Повстанцы(омегаверс, постапокалипсис)

Май **75 года, двое суток спустя, хозяйственный зал Ох, как же я влип. Сгубила меня жадность, сгубила. И кто я теперь? Лишний рот прожорливый, безответственное мурло. Омегин симбиот. Прав Халлар: метка сделала меня бесполезным. Это его никто не упрекнёт, что он остаётся в Гриарде. Мы все перед Халларом в неоплатном долгу, да и здоровье он за нас отдал. А я не заслужил даже того петуха, которого утром в дикой голодухе после вязки умял, толком не разжевав. И уже опять в животе урчит. С высоты шестиметровой лестницы пёстрые козлята казались шевелящимися клочками шерстюки. Зеркала, развешанные по стенам хозяйственного зала, отражали одну и ту же картину: на фоне пасмурного неба удручённый альфа восемь-на̀-семь смазывает шестерни запорного механизма. Не в моём положении омежьей работой брезговать. Тревога может в любой момент прозвенеть, а вдруг альф рядом не окажется? Механизм должен двигаться свободно, чтобы щель в зале мог перекрыть и ребёнок. Арон страховал меня внизу, фиксируя лестницу, чтобы по сену не ёрзала. Хмурый тоже, нос повесил: накрылся его план о вылазке с моей группой. Но обязанности выполнял исправно, рассказывал, что в клане случилось, пока я… гостил в раю. — Три группы за одного омегу, прикинь! Пшол! — Арон пнул дурнистого козлёнка, который взялся жевать его штанину. — Но куда им против танка? Райдон давно хотел Альвиру присунуть, да всё течку не заставал… Что, нашёл? Я отозвался: — Тут в шестернях что-то застряло… Ну, а Тар? — А-а, безнадёжный случай. Нос курткой закрыл и ходу оттуда. Как па говорит, Тар — это сто килограммов безусловной преданности. С Вегардом опять свалил, даже трёх дней не отдохнул. Ну, а чего ему тут высиживать? У Тара теперь (да и всегда) одна цель, он хоть и с прибабахом, но продуманный. Не станет он своим делиться. Пока время есть, на вылазках ударничает, а как течка Льена приблизится, Тара из Гриарда хрен выпроводишь. Так и будет кругами отираться, выжидать и других альф винтовкой отваживать. И я бы так сделал. У Тара хотя бы есть возможность работать авансом. У меня не было. Я часто оглядывался: у выхода из тоннеля меня ждал Рисс, ещё более смуглый в тени скалы и запредельно драгоценный. Он не смог сделать ещё три шага и выйти ко мне под высокие своды зала. Но мы и так видели друг друга — почти рядом. Рисс сидел на корточках у стены и изучал белоснежного козлёнка со всех сторон. Тот безропотно позволял тягать себя за шкуру, вафля. Халлар сказал, надо учиться различать мои и не мои чувства. Вот это умиротворение принадлежало Риссу. Всё у него шоколадно: он в безопасности, его альфа близко, исследование окружающего мира продолжается, живот полон, и в теле до сих пор невесомость после фантастической вязки. А я монотонно капал маслом из бутылки на косые зубья шестерней, рассеянно слушал Арона и запрещал себе что-то чувствовать. Потому что если Рисс словит мои чувства, ему станет так же погано, а меньше всего хотелось делать ему погано. Оказалось, что связь, которую создала между нами метка, ограничивает нас обоих. Чем скорее мы с Риссом научимся обходиться друг без друга, тем скорее я смогу смотреть в глаза своим детям. Охотиться — это мой долг перед ними и омегами, но мне сейчас без Рисса, как без воздуха. Хватило мне его страха утром, когда он не нашёл меня рядом, проснувшись. О том, чтобы взять его на вылазку, не могло быть и речи. Даже если он научится выходить на открытое пространство, это не значит, что можно подвергать риску беззащитного омегу. Моего омегу. Но получается, я забил на долг перед детьми ради того, чтобы ни у кого другого не встал на Рисса. Хорош папашка. «Не знал» не отмазка. Проще было изменить погоду, чем ситуацию. Проблема нарисовалась, а из решений приходило в голову только «ждать». Никудышнее решение. Я прокрутил цепь и вытащил освобождённый комок окровавленных чёрных перьев. Вот оно что — механизм застопорило расплющённым между цепью и шестернёй вороном. Докаркался, сволочь клювастая. Видать, сидел, о своём думал. Может, у него тоже величайшее счастье в жизни омрачилось грандиозной осечкой. А тут маховик крутить начали, перья и зажевало. Птичьи останки шлёпнулись на пол, Арон с омерзением отодвинул тушку носком берца. Докладывал мне: — Гай поплёлся после драки к Абиру бровь зашивать. Смурной, как пёс побитый. Ну, я ему про Кайси