Аленький цветочек страсти

      Не успела фигура Настеньки скрыться в золотых дверях, инкрустированных, как тут говорят, яхонтами - то есть рубинами и сапфирами, как я спросила:       - Ну чего, слышал? Что думаешь по этому поводу? Соглашаться али как?       Про "встретимся в условном месте" я трепалась просто так, для красного словца. Во время общения с тёзкой моё чудо обретался неподалёку, наверняка кайфуя от этой слежки.       - Сомнения меня берут, милая моя госпожа. - Он и в самом деле был озадачен и тревожен. - Не вынесет красна девица, дочь купеческая моего вида. Падёт она с истошным криком на землю сырую в беспамятстве, только и всплеснув руками белыми. - Что приятно, загоняться по поводу внешности стал меньше. Но да, это сущая правда. Вот через полгодика-годик вполне освоилась бы. Маловато пары недель оказалось. А следующие слова почти вогнали в краску. - Нет у неё твоего храброго сердца.       - Да есть в ней она. Если уж несмотря на облик смогла оценить хорошее отношение и наплевав на свой страх решила передать личную благодарность. И я верю, что она сдержит данное слово. Или хотя бы честно попытается снова не грохнуться. - Срубила правду-матку я. И как отреагирует?       Гореслав какое-то время помолчал, а потом произнёс:       - Что ж, так тому и быть. Сяду я во главе пиршественного стола, подниму пару чарок эллинского вина за добрую дорогу гостьи нашей. - Мы немного посмеялись над понятной нам шуткой. Ну сколько там той дороги? Моргнуть не успеваешь, как на месте оказываешься!       - И мы вполне можем посадить её за дальний край стола, чтоб глаза об тебя не мозолила, если уж совсем невыносимо будет. Столы в палатах дли-и-инные... Аж гонца посылать можно.       Гореслав немного посмеялся своим сиплым невъебенным смехом над представленной картиной и вроде бы слегка расслабился - по крайней мере, шерсть на плечах прекратила топорщиться иголками, что с ним всегда бывало в напряжении. По крайней мере, приближение Настеньки с недавних пор я угадывала не по шагам и воплям, а по шевелящимся кончикам ушей и начинающей подниматься шерсти, чего он сам, кажись, и не замечал.       "Давай поцелую на посошок, да пойду переодеваться. И эту потороплю. Быстрее сядем - быстрее съебётся от нас", - мысленно сказала я ему, лукаво поглядывая.       - Не говорила бы ты так... - но все нравоучительные речи вылетели из головы, когда затыкая прильнула в крепком поцелуе, зарываясь пальцами в шерсть на горбах - ему это нравилось, мышцы так и ходили. Гореслав же, боясь перейти к "любовным утехам", то гладил, то держал руки почти по швам. Целуясь, я аккуратно обводила языком чувствительные основания кабаньих клыков, намеренно испытывая выдержку. Чудище взрыкивал, но держался, хотя очень подозрительно переступал с ноги на ногу, будто приплясывая.       Хоть и не хотелось, а пришлось оторваться - пока сам не начал отрывать и сбегать. Прощаться не стала - увидимся меньше чем через полчаса - и пошла по дорожке, мягко качая бёдрами, "аки лебёдушка по волнам" - как я поняла, он считает это дико сексуальным.       Может быть, я слишком настойчива, но... Просто считаю, что надо ебаться пока ебётся. К тому же, если вычесть из жизни детство, раннее отрочество, увядание и старость, то не так уж много времени на это дело даётся. А если учитывать, что даже проститутки не ебутся нон-стоп... то и того меньше. Обидно как-то даже, что хер Гореслава без дела простаивает. Хотя и понимаю, что просто голимый секс с ним не устроит. Маловато этого. Так что терплю, но провокаций не бросаю. Рано или поздно возьму эту Бастилию. Зная Гореслава - скорее поздно...       *Спустя пятьдесят пять минут*       Найти что-то красивое и чтоб не чувствовать себя в этом красивом пехотинцем в полной боевой выкладке, было трудно. Настолько, что ударными темпами (я и замечать-то не всё успевала!) из огромного отреза небесно-голубого шёлка отряд швей прямо на мне изобразил нечто вроде приталенного укороченного (нет, не в смысле, что пизду видно невооружённым глазом, а до середины голени) сарафана с драгоценным поясом, ладно сидящим на бёдрах. Трёхрукий башмачник (третья росла прямо по центру груди, а сам он напоминал какого-то гоблина) справил зелёные сафьяновые сапожки с серебряными каблуками взамен повседневных красных. Ради такого праздника, как выпроваживание Настеньки позволила присобачить на голову кружевной кокошник, больше похожий на тиару - оказавшийся симпатичной и довольно лёгкой штучкой, которая мне даже шла - прядельщица-Любляна мило зарделась от похвалы. Когда была готова, вся орда умилённо поахала на мой внешний вид - вопреки ожиданиям, никто не стал вякать что-либо про "неприличность". Оно и видно - на паре швей не было ни клочка одежды, на одной так и вовсе - кожи. Когда я её потрогала - оказалось, что есть, просто почти полностью прозрачная, чуть отблескивающая, как пластиковая пищевая плёнка. Случалось помогать тампонировать открытую рану, так что отличить на ощупь, что это не гольное мясо со всеми волокнами и жировой прослойкой смогла. Но самовольно прикасаться... Похоже, испустив финальный хрип, во мне скончалась последняя брезгливость.       А когда вышла - почти выбежала, ждут же все, наверное! - чуть не сшибла дверями Настеньку, которую собрали гораздо быстрее меня и ждала.       В общем, пошли мы вместе.       Гореслав сидел на богато изукрашенном троне неподвижно, развернув плечи, по возможности выпрямив горбатую спину и слегка выпятив грудь (выглядело так, словно враги прибили его жопу к сидушке и он старается не показывать, как ему больно) - кажись, пытался произвести на Настеньку неизгладимое впечатление. Хотя куда уж дальше... Мне пришлось ущипнуть её за бок (ничего, сквозь сарафан и две рубашки не больно) и дать лёгкий подзатыльник ребром ладони, чтоб не грохнулась - а то больно многообещающе побледнела. И делала я это без удовольствия! Девка и в самом деле держалась молодцом, не верещала и не просила её не убивать - хотя и очень-очень хотела, судя по глазам-блюдцам.       - Здравствуй, хозяин милостивый, господин мой гостеприимный, - голос вибрировал, но петуха не давал, - спасибо тебе сердечное за палаты высокие, за сады зелёные, коих нет лучше на белом свете, за перины пуховые, за яства сахарные, за питья медвяные, за музыку согласную... Рада была я быть гостьей во дворце твоём невиданном, да ждёт меня дома батюшка родимый, что жизни своей не пожалел ради цветочка аленького...       Гореслав нахмурился и эдак колюче глянул - ну, чисто филин из дупла. Совсем чуть-чуть, но Настенька заглохла, потом до неё дошло, что что-то не то сказанула, побледнела и умоляюще впилась в меня глазищами. Вот какую хуйню ты сморозила - считай, обвинила: мол, всё было замечательно, но характер у тебя, хозяин, говно - чуть батю из-за какого-то цветка не порешил. Как-то так вышло. Эх, эти глазищи... серо-зелёные, очень чистые. Всё-таки я слишком сентиментальна.       - Давай дальше, - шепнула я и тихонько пожала её пальцы, - господин не сердится на дурость. Если б ты это умышленно сказала, я б тебя сама прибила, - уже холоднее на порядок добавила я. Ага, раздумала брякаться...       Дальше Настенька произнесла такую навороченную и слезливую речь, перемежаемую земными поклонами, превознося Гореслава до небес и просясь к родичам, которым, судя по описаниям, стоило памятники при жизни поставить, что у меня чуть уши не слиплись.       