордым презрением не получится, особенно сейчас, когда вожделенное место в Визенгамоте так близко. Подрастеряв весь боевой пыл от вопроса жены, Люциус стушевался и закашлялся. Видно, простуда была слишком сильной, да еще и душ, принятый час назад в лавгудовском чулане, в котором дуло изо всех щелей, не слишком способствовал полному выздоровлению. – Что с тобой, дорогой? – в голосе Нарциссы послышалось беспокойство. – Ты не заболел? – мягкая, почти прозрачная ладонь супруги легла Люциусу на лоб. – Ничего со мной не случилось, – проворчал Малфой, раздражаясь еще больше от осознания собственной беспомощности. Почему ему не было неприятно чувствовать себя в такой ипостаси перед Лавгуд, Люциус при всем желании не смог бы внятно объяснить. – Я просто хочу поужинать, как следует. Я очень голоден, – это была правда, ведь у него со вчерашнего дня маковой росинки во рту не было. Малфой постарался взять себя в руки и решил при жене не устраивать больше допросов сыну. Разберется с ним позже, а пока ему хотелось хорошенько, не отвлекаясь ни на какие посторонние раздражители, подумать над тем, что с ним произошло, и какой скрытый смысл таился в словах дурочки Лавгуд, заикнувшейся о его недоброжелателях. Нарцисса хлопнула в ладоши, и услужливые домовики тотчас доставили для хозяина все самые лучшие блюда, сотворенные ими к ужину на огромной кухне мэнора. Перед Люциусом, чинно усевшимся на свое место, оказались несколько видов французских салатов, заправленных изысканными соусами, креветки, кальмары с шампиньонами, балыки трех-четырех сортов, разварная рыба, несколько бутылок прекрасного белого вина и удивительно мягкие теплые бриоши и другая сдоба. Драко, присев рядом с Асторией, почти не дыша, со страхом поглядывал на мрачного, как дьявол на распутье, отца, погрузившегося в размышления, не забывающего при этом элегантными, немного рассеянными движениями отправлять в рот серебряной вилкой кусок за куском. «Так, обо всем – по порядку, – прикидывал Люциус, отдавшись тяжким думам и уставившись в одну точку. – Во-первых, нужно поговорить с Драко. Он должен был, как Цербер, следить за гостями на благотворительном ужине после моего отбытия и изо всех сил постараться расслышать каждое слово, произнесенное гостями. Мне позарез, особенно теперь, нужно знать, что говорят обо мне? Как оценивают мои шансы пробиться в Визенгамот? Не трепался ли кто-то из высших министерских олухов о том, что я, Люциус Малфой, слишком слаб нынче. И кто, все-таки, пытается запачкать меня в грязи незаконного отцовства? Неужели, Кингсли? Только по его поручению эта непроходимая тупица Лавгуд могла бы решиться на такое дело: попытаться навязать мне какого-то полукровку, произведенного на свет никчемной магглой». Задумавшись, Люциус не слышал вопросов жены, обращенных к нему, не замечал испуганных глаз Драко, бегающих по сторонам и лишь украдкой, на секунду, останавливающихся на лице отца. Ему было откровенно наплевать на невестку, ковыряющуюся со скучающим выражением лица в фарфоровой тарелке. Все его мысли вновь заполонила девушка, спасшая его накануне от смерти – нежная, воздушная, с роскошными пепельными волосами, легкими кудряшками окутывавшими лицо и фигурку. Чистый ангелочек! Странно, как эта святоша ухитрялась сохранять свою твердость и здравый смысл в те минуты, когда это требовалось больше всего. «Так, Лавгуд говорила что-то о маггле – очень богатом и, видимо, влиятельном в своем кругу… – мысли Люциуса лихорадочно перебивали одна другую, устраивали в голове самую настоящую свистопляску, не позволяя сосредоточиться на какой-то одной, более-менее правдоподобной версии. – Только вот что это за маггл? Какие отношения у него завязались с кем-то из «наших»? И кто он – этот самый «кто-то»? Что ему нужно? Деньги? Какую сумму этот инкогнито желает отхватить? Почему он не обратился за деньгами ко мне? Побрезговал? Побоялся? И что же, в конце концов, Лавгуд слил Трэверс? Почему она утверждает так непреклонно, что я прихожусь отцом этому младенцу? Ведь дурочка, несмотря на репутацию блаженной, производит впечатление человека порядочного и нравственно чистоплотного. Если бы Лавгуд не была уверена в том, что видела меня в думосбросе с этой магглой, она бы не стала заявлять о моей