и шепнул. — Арон замолчал, ожидая — не обижусь ли, что он другому информацию сливает. — Ты всё равно занят был, а Гай без меня в жизни бы его не получил. Не знаю, о чём он там тёр, но Кайси драку решил не устраивать. Гай его за хобот — и в бокс. Уже спят, наверно. Да у Гая полоса фарта какая-то! Можно угробиться такими темпами. Внутренней кнопки «стоп» не существует, по себе знаю. Пока рядом будут течь доступные омеги, альфа так и будет жить верхом на них. Правда, не очень долго, потому что без еды, сна и отдыха. Для того природа и устроила так, что течка не каждый день, о чём я всегда сожалел. А мне следующей вязки ждать аж целый месяц, так как теперь у меня против течки других омег иммунитет. Месяц — это если Рисс не беременный, а иначе вообще можно зачехлить и забыть. По крайней мере, на это я пошёл сознательно. Конечно, у старших не уточнял, догадались бы и подняли хай. Но, по моим соображениям, метка должна была решить проблему разницы в наших с Риссом сексуальных потребностях. Это очевидно. Не просто же так меченые альфы никогда не изменяли. Ни разу я не слышал от Кериса историй о том, чтобы те альфы были чем-то недовольны. Наоборот, пометить истинного — это путь к идеальным отношениям в паре. Колебания были недолгими, я выбрал метку ещё две недели назад. Теперь мы с Риссом наравне. Ну и пусть я сделался таким же, как он, импотентом до следующей его течки. Вон омеги всю жизнь раз в месяц вяжутся — и ничего. Разве плохо, что Арон про чужие потрахушки рассказывает, а у меня в штанах не шевелится завистливо? Ничуть не плохо, спокойно. Раньше так бывало только в первые пару дней после вязки. И то — если ещё один омега не потечёт. Больше никаких драк, стёсанных костяшек пальцев, порванных в лохмоты годных курток. Больше никогда Карвелу и Гаю не захочется меня укокошить. Конечно, жаль тех возможностей, от которых я отказался, это да. Но в общей сложности я ничего не потерял. Сменил количество на качество. На высшее качество, мне есть с чем сравнить. — Чего молчишь? — Арон занервничал. — Сам посуди: Кайси не мог тебя ждать. Зуб даю, первый и последний раз было. Больше никому не скажу! Могила! Я перебил поток оправданий: — Стопэ, не гони волну. Можешь информацию по течкам другому нашёптывать. Вон Гай за такое будет тебе тапки в зубах носить. А я теперь меченый, заметил? — Заметил, омежатиной воняешь, — фыркнул он. — Только не говори, что будешь Рисса ждать. Да ты через три дня заёрзаешь. Что я, тебя не знаю? Вот поэтому я и влип. Ни Халлар, ни Керис с Абиром толком никому о метках не рассказали. Как сговорились, кхарнэ. Они не ожидали, что кто-то из омег позволит навсегда привязать себя к кому-то одному. — Арон, ты не догоняешь. Я теперь не способен ни с кем другим вязаться. Физически не способен. Ох, звучало как приговор… Последнее, что я ожидал в ответ — это почувствовать, как лестница уходит из-под ног. Уцепиться было не за что. Бутылка с маслом улетела в сено; я забалансировал на ступеньке. Лестница сползала вниз, трещала, задевая неровности стены. Край стёсывался в щепки — хрусь! хрусь! Арон забежал сбоку, запыхтел в попытке остановить сползание. Разве сопляк меня удержит? «Ему перебьёт руки», — подумал я и прыгнул с падающей лестницы в сторону. Мелькнул серый камень, послышалось отчаянное «Дарайн!» и деревянный грохот. Вспыхнула боль. Всё мгновенно, испугаться не успел. Сердце ёкнуло запоздало, скрутило кишки. Руки затрусило — отходняк, как на вылазках после боя. В сам момент не так страшно, но вот потом… Я пошевелился, прострелило ударенную спину. Себя осмотрел. Хорош: майка в масле, на жопу налипли перья — угодил в лепёшку из ворона. Ещё и бочину о камни стесал, всё саднило. Но в целом ерунда, в драках похлеще доставалось. Занятый оценкой травм, я не сразу понял, что не так. Рисс глянул, как я сажусь на сене, потирая локоть, и продолжил щупать козлёнка. Грёбаного, чтоб его, козлёнка! Кто вчера ногтями в мои рёбра впивался, себя не помня? Кто шептал: «Дар… ты лучшее в жизни»? А стоило Риссу слезть с моего члена, как ему стало пофиг, цел ли его альфа. Я чуть не расплескал мозги по камням! Что-то мне подсказывало: это в корне неправильно. Обиду подавить я не сумел. Рука Рисса замерла на белой спине козлёнка, нахмурились смоляные брови, сотни раз вчера зацелованные. Меня прожёг удивлённый взгляд — новое чувство Риссу не