***
В его боксе воняло спиртом и по̀том. Тар сидел на ложе, скрестив ноги. Грязный после вылазки, носки колом, морда заросшая. Вместо шапки голову чёрной банданой повязал, из-под расстёгнутой рубахи с длинными рукавами виднелась волосатая грудь. Летний вариант — значит, потеплело снаружи. Вытянув над полом руку, Тар поливал рану вискарём из поллитровки. На пол хлюпало; он не морщился, только плечи подрагивали. Ладонь искусанная покраснела, кажется, гноилась даже. И так в шрамах вся, два пальца после огня изуродованные, без ногтей. Ну, хоть рабочие. Тар мельком глянул, кто пришёл, и вернулся к своему занятию. Отощал заметно; месяц назад был, как я, горой тугого мяса, а теперь мускулы иссохшие к рёбрам липли. — Не думал, что тебя пришлют, — сказал. — Сейчас выйду. Я затупил — о чём он? Но потом въехал. — Боишься, за Халлара мстить будем? Он долго думал, секунд десять, потом ляпнул: — Боюсь. Меня били втроём семьдесят шесть раз. Потом кровью ссал. Стряхнув капли с руки, Тар приложился к бутылке, мерно заходил кадык. Зря я считал, что пинков он в детстве получил — не счесть. Все счёл. Я уселся рядом с ним на жёсткое ложе. Хрень какая-то, набитая то ли тряпками, то ли ватой. Омегу на такое и вести стыдно. Не для вязки матрас — так, ночь перекантоваться. Покрывало от грязи сальное — сколько лет не стиралось? Тар так долго у Льена жил, что тут всё в запустение пришло. Он сюда приходил только цацки свои перебирать. Пол голый, зато по фанерным стенам от пола до потолка — трофейная выставка. Гвоздиков понабил, винтовок понавешал. Тара коробило, когда кто-нибудь его сокровищ касался. Попробуй сними хоть одну — зверем кинется, из рук вырвет и на место вернёт, где было, чтоб ни на миллиметр в сторону. Это для него опупеть как важно. Мы и не дразнили. По-над стенами пушились клочья пыли. Здесь Тар коробки с пистолетами выстроил. Какими-то корявками подписал, на своём тарском языке, никто понять не мог. Сотен пять единиц оружия в коллекции, всё годное. Он безошибочно помнил, к чему есть хотя бы один патрон, а что просто так висит (таких было большинство). Я не стал капать на нервы. — Халлар, — говорю, — запретил тебя трогать. Тару от новости «Черки» не в то горло пошло. Он хекнул и вытер рот рукавом. — Не-е-ет, — замотал головой. — Я нарочно бил! Сам! В лицо не смотрел, как всегда, а глаза забегали, пальцы задёргались. Обиделся, что опять его в дурики записали. Себя не контролирует, мол, что с него взять, убогого. Ему всегда стыдно было после срывов, места себе не находил. Наверно, так дети себя чувствуют, когда в постель надудонят. Просыпаешься: ё-моё, как меня угораздило? Я так и думал, что нарочно. Тар заторопился, плеснул снова на руку из бутылки. — Надо Халлару сказать, что я сам. — Сиди, не ёрзай, — осадил я. — Раз нарочно, то Халлар это понял. И решил, что это ваше с ним дело… Или очень в морду хочешь? Он насупился и хлебнул вискаря. — Не хочу. Вас много. В бутылке половины не хватало. То-то он разговорчивый сегодня. Я отобрал, понюхал. — Неразбавленный хлещешь? Брось, кишки пожжёшь отравой этой. — В кишках нет условий для горения, — сумничал он. Что ж, его кишки — ему решать. Заливался он только дома, на вылазке — в крайнем случае, если огонь увидит. Так что мы могли быть уверены: в нужный момент его палец на спуске не дрогнет. Тар надорвал зубами бумажную упаковку таблеток, раскрошил одну над раной. Я узнал надпись — антимикробные из автомобильной аптечки. — Лучше Абиру покажи, паршиво выглядит. Он покачал головой: — Абир сказал, даже помирать буду, не поможет. — Он не мог так сказать! — Почему? Это легко произнести… Я не хотел вязаться с ним, а он разорался. Оказывается, нельзя было говорить, что не