Когда словесный понос закончился - при чём уже успевший привыкнуть к краткому общению без излишних наворотов Чудище и сам утомился слушать, подперев голову когтистой ладонью - Гореслав эффектно хлопнул в ладоши и на столе тотчас появился пир на весь мир. (И слуги вместе с ним, ага.) То есть неделя трёхразового питания в день или две - двухразового. Никогда не привыкну к тому, что не всё надо доедать за раз.       - Рад я, что была ты гостьей моей, Настенька, - та беззвучно пискнула и чуть не провалилась сквозь сиденье от звучания его голоса, - но права ты - надо и честь знать. Погуляла, и будет. Не могут палаты мои самоцветные заменить дом родной. Сестрицы твои и батюшка все глаза небось до слепоты выплакали, не видя тебя. Оделю я их подарками богатыми и казной несчётной за то, что была ты товарищем Настёне моей разлюбезной. Попируй напоследок за моим столом, да как простишься с сестрицей своей названой, надень золот-перстень на правый мизинец. Как прибудешь, спрячь его под двенадцать замков и двенадцать засовов и не показывай ни единой живой душе. Иначе беда может случиться. - Вроде бы буднично сказал, без особой угрозы, а Настенька уже поджала булки и поклялась своей жизнью не выдавать тайны.       Дальше был пир. Ну, как сказать пир... пировать более-менее могла только я, но не очень-то хотелось в такой обстановке. Гореслав обработанную пищу не ел - предпочитал кровавую пищу, как тот орёл, а Настенька под его совиным взором нормально есть не могла. И пить тоже. Несмотря на играющую музыку, создавалось впечатление, что мы сидим за поминальным столом во главе с виновницей торжества. Гореславу тоже было не слишком уютно, несмотря на его царственный вид - Настенька всё же палила исподтишка, и он ждал воплей с визгами.       Когда я постучала серебряной вилкой по чарке, никто не подскочил, как я ожидала, но вздрогнули точно.       - Прошу тишины. Я хочу сказать... то есть произнести напутственную речь.       Тьфу бля, встать забыла! Ну и вскочила, мигом зацепившись за какую-то фигурную херню на золотом кресле. Думала - сама отцепится, и встала в полный рост. Ой, дурааа...       Разошлось, как говорится, от Москвы и до Чукотки. Со смачным таким треском. Жопе стало прохладнее. Ну обосраться пирогами... Гореслав и бровью не повёл - и не такого навидался, Настенька ловила хи-хи в кулачок. Хоть прекратила тошнотной зеленью отдавать.       Ладно, я скажу ей. Ой, как я ей всё скажу...       - Ты появилась на нашем пороге нежданно-негаданно... никто и предположить не мог твоего появления. Но за короткое время пребывания здесь ты успела стать мне доброй подругой и сестрой, которой у меня никогда не было. Может, не всегда у нас всё было сладко да гладко, но я ценю то время, что мы провели вместе. И не благодари, я этого не заслуживаю. - Остановила жестом было открывшую рот тёзку. - Ну, за то, чтоб у тебя в жизни всё было хорошо. Жениха тебе любимого и всякой хуйни. - Я подняла платиновую чарку и выхлебала лёгкую настойку до дна. Гореслав тоже молча торжественно выпил за её здоровье. Настеньке тоже налили и медленно выпила.       Невидимая Настеньке Любляна, пока я говорила, бодро и ловко своими ярко-синими паучьими лапами буквально за минуту сшила всё так, что и стежков не найти.       Обстановка как-то не заметно разрядилась (настойка сыграла свою роль), и мы с Настенькой довольно бодро обедали, успевая трепаться ни о чём. Настеньке еду подкладывали слуги, себе пайку накладывала сама.       Так, что тут у нас на запить... праздник же, можно временно приостановить "сухой закон". Всё перепробовала со своей стороны - везде компоты и соки! Научила на свою голову... Да, я попросту захаживала на кухню, чтобы перекусить, и одним вином, даже разбавленным до фиолетового оттенка, запивать бутерброды не желала - так и спиться недолго, а молоко... даже страшно предположить, кого они тут доят ради его получения. Если у них тут лошади-ракоскорпионы, то вместо коров должны быть какие-нибудь... шерстистые осьминоги. С выменем.       