понравилось. Интересно, приходилось ли ему раньше обижаться? Арон скакал вокруг меня: — Дарайн, прости, прости! Сильно ударился? Ничего не сломал? Капал на меня кровью с ладоней — лестницу остановить до последнего пытался. Раззява криворукий. Я рявкнул: — Тебя для мебели поставили? Я мог разбиться! Надо было на бошку ему рухнуть. Арон принялся виновато причитать, я не слушал. Я считал, что пометив Рисса, стану самым важным в его жизни. Получу в ответ хотя бы часть обожания, которое к нему испытывал. А судьба протянула здоровенную фигу и повозила ею мне по морде. Рисс оставался чужим. Помню, так же гадко было в детстве, когда я узнал, за что меня хотят убить коммуны. То самое чувство «ну чем я это заслужил?» Что ж, зато выяснилось, что физической боли друг друга мы не ощущаем, хотя ожидалось обратное. Вчера я явственно чувствовал, как сильно хочет альфу течный омега, а это тоже физиология. Странно. Но нам же лучше. К примеру, роды — не то, что я готов был пережить.

***

На пустой кухне никого не было, кроме сюрприза. У стойки для раздачи стоял с подносом Льен и нагребал себе пшёнки из котла. Вымытые волосы белобрысика, как всегда, торчали во все стороны, кое-где проблёскивала седина. Раньше не было. Выглядел он всё ещё бледно-измученным, но заношенную рубаху Халлара сменила синяя футболка. Я узнал картинно-небрежные движения ложки, когда Льен стряхивал в тарелку налипшую кашу. Кажется, разошлись тучи, и наш омега вернулся. — Что, выгнал Халлар, наконец? — спросил я. — Говорил же, тебя с твоим характером больше получаса… Льен облизнул ложку. — Не фантазируй. Халлар с Керисом в лазарете, двадцать первый сын родился. Отстаёшь, дылда. Точно, это был наш Льен. Рисс заулыбался, почувствовав мою радость. А причины-то не знал, вытянул шею, вопросительно оглядываясь на меня. Я выбрал ему кусок мяса со сковородки, насыпал пшёнки сверху и усадил за стол рядом с жующим Льеном: лопай. А себе набулькал чаю и взял сухую лепёшку, глотая слюни. Жареное мясо пахло мощно и соблазнительно, румяное, с подливочкой. — Нагоню. У Халлара была фора в семь лет, — оправдался я. — Ага. Теперь у него фора в восемнадцать омег. — Льен кивнул на меченого Рисса, который придирчиво ковырял вилкой в тарелке. Он и себя посчитал, подумал я, усаживаясь. Льен не исключал возможность повязаться с Халларом, а ведь знал, чем это обернётся. Откуда взялась ненависть к Тару? Столько лет вместе, столько раз его винтовка спасала нам жизнь. Чего стоил один тот случай, когда Тар, единственный, кто умел плавать, выцарапал всех из тонущей машины. Мне до сих пор по мостам ездить ссыкотно. Я спросил: — Ты знал, что на твоём теле тридцать шесть родинок разной формы и диаметра? Льен с грохотом опустил кружку. — Если хочешь поболтать о Таре, альфа, я лучше пойду. Отбрил. Видать, сильно напрягала его эта тема. Я не стал настаивать, вгрызся в подсохшую лепёшку, представляя, что это сочная козлятинка, как у омег в тарелках. Льен поглядел-поглядел и с обычной бесцеремонностью шмякнул передо мной свою алюминиевую тарелку с едой. — Бросай эту дурь, Дарайн! — сказал, тряся над тарелкой перечницей, знал, что люблю острое. — Накосячил — будем разгребать. Так что закругляйся с угрызениями совести. Пожри нормально и давай думать, как нам Рисса отсюда вытащить. Потому что если я в ближайшее время не увижу настоящее небо и деревья, я кого-нибудь убью! Ай, как у него всё просто. Вот так взять и вывезти моего Рисса под пули? Заставить его смотреть на трупы коммунов? Льен не слышал этого: «Вы плохие, убивать ты бета много». Льен думал, любой омега может быть таким же сильным, как он. Но Рисс наивный и неспособный причинить кому-то вред. Какой из него охотник? Я не смогу координировать группу, постоянно беспокоясь за него. — Дар, зачем меня вытащить? — заинтересовался Рисс. — Всё в порядке, малыш, это не твоя проблема. — Чёрта с два! — влез Льен. — Не ври ему, альфа. На шее Рисса твоя метка, значит, это и его проблема. Прятать от него твою вселенскую тоску так же нелепо, как по утрам на вылазках прятать от меня стояк. — Льен! — осадил я. Заговариваться начал омега. Не то у меня настроение, чтобы позволять над собой хохмить в присутствии Рисса. Льен понял, что перегнул, и потупился, глядя в полоски на клеёнчатой скатерти. — Я что, неправ? Прав. Я пододвинул к себе его тарелку с одуряюще пахнущим мясом. В животе