причастности к младенцу, произведенному на свет некоей мисс. Насколько я успел узнать девчонку за три года, такая, как она, не будет наседать без доказательств даже на последнего негодяя, – Люциус усмехнулся и отчего-то мысленно добавил про себя, – вроде меня. Слишком у нее обострено чувство справедливости. Такая, как Лавгуд, не станет, точно шлюха, примазываться к сильным мира сего ради выгоды, ей чуждо стремление карабкаться вверх по карьерной лестнице. Вот и лезут вперед всякие грязнокровки, вроде пройдохи Грейнджер, а эта?.. Проста, как флоббер-червь! Никакой интриги!» Люциуса вновь охватила непонятная злость. Он положил прибор на тарелку, отшвырнул салфетку и решительно встал из-за стола. – Драко, чтобы через пять минут был у меня в кабинете со всеми воспоминаниями, что тебе удалось насобирать. Я тебя предупреждал, чтобы ты был внимателен и следил за нужными людьми в оба. Надеюсь, ты в точности выполнил все мои указания, и мне будет, что посмотреть и над чем подумать. Обсудим ситуацию вместе. Малфой-младший опустил голову. Плечи Драко ссутулились, платиновые пряди вдруг неожиданно поблекли, а на переносице выступили мелкие капельки пота. – Конечно, отец. Люциус окинул своего наследника взглядом сверху вниз, покачал головой и направился к выходу. Внезапно обернувшись, он быстрым пружинящим шагом вернулся к столу и, наклонившись к Нарциссе, прошипел ей на ухо: – Я сегодня приду к тебе. Будь готова. Нарцисса удивленно вскинула на супруга большие голубые глаза. Такого не бывало, чтобы Люциус нарушал установленный много лет назад им же самим порядок в их отношениях. С того самого момента, как Темный Лорд возродился на кладбище Литтл-Хэнглтона он, неукоснительно блюдя требования магического брака, раз в месяц приходил в спальню к жене, чтобы выполнить супружеский долг. Он уже приходил к ней три недели назад, очередная встреча в её спальне должна была состояться не раньше, чем через неделю. Саму Нарциссу вполне удовлетворяло такого рода положение вещей. Она отвыкла от подлинных чувств, от ураганов страстей и эмоций. Тихое размеренное существование, редкий, но, тем не менее, регулярный секс, давным-давно уже не заставлявший леди Малфой испытывать трепет и волнение – всё это стало неотъемлемой частью монотонного существования женщины в мире, всецело принадлежащем её мужу, который единственный имел право устанавливать правила игры и заставлять играть по ним всех вокруг. Нарцисса наклонила голову. Люциус, сверля жену горящим взглядом, развернулся и, не говоря больше ни слова, покинул столовую, оставив все своё семейство в недоумении размышлять над переменами такого рода в собственном поведении. А перемены, впрямь, выглядели подозрительно грандиозными. – Иди, Драко, к отцу. Не серди его, – дрогнувшим голосом произнесла Нарцисса, не отрывая глаз от дверей, закрывшихся за мужем. – Похоже, что-то с ним не так. Я не хочу ни о чем его расспрашивать, лезть к нему в душу. Рано или поздно, сам расскажет, что произошло. – Мама… прости, мне не по себе, когда отец такой… – Какой? – Непонятный… Непривычный, – Драко помялся. – Он, похоже, угодил в какой-то переплет. Может, ты права, и он провел ночь в штаб-квартире Мракоборцев? Весь какой-то помятый, потрепанный, выглядит нездоровым, – Драко трясся, как осиновый лист, представляя, какой допрос устроит ему отец по поводу записки Грейнджер. И что он, Драко, скажет?! Что грязнокровка Уизела с полной уверенностью известила Драко Люциуса Малфоя – персонального её антагониста по всем статьям, чтобы он не тревожился, не печалился, сердце не надрывал, не суетился попусту, что его папочка жив и здоров. Пусть не весел, как оказалось, и немного не в себе, зато сексуально раззадорен и готов к великим свершениям. Драко прекрасно знал собственного родителя и понимал, что просто так Люциус от него не отвяжется, опять начнет доставать выспрашиваниями, откуда сыну стало известно, что с ним все в порядке. Интересно, с чего бы сама-то Грейнджер оказалась в курсе этого? Раз она так уверенно заявила, что Люциус никуда не денется, значит, знала об этом наверняка. Да еще и прибавила в записке, что источник её информации надежный и достоверный. А что, если она?.. Драко вздрогнул, предположив невероятное. Нет, быть того