Четыре ноты для морской флейты: Белый Шторм

“- Хочешь собрать прошедший дождь, человечек? - засмеялась морская ведьма. - Не отдам. - Что тебе дать? - спросил Охо. - Что у тебя есть, человечек? У тебя был Туан Белая Волна - ты подарил его мне. У тебя была твоя жизнь - ты выбросил ее в море. Скоро ты умрешь, и твое тело станет моим. Ты зря вернулся. - У тебя не будет моего голоса, - возразил юный рыбак. - И моей памяти. - К чему они мне? - зашипела ведьма. - Чтобы звать тех, чью теплую кровь ты так любишь. Моя память знает их имена, мой голос обманет их уши. - Чего ты хочешь за это? Короля? Я не отдам тебе его. - Дай мне быть с ним, пока я не захочу уйти. - Я возьму твою память, - засмеялась ведьма. - Ты забудешь его, человечек. Забудешь, и не уйти захочешь - убежать, едва увидишь его. - Пусть так. - Он забыл тебя, человечек. Он захочет пожрать твою живую плоть, едва увидит. - Моя плоть холодна, как ваши воды. Туан Белая Волна не ест падали. Я не боюсь. - Будь по-твоему, человечек. Отныне твоя плоть будет подобна морской воде. Я возьму твой голос и твою память, как ты просишь, и отведу тебя к королю. Будь пеной его волны, если сможешь.” Палома перевернула страницу, задержала взгляд на рисунке: старая гравюра, каждый волосок и каждая чешуйка на счет, в каждой черточке - собственный смысл. Она не питала особенных иллюзий по поводу того, слушают ли, а главное - слышат ли ее, однако рыцарь, закованный на сей раз не в гипс, но в свет - мэтр, обеспокоенный состоянием пациента, не поленился заранее послать запрос на геоэнергетическое жизнеобеспечение, - шевельнул губами. Прошелестел что-то едва слышно. Девушка наклонилась к нему. - Дальше. Глаз он так и не открыл. - Да что ты к нему прикипела-то? - Мария закурила очередную сигарету. - Как по мне, так был и есть сукин сын. По слабости-то, сама знаешь, все они хорошие, а как в себя придет… - Он в сознании, - зачем-то уточнила Палома. А сомний мэтр запретил. Совсем. Сказал, сердце не выдержит. “Кокон” дает обезболивающий эффект, конечно, но и тут Нойе выделился - насколько девушка поняла из подслушанного разговора техника с мэтром, совершенно исправный аппарат стабильно передавал пациенту в среднем процентов на двадцать пять меньше мощности, чем ожидалось. А иногда и ниже. - ...заберут - и тебя прихватить могут, сама понимаешь, не маленькая, - оказывается, Мария еще не закончила. - Как - заберут? Ты же сама говорила… - то, что она должна что-то понимать, Палома пропустила мимо ушей. - Говорила. А ты лучше помалкивай, - отрезала Мария, стряхивая пепел. - Нечего о таком с кем попало, мало ли какой бубенчик звон подхватит. - Но он ведь… - Это он сейчас нетранспортабелен, - отмахнулась подруга. - Не знаешь, что ли? К мэтру Рамо “куры”* каждое утро ходят, как на службу: когда да когда. Его же счастье, что еле дышит: глядишь, без него разберутся. А ты к нему не ходи пока, не надо. Заметят. Палома хотела было спросить, что заметят, но тут дверь курилки скрипнула, и Мария резким движением воткнула окурок в переполненную пепельницу: чужие, кончаем звон. Словечек вроде этого она - белокурая красавица с удивительно нежным лицом, странно сочетавшимся с невыразительным, прокуренным голосом, - знала много и употребляла настолько равнодушно и к месту, что не морщился даже мэтр Рамо, обычно не терпевший от персонала подобной грубости. Совет ее был настолько же здрав, насколько циничен, одна беда - запоздал.