хочу. Каждый день новые правила. То врать плохо, то я идиот, потому что не вру. Сердито засопев, он откинул край покрывала и дёрнул из-под него выцветшую простынь. Ткань треснула, Тар отодрал длинный клок, остальное суетливо затолкал обратно. — У вас везде враньё. Льен три года говорил, что ему хорошо со мной, и один раз — что ненавидит меня. Либо он врал три года, либо соврал один раз. Как понять? Я подумал, что Тар никогда не говорит о братьях, о группе «мы». Он всегда отдельно от остальных. Другой. Он оборачивал ладонь тряпкой, та соскальзывала, он ловил трясущимися руками. Наклюкался уже, глаза в кучу. Я потянулся к нему: — Давай. — Отнял клок простыни и туго намотал поверх опухших полукругов, оставленных зубами. Спиртякой от Тара пёрло мощно. Вот теперь он всматривался в моё лицо, и я понял: ждёт ответа. Кхарнэ, откуда мне знать? Тар запыхтел недовольно, отдёрнул перевязанную руку. — Вот и Халлар не ответил. Сидел, ногу на табуретку вытянул. А я сказал, мне плевать, где правда. Остохренело разбираться в вашем вранье и новых правилах. Хорошо, Льен может спать, с кем хочет. Но пусть альфы два раза подумают, прежде чем разрешать ему ставить свои тапки ночные возле их кроватей. Я очень хотел сломать Халлару вторую ногу, но отец учил не бить лежачего. Его правила не меняются. Вон что. Тапки, значит, выдали. Не мне Тара судить, сам бы рассвирепел, найдись вещи Рисса у чужого ложа. Тар опять потянулся к «Черки», я посоветовал: — Хорош, ты синий уже… В смысле, пьяный. — Для этого и пью, — отрезал он. — Зато могу говорить, что думаю, и не гадать: а вдруг опять скажу или смешное, или глупое. — Ночь, спать все пошли. С кем говорить собрался? — С альфами… — Он посмотрел на бутылку и задумался. — Спать пошли? Придётся завтра пить. Как он так жил, с детства зашуганный? Ему чтоб ответить на вопрос «как поживаешь?», надо сто вариантов в голове прокрутить: а что мы имели в виду? Про что отвечать? Про минувшую вылазку, запор от сухомятки или мозоль на ноге? Не угадаешь — будешь выглядеть идиотом, да ещё на глазах у омег, а это хуже не придумаешь. Приходится фильтровать каждое слово и всё равно знать, что чушь брякнешь — фильтруй, не фильтруй. Я бы тоже всё время молчал. Стоило переходить к делу. Арон, наверно, группу уже собрал. — Тар, мы выезжаем сейчас. «Черки» стоял на полу через миг; Тар принялся застёгивать рубашку. — Я с вами. — Нет. — Месяц прошёл! Кхарнэ, в этом вся и жопа. Льен мог потечь в любое время. После родов не предскажешь, когда это произойдёт. Я предложил: — Брат, давай договоримся. Ты останешься, иначе Льен уедет с Райдоном или Вегардом, и я не смогу за ним следить. Он почти год на воле не был, ему нужно. Обещаю не увозить его далеко и глаз с него не спускать. Гай и Карвел его не тронут, прослежу. Как увижу признаки течки, я возвращу Льена в Гриард, даю слово. Тут уже сам разберёшься. А ты пообещай, что больше не будешь ломать кости альфам и совершать теракты снаружи. Тар, коммуны вычислят нас, ты слишком заметный. Он загляделся на паутину у потолка. Слушал вообще? — Я не собирался уезжать, пока всё не решится… — ответил мне. — Хорошо, я согласен. Ты меченый, не сглупишь и другим не дашь. Раз даёшь слово… Слушал. — Слово альфы даю. Обещаешь вести себя смирно? Он ответил невозмутимо: — Нет. Но я альфам скажу, каждому. Все будут знать моё правило. Я не трогаю их омег, никто не суёт член в моего. Всё честно. С Халларом — это предупреждение было. Кто коснётся течного Льена, получит разрывную пулю в живот. Одиннадцатый калибр. — Он глотнул виски. Так буднично у него выходило. По мне, не звучало это ни смешно, ни глупо. Звучало заносчиво. Я представлял, как отреагируют альфы, когда он пойдёт им свои