радостно заклокотало. Когда вкуснятину под нос ставят, сдержаться выше моих сил. — Пока Рисс не сможет надрать тебе зад, никуда он не поедет. Одолеть Льена ни один омега не способен, а значит, Рисс вообще никуда не поедет. Не пущу. — Я тоже видеть у Дара стояк по утрам, — поделился Рисс. Он пытался вытряхнуть перец из перечницы, но держал её дырками вверх. Я отнял перечницу, перевернул и ткнул ему в руку. Льен вздохнул: — Н-да… Работы непочатый край. Рисс слишком размахнулся, насыпая перец. Задетая кружка опрокинулась, мои колени залило чаем. Ну ё-моё! Я подскочил, отлепил от обожжённых ног мокрые штанины, тут же остывающие. Хорошо, не кипяток. Что за день такой? Второй раз штаны менять. Рисс осмотрел меня мокрого, хихикнул и отвернулся к лежащей на боку кружке. Намочил пальцы в луже чая. — Мокро, тепло. Как во рту. — Эй, чувак, — вмешался Льен. — Ты ошпарил своему альфе яйца. В таких случаях извиняются. — Не лезь к нему, — попросил я. Льен возмутился: — Кто-то должен ему объяснить, что тебе слегонца так некомфортно. Рисс не Тар, его научить можно. — Напомни, когда это я тебя в учителя к нему приглашал? — Сам-то ты ни хрена не учишь! Дыхнуть на него боишься! Извини, Дарайн, но меня это бесит. Посмотри, как он ест! — Льен повернулся к Риссу. — Чего ты в мясе возишься, как петух в навозе? Что ты там выбираешь? Всё съедобное. На упрёки Рисс отреагировал косым взглядом «чего надо от меня этому чокнутому?» Я пришёл на выручку: — Пусть ест, как хочет. Тебе какое дело? — Прямое. Эта еда стоит слишком дорого, чтоб над ней носом вертеть. — Льен показал Риссу искалеченную ладонь. — Вот чем я заплатил за еду. У меня было пять пальцев когда-то. Халлар ходит с трудом, кто-то отделался шрамами. А четверых просто нет, Рисс, вечная им память. Четверо альф погибли ради того, чтобы добыть нам жратвы. Они тоже хотели топтать землю, трахать омег и зырить с нами кино. Но их даже не смогли достойно похоронить. Их ещё тёплыми разобрали на запчасти. Теперь какие-то хворые коммуны таскают внутри себя их сердца и почки. Сечёшь, о чём я? Жри всё подряд. Твоя кислая морда над тарелкой нас оскорбляет. Рисс переводил взгляд с еды на трёхпалую руку Льена. Я как-то не задумывался о добыче с такой стороны. Ничуть не обидно было, когда, например, дети капризничали и отказывались есть. Это же дети, ещё не понимают. И Рисс как они. Повисла долгая пауза. Всё-таки Льен снова был прав. Резок, как обычно, но прав. — Пойду переоденусь, — сказал я. — Посиди тут, Рисс, я быстро. С ним вместе идти придётся тоннелями в обход, а один я шустренько через Большой зал метнусь. Может, я побыл бы в неведении ещё пару дней. Но когда выходил из своего бокса в сухих штанах, мимоходом глянул, что там по телику толпа смотрит. Наших же из тупичка хрен выкуришь. Омеги с малы̀ми там ошивались, альфы из группы Райдона тёрлись меж ними. Ароматом омежьим подышать — и то приятно. Работа в клане стояла, все пялились в экран день-деньской. Сам я с того случая, когда Рисс захотел самовыпилиться после просмотра «Копателей», решил держать его оттуда подальше. А значит, и мне там делать было нечего. Но в этот раз стоило оглянуться на экран — и я дверь бокса забыл закрыть. Ноги сами развернули, потопал в тупичок, как зачарованный. Я, конечно, всякого в жизни повидал, но такого… На экране громадный альфа с чёрными усами яростно шпилил бронзовокожего омежку об капот «Дагоры». По пещере отзывались эхом омежкины стоны; смачно хлюпало в поджарой заднице, чертовски похожей на задницу Рисса. В кино показывали самую настоящую вязку! Я ни разу не видел, как это происходит у других. Какие могут быть свидетели? Омегу хочется унести, спрятать подальше, где не отнимут, и запереться на сто засовов. Только потом можно расслабиться. Халлар учил, что вязка — дело настолько личное, что ломиться в запертый бокс недопустимо, даже если пещеру атакуют коммуны. А тут прямо на камеру наяривают! Течный зад крупным планом! Откуда у лесника-беты такое кино? С довоенных лет от родных осталось? В тупичке альфы, как один, вытянули шеи к телику, дышать забыли — не упустить бы подробности. Омеги поражались: — Его течку за километр учуют! Батюшки! — Зачем он так ногу закинул, неудобно же! — У меня тоже бывает такое лицо? Мой Вайлин брезгливо зафукал: — Я не буду так делать, когда вырасту. А балдеющий омежка попискивал под напором, хватаясь