Четыре ноты для морской флейты: Белый Шторм

Микеле шарил за пазухой, вынимал и прятал концентратор, книгу, папиросы… Сехио надоело смотреть на это мельтешение, и он отвесил паршивцу очередную оплеуху. - Пока ты тут сопли жуешь, Рико кончится!.. Давай, что там у тебя?!.. - Ничего! - вызверился тот, с грязной бранью подсовывая под нос старшине погасшую машинку. - Сам видишь - нихуя! Аномалия! Я вам, блядь, что, ищейка сраная - по запаху того гада искать?!.. - Ты, блядь, специалист! - заорал, теряя терпение, Сехио. - Если ты без сраной коробки нихуя не можешь - нахуя ты вообще нужен, падаль трюмная?! Возьми уже яйца в руки, сообрази что-нибудь!.. Чего ему сказанное может стоить, если паршивец не поленится потом написать, он подумал уже после того, как ветер унес последнее “ебать тебя за ногу об стену”, но не жалел ни минуты: сопляк уже вконец заебал. Аномалия… вахту просрал, старшего подвел, нянчиться тут с ним… вот пусть еще начнет, ебло начищу и скажу, что аномалия. Продолжить им не пришлось: желтая коробочка в руке техника неуверенно пискнула и мигнула белой лампочкой. Сендио не знал, что делать. Лина не могла поверить глазам, но не глаза ей это говорили. Не только глаза. Она была почти рада, что не может говорить, что ей не нужно спрашивать брата, как спрашивал Тонио, спрашивал, не слушая, не замечая тяжелых пауз, которые говорили больше, чем те неохотные, отрывистые слова, которые они слышали в ответ. Они брели по каменистой тропе куда-то в сторону моря, Сендио с автоматом впереди - но все-таки, как, ну как можно не замечать этой тяжелой шаркающей походки?.. - они двое сзади. Разбитые колени занемели от холода, боль почти не ощущалась, как не чувствовали ее натертые мокрыми чулками пальцы ног; одеяло на плечах, казалось, впитало уже бочку воды и становилось тяжелее каждую минуту. Пресвятая Дева, госпожа наша… Святой Ги, святая Алиссандра, святая Аделина, все… все… хоть кто-нибудь, кому есть дело… Кто-нибудь, ну кто-нибудь, пожалуйста, помогите!.. ...Нет, конечно, ответный смешок ей почудился. - ...не утруждайтесь повторять, фьера. Я понял. Кайди было плевать, понял он или нет последние ее слова - поначалу она вполне сознательно поносила его по-гэльски, - но проку ругаться и правда больше не было. Вывести противника из себя, сократить дистанцию, сделать возможным хотя бы один последний удар не удалось, а отвести душу… Невозможно. Плевать, простят ей или нет этот промах - достаточно того, что она не простит его себе сама. Надо, надо было дождаться, пока Мэтр закончит. А лучше - угостить фьера Нойе свинцом заранее, не дожидаясь, пока он придет в сознание. Подумаешь, ценный материал! Матрица! Его писали полтора месяца, уж как-нибудь набрали бы на оттиск. А похож, не похож… когда не с кем сравнивать, поневоле и дрянной оттиск примешь за оригинал. Это вот, которое только что вернулось на борт и сейчас выводило катер из грота в прибрежный туман, который чуть мористее рвали в клочья равно ветер и волны, на оригинал, каким его Кайди помнила по операции “треснувший котел” (самое начало войны, Вестерстад, окружение армии генерала Цесина в Геттаграсе), походило разве что формой носа. Кайди вдохнула, выдохнула, попыталась устроиться поудобнее. Она, кажется, недолго была в отключке, но за это время каргов мудак успел втащить ее на катер и сковать с бездыханным на вид Мэтром последней парой наручников, пустив цепочку через скобу поручня. Утешало то, что Абехо не дурак "вешать звон” на труп - значит, Видалье жив. По голове получить, конечно, оно по-разному кончается, но раз сковал - значит, бил не насмерть. Да и крови не видно. Другое дело, что единственная точка, куда он может с такой уверенностью по такой погоде направляться - это людоедское гнездо, столица. Ближе всего, а с таким уловом, как у него - можно сказать, что и не рискует ничем. Расцелуют в клюв, лечить положат, пылинки сдувать будут… по крайней мере, пока не выяснят, чего от него ждать можно. А ждать можно всего, впору упырей пожалеть. ...Если б не то, что выяснять начнут с них, с гостинцев. Короче, надо его завернуть. Даже с лейской лоханки больше шансов утечь, отвертеться. Если, конечно, избавиться от записей. - ...Что же вы, фьер, так торопились, что даже девушку не изволили дождаться? Она-то ради вас там где-то мерзнет, бегает… Простудится того гляди. Он даже не повернулся, и Кайди попыталась подбодрить себя: пренебрегает - значит, недооценивает, значит, уязвим. Конечно, издевательски звякнула так и болтавшаяся на стойке штурвала половинка наручников - вторая, искореженная, ерзала по настилу в такт качке неподалеку, шагах в трех. Конечно, сама видишь, как он уязвим - где он и где ты. А он тем временем закрепил штурвал и не спеша подошел к ней. Сумерки уже сгустились в полновесный вечер, и бледное свечение шкал приборов и подсветки планшета с картой не дотягивалось до его лица, оно так и осталось для нее темным пятном. - Прошу простить мне эту неделикатность, фьера, - он протянул руку, слегка касаясь ее лба. Казалось бы, вот он, шанс - ударить, повалить, взять за горло; но от прикосновения по коже словно бы побежал иней, выстужая, вымораживая всякое движение из тела, и того, как он выбирается мимо нее через борт, как падает на доски перед ней кольцо с парой ключей, как исчезает в пене брызг длинное тело в песочно-желтом комбинезоне - этого женщина с позывным Игла уже не видела.