не может, чтобы его собственная любовница сделалась в придачу любовницей и его отца! Как она смеет?! Какого Мордреда! Это его женщина, и он не намерен делить её ни с кем! Через секунду молодой ведущий сотрудник Отдела международного магического сотрудничества сдулся, как шарик, и, глубоко дыша, начал внушать себе, что такое просто невозможно. Конечно, папенька мог завести себе какую-нибудь цыпочку, но разве только из чистокровных. Грязнокровки всегда вызывали у него отторжение на физическом уровне. Да и Грейнджер, несмотря на неугомонный темперамент, все-таки знала меру своим желаниям, и в элементарном благоразумии ей отказать было нельзя. «Вот и хорошо… – приободрился Драко, вздохнув с облегчением. – Кесарю – кесарево, как говорится, а мне – мое. Для меня и грязнокровка Грейнджер сойдет: подстилочка – в самый раз, горячая штучка… Только как же мне все-таки отвязаться от его расспросов?» – Что с тобой? – расслышал Драко голос матери. – Ты как будто вслед за отцом сам не своим сделался? – Ничего, мама, я пойду. Он, закусив губу, тряхнул волосами и отправился за воспоминаниями, которые хранились в верхнем ящике комода в их с Асторией спальне. Нарцисса пристально посмотрела вслед сыну, по лицу которого за несколько секунд одна за другой пробежали самые невообразимые эмоции, но ничего не сказала. *** Люциус сидел в своем кабинете за дубовым столом и пристально смотрел на пламя, весело трепыхавшееся в камине. Затем медленно перевел взгляд на окно, занавешенное тяжелыми темно-зелеными бархатными шторами, украшенными серебристым шитьем. На улице было темно, луна пряталась за облаками. Люциус вздрогнул, вспомнив, что вчера в это же время он, продрогший насквозь, сжигаемый простудой, брел, продираясь сквозь стену дождя, ветер, непроглядную мглу через огромное поле, куда глаза глядят, и не верил, что останется жив. Если бы не Лавгуд… Он в отчаянии тряхнул головой. Ну, что ты будешь делать?! Эта девчонка не выходила у него из головы. Может быть, потому, что она спасла ему жизнь, лечила его, заботилась, как могла, а может, из-за того, что она была единственной особой женского пола, не считая покойной матери и супруги, которая видела его полностью обнаженным, дотрагивалась до его горячей кожи прохладными пальцами, так безыскусно и отчаянно прижималась к нему во время очередного приступа простудной лихорадки. С Нарциссой он последние годы не спал в одной постели, просто приходил в ее спальню, следуя заведенному правилу, выполнял супружеский долг, желал спокойной ночи и уходил к себе, даже не думая о том, как это было бы чудесно – заснуть и проснуться в объятиях женщины. Воспоминания о каждой минуте, проведенной в нелепом убогом домишке Лавгуд, захватили его целиком и полностью. Тот момент, когда он пришел в себя и ощутил сладостные девичьи объятия, был настолько трепетным, настолько эротичным, что Люциус вздрогнул всем телом; от макушки до кончиков пальцев ног прокатилась теплая сладостная волна. Как давно он вот так не желал женщину: пугаясь, точно подросток, собственных ощущений, когда страсти и запреты раздирают в клочья все существо, когда волнующие картинки мелькают перед глазами, а желание охватывает все внутри подобно тому, как огонь пожирает тонкие листки пергамента... Нет, так нельзя, так не должно быть. Ему не пятнадцать, а пятьдесят! Он сам перечеркнул собственные желания твердой отповедью маленькой глупышке. Они не будут больше видеться, и он забудет эту дурочку, она исчезнет из его мыслей, как сон. В конце концов, он сегодня снова придет к законной жене, как и полагается, раз уж распалил себя не в меру так некстати. От юной пылкости, беззаботного счастья, царившего в душе Люциуса в дни молодости, не осталось следа. Все стало серым, приевшимся, замызганным. Может, от того, что вся его неуёмная энергия сперва уходила на то, чтобы как можно лучше выполнять приказы хозяина, а позже – на то, чтобы просто остаться в живых. После Азкабана Люциусу казалось, что уже никогда в его жизни не будет ни единого светлого радостного дня, и любовью с женой он после побега не занимался больше полугода. Какая уж тут супружеская жизнь, когда в родном мэноре красноглазый монстр устроил нечто наподобие застенков инквизиции! Каждый день – карательные