правила навяливать. Отхватить рискует по первое число, угрозы многим не понравятся. Ну и что? Тар отряхнётся и пойдёт дальше. Ради Льена он позволял нам троим бить себя семьдесят шесть раз, а тогда ему было двенадцать, и он не знал толком, за что борется. Альфы его слова запомнят; все в курсе: Тар ни врать, ни шутить не умеет. Что они ему сделают? Спустят с обрыва в изолятор и оставят? Всю жизнь там не продержат. Несмотря на заявы против всех клановых порядков, я был с Таром по-альфьи солидарен. И знал, что убийства не допущу. — Почему в живот-то? — Чтоб равноценная месть была. У них же нет истинных омег, чтоб я их повязал… А ты Льену скажи, — добавил он. — А то бегает от меня, как ребёнок. Скажи, я жду его в Гриарде. Когда перестанет есть, пусть идёт ко мне и других альф не подставляет. Насколько я Льена знал, после таких требований он придёт к Тару только связанным и в мешке. Но если сегодняшний случай с Халларом не образумит упрямого омегу, я сам его в этот мешок засуну. — Я передам ему, поверь, брат. Тар вздохнул: — Я больше никому не верю. Но надеюсь, передашь. Дверь открылась, запыхавшийся Арон застыл у входа, прижимая к пузу что-то, замотанное в тёмный пакет. Заёрзал — видать, не ожидал меня застать. — О, и ты тут? Я им сообщил, — отчитался мне. — Гай в кухне. А Карвел не едет, его Наиль пригласил. Ого! Пригласил? У Наиля цикл длинный, другого случая Карвелу может не выпасть. Зря времени не терял рыжий, окучил таки омегу. А нам с Гаем весёлая предстоит поездочка. Следить за двумя новичками и Льеном. — Сюда чего припёрся? — посуровел я. С таким же хитрым лицом Арон раньше нашёптывал мне про ближайшие течки в клане. Он покрутил шуршащим пакетом. — Тар, у меня тут для тебя… кой-чо. Сам добыл, — признался гордо. — А чо — Льен бросил, я поднял. — Арон высунул из пакета кончик знакомой синей тряпки, показал и запихал назад. Так вот где любимая майка Льена. Он её так и не нашёл в купальне, всё удивлялся, кому грязная понадобилась. Ну вот как? Как Арон до этого допёр? Что кому-то потная тряпка, а кому-то — первосортный дурман. Арон игриво спрятал пакет за спину и кивнул на «выставку»: — Меняю на какую-нить пулялку. На фига те столько? Ну не хамло? Отхлестать его этим пакетом… — Бери любую, — немедленно повёлся Тар. Кто бы сомневался. — Клёва-а-а! Пакет полетел в Тара, тот прижал его к животу обеими руками, будто отнимают. Я бы не поверил, но своими глазами видел: Тар только сухо сглотнул, глядя, как Арон копошится в его сокровищах. Альфёнок шустро шнырял по заботливо уложенным коробкам. Разлетались крышки, обрывки картона и ветоши. — Ух ты-ы-ы, новенький ланк!.. А это чо — семьдесят третий? А патроны есть?.. Ого, майкар настоящий! С ума сойти! Он вообще не соображал, что к чему? Я вырвал из его рук очередную распотрошённую коробку и сунул на место. Сидевший на корточках Арон бахнулся на жопу от пинка, тяжёлый майкар грюкнул о пол. — За что, Дарайн?! — Не будь мразью, — пристыдил я. — Сложи, как было. Живо! Арон скривил мордяху: со мной спорить опасно, вдруг передумаю его с собой брать? — Он моего отца поломал, а я его жалеть должен? — Я сказал не жалеть, а сложить коробки. На правильное решение Арону хватило трёх секунд. Нахмурившись, он отвернулся и недовольно замотал майкар в ветошь. Зыркнул на Тара волком. А тому начхать: руку в пакет сунул, шуршал там, трогал, только наружу при нас не вытаскивал. — Сам сложу, — прохрипел Тар. — Уйдите. Удачно ему Арон занятие подкинул. Теперь можно было не волноваться, что бухой Тар начудит. Максимум через полчаса дрыхнуть будет. Физиология, чтоб её.***
