Все живут вдоль, я - поперёк

Валд не пожелал остаться в Отрантском Зале, и его было можно понять. Тёмный Ярл в конце концов отдал самозваному охраннику плётку, буркнув: «Верни откуда взял» и тем самым узаконив его отсутствие. Оттого караул наполовину сменился: Джонни стоял на стрёме и подносил требуемые снадобья, Делюк занимался лечебными процедурами. - Вот, лежу тут, словно стерлядь на блюде, вся льдом обложена, - сетовала Карди. - А зараз ще затирка… то есть массаж. - Это анекдот такой? - спросил умница Делюк. Он уже знал, что когда больно до нестерпимости, кое-кто специально затевает потешные разговоры. - Ну, в самом деле жил такой хлопчик. Семья бедная, всякий день одно и то же хлёбово из муки, растёртой между ладонями над кипящим горшком. У русских его затирухой именуют. И вдруг их с мамцей позвали на богатую свадьбу! Вот он кончил есть, похлопал себя по пузу и говорит таким довольным голосом: «А тепер ще i затирка». И не то что был не сыт - он просто себе не мыслил, чтобы порядочный обед - да без привычного кушанья… Да. - Я постараюсь, чтобы нежнее вышло, - утешил он невпопад. - Наоборот - подкожную кровь надо разогнать, а то плоть по соседству загниёт, - ответила она. - Да это ведь не сейчас. Пока надо хоть остановить заразу, как выразился дедусь про рождественского кота. - Знаю рождественскую индюшку, рождественскую розу - это цветок такой. А что кот? - Это я вспомнила по аналогии с рыбой. Только рыба была другая: не стерлядка и не форель, а сазан. Заливной, роскошный, коронное яство на стыке адвента с абсентом. Такие прелестные кусочки без шкуры, в прозрачном, как девичья слеза, желе и на расписном фарфоровом блюде… Ровным строем бутылки, зелёные, как ёлочка. И стояло всё это посреди стола, пока хозяева и гости по телевизору Мессу слушали. Проходят из гостиной в столовую, а дедушка уже по пути смотрит - что-то не так. Прищурился, пригляделся - а там… В общем, как ты понял, наш потомок Сатаны унюхал вкусное, прыгнул на стол, умял всего рыбца и так облопался, что лапой пошевелить не мог. Так и лёг на блюдо костьми. - О-о. Наверное, дед за ним по всей квартире гонялся? - рассмеялся Делюк. - Что ты. Бедное животное чуть совсем когти не откинуло. И вообще День Всепрощения. Так что когда наш Леонтий дёрнул под ближнюю кушетку, никто и не подумал его оттуда выцарапывать с риском для парадного костюма. Вытерли со стола, переустановили тарелки, бабушка выставила второй козырь, запеканку из дичи, - и ликуем дальше…. Ой. - Что-то нынче вы на проявляете стойкости, сударыня моя, - улыбнулся юноша. - А это меня к детству низвели, - объяснила Карди. - Детству и состоянию полной безгрешности. Оттого и боль не в зачёт вины пошла… В кабинете Альбина по всем стенам были развешаны клинки: длинные и короткие, прямые и изогнутые, лестницей или веером, на восточном ковре, как было принято лет тому пятьдесят, и в подобии застеклённой рамы, согласно последним веяниям дизайна. Остальное гармонировало с необыкновенными обоями: солидная мебель из морёного дуба и палисандра, сплошь покрытых резьбой, жемчужно-серые шторы из гладкого тяжёлого шёлка, на столе - россыпь бумаг и две-три небрежно раскрытых книги, поражающие контрастной белизной. - …Не совсем обыкновенный островок этот Динан, скажем так, - рассуждал Ильмаринен, ковыряя под ногтями воронёным малайским крисом. – Типа этнического заповедника для фриков. Расположен в Южных Морях, но январь там называют июнем. В том смысле, что это самое начало жары, а не в том, что в ход пускают всяких богов и цезарей. Серпень, червень, плювиоз и термидор им тоже не указ. То есть европейские слова они понимают и даже иногда ставят на нужное место, но чаще говорят описательно: так, январеюнь у них «месяц Пастыря Деревьев», первое мартобря, ох, мартавгуста - перводень месяца Пряхи» Легко запутаться. - Я уже, - рассмеялся хозяин кабинета. - Флора с фауной вполне для европейца приемлемые. Даже белые берёзки и липы растут посреди мокрых лугов. Главное их озеро, Цианор, по весне буквально вспыхивает сибирскими жарками: сапфир в оправе