рейды, после которых в душе, без того истерзанной энергетикой дементоров, не оставалось ни клочка человечности. А на закуску каждый вечер Лорд затевал показательные пытки и казни магглов и грязнокровок. Любой из преданных шавок Вольдеморта во время таких экзекуций дрожал за собственную шкуру и, несмотря на усердие, желание выслужиться, рисковал жизнью каждую секунду. В мире, созданном хозяином, пропитанном болью, кровью, ужасами, Люциусу не хотелось ничего: ни любить, ни восхищаться чем-либо, даже улыбаться он себе не позволял. Жизнь приучила его постоянно быть начеку и никогда не выбиваться из привычного, установленного ритма, накатанной колеи. До сегодняшнего дня его бесцветное, пустое существование, наполненное лишь борьбой за власть и желанием отвоевать для Малфоев подобающее им место под солнцем, было для Люциуса единственно правильным и возможным в тех условиях, что сложились после войны. Малышка Лавгуд, ничего для этого не предпринимая, сумела каким-то образом коснуться самого запретного, того, что давно было похоронено в глубинах его «я», как в могиле. «Интересно, что, вообще, со мной происходит? Почему я задумываюсь о таких вещах? Я не должен. Не должен, и все тут! Такие вещи непозволительны для Малфоев! Как говаривал мой отец…» Воспоминание о Абраксасе внезапно заставило его память раскрутиться на полную катушку в обратную сторону. Люциус часто и глубоко задышал, прикрыв глаза. «Так, тьма, холод, чернеющий, как сажа, цилиндр на фоне темно-гранитного неба…. Удар коленом о ступеньки, потом…потом… Малфой-мэнор, детство, воспоминания о маме и… об отце… О том, как он чуть ли не убил меня за покалеченного Атланта… Как было больно… Никогда больше в жизни я не испытывал боли страшнее. И никто не сумел защитить меня от него, даже мама…» – Люциус часто задышал, чувствуя, как колотится сердце, и в отчаянии подпер голову руками, уставившись на зеленое сукно стола. – Нет… Ведь она была там со мной, – воспоминание о нежных руках, закрывших его от страшных ударов и снявших боль в мгновение ока, о тихом подбадривающем голосе, называвшем его малышом и Люциусом и умолявшем ничего не бояться, мелькнуло в его воспаленном воображении. – Это была она… Она». Малфой откинулся на спинку кресла и часто задышал, прикрыв глаза. Этот мелодичный голос был теперь так узнаваем, а прикосновения – такими родными. Значит, он бредил в жару, а малышка Лавгуд, как могла, пыталась утешить его, помочь избавиться от боли, время от времени терзавшей его вот уже в течение сорока трех лет. Вот оно… А он никак не мог понять, отчего ему так просто и легко с ней, так правильно и спокойно. Только вот он уже не ребенок: он должен расправиться со своими демонами на корню. Главное, не видеть больше Полумну Лавгуд, в противном случае все его старания пойдут прахом. Ведь он – простой человек со своими слабостями, а не железный Рыцарь из сказок барда Бидля. Стук в дверь вывел его из оцепенения. Люциус быстро выпрямился за столом, попытался унять дыхание, бешено вздымавшее грудную клетку, и, взяв себя в руки, хрипло произнес: – Заходи! В кабинет бочком протиснулся Драко, держа в руках хрустальные флакончики с воспоминаниями. Малфой-старший встал из-за стола и подошел к резному шкафу, где хранился старинный семейный думосброс. Этот артефакт был запрещен для использования в частном порядке. Сколько сил пришлось приложить Люциусу, чтобы сохранить его в неприкосновенности во время мракоборческих обысков, проходивших в Малфой-мэноре сразу же после победы, уму непостижимо. Пришлось на время замуровывать думосброс в стене подземелий специальным заклинанием и накладывать Отводящие чары. Через минуту диск, затянутый зеркальной мерцающей пленкой, уже был на столе. Люциус взял у Драко флакончики, машинально поднеся на свет пламени свечи один из них. – Все собрал? – спросил он сына, наблюдая, как внутри хрустального вместилища, искрясь голубым светом, переплелись тоненькие ниточки воспоминаний. – Я постарался выполнить все, что ты приказал, отец. Как было велено, подслушивал разговоры самых важных министерских чиновников, олухов, приближенных к ним, даже их жен и любовниц… – Ты что, спятил? – процедил сквозь зубы Люциус, обернувшись. – Какие любовницы? Много ты в этом понимаешь! «Да