Повстанцы(омегаверс, постапокалипсис)

Лазарет, царство Абира — Льен не всегда был близко, а Тар всё равно никого не трогал. Почему с моим истинным не так? — выпытывал я у Халлара. — Если бы я не держал его на руках, шпилил бы сейчас Зейна, как пить дать. Старейшина рассеянно отмахнулся: — Льен и Тар с детства рядом тёрлись. Это не сразу действует, подожди. Он потрясённо разглядывал лежащего на койке омегу, прикрытого простынёй. Казалось, сейчас у Халлара глаза выпадут и на ниточках повиснут от удивления. Ещё бы — оказывается, мы не одни на свете. — Святые поросята!.. — поражался он, почёсывая бороду. — Вы ограбили Репродуктивный Институт! — А долго ждать? — Ты можешь думать о чём-то, кроме своего члена?! — вскипел Халлар. — Где-то может быть другой клан — раз! Институт реально ограбить — два! Это многое меняет, Дарайн! — Ни хрена это не меняет! Нечего орать на меня при омегах, я не малолетка Арон. Не хотелось рассказывать, зачем мне срочно понадобилась суперспособность не реагировать на течку. Наши раздоры с Гаем и Карвелом останутся внутри группы. Халлару, видно, не до моих расспросов было. Я знал, он мечтает дожить до того дня, когда мы сможем дать коммунам отпор. Станем той силой, с которой они должны будут считаться. Сейчас мы против бет как горстка тараканов против орбитальной баллистической ракеты. Но сегодняшнее происшествие не меняло ни-че-го. Если даже тот клан жив, и мы объединимся, то омеги по-прежнему будут рожать не больше одного ребёнка в год. Да и Институт вряд ли возит своих омег туда-сюда с каждым рейсом поезда Саард-Кальбор, чтобы нам их тырить пачками. Мы не скоро станем многочисленной и сильной армией. Но Халлар слишком хотел верить. — Убавьте громкость, — шикнул Абир. — Пять минут. Закончу и попробую разбудить его, у меня где-то стимуляторы были. Зажав щипцами колбу, он разогревал её над спиртовой горелкой. Серо-мутная жидкость пенилась на огне, Абир, морща нос, отворачивался от вони. Его белые волосы всё так же небрежно топорщились в хвосте, под глазами в свете лампы виднелись синие круги. Когда он в последний раз спал? Но, несмотря на усталость, в свои тридцать три одетый в застиранный халат Абир умудрялся выглядеть соблазнительнее некоторых молодых. Это дар. Подоспел Карвел, вошёл в лазарет, вытирая вымытые ладони о штаны. Ясен пень, ходил передёрнуть по-быстрому, без имитации сцепки. Зейн-то всех раскочегарил, а Карвелу даже побороться за него не пришлось. — Помогу, — Карвел подошёл к Абиру и принялся вскрывать для него ампулы, выставленные в ряд. Пилкой чиркает, а сам к лекарю ближе, ближе — хоть о плечо его потереться. Жук рыжий. Абир, конечно, манящий. Глазищи лазурные, как вода Бура. Лицо у него будто подсвечено изнутри — кожа бледнее, чем соляные сталагмиты в Западном зале. Лизнуть бы её. Наверно, гладкие щёки на ощупь прохладные, а пахнут — я точно знал — мятными настойками… В нашу единственную вязку он пах ими весь: у шеи под волосами, во впадинах подмышек и в нежных складках яичек. Даже пальцы ног его на вкус казались мятными. Кхарнэ, мне бы тоже не помешало передёрнуть. Халлар так и не ответил, когда я стану независимым от омежьих соблазнов… — Прекрати грызть ногти, Наиль! — Абир нахмурился. — Мо трое суток ждал, лишних пять минут подождёт. Давай синюю. Ещё более бледный, чем обычно, Наиль отпустил руку Мо, распаковал синюю пачку с ампулами и передал лекарю. Малыш Мо так и лежал, закрыв глаза, часто поднимались в дыхании худющие плечи. Я больше не волновался за него: Абир сказал — Абир вылечит. Наш лекарь надёжнее пресловутых коммунских банков. В тоннеле послышался тихий говор. У входа, в щёлке между шторками, мелькнул детский глаз, потом другой, ещё пара. Керисова мелкотня. Арон, пройдоха, уже всему клану растрепал, что первая группа урвала у коммунов живую добычу. Абир прикрикнул: — Вас тоже уколоть? Брысь! Там затолкались и запищали, но удаляющегося топота я не расслышал. Уйдут они, ага, как же. Халлар моего омегу не разглядывал даже — пялился, от чего хотелось