Логово Халлара, слегка за полночь Льен, наряженный для вылазки в синюю толстовку с капюшоном, как уселся на подоконник, так и сидел, сложа руки на груди. Подпирал лопатками запертую на ночь ставню, на себя не похожий. Где это видано — молчаливый Льен? Довыделывался. Что за необходимость была ночевать тут и тапки разбрасывать? Соситесь себе втихую, раз невтерпёж. На фига демонстрировать и Тара подстрекать? Знали же — взбесится. Мы с Льеном и Риссом зашли об отъезде доложить, пока Гай подбирал новобранцу Арону прикид поприличнее. А Абир отлучился за своей подушкой, решив не оставлять больного без присмотра. — Я ошибся, — признал Халлар. — Он не понимает, что для Льена так лучше. Голова по-другому работает, на себе зациклен. А тут нервы, усталость… Он сидел на ложе, подставив табуретку под упакованную в шину ногу. Я приземлился рядом. Губа Халлара кровила, под бровью лиловел след удара. Костыли, которые полгода провалялись на антресолях, снова стояли, к стене прислонённые. Везло ему на переломы. Беседовал он вроде со мной, но слова были для Льена: — Керис с ним поговорит, он к альфам знает подходы. Попробуем ещё раз по-хорошему. Долго один не сможет, он не бета. А дури немерено: что Вегарда, что Райдона — на раз осилит. Ну, Райдона, конечно, на раз не выйдет… Так вот на что Льен надеялся. Что Тар на других омег переключится и отвяжется. Сколько ещё шин Абир наложит, пока это произойдёт? Льен угрюмо косился в сторону. Там, у книжного шкафа, топтался Рисс, намытый и переодетый в серый пиджачок и джинсы. Узнав, что кто-то зачем-то побил Халлара, Рисс не заинтересовался. У него вообще с сочувствием пока было туго. Наклонив голову, он читал по слогам корешки книг: — «Те-хоб-слу-жи-ва-ни-е ди-зель-ных дви-га-те-лей». Дар, что такое «дизельных»? — Рисс, подойди, сядь, — попросил Халлар. Малыш отвлёкся от занимательного шкафа и уселся по другую сторону от старейшины. Тот оглядел его, поправил чёрный завиток на лбу. Чуть больше месяца назад Рисс был коммунской зверушкой без имени. А теперь на ложе сидел аккуратно одетый молодой омега с уверенным взглядом. В чём-то всё равно по-детски беспомощный, в чём-то — всемогущий. Прекрасный до боли — во всём. Халлар отодвинул поднятый воротник Рисса и провёл пальцем по сизому «№015» на шее. Упустил я, прикрыть надо чем-то. — Что ты должен помнить снаружи? — спросил его Халлар. — Что я обязан вернуться. Халлар кивнул. — Обязан. Ты важнее любого омеги из клана. Ты шанс. Придерживая больную ногу, он нагнулся и вытащил из-под кровати белую коробку. Под крышкой, уложенная слоями, лежала какая-то тряпка глубокого синего цвета. Халлар расправил — оказалось, лёгкий шарфик в крупную клетку — и обернул шею Рисса, пряча татуировку. Концы связал и под пиджачок спрятал. — Подарок тебе. Как-то даже торжественно получилось. Рисс, косясь, щупал тонкую ткань. Кажется, мы забыли научить его благодарить. А Халлар верно придумал. Мне ещё долго тренироваться учитывать все мелочи. Коммуны носят так, я видел. Зашибись, а то я уже гримом замазывать думал татуху эту. Палево же. Интересно, кто такую красивую тряпку добыл? Райдон? Брезентовая шторка у входа откинулась, в бокс деловито вошёл всё так же полуголый Абир с подушкой под мышкой. — Всё, выметайтесь, — заявил. — Хочу выспаться, завтра у Линаса роды возмож… — Он запнулся, уставившись на обновку Рисса; синие глаза ещё больше сделались. — Кхарнэ, Хал… — сказал Абир потрясённо. Похоже, я чего-то не знал. Может, подарить шарф — это что-то значило до войны? Как с цветами, типа подарить омеге срезанные цветы, половые органы растений, это намекнуть, что твои половые органы зудят его поиметь. Ну, а принял омега подарок — значит, и он не прочь. Может, мне надо было этот шарф Халлару в жопу затолкать, а то повадился к чужим омегам подкатывать? Или я уже из