уж никак не меньше тебя», – подумал Драко, но вслух лишь произнес: – Отец, поверь, некоторые мужчины бывают очень болтливы и частенько невзначай делятся со своими дамами такими секретами, о которых следовало бы помалкивать. – Что мне толку от бабской трескотни, – проворчал Люциус, выливая воспоминания из первого флакончика в думосброс и опуская голову к светящейся поверхности, темной, как чернильная капля. Ничего, что привлекло бы внимание Люциуса, в этих воспоминаниях не обнаружилось, всего лишь хаотичные мелькания разных лиц и обрывки фраз, вроде «Не пожалел лорд Малфой денег», «Праздник просто превосходный», «Никакая война настоящих аристократов не выбьет из седла» и тому подобное. И ведь те чиновники, за которыми слонялся Драко после его отбытия, не представляют собой ничего особенного, так, вроде должности высокие, а никаких собственных амбиций: бюрократы – есть бюрократы Единственное, что насторожило Люциуса – грязнокровка Грейнджер, то и дело возникавшая перед ним в каждом воспоминании сына. Вот она стоит в компании очкастого героя, его рыжей пигалицы, прожорливого мужа и свекра, с которым у Люциуса никогда не водилось теплых отношений. А здесь она танцует со своим увальнем, чуть наклонив голову. Все внимание Драко было сосредоточено в этот момент на ней, остальные гости всего лишь пронеслись, как ураган, мимо памяти Драко. Здесь она в компании Кингсли и Макгонагалл… О, это уже интереснее: – Миссис Уизли, значит, вы считаете, что маггловское влияние среди волшебников не слишком желательно? – Помилуйте, министр, вы же знаете, что я сама магглорожденная. Я за то, чтобы люди могли спокойно общаться между собой – дружили, увлекались чем-либо, влюблялись. Никаких различий между ними, как между людьми, быть не должно, это не обсуждается, но вы же не будете отрицать, что магглы лишены тех многих возможностей, которые есть у нас, и с этим нельзя не считаться. – Ну, и вы, миссис Уизли, как человек, не понаслышке знакомый с миром магглов, не можете не признать в ответ, что и мы, волшебники, лишены кое-каких достижений, которыми обладают магглы, например, мобильный телефон – очень удобное изобретение. – Разумеется, господин министр, но для меня гораздо более привычными стали обычные галеоны под Протеевыми чарами. Или Патронус… Про сов я уже не говорю, разве что добираются до адресата они дольше, но будут понадежнее всяких технических штучек, сообщение передадут только тому, кому оно предназначено. Мои законопроекты и моя деятельность связана, в основном, с тем, чтобы со стороны чистокровных не было никаких притеснений полукровок и магглорожденных волшебников. Волшебников! Ну, а магглы – они слишком консервативны в своих убеждениях, и вряд ли для большинства из них наш мир покажется приемлемым и правильным. Они часто нетерпимы и фанатичны. Не буду напоминать про костры инквизиции и гонения всех тех, кто не разделял когда-либо убеждений официальных властей, но… – Но?.. Миссис Уизли, вы же не можете не согласиться, что магглы в последнее время стали гораздо более либеральными в своих воззрениях… – Либеральными? – грязнокровка нахмурила лоб, но продолжила смело возражать Кингсли. – Это, смотря с какой стороны на их либерализм взглянуть. Так уж магглы устроены, что борьба за власть и влияние в их мире гораздо более жесткая и непримиримая. Куда там покойному Темному Лорду! Сражения за рынки сбыта, за энергоносители, отстаивание современными империями собственных жизненных интересов до сих пор уносят десятки тысяч жизней, и конца-края этому не видно. Не хотелось бы всей этой маггловской шелухой засорять наш мир, который только-только успел оправиться от кошмаров последней войны… – Господин министр, – вмешалась Макгонагалл, – будет вам девочку такими разговорами утомлять. Сейчас начнется бал, пойдемте в Большой зал. – Значит, – Кингсли поклонился и поцеловал руку Грейнджер, – вы не согласны с тем, что мы должны налаживать гораздо более тесные контакты с магглами? Что все заслуживают возможности существовать в одном большом общем мире? – Это значит, министр Шеклболт, что есть так называемое естественное неравенство, и никуда от него не деться. Один – умный, другой – глупый. Один – сильный, другой – слабый. Кто-то красив, а кто-то