за дворники; «Дагора» поскрипывала на рессорах. Да ни в одном фильме дальше поцелуев не показывали! Спотыкаясь о чьи-то игрушки, я, не глядя, обутый попёрся по матрасам ближе. Очуметь зрелище! Присмотрелся: член актёра, кажется, обтягивала какая-то прозрачная плёнка, неясно, на фига. А сам член был как батон варёной колбасы, таким сваи заколачивать. Показалось, что больше моего. Да кому я вру, вовсе не показалось, махина с омежью шею толщиной. Но шокировало не это. Возбуждение, от которого я думал, что надолго избавился, опять простреливало меня, будто раскалённым ножом в живот. От вздохов с экрана, от поворота головы, как у Рисса, от похожего изгиба смуглого плеча. От новизны и неожиданности: я впервые подглядывал за чужой вязкой. Сердце с места взяло разгон, я резко вспотел; дремавший с утра член встопорщил штаны спереди. От острых ударов желания захотелось согнуться, я машинально сел, не отрывая взгляда от телика. Усатый альфа долбился в сочную дырку, агрессивно скалился, массивное тело лоснилось от пота. Ох, до чего же ему сейчас было охрененно! Мне воздуха стало не хватать. Как этот усач мог держаться так долго? Крепенький омежка притиснулся спиной к нему, точь-в-точь как Рисс ко мне вчера, и показали, как он спускает, брызгает сквиртом на радиаторную решётку. Великий Отец-Альфа! Да это же обкончаться, и дрочить не надо! Думаю: всё, сейчас сорвёт во мне что-нибудь. Или внутри загорюсь, или напряжение кровью из глаз хлынет. Как такое кино смотреть можно? Зачем это снимали? А сквозь жаркий кумар накрыло паникой: что я делать буду всю оставшуюся жизнь? Ничегошеньки не изменилось, ни хрена не работает эта метка. Всё равно хочу. Хочу Рисса, не могу терпеть, будто чувствую рядом аромат его течки. А следующая вязка через месяц! Ещё двадцать восемь чёртовых дней ждать! Кхарнэ, я был уверен, что всё получилось. Я же ловил эмоции Рисса, а он мои. Где я облажался? Метил в течку, кровь к крови. Неужели надо было на сцепке? Но какой альфа способен во время сцепки думать о чём-то ещё? Я не смог бы, не смог бы, точно! Придётся допросить Халлара. Немедленно, пусть объясняет, что за дерьмо со мной! Я поднялся — без возврата в бокс не обойтись, хоть немного давление сбавить. Если узел не трогать, он быстро спадёт; полноценно наглаживаться некогда было, меня ждал Рисс. Тут Крил возьми и ляпни: — Я думал, видел большие члены. Но не-е-ет, до сих пор не видел. Омеги загалдели: — Я тоже. — Точно. — Верняк. — Да-да. У меня эрекция ослабла, ушам не поверил. Ах, членов они больших не видели, значит! Фуру очков вам пригнать, сволочам? Ну, вы у меня насмотритесь. Усач опустил омежку на корточки, принялся возить мясистой головкой по его высунутому языку. Я подошёл к Эргилу, отнял пульт и нажал «паузу». Морда усача застыла, похотливо перекошенная. Омеги разнылись: — Дай досмотреть! Я вам дам, дубиноголовые! Так меня ещё не оскорбляли. Что-то в боксе ни одна тварь не жаловалась, что размер маловат! Третья группа — те вообще на меня взлютовались. Ещё бы: кинцо-то будоражит ого-го, по-любому в трусах у всех погорячело. Хоть нервы и накаляет, но всё равно в кайф. А я обломал. Вскочили все трое, грудь колесом, щёки горят, красные. Увидели, что это я своевольничаю, и оп-па — чего-то зассали пульт с боем отбирать. Мой удар знал каждый. — Фига ты делаешь? Что, за гордость укусили? — наехал Ронник. Всё же дурь заиграла. Айсор и Лэй тоже нахмурились исподлобья, засопели гневно. Если навалятся скопом — выхвачу, запоздало подумал я. Но чуял: не навалятся. Когда альфы возбуждены, группы не существует. Все противники, каждый сам за себя. Райдон бы кинулся, но эти остерегутся. Хрястну — мало не покажется, я сейчас сильно злой. Омеги детей похватали, прыснули к стенам — под руку нам не попасть бы. Малыши испуганно захныкали, прижались к отцам. Я ответил Роннику: — Кино беспонтовое. Он выдержал мой взгляд на удивление долго. Я уже первый звездануть хотел, чтоб зенки на меня не вылупал. Придурки. Омеги их унижают, а им побоку, член торчком — мозги в отрубе. В итоге Ронник сдался и слил свой наезд: — Да нормальное кино… — Не, — говорю. — Сюжет говно. Молчит. Вот и не хрен было рот раскрывать. Это не за течного омегу драться, оно того не стоит — со мной связываться. Я к омегам обернулся, старался не орать, на них нехорошо орать, хотя они меня выбесили. — Кто ещё хочет