Could you make me kiss you? When we decimate the stars?

Adelitas Way – Last Stand

От моего заключения мальчик вздрогнул, но сразу же мысленно начал корить себя за свои эмоции. Разглядывая на своих пальцах буквы, как будто увидел их впервые, Фрэнк осторожно взглянул на меня, сомневаясь в своем решении приехать сюда. Я ничего не говорил, не решаясь нарушить эту тишину. В один момент мне показалось, что парень почти сорвался с места, решительно держась за ручку двери, но мне всего лишь показалось. — Хочешь, я могу пойти с тобой? — В этот момент все мои слова кажутся глупыми и ненужными. Я не уверен, что смогу ему помочь, если что-то пойдет не так. У меня нет сомнений, что я просто ничего не смогу сделать, если последняя надежда этого мальчика с глухим звуком разобьется о холодный больничный пол в палате его матери. От этого чувства меня начинает тошнить, и я стараюсь подобные догадки запрятать как можно дальше, в глубины своего сознания. Фрэнк категорически помотал головой, безмолвно умоляя остаться в машине и не пытаться оказать помощь. Шумно выдохнув и собрав всю свою смелость в сжатые кулаки, парень решительно вышел из машины, торопливо направляясь к приоткрытым воротам старой лечебницы, от которой так и веет безумием. Я провожал его обеспокоенным взглядом, наблюдая, как подросток борется с собственным страхом и неуверенностью. Я следил за минутной стрелкой на наручных часах, черный ремешок которых был изрядно потрепан, и мне казалось, что она не сдвигается с места с того момента, как Фрэнк оставил меня. Терпкие сигареты следовали одна за одной, оставляя после себя приятный горький привкус, но отвратительный осадок в горле. Прошло около двадцати минут, а ощущение, будто я провел в машине не меньше часа, наблюдая, как полноватые санитары в белых одеяниях присматривают за душевнобольными, которые заняты своими важными делами на площадке. Большинство мужчин непринужденно разговаривают между собой, периодически улыбаясь своему собеседнику или даже громко смеясь от услышанного. Некоторые сидят в стороне, наблюдая за действиями их пациентов, которые кажутся до безобразия странными и непонятными. Меня поражает их убийственное спокойствие, которое выработалось в них за многие годы нелегкой работы. Я просто не могу себе вообразить, как сильно влияет на вменяемого человека такая обстановка, как сильно угнетает поведение этих бедных, потерянных людей. Моим вниманием теперь овладела дама в сером, немного мешковатом платье, которая увлеченно разговаривала с белыми пионами, растущими в небольших клумбах. Морщинки и неровности на лице говорили о том, что неизбежная старость берет свое, а темная тень под глазами свидетельствовала о ее состоянии. Эмоции на лице женщины менялись ежесекундно, а несвязная речь тоненьким голоском, обращенная к прекрасным цветам, наводила странное чувство беспокойства. Она улыбалась, обнажая желтоватые зубы и нежно поглаживала лепестки тонкими пальцами, которые были в странных пятнах. На фоне других эта милая женщина кажется совсем безобидной, если бы не нервные движения головой и безумство в глазах, то можно подумать, что это просто домохозяйка, усердно ухаживающая за своими растениями. Я продолжал изучать ее, осознавая, что у этого человека свой мир, далекий от реальности. Но у каждого ведь своя реальность, верно? Громоздкая дверь цвета красного дерева, который грубо контрастировал с серо-грязными стенами здания, приоткрылась, и я увидел Фрэнка, лицо которого не выражало ровным счетом ничего, кроме застывшего страха в стеклянных глазах. Я отвернулся в другую сторону, понимая, какую глупость совершил, когда позволил ему сюда приехать. Даже когда до моего слуха донесся звук открывающиеся двери и я почувствовал его присутствие на соседнем сидении, у меня не хватило смелости посмотреть на парня. Его размеренное дыхание становилось тяжелым и шумным, предвещая наступающую истерику. Мое тело осознанно не хотело двигаться, но я понимал, что сейчас просто необходимо отвлечься от собственного эгоизма и подумать о том, кого я больше всего боялся ранить. Через силу я перевел взгляд на Фрэнка, стараясь сделать это как можно незаметнее, так как мерзкое чувство стыда прожигало меня изнутри. Широко распахнутые глаза блестели от скопившихся слез, которые, казалось, уже