рыкнуть и отпихнуть лапищу от бритой головы. — Категория «С», — заинтересовался он татуировкой на шее. — Вот у кого должно быть железное здоровье. Абир, ты был прав, не за красоту её дают. Лекарь пожал плечами, распаковывая шприц: — Ну… атлетичное сложение не только альфам к лицу… Карвел, дай тот пинцет. Спасибо, Абир, подумал я. Хоть один зрячий нашёлся. — Давно он не ходил толком. — Халлар погладил по-детски нежную пятку. — За это время его клан мог перекочевать за сотню округов. Да, с нашей жизнью топать приходится много. Даже у Арона ноги натёртые, хотя он только по пещере носится. Я осторожно повернул омегу и уложил на бок, следя, чтобы простыня прикрывала его ниже пояса. Незачем всем знать, как очерчены тугие ягодицы, как очаровательно смотрится небольшой, тоже спящий член. — Смотри, — показал я на исписанную спину. — Думаю, это даты, когда у него брали яйцеклетки. Видишь регулярность? Вот первая — 73.09.09, позапрошлый год. Значит, тогда его и поймали. — Нательная летопись! — присвистнул Халлар. — Коммуны что — бумагу экономят? Медицинские кхарнэ иероглифы. Вот знакомое: группа крови и резус. Раньше в армии на нашивках писали. Густо-волосатые руки старейшины лезли к смуглой коже омеги, трогали. В этих прикосновениях сексуального интереса не было и в помине, но я медленно закипал злостью. Последний раз испытывал такое, когда в детстве кто-то брал мой нож. Не сметь! Моё! Вид громоздкого Халлара в камке цвета хаки рядом с моим сокровищем так и настраивал на пинок. А Халлар сиял надеждой, за столько лет впервые поверивший в существование других повстанцев. После семьи Тара мы не встречали никого живого. У меня самого от мандража поджилки тряслись. Как пройдёт наша первая встреча? Каким окажется омега, из-за которого разом снизилась ценность всего, что я ценил до сегодняшнего утра? Может, он покорный и ранимый, как притихший Наиль? Или строгий, как Керис, а может, борзый, как Льен?.. Разные глупые чувства одолевали меня поодиночке и группами. Доминировали неуверенность в себе и желание. С навязчивым желанием я давно свыкся, оно шло в комплекте с моим полом, а вот неуверенность была в новинку. До сих пор я считал себя первым альфой в клане (ладно, вторым, но Халлар не был соперником). А вдруг в другом клане есть кто-то сильнее, умнее и вообще круче, и именно тот альфа по вкусу моему смуглёнышу? Известно, у небесных сил своеобразное чувство юмора. — Четыре шага… — Меня распирало, хотелось и разузнать об истинных, и поделиться. — Я мог не сделать четыре шага, и он погиб бы. Значит, это судьба? Он мне предназначен? Абир фыркнул из-за пробирок. — Я тя умоляю. Сам как шкаф, а туда же — про судьбу. Керис вам песен напел? Всё прозаичнее: твой организм распознал, что набор генов этого омеги идеален для рождения успешного потомства. Биохимия, никаких розовых пони… Готово, Наиль. Умеет Абир на землю швырнуть с размаху. Я задумался. — Почему тогда я… э-э-э… Тар не хочет вязаться с другими омегами? Как одно другому мешает? — Потому что он тюкнутый аутист! — Пустая ампула, брошенная в угол, зазвенела по каменному полу. — Пойди сам расспроси, если нервов хватает. Он обожает поболтать. Ой, не по адресу я обратился. Чем же его Тар допёк? Абиру от альфы только сперматозоиды нужны, дело простейшее. Другие ради вязки носы друг другу ломают, а тут течный омега попросил об услуге, тем более сам Абир, это большая честь. Неужели Тар не справился? Не настолько же он деревянный? Согнав Наиля с места, лекарь присел на койку Мо, невозмутимый, словно за чаем с нами беседует, а не спасает жизнь годовалому омежке. Во мне что-то сжалось, когда резиновый жгут передавил крохотную руку. Дети такие хрупкие. Я своего Вайлина поначалу касаться боялся — вдруг испорчу что-нибудь. С остальными проще было, привык. — В альфе заложено природой защищать ценный генофонд, — всё-таки ответил мне Абир, прокалывая вену. Мо даже не пикнул. — Быть рядом, чтоб никто другой не позарился на его омегу, когда тот потечёт, и не заделал ему ребёнка. Надышится