червонного золота. Слова не мои, это я там всякого поднабрался. В пустыне, правда, всё сплошь пустынное. По большей части сурки, сурикаты и тамариксы, чёрт знает, что это такое. Столиц четыре - в каждой земле своя. Чистенькие такие. С пищей беспроблемно до скуки. Подвело чутьё - бери компьютерную сводку и вычитывай, у кого неизлечимая депрессия или канцер, кто собирается «во вседальнюю дорогу» и получил благословение жрецов. Да, «умное железо» там имеется. В каждой лесной деревне по компьютеру на семью, по два охотничьих ружья на каждого мужчину, включая грудничков, и по одному на бабу, если присчитать ещё и вдовых старух. Эти, бывает, носят своё за спиной дулом книзу, а мужнино поперёк груди. Семижильные. Обвёл глазами интерьер и добавил: - Армия воевать на современный лад вполне умеет. И воюет: сплошные, что называется, локальные конфликты, после которых бывшие враги под ручку бредут восстанавливать порушенное и как можно усердней восполнять убыль населения. И так до следующего витка истории, когда вновь начинают соревноваться в зверствах и душевном благородстве. Возможно, поэтому в мирной обстановке все офицеры начиная с самых мелких носят вот такие острые-преострые цацки, как у тебя на стенах. Говорят, в диких племенах вообще любой всадник при карха-мэл, мелкой и злой сабле. И если ты сам похожим украсишься, - жди, что непременно вызовут. Поединок до первой капли крови. И последней, ха! Но, по правде говоря, мне бывало… ну, стыдно. Как отнять игрушку у несмышлёныша. Хотя тамошние детки – особь статья. Видишь ли, у них там работает естественный отбор. Средний возраст существования – у мужчин семьдесят, у женщин восемьдесят лет. И это при всеобщей задиристости и том, что умирает больше детей и подростков, чем в какой-нибудь Танзании. Настолько любят детишек, что позволяют им развлекаться напропалую. В особенности - творить добрые дела: укрощать кобыл строптивых, спасать утопленников и погорельцев, вытаскивать старушек из-под колёс и стариков – из бездонных ущелий. Да, а самое главное, носиться, как угорелые, на модернизированных скутерах. Я ведь там очень близко становился к побитым и увечным. - И родичи не возражают? - Против чего? Как частный случай - бывает. Тогда отступаешься. Но чётко делят между тем случаем, когда можно спасти и выстроить достойную жизнь, и когда борьба за существование выглядит недостойно – и в человеческих, и в бессмертных глазах. - Они в нас верят? - Да нет. Знают. Хотя то же самое с фамильными призраками. Вот в зомби и оборотней именно что верят. Не очень многие. - Извести пробуют? - Не скажу. По крайней мере не как явление и класс. Я же говорю – почти что Страна Утопия и Земля Небыляндия. - Оттого ты и здесь? И, кажется, планируешь эмиграцию, Старший? - спросил Альбин. - Напротив. Сам укоренился. За остальных опасаюсь - уж очень там дружелюбно и ничто по видимости худого не предвещает. А вот с чего ты сам заговорил об эмиграции, когда для Ночных понятия родины вообще не существует? - Весь мир - моя нора… или устрица… - кивнул Младший. - Вот мы и сплетничаем о расширении территорий. В Папуа-Гвинею или Заповедник Калахари, однако, никто из Ночных не рвётся. О земле Динан слыхал не более чем о Луайоте. Моя агрессивная добыча, эта Карди с многоэтажной кличкой, - из тех краёв? - Похоже. А вот кто именно - не понимаю. - Мне показалось из того разговора - как раз понимаешь. - Такой силт, перстень-шкатулку, «со щитом» и дорогим камушком под ним, носит знать. Не всякая, особенного рода. И разговор о ней тоже особый. Видишь ли, власть на острове - не пирамида. Там нет заметной иерархии власти. Словно бы играют, как и во всей остальной жизни. Три сословия: Кормильцы, Защитники и Говорящие с Божеством. - Как во Франции до бунта зажравшихся буржуа. - Погоди. Кормильцы - те, кто обеспечивает материальные потребности. Земледельцы и скотоводы, охотники, ремесленники - оружейники, ткачи, работники словолитен. Ты помнишь – наличие продвинутой техники не меняет сути дела? Защитники - это снова расширительное понятие. Е, кто борется в основном с