А потом разозлилась. Всё же настойка была с градусами.       Я им что, школьница, блять?!! Можно подумать, что я ужрусь в дрезину, как только увижу спиртное на столе! Я тут всего пару раз прибухивала, и то почти в медицинских целях!       Короче, пукан бомбанул всерьёз. Я и без бухла то же самое натворить могу!       Я без предупреждения поднялась и продекламировала: Из-за леса, из-за гор Показал мужик топор И не просто показал - Его к хую привязал.       Пока Настенька хлопала ресницами, Гореслав смотрел не мигая. И ничего не говорил. Вслух, в смысле.       "Сходи-ка ты проветриться на простор садов. Позже слово молвить будем".       Я прихватила со стола булку и отправилась протрезвляться на воздух. Может, моё чудо пиздюлей и не пропишет за такие художества, но настроение точно испортила...       Сбросив сапожки на песок и раскрутив онучи (сиречь портянки), прошлась по песочку босыми ногами, а потом подозвала ближайшее дерево, свесившее широкую, как лавка, ветку, уселась на неё и "доехала" до середины ручья. Тёплая вода ласкала ступни, рыбки жрали хлеб, щебетали птички и ветерок доносил запах аленького цветочка. Духмяный, зараза...       И меня словно качелью по башке пришибло.       Гореслав ведь потому к моим заскокам снисходительно относится, что уже настроился на то, что ему со мной всю жизнь жить. Всю, ёб твою мать, жизнь! Это я привыкла, что если что - развернулась, послала нахуй и хлопнула дверью. Незаменимых нет. До настоящего момента так по привычке считала. Что можно дать по тормозам и отказаться. Не в смысле, когда нужна помощь, никогда падлой не была, а если встретился долбоёб, чья долбоёбищность не совпадает с моей.       Никуда я от своего чудища уже не денусь. И не так уж страшно, оказывается, с одним человеком жизнь связывать. Главное, чтоб не как петлю на шею - а всё остальное уже не так важно.       С этими мыслями я продолжала меланхолически крошить хлеб рыбкам, болтая ногами в тёплой воде. Изредка рыбкам доставались пинки, но они явно не были в обиде.       Вечно убеждаюсь, что отношения - это та лямка, которую тянут двое. В одиночку можно хоть в лепёшку расшибиться, хоть с бубнами плясать и в жопу целовать, а ничего не выйдет. Чудо моё, знаю это точно, предыдущих одиннадцать дур любил всех без исключения, всерьёз любил, прямо как меня, - а не срослось, хоть он для них всё делал.       Хер знает, что за зверь любовь эта... Все чуть что орут: "ААААА, у нас любовь-любовь!!", а потом оказывается, что ни хера подобного - в лучшем случае привязанность, в худшем - голимая ёбля. И это я ещё всё упрощаю. Все знают, что влюблённые гуляют за ручку при луне, смотрят мелодрамы, дарят друг другу всякую хуйню и прочее... то есть все в курсе, как это выглядит со стороны, и на самом деле не имея понятия, то ли это самое. И есть ли она у нас, истосковавшегося по человечьей жизни чудища и недотраханной девки, выросшей из романтичной девочки?       - Настя отправилась в дом родной, - Гореславу не было нужды кричать - его голос прекрасно покрывал расстояние от берега до меня. - Вельми жалела, что не смогла попрощаться с тобой напоследок. Я взял смелость попрощаться за тебя.       Я представила эти проводы (точнее, как Настенька испаряется, будто сама по себе) и хохотнула. Похлопав по ветке, вернулась на берег.       - Злишься? - я смотрела на него снизу вверх.       - Разве могу я злиться на тебя, красавица ненаглядная?       Мы оба знали, что ещё как может, но не сейчас. Уж не настолько я накосячила на сей раз.       - Ну что, теперь отпразднуем её отъезд по-настоящему?