Четыре ноты для морской флейты: Белый Шторм

Будь это обычная волна, они бы не успели. Никто. Но она не спешила обрушиться, она стояла стеклянной стеной под беззвучный хохот кого-то огромного, вздымалась последним гибельным валом - и Тонио, выронив бесполезную ривальтеллу, схватил сестру за руку, рывком поднял и потащил куда-то назад и наверх, прочь от онемевшего, омелевшего - волна собрала, кажется, всю воду на много миль вокруг - неузнаваемо страшного моря. Откуда-то сзади слышался знакомый голос и выстрелы, но мальчик решил, что ему показалось. Сендио никогда не ругался такими словами. Да и откуда ему тут взяться?.. Бежать поначалу было тяжело, но потом вода почти ушла из-под ног, и получилось прибавить. Как на школьных соревнованиях, когда уже совсем нет сил, а потом чувствуешь, как с трибуны смотрит мама, слышишь, как орут младшие - и находишь. Еще и еще. Он увидел, как Антонио поднимает сестру, но та волна, что была внутри - она знала, что никто не успеет, если тварь пойдет так, как собирается: вперед. Не сбавляя хода, он дернул “рейдору” из кобуры, заорал что-то; высадил всю обойму - последний выстрел в упор, и все ушли как в воду, хотя почему “как” - и сам вошел в это мутное серо-зеленое стекло, плечом вперед, с разгона, со всей ненавистью и гневом той волны, что поднималась сейчас у него в груди. И волна рухнула внутрь себя. - О… о чем в-вы?.. - губы не слушались Палому, она зачем-то шарила вокруг себя, словно пытаясь обнаружить в полу тайный ход. Прочь отсюда - и подальше. - Если вы… готовы встретить вашего… - здесь ей послышалась та самая его кривая ухмылка, - мэтра в обществе моего тела… забудьте… что я спрашивал. - А если и т-так? - она вовсе не была в этом уверена, и не была уверена ни в чем. - Если у вас… нет… так и скажите, - связная речь, кажется, давалась ему с большим трудом. - Я… я попробую. Сейчас… - Поспешите. К счастью, включился наконец обратно свет - видимо, от аварийного генератора, вполнакала. Нойе сидел, прислонясь к стене, серый, как бумага; по виску стекала струйка пота. Госпитальная рубаха задралась до бедер, обнажая худые, непривычные взгляду вне казенной постели ноги; и автомат, лежащий поперек колен, не выглядел ни странно, ни нелепо. Палома пошарила в карманах фартука, посмотрела на тарелках, оставшихся от обеда - пусто: несмотря на слабость, раненый сегодня не жаловался на аппетит. В отличие от нее самой. Ну почему она не пошла на чай? Могла бы взять с собой… - Глюкоза… сахар… сойдет… - прошелестели от стены. ...Как ее вообще осенило? Она не притронулась бы к этому мертвецу даже ради спасения собственной жизни. И это не было какое-то затмение. Палома вполне отдавала себе отчет: вот она делает шаг, другой, приседает рядом с большим и каким-то удивительно бессмысленным здесь и сейчас телом, трясущимися пальцами расстёгивает клапан большого накладного кармана… второго… Во втором действительно нашлась початая и надкушенная плитка шоколада. Палома отломила кусочек, положила в приоткрытый рот гэла. Мелькнуло нелепое: так оживляли голема в том романе… как его… - Спасибо, - остальное он взял у нее из руки сам, отломил ещё кусок, проглотил, почти не жуя. - Теперь, если повезёт, может, и выберемся.