мухи слона раздул? Халлар Абиру не ответил. — Езжайте, — сказал нам. — И, Дарайн… Не смей расслабляться. Если с Риссом что-то… — Да, да. Вставишь мне в зад кирку и провернёшь четыре… — Я в тебя пулю пущу. — Он ткнул пальцем мне в лоб. — Вот сюда. Странно: за Льена киркой грозился, а за Рисса аж вот так. Пулю он не пустит, конечно. Омеги ему не простят — столько детей без отца-альфы оставить. Да я и так с Рисса глаз не сведу. Это Халлару он шанс какой-то, а мне… мне вообще всё. На площадке у бокса, опуская за собой штору, я услышал, как Халлар ответил Абиру: — Потому что он мой ответ им. Всё идёт к лучшему, мой милый. Видно, у Халлара на Рисса грандиозные были планы. Но нескоро ему придётся коммунам ответить. Когда ещё наши с Риссом дети вырастут? И вдруг не мегаталантливые будут, а в меня уродятся, всего лишь самые умные, сильные и лучше всех?***
Почти спокойно Рисс пересёк техзал — восемь метров в высоту — только шаг ускорил. Шмыгнул на заднее сиденье громоздкого «Челдона» и там, под крышей, облегчённо выдохнул. Льен уже устраивался впереди, на пассажирском, разбираясь с ремнём безопасности, бурчал недовольно: — Кто в своём уме «автомат» угоняет? Или во второй группе бензином ссут? Выпендрёжник Гай, затянутый в чёрную кожу под горло, искрил досадой за рулём: — Кхарнэ, ну один день! Один грёбаный день! Опять ему Крил не достанется, как заколдовал кто. В прошлый раз несколько часов до течки оставалось, теперь сутки… Ничего, перетопчется Гай, в первый раз, что ли? От него уже были беременны и Кайси, и Эргил с Зейном. Я думал, невозможно двоих омег подряд забрюхатить, но Гай сумел. Троих! — Без тебя хватит желающих, — поддержал брата Льен. — Там Туз место греет. — Не вынуждай, — огрызнулся Гай. Льен благоразумно умолк. Я уселся во внедорожник рядом с Риссом, посередине, оставив место для Арона. — Дарайн, можно я впереди поеду? — заканючил тот, заглядывая в салон. Хорошо подготовили альфёнка: лохмы его Гай машинкой состриг, остался короткий ёжик. В раздолбайских трикотажных штанах и мешковатой футболке Арон выглядел неприметным коммунским подростком. Ну, или молодым бетой из низкоразрядных рабочих. В свои четырнадцать он по коммунским меркам на все восемнадцать выглядел. Сейчас самое время его на виду держать. Ещё года два — и фабричная куртка на нём не застегнётся. — Вырубай! — Гай высунулся из окна «Челдона» и махнул стоящему у выключателей Кайси. — Можно Рисс посередине? — не унимался Арон. Кайси громко клацнул рубильником, и нас накрыло сплошной темнотой. Только приборная панель светилась, и мои наручные часы бледно показывали «00:38». Поняв, что поблажек не будет, Арон наощупь забрался в «Челдон». Захлопнув дверцу, тут же сердито от меня отодвинулся, съёжился где-то в углу сиденья. Плита, что перекрывала выезд из штольни, поднялась в полном мраке с мягким шорохом — я на днях все цепи смазал. Тихо взрыкнул движком «Челдон». Надев очки ночного видения, Гай тронулся с места с выключенными фарами. Ответственный момент: сейчас не должно быть ни единого лишнего звука, ни единого пятна света. Нас в Гриарде нет. Спустя минуту Гай и движок вырубил. Значит, «Челдон» уже скатывался самоходом по виляющему серпантину, шурша шинами. И значит, мы уже были на свободе. Она жила, невидимая, дышала там, за поднятыми стёклами. Враждебная, она нас ненавидела, но мы всё равно измечтались о ней за эти дни. — Так не видно ж ничего! — не выдержал Арон. — Спи. — Льен с подвыванием зевнул и опустил спинку своего сиденья, придавив Арону колени.***