невежеством. Корень любой вражды - в неполноте знания. Оттого высокий титул можно было получить не на поле боя, а заведуя обширной библиотекой со штатом добровольных переписчиков. Рукописные тексты имеют хождение наравне с печатными до сих пор и ценятся как своего рода гримуары или автопортреты писца. - Произведения искусства, - Альбин слегка улыбнулся, вспомнив… конечно, одно такое. Амулет на удачу. - А те, кто возносит молитвы… - продолжал Ильмаринен. - Вовсе не жрецы и не клирики, как ты, возможно, подумал. Верховный владыка и кое-кто из его присных. В стране господствует древнее понятие «короля-жреца», «бычьего танцора», как на Крите. Он дотошно соблюдает ритуалы и в момент наивысшей опасности жертвует собой за весь народ. - Известные дела, - кивнул Альбин. – Краеугольная мифология. Золотой фонд сказок всех времён и народов. - И, как водится в сказках, - с ехидцей улыбнулся Ильм, - у короля и даже его Совета, парламента, есть Тень. Доппельгангер, если тебе понятней. Я тут подумал, что нас самих нередко именуют ночными тенями, вот и вспомнилось. - По аналогии, - ответил его собеседник. – Последнее время мы что-то часто мыслим не логически, но по ассоциации, ты не находишь? - Во всяком случае, это и в самом деле важно, - ответил Старший. Ухмылка сползла с лица, и непонятно было, откуда она вообще явилась. – В этой свободной монархии есть теневое правительство. Не оппозиционное, то есть не ставит перед собой такой цели. Но накрывает собой всё общество, так что практически каждый человек задействован в двух структурах одновременно. Работая в поте лица и тела - и от души занимаясь любимым хобби. Это как раз оно те перстеньки с секретом любит. - И какие же цели у подпольного кабинета? – спросил Альбин с показным равнодушием. Дескать, политика - та область, в которую нам, эстетам, непристойно окунаться. - В зависимости от времени и настроения, - отчего-то ответил тот куда мрачнее. – То есть я так и не сумел понять до отбытия. Видишь ли, так часто бывает с псевдоевропейским образом мыслей. Кажется, что они такие же, как мы, с небольшой, в нитку, разницей, ан нитка та - толщиной в корабельный канат и так же прочна. Я вон всё внушал тебе, что динанские граждане живут, как шутки шутят. Вовсе нет: просто их система ценностей не совпадает с общечеловеческой. В остальном мире самое главное – выжить, у них – сохранить сословную честь. С оттенками, не так уже и разнящимися у каждой из трёх страт с их адстратами и субстратами. - Ты неудачно позаимствовал термины из лингвистики, – заметил Альбин. - Кажется, твоя найдёнка, помимо прочего, – изрядный знаток языков, - парировал Ильмар. - И если ты полагаешь, что она добивается именно того, что ты ей даёшь, - учи, по крайней мере, буквы. Верней, арабские харфы. - Может быть, просто намекнёшь, с какой стати она свалилась на наши головы? - Сам догадайся, умник. Либо эмиссар, либо резидент, а, возможно, просто ищет приключений в лице знаменитых уральских изумрудов. И после краткой паузы добавил: - Эти… держатели самых главных колец любят объявлять себя месяцами, как герои Честертона – днями недели. Помнишь – «Человек, который был Четвергом»? И время от времени сменяют друг друга на посту. У двери комнаты дежурил Делюк - значит, Мемноник внутри, подумал Альбин, вон и гитарные переборы звучат. - Как она? - спросил вампир. – Ина Кардинена. - Смогла сама одеться, хотя досталось ей порядочно. Милорд, я понимаю, что дерзок и беру на себя убытки, но пускай мне вернут то, что мне причитается. Вы же здесь владыка. - Просто хозяин. Не терпящий лести и подхалимства, - отрезал Альбин. - Если ты самовольно напрашиваешься на битьё, я тебя отхлещу уже за одно это. И без счёта. Отодвинул сторожа и легонько стукнул в дверь. Джонни встретил его на той стороне - корвета в руках не было, он пребывал в объятиях дамы. Сама дама - в объятиях парчового халата, весьма жёсткого на вид: сплошные вышивки серебром и золотом, да ещё и кушак шириной в две ладони. - Я хотел бы поговорить с глазу на глаз, - произнёс вампир, садясь в кресло напротив постели, явно