***
Рихард в очередной раз припечатал Графа к стене. Если б Унхайлига попросили охарактеризовать Рейхенбаха, он с радостью сказал бы, что тот ненасытное животное.***
Граф медленно, но верно впадал в отчаяние. Это разрушающее душу чувство всегда было в нем, но сейчас оно готово было поглотить его с головой. Он устал. Устал от побоев, бесконечного секса, устал от заломленных и связанных рук, от ошейника. Он устал от одних и тех же лиц, от затхлой пищи, от холода и старого матраса, от недосыпа и бесконечно ноющей спины. И еще музыкант хотел на свободу. Убежать отсюда подальше и никого больше не видеть. Спрятаться. Он больше старался не вспоминать жену, не простил ее. Зато мысли все больше возвращались к группе. Он столько не успел сделать, столько еще всего хотел бы создать, написать, спеть. Рассказать людям как существовать, когда ты в клетке, в четырех стенах и даже воздух в твоих легких горит от сырости и мороза. Он мечтал взлететь ввысь, а после разбиться о землю, сложив крылья. Граф почти перестал обращать внимания на постоянную боль, ему было уже всё равно. Сердце, однако, до сих пор ныло от случившегося. Ничего больше не осталось — глаза его потухли, он замкнулся в себе, молчал. И душа его была разбита вдребезги.***
Сегодня должно было случится что-то важное, так чувствовал Рейхенбах; что-то особенное. С Графом ему нравилось развлекаться, но последнее время это наскучило, ведь Граф больше не сопротивлялся. Рихард еще помнил эту мнимую покорность, потому держал ухо востро. Вдруг этому ублюдку в голову придет еще раз его тянуть?! Но сейчас ему вновь хотелось почувствовать, как дрожит под ним теплое тело, как его пленник стонет от боли, плачет и вырывается. Он хотел увидеть сопротивление. И тогда бы он тоже ощутил себя целым. Однако Бернд оставался бесчувственной куклой. Это неимоверно бесило Рихарда.***
Он вновь припер Графа к стенке, сильнее вдавил его в холодную каменную кладку. Сдернул брюки. Закинул скованные руки Унхайлига себе на шею, как если б мужчина его сам обнял. И подхватив музыканта под задницу, приподнял его. Удерживая пленника на весу, Рейхенбах начал покусывать его за шею, стремясь добиться хотя бы стонов, но Бернд висел на нем как тряпка. Церемонится больше Рихард не стал. Он резко вошел в Графа и принялся грубо и размашисто двигаться внутри.***
Ликки, помятуя о словах Хеннинга про хозяйственные помещения, двинулся именно туда, на ходу достав пистолет. Полиция двинулась на первый этаж. Гитарист медленно спустился по лестнице вниз и попал в подвал. Здесь было темно, хоть глаз выколи. Осторожно ступая в темноте, он не заметил ведро под ногами и, конечно, налетел на него. Поднявшийся шум заставил Ликки обмереть от ужаса. Он ждал, что сейчас выскочит охрана, его схватят или убьют на месте…***
Рихард услышал шум в коридоре и замер. Потом спустил Бернда на пол, натянул на него брюки. Граф бессильно сполз по стене. Рейхенбах прислушался. Хотя в коридоре было тихо, он решил перестраховаться, потому вынул пистолет. Схватил Графа за руку и потянул за собой. Едва открыв дверь, он перехватил мужчину за горло, прикрываясь им как живым щитом. Щелкнул выключатель.***
Ликки похолодел, как только скрипнула дверь дальше по коридору. В темноте было видно лишь два силуэта, но через минуту щелкнул выключатель, заливая коридор неярким светом, и гитарист смог рассмотреть их. Ликки поднял руку с пистолетом и оказался под вниманием двух пар глаз. Преступник заметил его. А в пленнике гитарист с ужасом узнал Графа.***
Трудно сказать, что испытал Ликки в тот момент: Первым пришло облегчение, что Граф жив, а потом нахлынула такая буря эмоций, что он едва сдержал себя, чтоб не закричать от переполнявших его чувств. Следом накрыло осознание, что один неверный с его стороны шаг и Граф мог лишиться жизни. Глядя в полные ужаса и радости одновременно темно-шоколадные глаза, он внезапно осознал, что может потерять любимого друга. Граф же чувствовал, как внутри него все как бы пробуждается, тает разъедающая душу тьма. Он не верил, не верил в то, что его молитвы услышаны, что его все-таки пришли спасать, а он даже и думать-то об этом перестал! Но следом закралась паника от осознания всего ужаса ситуации — он до сих пор заложник и одна ошибка будет стоить ему или Ликки жизни. А это явно не радостное событие. На всякий случай он морально подготовился к худшему…***
Рихард же достаточно быстро сориентировался, ведь пока певец был у него в руках, этот кретин не посмеет ему навредить. За Графа переживает! — Дернешься, и я убью его! Брось пистолет! Видя, что Ликки собирается возразить, Граф осторожно вмешался: — Ликки, прошу, делай, что он говорит… Рейхенбах тут же сильнее прижал дуло к виску Графа и перехватив его рот ладонью, прошипел: — Еще звук и я отправлю тебя в могилу! Граф судорожно сглотнул. Гитарист осторожно опустился на корточки и положил пистолет перед собой. — Отлично, а теперь пододвинь его ко мне! Ликки носком кроссовка осторожно пододвинул пистолет ближе к Рихарду. Рейхенбах с силой пнул оружие и оно с жалобным звяком отлетел в темный угол. — Стой, где стоишь! Двинешься, и можешь с ним попрощаться! Он стал пятиться вдаль коридора, увлекая за собой Графа. Ликки остался стоять на месте, глядя в глаза Графу, прося у него прощения. Унхайлиг прикрыл глаза, показывая, что все в порядке. Они поняли друг друга и простили.***
Рихард нащупал за спиной дверь, щелкнул замком и втащил в комнату Графа, после чего захлопнул дверь и приготовился к самому главному. Пора было с этим кончать!