Рассвет застал нас на сто девяносто третьем километре пустынного шоссе Илит — Кейрум. Арон всю дорогу молчком точил на меня зуб. Носом по стеклу елозил, дуралей, что-то разглядеть надеялся. Отсел как можно дальше, благо размеры «Челдона» позволяли. Похоже, считал, что об меня тереться стрёмно, не омега же. Такие заскоки должны были излечиться к концу первой же вылазки, на работе не до детских глупостей. И точно: под утро альфёнок сдался и теперь, прихрапывая, пузырил слюнями мне на плечо. С другой стороны кемарил Рисс, запрокинув голову на спинку. Аромат его тела, казалось, заполнил собой весь салон. Его расслабленная ладонь, что лежала на моём бедре, давно сползла к паху, в самый жар, и ёрзала там, когда «Челдон» качало на колдобинах. Я готов был ехать так хоть до самого Кальбора, чтобы прокатывало по животу тёплыми волнами и затухало плавно. Рисс, если проснётся, не даст так побалдеть, он пылкий, нетерпеливый, никак допереть не может, что ожидание тоже кайф. Как вдарит своим желанием по нервам, я первое время чуть не вскрикивал. Дашь ему понять, что не время, не пали нас, другие смотрят — через миг он уже остыл, на другое переключился. Чудно̀ так. А теперь чудно̀ было без его чувств — привык я. Словно какой-то части тела не хватало, невидимой. Льену тоже не спалось, понятное дело. Рисс и Арон не знали, как сильно могут скучать глаза по оранжевой полоске на востоке. Не знали они, как крышесносно выглядит последний час ночи, когда чернота за окном делится надвое горизонтом. И проступают из неё серые придорожные заросли, и — тоже серые — столбы с проводами топырят лапы. Потом цвета приходят: небо вспыхивает жёлтым и алым, сияет впереди лента свежего асфальта, а по бокам холмистая степь цветёт пестротой. Над ней кригачи летают — с перьями, настоящие, или заяц-самоубийца шмыгнёт чуть не под колёса. А ты едешь и насмотреться не можешь, и точит в душе, грызёт, потому что много, потому что красивое, кричащее, живое, а ты здесь чужой… Гай тёр глаза — ночь шоферил без передыху, и это после дня работы. Когда первый луч солнца высунулся из-за полосы Кейрумского леса и ударил в лобовое стекло, Льен сказал: — Здесь давай. «Челдон» скатился на обочину и затормозил, скрипнув подвеской. При заглохшем двигателе нас придавило непривычной тишиной. В пещере постоянно эхо: шаги, капанье, голоса, собственное дыхание — и то слышно. А тут я будто оглох: Льен захлопнул за собой дверцу, и звук растворился в бесконечной степи. Не оглядываясь, Льен зашагал в разнотравье; стянутая на ходу толстовка шмякнулась на капот. Он шёл целеустремлённо, высоко поднимая колени, как по воде. Розовеющий ковыль, горичник и полынь скрыли его, только башка белобрысая плыла над верхушками и голые плечи в безрукавке. Проснувшийся Арон, судорожно подёргав ручку, вывалился наружу и теперь оглядывался там, от любопытства раззявив рот. Я Риссу кивнул: айда? Он подтолкнул меня: — Иди. Отказался. Ничего, укроемся где-нибудь, дам ему привыкнуть к простору не спеша. Здесь, на виду, лучше не стоит, а то и сам на его страх отвлекаться буду… Но себе я разве мог отказать? Трассу на несколько километров видно в обе стороны — успею в «Челдон» скакнуть, если появится кто. Пять тридцать утра — коммуняки ещё храпака дают. И я тоже вышел под небо, по-утреннему сизое. Цветущая степь пахла остро и навязчиво; голову повело, пришлось за машину ухватиться. Арон ёжился, натягивая рукава футболки, щурился на едва выползшее солнце. — Ярко-то как! И голо, и холодно. Травой воняет — жуть… Куда это Льен? Эй! — Не ходи за ним, — остановил я. Воняет ему, балбесу. Раньше Арон выходил из пещеры днём не больше, чем на пару минут. Ровно столько надо времени, чтобы метлой распылить следы шин за выехавшей группой. Халлар настрого запрещал сыновьям таскаться снаружи: дети же, не наследить не смогут. Ни один дежурный для мелких выход не открыл бы. Ночью