С широко открытыми глазами

Золотистые обои, золотистые шторы, золотистый жемчуг, золотистое вино. Золотистая роль: взгляды из-под полуопущенных ресниц, а после – распахнутыми глазами прямо в душу, улыбки – сдержанные, но многообещающие, негромкий, волнующий смех, голос, от которого вспыхнет и мокрый камень, умение в нужный момент оказаться рядом и опьянить изысканной откровенностью наряда, сладковато-пряным облаком духов, собственным теплом. Столько раз с блеском исполнена, так привычна, что срослась с душой. Казалось: совсем срослась. Но при нём даётся с трудом. Почему? Ведь доверчив и часто рад обмануться. Потому, что подобной игры, пусть и не столь блестящей, повидал немало? Чушь. Он не единственный мужчина, в чьей жизни хватало и куртизанок, и просто кокеток. Потому что однажды увидел тебя настоящую? Куртизанки не дерутся подносами, не перешагивают как ни в чём не бывало через трупы на полу и не пытаются взять в заложники одного Первого маршала ради освобождения другого. Куртизанкам хорошо при любой власти. Тебе – нет. Что с того? Тот же Марсель знает, что в твоей спальне можно оставить щегольской камзол с накладным пузом, а тебя взять с собой – ночью, под дождь, в Ноху. Потому что кто-то должен несколько часов подряд изображать очевидную причину внезапного появления графа Ченизу в столь странном для него месте, пока сам граф Ченизу занят отнюдь не очевидным для урготского дипломата делом. И то, что по-настоящему злясь, ты становишься совсем не баронессой, он тоже знает. Однако присутствие Марселя в гостиной никогда не мешало звезде Олларии блистать. А когда приходит он – измотанный, осунувшийся, усталый, кажется, на много лет вперёд, натянуто любезный с ублюдками, которых едва терпит, выручают только привычка и Коко – вот кто действительно умеет вовремя появиться в нужном месте. Приходит и смотрит. Мало говорит и почти всё время смотрит, как ты играешь и как молчишь. Потому что помнит обо всех «дОлжно» неписаного этикета. И каждый раз так глупо, так упрямо хочется допустить оплошность самой – сделать, сказать недолжное прямо там, где ни в коем случае нельзя. Объяснить. Ему или себе? Оправдаться? Да, и ещё, куртизанки не оправдываются. Тем более, перед собой. Так зачем же? Затем, что он сам стремительно забывает, где и с кем находится, каждый раз, когда думает, что это останется незамеченным. На куртизанок не смотрят… нет, ТАК точно не смотрят. Не изводятся желанием взять за руку, когда душу разбередил красивый и глупый романс. А также собственноручно и немедленно спустить с лестницы добрую половину так называемых гостей. О, это желание настолько очевидно, что будь тристрамы хоть немного умнее или трезвее – разбежались бы сами и навсегда. С куртизанкой отправляются в спальню для того, чтобы она развлекала и ублажала, а не для того, чтобы устроить феерию ей, если есть хоть какие-то силы, а после ещё и благодарить за «искусство», или просто заснуть рядом, если сил нет совсем. Куртизанок не ревнуют. Это и глупо, и бессмысленно – ему ли не знать? Но, едва войдя и оценив окружающую тебя свиту из полудюжины щенков и одного Валме – о, какой взгляд достался бедняге Марселю! – готов повернуться и уйти. Когда ревность кричит и досаждает – она не более чем детское нежелание делиться игрушкой. Саму игрушку при этом можно и сломать. Когда молчит и уходит, её хозяин либо хладнокровен как шестнадцать Приддов, либо… Нет, герцог, сегодня вы не уйдёте.