переполняли два чайно-ореховых омута глаз, но никак не желали скатываться по щекам. — «Это не мой Фрэнки», — хрипло заговорил мальчик, отчего мое сердце глухо упало куда-то в желудок. — «Это не мой мальчик», — он, наконец, моргнул, и градины горячих слез стремительно направились к подбородку. — Это не моя мать, — подросток признал то, что всячески отрицал долгое время. — Это уже не моя мать, — его голос дрогнул, отчего мое выражение лица искривилось от боли, которая стягивала грудь и стояла комом в горле, не давая произнести ни слова. Мои руки приросли к рулю, а взгляд растерянно блуждал по лицу, на котором не дрогнул ни один мускул, а лишь мокрые дорожки поблескивали на побледневшей коже. Шок начал отступать, а вместе с ним и чувство онемения. Изгибистые брови парня сдвинулись к переносице, а губы растянулись в нервной улыбке. Дрожащие руки медленно провели по волосам, перебирая пряди, пальцы крепко сжались в кулаки, и первое прерывистое рыдание вырвалось из его горла, убивая что-то во мне. Фрэнк начал раскачиваться из стороны в сторону, зажмурив глаза и бормоча что-то несвязное. Я продолжал сидеть в оцепенении, ничего не предпринимая, и ненависть к самому себе росла с каждым болезненным стоном парня. Его истерика только набирала обороты, а я не понимал, как защитить его от самого себя. Когда Фрэнк уже принялся бить себя по коленям, продолжая задыхаться от собственных слез, я решился подобраться к нему. Он сопротивлялся, пытался наносить мне удары, но я готов их принять. Не с первого раза, но мне удалось взять его за хрупкие запястья, хотя он активно продолжал вырываться из моих рук. И все же мне удалось заключить его в объятия, ведь я значительно крупнее и сильнее. Я сжимал его тело сильнее, пока тот не прекратил попытки отстраниться и уже обмяк в моих руках. Фрэнк сдался и уткнулся мне в грудь, заглушая свои рыдания. Я чувствовал, как моя рубашка становилась влажной от слез, и эти слезы прожигали мою кожу, проникая в сердце, которое в последнее время стало уязвимым. Я не знаю, сколько мы так просидели, но это время, проведенное вот так, казалось настоящим адом. Я уже не слышал горьких рыданий, но точно ощущал, как его пальцы крепко сжимают мою рубашку, стягивая ткань на спине. — Чертов Джерард, почему ты вообще со мной возишься? — его голос был слабым и хриплым, но я отчетливо расслышал сказанное и от неожиданности заметно вздрогнул. — Ничего не говори. Просто поехали обратно, — Фрэнк резко оттолкнул меня и развернулся в противоположную сторону, поджимая под себя ноги. Он не хочет, чтобы я его сейчас видел - ему стыдно, но он даже не представляет, насколько стыдно мне. Я не смогу его уберечь и оградить от всего, чего он и так натерпелся. Кажется, с моим появлением в его жизни стало только больше проблем. Фрэнк отвернут от меня, и я не могу видеть его лица, но я предполагаю, что он продолжает плакать - это можно понять по тяжело вздымающейся спине. Эта боль превратилась в свинцовый груз и сдавливала ребра, не позволяя дышать полной грудью. Я пойму, если по приезде обратно он молча покинет мою машину и направится своей дорогой. Определенно, так даже будет лучше. И я усиленно буду стараться похоронить эти чувства, которые намного сложнее, чем любовь. Все три часа мы провели в тишине, не осмеливаясь её нарушить. Фрэнк неподвижно лежал в той же позе, а я готовился к тому, что сейчас он уйдет. Как только мы выйдем из машины, этот солнечный мальчик покинет меня, забирая с собой то легкое и полюбившееся чувство, которое я испытывал, находясь рядом с ним. Он, наверное, и не понимает, что, уходя, закроет ту дверь, которую долгое время никто не мог открыть, и только этому парню удалось пробудить меня после многолетнего сна. Рядом с ним я почувствовал, что еще жив и могу испытывать что-то помимо вечной тоски и ощущения обреченности. Хотя грусть всегда внушала мне уважение, но я устал от нее, ощущая, как она касается меня своими цепкими пальцами день за днем. Сейчас меня переполняет незнакомое, преследующее меня после появления Фрэнка чувство, которого я, возможно, стыжусь: чувство собственности и нежелания делить этого человека еще с кем-то. Я ощущаю ежедневную потребность в его присутствии, в его голосе и полюбившихся за короткое время историй, которые я всегда слушал