смотреть про сраную вязку?! Тишина, даже дети притихли. Омеги — кто рот раззявил, кто в пол уставился. Членов они больших не видели, заразы! Похоже, я был достаточно убедителен, все согласны. Не стоит бензин на такое кино переводить. Подошёл к плейеру, кнопочку тыкнул. Вытащил грёбаный диск и напополам его — хрясь. Сложил половинки и ещё раз — хрясь, на четыре части. И на матрас омегам под ноги бросил. Вот вам большие члены. Приятного просмотра. — Ты охренел?! — завопил Айсор. О-о-о, ну чего такую харю грозную делать? Надо, чтоб я навалял — наваляю, настрой как нельзя подходящий. Без этого не обошлось бы, но в тупичок вбежал вскосмаченный Арон, язык на плече: — Дарайн… вот ты где! Там… там Рисс взбесился! И я немедленно бросил всех ненавидеть меня над останками диска. Пыхтение борьбы и голос Льена слышались аж у поворота тоннеля. — Получи, поделка долбаная! Что?! Бить моего Рисса?! Ну, Льен, дрянь несносная! Я ворвался в кухню, там царил бедлам. Посуда была рассыпана, автосидушки перевёрнуты, пол залит чаем и заляпан кашей. В дальнем углу Льен напряжённо пятился, держа перед собой табурет ножками вперёд, по щеке широкой полосой струилась кровь. Рисс наступал, потный, в майке с оторванным рукавом, гладко перекатывались выпуклые мышцы на голом плече. Он с хеком ударил ногой, раздался треск. Отброшенный Льен гупнулся лопатками о стену. Половина расколотой табуретки отлетела на соседний стол, дзынькнула сметённая на пол посуда. Льен замахнулся второй половиной. Рисс вырвал остатки табуретки из его рук, отбросил через плечо. И с рёвом прыгнул к Льену, выставив ногу вперёд в прыжке. Удар берца мог превратить лицо в кровавое месиво. Льен метнулся в сторону, берц впечатался в стену, взбивая каменную крошку. Я остолбенел: вспомнил, где уже видел подобное. Позавчера, в бойцовском поединке Кувалды Мормата против Марими Базуки. Святые ёжики! Рисс развернулся, и я увидел блестящее от пота свирепое лицо. Белая майка свисала лохмотами, грудь пересекала длинная ссадина. Ему больно, Льен, сволочь! Льен отступал, споткнулся о перевёрнутый стол. Ухнул на спину, на рассыпанные кружки, там зазвенело. Он оглянулся, заметив меня, и суетливо пополз от Рисса, сидя на жопе. — Убери его, Дарайн! — завопил отчаянно. Рисс пробирался к Льену через раскардаш. Уверенный, злой, целенаправленный. Лёгким прыжком перескочил лежащий стол, словно взлетел на метр. Приземлился на руки, в кувырке подхватил с пола кружку и тут же встал. Коротким замахом швырнул кружку. Звонко бахнуло: Льен загородился подносом. От удара опрокинулся навзничь; на подносе осталась глубокая вмятина. Хренасе удар! Зря не по морде гаду белобрысому! Я бросился к ним, перемахнул через завал из сидушек, под ногами что-то хрустнуло. Рисс, рыча, поднял Льена за шкварник, тот выдирался из его пальцев: — Отвали, тварина! Я обхватил Рисса сзади, оторвал от Льена вместе с куском майки. — Хватит, солнышко! Чёрт с ним. Он крупно дрожал, забрыкался в моих руках, зарычал — бессвязно, гневно. Побитый Льен шумно дышал, размазывая кровь по щеке. Что надо было сделать, чтобы Рисс так рассердился? Скотина Льен и святого доведёт своим несносным нравом. Был бы он альфой, сейчас летал бы у меня по кухне, как веник. Пришёл запыхавшийся Халлар, следом шагнул Арон. Оглядел кутерьму: в обеденной зоне всё вверх дном, лампочка на соплях качается. Арон схватился за голову: — Офигеть омежьи разборки! Папа вернётся, прибьёт вас за кухню. Рисс продолжал буянить, рычать и рваться к Льену из моих рук. Я уговаривал: — Успокойся, малыш, тихо. Ты и так поранился. Прижимал его к груди, мокрого, дрожащего. Горячего такого, кхарнэ. Халлар, конечно, кинулся к Льену. Бережно помог подняться, озабоченно осмотрел его: — Больно? — Это Риссу больно! — заорал я. — Что ты ему сделал? Халлар поднял полотенце и принялся промакивать кровь со щеки Льена. Глянул на меня раздражённо: — Никто твоему Риссу ничего не делал. Успокойся сам, кто тебя за жопу укусил? Злишься ты, Рисс просто тебя зеркалит. А себя контролировать не умеет ни черта. Великий Отец-Альфа! Так это моя вина? Я постарался остыть. Унять колотящееся сердце, дышать ровнее. Не думать о недовольной роже Ронника, о ссадине на груди бедного Рисса. Не вспоминать ехидные слова Крила: «Не-е-ет, до сих пор не видел». Ну, Крил, ну, гад, припомню. Мне теперь, выходит, злиться опасно. Рисс