перегруженной мягкими подушками. - Мой Создатель уверяет, что вы вполне искренни – только не каждый из нас умеет такое заценить. - И что меня стоило бы распутывать, как клубок пряжи: слегка потягивая за ниточку, - Кардинена вежливо улыбнулась. - Славный человек… о, простите, славный мужчина ваш Ильм. С ним всегда было легко ладить. Соглашался на умеренную правду – не доподлинную и не подноготную. Вот видите – я уже начала невольно проговариваться. Ну, тайны тайн я вам не поведаю - и нет её, и не имею права. Насчёт прочего - спрашивайте. - Как вы отыскали Клуб? - Да не искала, собственно. Приехала на экскурсию – можно и так назвать. С подспудной целью порыться в старых шурфах и заброшенных штольнях. Нет, я не геммолог, ближе к историку. Ходила по уральской столице как завороженная: вся эта каменная и деревянная резьба, старые и старинные дома со шпилями. День тёплый, вечер прекрасный. И тут на центральном проспекте – двое. Неправдоподобно крылатые шаги. Длинные белокурые волосы смешаны с вороными и вместе летят по ветру. Вот я и повелась на невольную приманку. Знаете, я хорошо ловлю ауру необычности. - Я тоже. Вы подумали - «Юноша - гранатовые уста», - внезапно добавил Альбин. «Мальте. Это она Мальте заметила, не меня. Мы расстались на пороге главного дома». Кардинена кивнула: - Цветок Сливы и Плод Граната. Ещё Белоснежка и Алоцветик. Беляночка и Розочка. Так сходно… Знаете, милорд, мы с названой сестрёнкой друг друга так звали – по сказке Гримма. Настоящее имя ей было Майя-Рена. Полярные личности: она беленькая, нетронутая, с прозрачной кожей, я – потемнее и главное, поярче: золотые косы, соболиные брови, румяные губы и щёки. Пара безмозглых авантюристок, зомбированных патриотизмом: у меня папа расстрелян диктатурой, у неё родной братец к борьбе против диктатуры пристегнулся. Семейное дело, так сказать. «Мальте - паспортное имя было другое, попроще, - с детства не любили за девчонскую внешность. Сокрушительней всего - что не любили родные. Даже матери ждут, что сын сумеет при случае ввернуть шуруп в бетонную стену и выкопать отводную траншею на даче, про отцов и говорить не стоит. Что у него пятёрка с плюсом по школьному домоводству и самые лучшие вышивки гладью в Техникуме современного дизайна, радует отчего-то не очень. Как и умение одеться со своей личной иголочки и стильно обставить свою девичью (простите, мальчиковую) каморку за сущие пустяки. С ним не дружил, его не оберегал никто. Может быть, из-за этого я наткнулся на то, что осталось от Мальте, часа в три ночи. После того, как выпил обоих его насильников. Притащил его в Клуб - самое логичное и укромное, я там тогда и жил по большей части. Сам обмыл, чтобы не показывать слугам плачевное уродство искорёженной плоти. Расчесал волосы – спутанные, сбитые в колтун. У него текла кровь из самых постыдных частей тела, без конца растекалась по коже - я не посмел коснуться губами и капли. Даже ради излечения. Отдавал своё наугад». - Вот мы и наигрались в подвиг разведчика. Война была гражданская, легенда незатейливая. Я и в самом деле плод аристократического мезальянса, только что не мама воспитала и не настоящий дед, а из рук в руки переходила. Приветить сироту и поделиться с ней достоянием в наших землях считается весьма почётным. А Майя выдавала себя за прислугу. Сердце сердца моего… Провалились обе, хотя – повоевали неплохо. Было бы ещё зачем, вот именно. Так вот, в Замке Ларго, это тюрьма такая, вначале пытали её, чтобы разговорить меня. Не такая боль, как здесь: чтобы сломать, унизить, превратить в грязь. Вы как, милорд, можете дальше слушать? - Да. Но разве я спрашивал об этом? - Не спрашивали, так неизбежно поинтересуетесь. Когда закончился первый день, явился врач. Из тех, что присматривают за процессом, а потом ликвидируют последствия. Мы обе были на цепь посажены, только я в полном рассудке, а она – лежала без чувств. Я и говорю: - Сделай, чтобы моя подруга следующего утра не увидела. - А что мне самому подаришь? – отвечает. Это уже кое-что значит, если начинают обсуждать. Я и говорю: - Когда