***
Вечером Граф, приведенный в надлежащий вид, был притащен в комнату, где обычно спал Рейхенбах. Надо сказать, Мулински пошел другим путем. Он не стал издеваться над Графом, как это делал Рихард. У него был припасен более гуманный и очень действенный способ. Пока Унхайлига держали его парни, он подошел ближе и оценивающе оглядел пленника. Раны на лице мужчины еще остались — два длинных рубца на щеке и еще не до конца зажившая губа, рассеченная Рихардом. Он приспустил халат с музыканта, оглядел спину — там тоже красовались незажившие раны. Взял мужчину за подбородок, повертел лицо, оглядев еще раз. Потом отошел к тумбочке, открыл лежавший на ней чемодан. Достал шприц с прозрачной жидкостью и продемонстрировал Графу. — Знаешь, что это такое? Граф молчал. Тогда Мулински разорвал рукав шелкового халата, что был одет на Графе, и поднес шприц к его руке. Музыкант стал вырываться. — Успокойся, я не сделаю тебе больно. Граф дернулся, как только игла проткнула кожу на руке и зашипел от боли, когда лекарство заструилось по его венам. Охранники отпустили его, он соскользнул на пол и через минуту потерял сознание. — Выйдите, — холодно приказал Мулински своим парням, — Как только понадобится помощь, я позову вас. Он сел в кресло в ожидании, когда мужчина, лежащий на полу, придет в себя.***
Граф с трудом открыл глаза. Все тело странно ломило. Перед глазами плыло. Через минуту он с трудом сфокусировал взгляд и поднялся на четвереньки. Едва он коснулся стены в поисках опоры, руку обожгло возбуждающим прикосновением. Он удивленно застонал и сел обратно на пол. — Иди ко мне, мой хороший, — из темноты со стороны кресла раздался слащавый голос. Унхайлиг мгновенно повернул голову в его сторону. В кресле сидел потрясающей внешности мужчина. Он легонько поманил Графа к себе. Музыкант, покачиваясь, встал на четвереньки и пополз на звук. Как только он достиг своей цели, то сразу же уткнулся в колени мужчины. Мулински легко подхватил его за подбородок. Он заглянул в глаза музыканта. Погладил его по щеке. Граф сам потянулся за ласкающей его рукой. Мулински аккуратно очертил лицо мужчины, а сам тем временем расстегнул ширинку. — Хочешь поиграть со мной, лапушка? — Да~а~а — тягуче отозвался Граф. — Ты похож на породистую лошадку, только тебя следует обуздать. Давай, соси, мой дорогой… Граф тут же обхватил полувставший член губами и взялся с нажимом ласкать его. Член налился силой под прикосновениями музыканта. Пленник обласкал языком головку, поиграл с крайней плотью, скользнул вниз. Потом добавил руки. Пальцем увлеченно провел от дырочки до основания, на минуту выпуская член изо рта. Мулински застонал в голос, двинул бедрами, входя в рот Графа, потом нажал на затылок пленника и засадил по самые гланды. Граф расслабил горло, полностью принимая в себя член бандита. Через несколько минут Мулински беспорядочно задергал бедрами, вбиваясь в рот Графа. Не выдержав подступающего напряжения, мужчина заорал и кончил. Граф проглотил сперму. Неожиданно он почувствовал, как к нему возвращается его разум, до этого затуманенный наркотиком. Он в ужасе шарахнулся в сторону, чего Мулински не заметил, занятый восстановлением дыхания после оргазма. Граф испуганно уставился на свои ладони, на которых красовались пятна чужой спермы. Он попытался отползти подальше, но, к несчастью, Мулински уже оклемался. Его рука легла на затылок Графа и притянула ближе, вторая очертила овал лица. Графа обожгло прикосновением, дыхание тут же сбилось, и его накрыла волна необъяснимого возбуждения. Он поднял голову и любовно взглянул на Мулински. — Иди ко мне, хороший мой, — Мулински позвал его к себе на колени, похлопав по ним ладонью. Унхайлиг потянулся за его рукой и уселся сверху. Ладонь бандита бесцеремонно прошлась по лопаткам. Мулински лизнул родинку на шее Графа, а потом начал увлеченно гладить пленника. Его руки скользили по спине, груди, бокам и бедрам певца. А потом он легонько приподнял мужчину и опустил его на свой уже во второй раз вставший член. Граф вскрикнул, преступник брал его насухо. Действие наркотика сглаживало боль от проникновения и разжигало в теле певца неугасаемое возбуждение. Неодурманенный, Граф никогда бы этого не сделал, но, к сожалению, он был не в силах противостоять этому яду. Бернд беспрерывно стонал, извивался на коленях Мулински, поскуливал и хныкал, бесстыдно терся членом о живот преступника и выгибался под его руками, пока Мулински трахал его. Через несколько минут оба мужчины с криком кончили.***
Рейхенбах отодвинулся от стены и грязно выругался. Чертов Мулински заставил мальчишку стонать от удовольствия! Он, конечно, понимал, что ведет себя по-детски, но ничего поделать с собой не мог — хотелось уничтожить Мулински. Он поклялся себе, что заставит Графа стонать. Либо от боли, либо от возбуждения — время покажет. «Конопля здесь становится подходящим средством для стимуляции сексуальной выносливости, она усиливает чувственные восприятия, улучшает любовное воображение, умножает сопутствующее благоговение, дает крылья фантазии и оттягивает эякуляцию. Смесь из цветков конопли и зерен дурмана — божественный афродизиак в истинном смысле этого слова. Однако зерна дурмана часто используются и в преступных целях. В высоких дозах они имеют сильное наркотическое действие. После этого жертва становится неспособной к сопротивлению вследствие помрачения сознания От определенных доз у жертвы любовное томление может быстро развиться в сексуальную страсть, так что утихает всякое чувство стыда и слабнет любое сопротивление. И по этой причине, я не думаю, что на всей Земле можно сыскать более мерзкое растение, посредством которого причиняется столько зла, и притом таким естественным способом».