с особым упоением. Но сейчас, подъезжая к городу, я понимаю, что уже вечером снова распробую вкус виски и одиночества. Все хорошее рано или поздно заканчивается - это всем известный факт и нужно согласиться с этим утверждением. – Останови здесь, — внезапно и пугающе спокойно проговорил парень, принимая удобное положение, отстегивая ремень безопасности. Я обратил внимания на его красные от слез глаза, и по моей спине снова пробежала волна неприятных мурашек. Я послушно заглушил двигатель, боковым зрением наблюдая, как Фрэнк выходит из машины. Вот и все. Без лишних слов мальчик покинул меня, даже не посмотрев в мою сторону, отчего стало еще обиднее. Смириться с этим достаточно легко, верно? Я просто приеду домой, и, как в старые добрые времена, распластаюсь перед телевизором, спокойно попивая горячий кофе. Будто ничего и не было. Парень неторопливо, немного неуклюже и потерянно скрылся из вида, а я надеялся, что он почувствует, как сильно мне уже не хватает его присутствия. Простояв у обочины достаточно долго, я поехал в сторону дома, но на повороте изменил направление, зная, куда приведет меня эта дорога. Скорость на спидометре стремительно росла, превышая норму. Чувство адреналина поглотило меня полностью, я даже начал улыбаться, представляя, что, возможно, за поворотом меня ждет мой конец. Я с легкостью мог влететь в придорожный столб или столкнуться с фурой, но это только подливало масло в огонь. Даже будучи студентом я не лихачил и никогда не смел нарушать правила. Но сейчас у меня стерты границы дозволенного, я сам распоряжаюсь своей судьбой и чувствую себя всевластным. Скорость сводит с ума, смерть, дышащая в спину, - тоже. Проскакивая на светофоре и избегая столкновения с иномаркой, мое сердце пропускает несколько ударов, а звук длительного сигнала водителя слышится отдаленно и тихо. Забывая, как дышать, я стараюсь впустить в свои легкие как можно больше воздуха и понимаю, что сейчас могло случится именно то, за чем я гнался последние полчаса. Но в эти несколько решающих секунд, которые могли стать последними, я машинально вспомнил ту улыбку, которая недолго согревала меня в эту меланхоличную осень; этот немного хриплый голос, в который я любил вслушиваться; этот взрослый взгляд и эти рыдания, которые резали без ножа. Сбавляя скорость, я понял, что все мое лицо мокрое от слез, которые продолжают незаметно стекать по щекам. Я всегда считал, что слезы — это слабость, которую никогда никому нельзя показывать. Я стыдился проявлять эту эмоцию даже перед братом, ближе которого у меня никого нет. А сейчас, после долгих лет молчания, расставание с этим мальчиком стало последней каплей и я не могу контролировать то, что вырывается из моей груди в виде хриплых приглушенных стонов. Я плакал навзрыд, чувствуя себя шестилетним мальчишкой. Мне не хотелось убежать от этого, прекратить этот всплеск, у меня было желание выпустить все это дерьмо, которое скапливалось долгое время. Я признал свою слабость. И в этот момент я подумал, что было бы лучше, если бы я остался один. Было бы не так больно, если бы я не принял Фрэнка. Я бы продолжал жить смиренно и не делая попыток что-то изменить. Я просто хочу перестать чувствовать. Это так мерзко, когда чувство одиночества, к которому я, казалось, привык, возвращается и кажется не таким прекрасным, как это было раньше. За горизонт заходило солнце, создавая прекрасное красно-оранжевое небо, местами на котором виднелись тяжелые серые тучи. Я наконец-то добрался до дома, не упустив возможности заехать в алкомаркет, в котором являюсь частым покупателем. Меня даже узнал кассир. Приветливо улыбнувшись, он сказал, что якобы уже начал скучать по мне, после чего рассмеялся басом, считая, что шутка удалась. Я лишь вяло улыбнулся, чтобы не обидеть мужчину, и сделал свой заказ. На самом деле, я презираю себя за свою нездоровую тягу к алкоголю, потому что обычно он впутывал меня во всякие дерьмовые ситуации, из которых было очень сложно выйти 'чистым', но так же всем известно, что бутылка крепкого коньяка будет получше, чем всякие мозгоправы. И вот я уже поспешно пытаюсь открыть бутылку трясущимися руками, бормоча что-то о том, зачем вообще их так крепко запечатывать. Все вернулось на свои места. Я опять один. Я опять в тишине. И мне страшно.