выйду из Ларго – подарю такую же лёгкую смерть, как ты ей. - Хорошее пари, - отвечает. – Принимаю. И впрыснул Майе – не знаю даже что. Быстрая и по видимости безболезненная смерть. Разве что губы чуть покривились напоследок. «Я был счастлив. Мальчик поднялся быстро – так в преддверии долгой ночи даёт побеги и бутоны цветок, в сентябре прибитый нежданным заморозком. Три терпких цвета красоты: чёрные волосы, белые щёки, алые губы. Принял мою суть без сомнений и оговорок. Порывался стать моим донором - я отказал: слишком женствен и хрупок с виду. О том, что за раскрытие моей тайны придётся платить - знал, но не думал: ведь однажды он уже прошёл через смерть. Стал порывист и насмешлив, дерзкие идеи в нём так и бурлили. Новый облик Клуба вплоть до мелочей – его заслуга. И… Я, бессмертный, полюбил его, хоть это против хода вещей? Возможно». - В первой любви есть нечто магическое - изменяющее привычный ход вещей. Сдержать обещание было бы чудом из чудес. Встретиться на воле, да в тогдашней заварушке - это как двум иголкам найти друг друга в стоге сена. А ведь встретились. Подивились капризу случая. Он так смеялся, когда я распорядилась его расстрелять! - Вы могли? – ошеломлённо. - Милорд, слово надо держать, как бы ни изменились декорации. Ничего другого от меня и не ждали. А, или вы про физическую, так сказать, возможность. Мы его в плен взяли. Дельный оказался человек – не считал, кто у него в госпитале красный, кто бурый, всех подряд лечил. Все воины под мою руку потом перешли. А надёжнее моей руки не было в Динане. Суровое милосердие, редкая способность оружными людьми не раскидываться и не считать за мясо. И – типичная победоносица. - Лёгкая гибель. Это я про лекаря. - Да, лучше и не бывает. Мои исполнители с двадцати метров камышину пополам расщепляли; если не в середину лба, шейную ямку или сердце – сразу видно, злобу питают. - А казнить следует без злобы, - Альбин кивнул. - Месть – блюдо, которое надо вкушать остывшим. Избитая истина – хотя в данном случае не вполне точна. Оба помолчали. - И оттого, увидев двойное подобие, вы решили следовать? - Не сразу и не сгоряча. Расспросила насчёт ваших готов и готики. Забежала, переоделась из брюк и футболки – надо же соблюсти хоть видимость дресс-кода. Думала о вороном бахатур дэли, такое было бы уместней, но лишь с виду, не по сути: имитация почётного доспеха. А сине-белое – для мирного праздника. - У вас действительно не так много хорошей одежды, - заметил Альбин без видимой тревоги. – Стоило бы поправить дело. Закажите мастерице всё, что пожелаете, подберите к этому обувь и остальное. Мой Ильмар настаивает, чтобы в сами определяли, какой работой заняться. - Благодарю. Вот ещё какая мелочь. Я сгоряча велела уничтожить всю марку «Чарли для неё», это возрождённое дендистское бельишко, культовое. Вряд ли на Урале такое водится, однако поспрашивайте - вдруг удастся прикупить. «Снова занимается мелочами», - досадливо подумал вампир и ответил: - Что я намерен потакать вашим капризам, вовсе не значит списания долгов. И того, что вы не подпадаете под общие клубные правила. - Своими руками изволите пасти и блюсти? – отозвалась Кардинена кротко. - Не собираюсь ни перед кем отчитываться, - ответил он. – Возможно делегирование полномочий. Но обещанный вам итог подвести намерен собственноручно. В то время и на том месте, какие назначу сам. - Дамоклов кинжал на тонкой паутинке, - кивнула Карди. – Добро, постараемся с этим жить. Это нам скорее привычно, чем нет, - давно уже всякий день проживаешь, как последний. Разумеется, Кардинена взяла себе и платье от Валентино, и сюртучно-брючную пару от Армани, и фантастический наряд серого кружева на алом подбое, который просвечивал сквозь все дыры наподобие адского огня. Контакты с доверенной модисткой Милорда кончились бы обширным инфарктом последней, когда бы к делу не подключился Мальт. Наряжать кукол в половину человеческого роста было для него привычным делом - ожидалось, что и с живым человеком так же легко справится. Всему этому предшествовала некая история. Незадолго до