отзеркалил так отзеркалил. Что, если бы на месте Льена был кто-то другой, не такой ловкий? Представить жутко. Льен сидел на столе и разрешал Халлару вытирать себе лицо, как-то совсем по-омежьи ойкал, типа больно ему. Раньше он никому не позволял жалеть себя, даже Тару. Так что за дрянская дрянь происходила теперь? — Сильный, как кабан! — простонал Льен, массируя рёбра. — Он меня уделал! Меня! Слышишь, альфа? Я думал, он мямля мямлей, а он таки надрал мне зад! Униженным Льен не казался, скорее, радостно удивлённым. Эх, вот надо было мне тогда ляпнуть… Я думал, это невозможно. Но надрал, и получаса не прошло. Никто из омег до сих пор не мог одолеть Льена, даже Сино. А Рисс гонял его по кухне, как таракана. После коммунских трена-жоров он по-альфьи силён, да и злости у него… как у альфы. Я начал подозревать, что умеет делать такой, казалось бы, беспомощный Рисс. Вспомнил его первый день в пещере, когда в купальне он слово в слово проговорил всё, что услышал. Вспомнил, как он мгновенно стал пользоваться вилкой и ложкой, которых раньше в руках не держал. Как, повторяя за мной, с первого раза научился одеваться, забивать гвозди одним ударом и делать превосходный минет. За две недели в клане он научился разговаривать! Это значило, что мой малыш вовсе не беспомощный. И я уже знал, чего будут требовать Льен, Халлар, Карвел, остальные и моя совесть в том числе. Я обнял Рисса крепче: нет, не пущу его наружу. Не хочу, не отдам. Льен не видел кино про Кувалду Мормата, он не должен догадаться. Арон крутил в руках продавленный поднос, приставлял к углублению алюминиевую кружку с вмятым дном. — Бли-и-ин, омеги. Я вас бояться буду. Заткнись, Арон, подумал я. Закрой рот и брось этот проклятый поднос! Поздно: Халлар смерил изувеченную посуду проницательным взглядом и наверняка сделал выводы. Рисс понемногу притих, перестал дрожать. Я стянул с него рваную, сырую от пота майку, укрыл полами куртки, согревая. Он мелко вздрагивал, сопел там, вояка мой маленький. А Льен в красках расписывал Халлару кухонное побоище. Про немыслимую силу Рисса, про удар ногой в прыжке и метание сидушек, которого я не застал. Я гипнотизировал его: заткнись, омега. Замолчи, забудь всё, что видел. Халлар слушал молча и нахмуренно, ласково протирая царапины Льена намоченным полотенцем. Сказал мне только: — Проследи, чтоб не скакал больше. Неделю хотя бы. Вдруг беременный? Ну я и дятел! Верно! Как сказал бы Тар, вероятность девяносто девять процентов. Обычно я на омегу только гляну — у того уже пузо пухнет. Можно не переживать: беременного Рисса никто не заставит покидать безопасную пещеру. А уж я для этого постарался от души… Я вспомнил, как старался, и оживший член упёрся через штаны в тёплый живот Рисса. Кхарнэ, я же оплошал с меткой! Мне срочно нужен был совет опытного альфы. — Пойдём в бокс, Дар, — шепнул Рисс. — Хочу в бокс. Какой бокс, я там не убирал ещё. Там на полу до сих пор валялся комок мокрых простыней, и стоял дурманящий запах вязки. Но Рисс настаивал, тревожно заглядывая мне в лицо: — Дар, идём. Надо в бокс. Говорить ему «нет» я ещё не умел. Халлар проводил нас хмурым взглядом: — Одень его и приберите тут. Керис завтра придёт. Я кивнул и спохватился: — Поздравляю. Двадцать первый сын — это достижение. Интересно, многие альфы до войны имели столько детей? Халлар кивнул в ответ, спасибо, мол. Я понял: он не хочет говорить об этом при Льене. В отличие от Льена, Керису повезло, родился альфёнок. В узком переходе вокруг Большого зала струились под ногами ручейки; кое-где потолок нависал совсем низко, мне приходилось пригибаться. Я шагал впереди и светил Риссу широким лучом, чтобы не споткнулся: тоннель естественный и пол тут не ахти. Наши шаги разлетались лёгким эхом. — Дар, ты идти быстро… Мне надо было подумать. Всё шло не так: с меткой облом, с работой облом, а Рисс способен серьёзно накостылять кому-нибудь, если я немного осерчаю. Мне надо было побыть одному и решить, что со всем этим делать. Но сначала угомонить свой член, который мешал связно соображать. Чтоб провалился тот усач с его варёной колбасой в плёнке! Хотя, он и так давно мёртв. — Дар, постой! — крикнул Рисс, и я опомнился: он уже не первый раз просил тормознуть. — Что? Он опёрся о стену; моя куртка распахнулась на нём, открывая ровные квадратики пресса и длинную ссадину, пересекающую грудь. Рисс неуверенно