***
Деймон видел в этом шарм, в её идеальности. Деймон считал наивность чистотой. Деймон больше не верит в любовь. Она была светлой, мягкой, мечтательной, завораживающей. Кэролайн говорила, что любит Джейн Остин. Но Елена знала, что Кэролайн брала её саму и рвала на куски, как сраные книжки Джейн Остин, что дарил ей «Raven*». Каждый кусок, как страницу из обертки. Но Деймон смотрел на неё с восхищением, небывалым восторгом, словно она ярчайшая звезда на его небосклоне. Пока не понял, что Кукле в театре место, а не в его пепелищах.***
Елена была составляющей их жизни, но никто не знал, что составляет её? Девчонку с малиновой жвачкой на языке, не умеющую рассчитывать градус на бутылке, с дикостью в крови и страстью к русской рулетке. Елена звалась вторым именем Гвен. Гвен имела половину состояния Николаса Катаута. У Елены ни гроша, когда трастовый фонд Гвен пополняется. И ни черта она не знает, кроме как приставить к горлу заточку, шипя на ухо, как обозленная, изголодавшаяся, одичалая и уличная кошка: — Не сбежишь. Она вспоминает о трех детдомах, исправительном центре, психиатрической клинике и обжигающей ненависти соседской девчонки Кэролайн Форбс. Но соседская девчонка не вспоминает о приемной дочери Лиз, когда приезжает на уикенд в дождливый Мистик Фоллс и видит слезы на лице матери: понимает, что виновата сама, но признание — слишком низко для её гордыни. А Елена слишком прогнила изнутри, чтобы забывать о ней, как и о чертовке Беннет. Эмили. Или Бонни. Черт с два, срать на её ярлык, пришитый к оранжевой робе: сухие ухмылки завораживали похлеще выходок озверевшей девицы. И торжественно она бы объявила эту сухую итальянку как пристанищем, так и полем боя. Жгучая, мерзкая, ненавистная Бонни Беннет. А Кэролайн просто пустая кукла без сцены, но ненависти она сильнее не испытывала, чем к этой соседской девчонке. Она растекалась вязкой, тягучей, грязной, красной жидкостью. По венам, по артериям, по коже. И Елена чувствовала, как омерзение и отвращение сковывают её, как рвотный рефлекс охватывает глотку, как дыхание сперло от насыщенности ярости. Елена понимает, что ухватиться ей не за что: поздно; а мороз бьет по коже, когда Деймон смотрит оценивающе.***
Когда-нибудь она простит, но вряд ли это произнесет вслух. Малиновая жвачка на языке тянется, осушенный коктейль остается в урне, а поцарапанный старый Шевроле остается на парковке, с её номером на лобовушке. — Кэтти, — слащаво и приторно, — я, кажется, не приду в этот раз. — Елена, — в ответ ей произнесла она, кажется, цокнув языком. — Прости, но ты охринела? — Не дуйся, котен, — слащаво и до жути незнакомо. — Я возмещу свиданием. — Елена? Что-то не так? Кэтти так и не узнает, почему осушенный коктейль Елены останется на барной стойке, а в её руках флеш роял. Кэтти так и не поймет, почему слащавый и сладкий голос никак не ассоциируется с Еленой, такой дикой и яростной. Кэтти так и не услышит, почему Елена наполнена ненавистью, а в её руках оказался фальшивый флеш роял.***
Обычно Деймон не проникается к девицам с повадками Елены, потому что ему по вкусу несгораемая страсть и дикий азарт. Елена же из другой оперы, скорее про принцессу-лебедь. Она высокомерная, желанная — он бы и спорить не стал: его тянет, — однотонная, острая, влекущая и слишком горячая. Деймон не хочет обжигаться. Деймон боится огня. Сальватор приехал в этот городок не за Еленой, не за Кэролайн, не за страстью и не за любовью. Он слишком прогнил, чтобы испытывать уже что-то жаркое, горячее — не обжигающее, как у Елены, — страстное. Деймон больше не может отдать что-то взамен любви, которую ему бы предложили. Ставки не равны, потому что пустота не равняется сердцу. Деймон вернулся ради брата. Деймон считает семьей Стефана Палмера. Обычно Сальватор не испытывает чувство привязанности к человеку одной крови с ним. Он просто кидает кость ближнему и ждет, когда тот проглотит и вильнет хвостом в знак одобрения. Однако, Деймон не кидал кость Стефану — младшему братцу, что делил с ним его взлеты и падения, что бросался в огонь ради него и тонул вместе с ним. Он просто вернулся сюда ради Стефана. Деймон не знает, где он. Деймон понимает, что с ним. Сальватор чувствовал то же, что теплится на сердце у брата, и осознавал его привязанность к ближнему, которому нельзя кость кинуть, как подачку, мол, бери, пока дают. Он осознает, знает, понимает, но не чувствует уже того же — былого, что как-то случилось и с ним когда-то, в его страстные и терпкие восемнадцать с девчонкой из-за границы по имени Кэролайн Форбс. И ему кажется, что эта девица точь-в-точь