уродлив. Кто-то обладает магией, кто-то – нет. Вы же согласитесь, что вполне могут дружить между собой красивая и уродливая девушки, но никогда красавица не потянет с собой неказистую подругу участвовать в конкурсе «Мисс Вселенная». Так и тут… Ну, не нужно этого делать. Есть такие вещи, которые в силу объективных причин нам неподвластны. Я тоже пыталась освобождением домовиков заниматься, пока до меня не дошло, что им это не нужно. Так и тут… Пусть магглы живут своей жизнью – мирно, тихо, спокойно. Если даже кто-то из волшебников или волшебниц будет встречаться, дружить с магглами, влюбляться, как я уже говорила, ничего в этом такого нет, но соединять эти два мира… По-моему, это слишком грандиозно и… пока несвоевременно. «Что ж, грязнокровка-то в самом деле не так глупа, – подумал Люциус выныривая из думосброса с задумчивым выражением на лице. – А Кингсли-то что замыслил! Когда речь толкал, про другое говорил, а тут, похоже, какие-то иные интересы проталкивает… Что ему эти магглы дались? Может, просто прощупывает на лояльность Статусу Секретности своих подчиненных? Тут есть над чем подумать». – Послушай, сын, ты какой ерундой занимался в то самое время, когда требовалось следить за высшими министерскими чиновниками? За грязнокровкой таскался? – голос Люциуса показался Драко погребальным набатом. – Отец, ну… я и следил… И за министром, и за его приближенными. А грязнокровка?.. Так она же – ведущий сотрудник Отдела магического правопорядка. И потом, она – невестка Артура Уизли. Я думал, может, удастся узнать кое-что о твоем давнем недруге. – Ладно, ступай, – коротко бросил Люциус. – И удели внимание делам рода. Ему нужен наследник, а твоя жена до сих пор еще о своей беременности семью не оповестила. – Отец, – заплетающимся языком произнес Драко, – ну, что я-то могу сделать? – А кто должен это делать? Я, по-твоему?! Запомни, наш род обязательно должен продолжиться! У Малфоев всегда в срок рождались сыновья, и ты обязан постараться. Иди к жене, и займитесь оба делом на благо семьи! Драко наклонил голову и поспешил убраться вон. Что-то отец расклеился после просмотра его воспоминаний. Слава Мерлину, не стал выяснять, кто его оповестил о том, что Люциус счастливо и благополучно найдется и вернется домой. «Займитесь делом, – мысленно передразнивал отца Драко, состроив кислую мину и несясь на всех парусах подальше от кабинета Люциуса. – Легко сказать, «займитесь»! Если у меня уже не встает на жену, как заниматься-то этим «делом»?!» Люциус отрешенно смотрел на пламя свечи, трепыхавшееся от легких сквозняков, просочившихся в кабинет с чердачных помещений и из подземелий. Что-то не давало ему покоя, мучило. Разговор Кингсли и Грейнджер не выходил у него из головы. «Ладно, подумаю об этом позже. Пора к Нарциссе». Через полчаса Люциус, непонятно отчего, волнуясь, приоткрыл дверь спальни жены, уверенно прошел к кровати и остановился, разглядывая супругу, лежащую на постели. Нарцисса была такая, как всегда, ничего нового: золотистые распущенные локоны прикрывал чепец из дорогих кружев, тонкая батистовая сорочка укутывала ее плечи и грудь, вокруг витал привычный тяжеловатый приторный запах духов. Он присел на краешек ложа супруги. – Почему ты одета? Разве я за тем прихожу к тебе, чтобы любоваться твоими тряпками? – Ночная сорочка никогда прежде не была для тебя помехой… – тихий голос жены дрогнул, – …в этом деле. Я, признаюсь, была очень удивлена, что ты решил нарушить свой собственный протокол и осчастливить меня второй раз за месяц. – Осчастливить? Конечно, почему бы и нет? Ведь ты моя жена. Муж иногда должен баловать свою дражайшую половину. Он скинул халат и скользнул под одеяло к Нарциссе. – Ты можешь просто развернуться и поцеловать меня, как своего мужчину? – Разумеется, как прикажешь, – Нарцисса повернула голову, обратила свой взор на Люциуса и замерла. Её изящные ноздри затрепетали. – Ну, что же ты? Так и будешь просто пялиться? Поцелуй меня. – Люциус… – Нарцисса помолчала, затем все же спросила, – с каких пор от тебя пахнет вербеной? – От меня не пахнет вербеной, – опасно блестя в темноте глазами, Люциус поднял руку и, обхватив жену за затылок, приблизил ее лицо к себе и впился поцелуем в губы. У Нарциссы перехватило дыхание. Она лениво – скорее инстинктивно, чем осознанно – сопротивлялась, стараясь вытолкнуть изо рта горячий мужской язык. Руки женщины уперлись в широкие плечи. Люциус, тяжело дыша, оторвался от губ жены и, сузив глаза, выпалил скороговоркой: – Задирай сорочку! *** – Мисс Лавгуд, в понедельник должны будут подойти супруги Клиффорд. Это по поводу удочерения близняшек Малькольм. – Хорошо, Элоиза. Мисс Кейтч уже вернулась с отчетом и подписанной сметой? Мне нужно в приют. – Да, мисс Лавгуд, она передала мне папку. Говорит, что больше не будет встречаться с мистером Малфоем, мол, грубиян и выпендрежник, каких поискать, что все время орет на нее… Как вы с ним столько времени ухитрялись дела вести, ума не приложу. – Ничего, Элоиза, – Луна едва заметно улыбнулась. – Похоже, что терпения у меня было побольше. Слава Мерлину, для меня его выкрутасы позади. – Мисс Лавгуд, а с чего это вдруг мистер Малфой решил вести дела не напрямую с вами, а через Эмили? – Не знаю, хозяин – барин. Видимо, ему не нравилось, что я не слишком тушевалась перед ним и постоянно превышала смету. – Так и надо Эмили. Нужно же и ей свои обязанности выполнять. Кстати, мисс Лавгуд, можно, я пойду на обед? Время уже подошло. – Конечно, иди, Элоиза. Я только дождусь миссис Уизли. Она сегодня свободна от инспектирования и обещала, наконец, со мной пообедать. – Все, я ушла, – Элоиза приветливо улыбнулась и подошла к выходу. – А я пришла, – кудрявая головка Гермионы просунулась в чуть приоткрытую дверь. – Луна, солнышко, есть разговор, – юная сотрудница Отдела Магического правопорядка весело обернулась в сторону Элоизы, давая понять мисс Миджон, что беседа будет строго конфиденциальной. Как только дверь за Элоизой закрылась, Гермиона быстро подхватила Полумну под локоть и затащила в ее тесный кабинет, после чего поставила заглушающие чары и уселась на стул. – Да что с тобой? – удивилась Луна. – Ты как будто белены объелась. Что опять за секреты у тебя? – У меня? – бровь Гермионы поползла вверх. – Ты ничего не хочешь мне рассказать. Я уже две недели жду, что ты, наконец, объяснишь мне все по-человечески. – Что? – Луна недоуменно пожала плечами. – Ты думаешь, я слепая? – миссис Уизли наклонила голову. – Я уже две недели потихоньку за тобой наблюдаю. На тебе лица нет. Что-то случилось? – Ничего не случилось. Все нормально. Рольф прислал письмо и колдографию. У них работа идет полным ходом и… – Ты говоришь без энтузиазма и восторженности. Таким тоном сообщают о похоронах, а не новости о любимом парне. Рольф, похоже, вообще, не при делах. – В смысле? – Луна взглянула в лицо Гермионе. Та буравила подругу пытливым взглядом, под которым Полумна начала смущаться и слегка покраснела. – Мы с тобой так и не сумели встретиться и поговорить, как собирались, – протянула Гермиона, внимательно глядя на Полумну. – То у меня срочные дела, то тебе недосуг. Последнее время ты очень изменилась. – Ничего я не изменилась… – начала, было, Луна, но осеклась, заметив снисходительный взгляд Грейнджер. – Изменилась, Луна, причем очень сильно. Ты ходишь, как в воду опущенная, ни с кем не общаешься. Даже меня начала избегать. Так можно черную меланхолию подхватить. Я даже спрашивать тебя не стану, в чем дело. – Вот и не спрашивай, – Луна почувствовала, как сердце ее забилось быстрее, а голос предательски дрогнул. – Мне не нужно ничего у тебя выспрашивать, потому что я и так все знаю. – Что ты знаешь? – испуганно пролепетала Луна, чувствуя, как помимо ее воли щеки заливает румянец. – Я знаю, где был Люциус Малфой в то время, когда Драко считал его пропавшим. Он был у тебя, – отрезала она, опередив возражения Полумны. – С чего ты взяла? – Луна пребывала в полном недоумении. Как могла Гермиона догадаться обо всем? Вот уж, правда, если нужно соврать, научись сперва это делать. – У тебя все на лице было написано. Ты не беспокойся, не мне трезвонить об этом целому свету. Кстати, если б не одна деталь, я, может, и не догадалась бы сразу же о твоих делишках. – Какая деталь? О каких делишках ты могла догадаться? – Вот, – Гермиона вынула из кармана мантии крошечный, уменьшенный заклинанием чемоданчик, поставила его на стол и взмахнула палочкой. – Энгоргио! Чемоданчик тотчас увеличился, превратившись в очень изысканный саквояж