пожал плечами: — Я… кажется, у меня опять течка. Если бы. Я бы за это многое отдал. — Исключено. Течка не бывает так часто. И ты только что ел. Точно ел, я сам видел. У омеги не откроется матка, если в пищеварительной системе еда. Неужели отравился, и теперь живот крутит? Мясо Наиль готовил — Керис в лазарете, Зейн простудился… Рисс спустил до колен свои штаны на резинке, и я выронил светоуказку от неожиданности. Она звякнула, покатилась по камню; широкий луч замер на стене рядом с нами. Глаза не обманывали: у моего омеги, который только сегодня утром проснулся после течки, снова была эрекция. Изящный, полностью раскрытый член смотрел в потолок. Подрагивала тёмненькая головка, в луче света блестела стекающая капелька влаги. Я помнил её вкус. Засранец Рисс — бельё не надел. В переходе стало чертовски жарко. Я сглотнул, поднял лицо Рисса за подбородок и заглянул в чёрные глаза, плывущие, будто у пьяного. Он обмяк, чуть по стене не стёк. Его тоже плавило от моей близости! Силы небесные, он тоже хотел меня, хотел… Рука скользнула ему меж ягодиц — абсолютно сухо, никакой смазки. Что за омежьи шуточки? Со мной нельзя так шутить. Рисс прерывисто вздохнул и нетерпеливо задёргал ремень на мне, пытаясь расстегнуть. Я накрыл его руку своей: — Эй-эй, ты что! Серьёзно? — Надо тебя, — он всхлипнул. — Чтоб двигался надо… — Э-э-э… прямо тут?! Я воровато оглянулся по сторонам — переход вокруг Большого зала: крысы, мрак, лужи. Никто сюда не придёт, никто, Рисс не пахнет течкой на весь тоннель… Силы небесные, я сейчас трахну его сладкую попочку! Я и правда его сейчас… Мои вспотевшие пальцы задёргали ремень, путаясь в пряжке. — Солнышко, сразу предупреждаю: если я начну, я не смогу остановиться. И не проси. Он выпростал ноги из своих штанов и томно развернулся лицом к стене. Задранная куртка собралась складками на талии, Рисс призывно выставил выпуклые ягодицы: — Начинай. Прямо передо мной приглашающе раскрылся тёмный вход, окружённый курчавыми волосками. С ума сойти! Я торопливо сплюнул на ладонь, пальцы погрузились в Рисса, смазывая слюной горячую глубину; там ещё не успело толком сжаться после предыдущего вторжения. Мой ненасытный омежечка, южная кровь… А, чёрт, как хочется! Я толкнулся членом в это мягко-живое; где всё специально устроено, чтобы мне было приятно. Медленнее надо, Дарайн, жди, Риссу нравится медленно… Член погружался, удовольствие обволакивало его, ужасно хотелось глубже. Рисс довольно охал, вибрировал весь внутри. Я трахал омегу без течки. Не сон. Он счастливо извивался, сам насаживался на член, упёршись в стену. Я боготворил его мускулистые ноги, его гибкую спину, крестец, покрытый тёмным пушком. Кхарнэ, какой кайф. Почему нельзя вот так шпарить его до бесконечности? Рисс скрёб ногтями камень, захлёбывался вздохами: — Дар… хорошо… Дар… Величайшее изобретение коммунов принадлежало мне до последней волосинки в паху. Я имел всех этих выродков, потому что знал, что сейчас кончу в бесценное тело, одна информация о котором стоит 12.000 солдо. Вот вам, твари!.. Когда меткой связаны, всегда так: и хочется удовольствие потянуть, но сил нет, потому что Рисс уже рычит — низко и громко. Моё меченое тело отзывается на его оргазм мгновенно: член взрывается короткой вспышкой. Меня вырубает на сладкий миг, но тут же возвращает: это мелочь. — Кто твари? — выдыхает Рисс, и я зажимаю ему рот ладонью, потому что в этот момент он всякий раз поскуливает от давления внутри, и мне хочется жалеть его вместо того, чтобы наслаждаться раскрытием узла. Член сдавливает там сильней и сильней — удовольствие на грани мучения. По мне проходят высоковольтные разряды, мычит прижатый к стене Рисс. Улёт, обожаю это. Лечь бы… Боль понемногу тухнет, осторожно убираю ладонь с его рта, глажу щёку и впиваюсь губами в мягкий омежий рот. Открытый узел заперт в теле Рисса, стоит шелохнуться — пойдёт цепная реакция. Рисс дрожит в моих объятьях; он уже знает, что будет, и готовится зеркалить теперь моё сцепочное помешательство, во время которого мы близки, как никогда, и далеки, как никогда. Долго так не вытерпеть, узлу передаётся дрожь Рисса — и всё, чувствую, меня накрывает, это не удержать и не остановить. Давай, малыш, увидимся… Упираюсь локтями в стену, чтобы не рухнуть; у меня больше нет тела, только пульсирующий узел, я вдавливаюсь им в Рисса и валюсь в невесомость.