С широко открытыми глазами

Пыль столбом и перья во все стороны – на птичьем дворе дерутся петухи. Белый мохноногий чужак крупнее и тяжелее. Мама про таких говорит: плохие цыплята, хороший бульон. Но он упрям и, видно, не привык быть битым. Рыжий Сейо, чьих цыплят здесь полон двор, меньше, но настырнее. И потом, он защищает свои владения. Белому приходится несладко. Короткий, мясистый, будто скомканный гребешок успел стать из красного малиновым и из малинового свекольным, белые перья устилают землю погуще рыжих и иззелена-чёрных, а победы над вертлявым хозяином двора всё не видать. Хотя и Сейо изрядно потрёпан: клюв у пришлого тяжёлый, да и шпоры не шуточные. И всё-таки, петушиная драка – это смешно. Взрослые говорят: в городе важные господа всерьёз собираются поглядеть на петушиные бои, и даже делают ставки, но Марианна этих господ не понимает. Два взъерошенных комка перьев, мечущиеся в поднятой ими же пыли – ну, какой же это бой, если по-честному? Это похоже на глупую мальчишечью потасовку. Так вчера сцепились дворовый Бастьен с сыном мельника Дидье, когда сначала они с Бастьеном на спор целовались (не помешало б сначала узнать, куда девать нос, если не хочешь его расплющить), а потом Дидье увидел и задразнился. Марианне быстро надоело наблюдать поединок то ли за её честь, то ли за звание первого драчуна округи, и пришлось взять в руки крапиву. Петухи, как есть петухи. Бестолковые и смешные. Вот собаки дерутся страшно – и друг с другом, и с волками. Марианна раз видела, как старый пастух Гаспар зашивает раны от волчьих зубов на боку своего пса. Гаспар говорил, что Пако дёшево отделался и бегать будет. Пако бегает и по-прежнему сторожит коз, но такой бой Марианна увидеть не хотела бы. И лошади дерутся страшно. То есть, жеребцы. Это Марианна видела. У них нет собачьих клыков, и их не называют зверями, их часто называют скотиной. Но те двое, не поделившие неведомо чего прямо за воротами конюшни, бились как звери. Они могли и хотели убить. И совсем не были похожи на нестрашную картинку с герба герцогов Эпинэ. Конюхи их едва растащили. Вшестером. А мама потом запретила Марианне подходить к конюшне. Мама… Да мама же просила её… в общем, мама не скажет спасибо за драного Сейо, даже если тот выйдет победителем… Девочка поспешно соскочила с низенькой плетёной изгороди, подхватила стоящее рядом как раз на такой случай ведро с водой и окатила пернатых дуэлянтов. Белый, похоже, рад был удрать как бы непобеждённым. Сейо с видом оскорблённого величия взлетел на скат крыши курятника и уже там принялся отряхиваться, осыпая всё вокруг неистовой радугой брызг. - Марианна! – Из-за забора высунулась растрёпанная каштановая макушка, затем показались глаза, нос, косички и улыбка от уха до уха. Бернис? Точно, Бернис. - А у кривого Жиля яблоки созрели. Уууух, какие! Красные! Мы с мальчишками идём, как стемнеет. Ты с нами? Кривой Жиль – даром, что кривой, в темноте видит как кошка. А уж как бегает! А как вопит! Видимо, именно поэтому его яблоки почитаются окрестной детворой лучшими если не в Талиге, то в Эпинэ – точно. Подружки за спиной шепчутся: если бы молодой господин был жив, Марианна, поди, жила бы в поместье, как маленькая эрэа… Да эти эрэа шагу не могут ступить без конвоя из нянек, спят в рубашках под горло даже летом, а уж днём ходят в таком… Марианна представила, каково «в таком» лазить по заборам и яблоням и улепётывать от кривого Жиля, и фыркнула. - С вами, с вами. Не кричи только.