того они с «клубной затворницей» столкнулись нос к носу - ей понадобился шкаф-купе вдоль всей стены, а подобное вмешательство в интерьер Мальте старался контролировать. Естественно, художник тотчас обнаружил картину, повёрнутую лицом к стене. - Зачем вы её убрали? – спросил главный дирижёр дизайна. - Это ваша работа? – задала Карди встречный вопрос. - Вся живопись в комнатах и зале принадлежит моей кисти, - ответил он. - О, Так я имею честь узнать Мальте Лауридса Бригге? Мальте Умбру. Мальте Сиену. Мальте Кармен… то бишь Кармин. - Я Мальте Сепия, - отрезал он. – На иные прозвища не откликаюсь. - Замки, руины, соборы, подземелья… А это откуда взял? – снова спросила женщина: тихо и как-то слишком внятно. Лицом к лицу она оказалась на полголовы выше юнца. - Пришло в голову. Словно сон. Иногда я сам не понимаю, что от меня исходит и ложится на полотно или стену. Произнеся это, Мальте внезапно понял, что его даже не допрашивают – уже допросили и, более того, получили нужный ответ. - Хм. Вы так сильны? Тогда, полагаю, что именно вас имел в виду наш милорд, когда говорил о делегировании полномочий. И в ответ на его широко раскрытые глаза без обиняков разъяснила суть вопроса. Тут Карди оказалась права - или вызволила истину из тайника куда скорее, чем та собралась бы появиться своей волей. Наряды, сотворённые по указке «юноши – гранатовые уста», выглядели, несмотря на противодействие швеи и материала, так, словно дорогая ткань облила фигуру подобно бегучей воде. Живая плоть почти не являлась чужим глазам, являя собой, тем не менее, весьма выразительный знак. Из украшений, помимо неизбежного силта, будто прикипевшего к пальцу, «высокая госпожа-рабыня» носила лишь колье-ошейник с альмандинами – красный прочерк, напоминающий сведущим готам о «балах жертв» в термидорианском Париже - и браслеты на запястьях и щиколотках. В тончайшую лайку, сморщенную наподобие волн, были вправлены плоские агаты и яшмы. Также гости и слуги поговаривали, что хитроумный Мальте оснастил браслеты мелкими колокольцами, которые звенят в ультразвуковом диапазоне. То есть слышат их лишь собаки, лошади и вампиры, но не смертные люди. Куда более солидным предметом для сплетен была Зеркальная Зала, оборудованная по спецзаказу Хозяина и проекту неугомонного Сепии. Сюда занесли самое стильное из особых ресурсов бессмертного гота: мягкую скамью с широкими, как у «Мерседеса», подножками по обеим сторонам, «молитвенное крыльцо», подобие наклонной «шведской стенки», «норовистого жеребца», дыбу в виде турника и косой крест, который предполагалось укреплять посередине пола. А также скромный приставной столик на одной ноге, но с двумя прилагающимися стульями. Всё обшито натуральной кожей, уснащено ремнями, пряжками, петлями и фигурной клёпкой. Одну из стен сплошь покрыли хрустальным стеклом на дорогой ртутно-серебряной амальгаме - чтобы партнёры могли вдоволь насмотреться на совместное представление, наслаждаясь красой эксклюзивной комедии положений. Мальте пришла в голову достаточно безрассудная идея составить стекло как бы из беспорядочной мозаики - словно его, вначале разбив, склеили по швам мрачно-карминной пастой. Остальные три стены надёжно изолировали от звука слоем пробки и плотным занавесом из мебельного бархата. Чтобы ни внутрь, ни наружу. И было также замечено, что Мальте и новая хозяйская фаворитка едва ли не каждый день навещают залу. Причём в руках либо он, либо она, либо оба держат плотно завёрнутый букет или коробку с выразительным бантом. Создавалось прямое впечатление, что девайсы отпускались сортом, счётом и весом, как в москательной лавочке. Или в бакалейной, что было для современной молодёжи без разницы. - Уж явно не одни чаи с пряниками там гоняют, - комментировали самые неуёмные сплетники. Сквозь возникающую время от времени дверную щель чётко просматривались чашки и чайник из фиолетовой китайской глины. - Мадам продвигается по службе ценой собственной шкуры, - дополняли другие. - Вот именно. И как выдерживает-то. Семь шкур с неё спустили, наверное. Но до чего ж эти шкуры красивые!