из дорогой крокодиловой кожи. – Что это? – недоумевая, спросила Луна. – Это принадлежит, как указано на внутренней подкладке, лорду Люциусу Абраксасу Малфою. Там их фамильный герб. Ну и все вещи говорят сами за себя: мужские рубашки, галстуки, шейные платки, белье. – Откуда он у тебя? – выпалила Полумна, разглядывая саквояж. – Рон притащил с пробежки. Ему невдомек, чья это вещь. Я же сказала, что необходимо вернуть ее законному владельцу. В общем, передашь Малфою. – А почему ты не передашь сама? Через своего любовника? – Помилуй, зачем Хорька лишний раз волновать? Он у меня такой чувствительный. Да и ни к чему ему знать такие вещи. Кстати, у меня потрясающая новость. – Какая новость? – Короче, наши Мракоборцы замели за незаконным использованием магии одного француза. Он, по всей видимости, слишком переусердствовал в сердцах. Его кинула, ну, короче, отшила одна из наших местных ведьмочек, и он, налакавшись Огневиски, решил в растрепанных чувствах снести её дом. Мракоборцы подоспели вовремя. Группе ликвидации последствий несанкционированного применения магии пришлось здорово потрудиться. Ну, это не главное, – Гермиона торжествующе взглянула на подругу. – А что главное? – Главное, что это дело поручено улаживать на международном уровне мне, как сотруднику Отдела Магического правопорядка и… – Драко Малфою, как сотруднику Отдела Международного магического сотрудничества, – без запинки отчеканила Луна, усмехнувшись. – Так и есть, хвала Моргане! – Гермиона подскочила к Полумне, схватив ее за руки и, счастливо улыбаясь, как девчонка, вытащила из-за стола. – Луна, милая, ты представляешь?! Мы с ним летим в Париж! Мы три дня будем вместе. Разумеется, улетать будем разными рейсами, ведь меня будет провожать Рон, а его – папаша с этой драной козой Асторией, ну, это уже мелочи. – Ты – сумасшедшая, – покачала головой Луна, взмахивая палочкой над чемоданом Малфоя и вновь уменьшая его. – А ты – нет? – прищурилась Гермиона. – А я – нет, – отрезала подруга. – У меня с мистером Малфоем ничего не было, и быть не могло, – она взяла чемоданчик со стола и решительным жестом спрятала его в своей сумочке. – Ты что, с ума сошла? Такой дядька классный неровно к ней дышит, а она – «не было»! – С чего ты взяла, что он неровно ко мне дышит? – грустно спросила Луна. – Если бы это было не так, разве потащился бы он после Чемпионата в нашу глушь? – Может, у него были на то свои причины? – Какие еще причины? Ты же, разумеется, забыла про них спросить. – Меня они не касаются. Я всего лишь предложила ему помощь, когда он добрался до меня в, мягко говоря, плачевном состоянии. – Ну-ну… – живо заинтересовалась Гермиона. – С этого места поподробнее. – Прекрати, Гермиона, – притворно возмутилась Луна. – Это низко – перемывать косточки человеку у него за спиной. Пошли, давай, на обед. У меня еще одно дело есть небольшое в маггловском Лондоне, так что я должна успеть к концу обеденного перерыва. – Что за дело? – Мне нужно посмотреть кое-какую информацию в этом самом… ну, как его… Интернете… Вот. – Что это за информация? – не отставала подруга. – Так… – уклончиво протянула Луна. Она не собиралась выкладывать подруге ничего про то, что ей удалось увидеть в воспоминаниях Кингсли. Если уж Малфою, которого это непосредственно касалось, не сказала ни слова насчет господина Стоукса, то Грейнджер и подавно не стоит об этом даже заикаться. – Меня попросил Рольф, – не моргнув глазом, уверенно ляпнула Луна. – Они сейчас далеко от базы, в джунглях, и будут там месяц. Он попросил меня проверить кое-что об одном насекомом. О том, известно оно магглам или нет. – А-а-а, – разочарованно протянула Гермиона. – Что за насекомое? – Не знаю, жук какой-то. У меня с собой письмо Рольфа, а там на латыни написано. – Дай взглянуть, может, я знаю. – Гермиона, ну, что ты, в самом деле! Это письмо личное, а личные письма, тем более, от своего парня, я не даю в руки даже самым лучшим подругам. – Ладно, пошли, а то и впрямь опоздаем. Гермиона по дороге в кафе не уставала щебетать о том, как здорово они развлекутся с Драко в Париже, но Луна не слушала ее, погрузившись в собственные размышления. «Наконец-то, после двух недель… у меня появился хоть какой-то предлог, чтобы увидеть ЕГО. Просто увидеть…»