Арон выползал на подольше, но много ли увидишь с Циренского пика? Поэтому не умел он ценить ценное, а скучная степь, похоже, его разочаровала. — Чо он т-там д-делает? — простучал зубами Арон, оглядываясь на кусты. Льен целиком скрылся за высокими стеблями. Лёг, наверно. — Ныряет в жизнь. Тосковал он без этого всего. — Без травы, что ль, тосковал? — Арон глаза подкатил: омеги, мол, все с прибабахами. — Дарайн, а когда поселение будет? Ну, где дома, магазины… — …полицаи со стволами… Ты посмотри, как здесь красиво. — Где? Он проследил за моим взглядом и состроил обиженную мину: типа, опять подкалываешь? Говорю же, балбес. Я обошёл «Челдон»; там Гай, опираясь задом на капот, мечтательно подставлял лицо восходу. На Кейрумском направлении от края до края горела багровая заря в крапинках рваных облаков. Я уселся на капот рядом. У самого асфальта пёрли из земли васильки, ногу ровно не поставишь — давить жалко дураков голубеньких. — До Броша гоним? — спросил Гай. Учитывая обещание, данное Тару, заезжать дальше Кейрума было рискованно. Как только замечу приближение течки Льена, у меня будет семь-восемь часов, чтобы доставить его задницу в Гриард. Отсюда добираться часов пять, остальное время стоило приберечь на всякий случай. — Не-е, здесь будем тихонько, — ответил я Гаю. — Жрачковозку попробую вызвать. — Как под Саардом? — хмыкнул он. — Давай. Рация фурычит. Быстро и несложно. Для Рисса и Арона самое то, пусть с простого начинают. Фургон возьмём и пересидим в заброшенном посёлке, пока документы под себя перерисуем. Это на «Челдоне» можно от шакальей погони уйти, а на грузовике у Льена вышло только раз. И то не до конца вышло, закончилось падением с моста. Мы не любовались бы сейчас восходом в степи, если бы отец не научил Тара плавать. Так что пусть лучше документы у нас будут в порядке, когда придётся проезжать полицейские посты. Несколько часов на изготовление фальшивок того стоят. А пустой довоенный посёлок тут, неподалёку, километров двадцать по грунтовке. Прокатимся. — Может, успеем ещё? — вздохнул Гай. Я покачал головой: не дури, брат. Не стану я охотиться впопыхах, у меня Рисс в группе. Крил не в последний раз течёт, да и какие шансы у Гая перебороть всю группу Вегарда? Льена не было долго. Солнце успело прожарить облака и уже слепило; озябший Арон потоптался и спрятался в «Челдоне». Я хотел позвать, когда Льен сам появился из зарослей. На серой майке и штанах темнели пятна росы, в лохмах колоски запутались. Он, конечно, корчил, как всегда, крутяка, этакий омега-кремень с нарочито развязной походочкой. Но красный нос и слипшиеся ресницы сдавали его с потрохами. Я вспомнил слова Тара: Льен плачет, только когда ему хорошо. Что ж, «хорошо» разное бывает. Арон заметил его, выскочил: — Ну ты чо? — Через плечо, — скривился Льен и поднял дверь багажника. — Давай, Рисс, вперёд лезь, будем учиться. Я щас вернусь. Халлар просил парника нарвать, там кустец ништяковый растёт. А не Халлар нам с детства уши прожужжал, какой парник ядовитый? Целый стебель сжуёшь — ласты склеить можно. — На фига ему? — удивился я. Достав из багажника свой рюкзак, Льен повесил его на плечо и натянул резиновые перчатки. — Зелья будут с Абиром варить. Я те чо — химик? Сказал привезти. До хрена и ещё щепотку. Льен ускакал козлом обратно в степь и исчез из виду. Мы переглянулись с Гаем: чего-то мутят мутное. С Абиром ясно — его хлебом не корми, дай с пробирками повозиться. А вот Халлар мог бы и объяснить. Что за новая мода давать членам моей группы задания, о которых я не знаю? Зашвырнув распухший от травы рюкзак обратно в багажник, Льен просиял, потирая руки. — Ну что, альфачьё? Прокатить вас? — Храни меня небо, — обречённо вздохнул Гай.