альфа феромонов истинного, и приманка других омег крышу не сносит. Чем дольше воздействие феромонов, тем больше побоку чужая течка. При этом доступен и онанизм, и вязка с другими, не думай, что — бац! — и перекроется краник. А когда истинный забеременеет, его феромоны изменятся. Твой интерес к чужой течке должен неслабо возрасти, пока он не родит. У нормальных альф так бывает в теории. Использованный шприц полетел в ведро с ускорением — лекарь серчал. Походу, практика иное показала. Придётся мне пытать скалу в шапке. — Так что не переживай, сможешь и дальше клепать деток по четыре кило, — хмуро заключил Абир. — Это меченый альфа на других не глянет, и то — пока его омега в пределах досягаемости. А если пара почему-то расстаётся, то и метка тю-тю со временем, как и не было. Это напрягло уже Халлара — я заметил, как дрогнули его скулы от сжатых до скрипа зубов. Тут прагматичный Абир ошибался. Спустя шестнадцать лет вырванная с кровью часть души Халлара так и не наросла заново. Ни два десятка родных сыновей, ни тлеющая страсть к Льену не помогли ему освободиться. Такая связь сильнее смерти и времени. Именно в тот момент мне пришла в голову мысль о метке, хотя я ещё даже не взглянул своему омеге в глаза. Но я никогда раньше не испытывал такой жажды обладания. И страха потерять. И сомнений в том, что я справлюсь со своим «интересом к чужим течкам» и не продолжу настраивать против себя группу. Метка же — решение всех проблем. Дав указания Карвелу и Наилю насчёт Мо («не лезьте к дитю, ему без вас тошно»), Абир подошёл к нам с новым шприцем. Я затаил дыхание, стараясь не встречаться ни с кем взглядом — на фига им знать, как я волнуюсь. Отодвинув меня, лекарь приподнял веко спящего. Обнажился чёрный зрачок, закатившийся вверх. Я умилился: черноглазенький, как Гай, южная кровь. Абир мельком глянул на татуировки, на голый плоский живот и вынес вердикт, от которого мы чуть на жопы не сели: — Поделка. — Омега? — опешил Халлар. — Они же только бет делают! Абир уверенно покачал головой: — Значит, не только бет. Видишь, пупок был не перевязан, а пережжён. Это след щипцов, которыми плод отделяют от питательной среды инкубатора. Такой пупок не сделали бы ни в одном роддоме Федерации. Этот омега не рождён, а создан. — Он вздохнул. — Мне жаль, Хал. Вот тебе и другой клан. Игла шприца со стимулятором впилась в выпуклую вену предплечья. Все онемели: на койке нашего лазарета впервые лежал ненастоящий омега. На вылазках я встречал тысячи бет. Среди них иногда попадались рождённые до войны в обычных семьях, но большинство были выращены искусственно. Мы определяли их происхождение, только когда находили документы в карманах убитых — у инкубаторских код вместо фамилии. А больше — никакой разницы. Бета как бета, орёт: «Повста-а-анцы-ы-ы!!!», отстреливается и мрёт. Так какой же мой омега ненастоящий, если вот он — дышит, живёт, пахнет раем? Пусть его хоть инопланетяне спустили в контейнере. На свете не существует причины, чтобы я от него отвернулся. Напряжение последних часов слегка меня отпустило. То, что омега оказался создан коммунами, с одной стороны, к лучшему. Другого клана нет, альф круче, чем я, не предвидится. Я и не подозревал, как люто меня тревожила такая возможность, пока угроза не исчезла. Гора с плеч размером с Циренский пик. Зато Халлару нелегко было смириться. — А как же эти даты на спине? Почему у него не забирали яйцеклетки раньше позапрошлого года? — Потому что они не созрели. В семьдесят третьем прошла первая течка, — парировал Абир, разглядывая тату. — Надо же, медкарта на живом носителе!.. Вот дата изготовления — пятьдесят восьмой год, бедняге восемнадцати нет… Похоже, ему сделали прививки от всех существующих болезней… И несуществующих тоже — что ещё за э-бо-ла? — Лекарь неверяще растянул кожу между лопатками, наверно, думал, что татуировки изменят очертания. — Зачем бетам создавать омегу? — не сдавался Халлар. — Тем более в начале войны! Они ловили каких угодно омег и брали зрелые яйцеклетки. Зачем им ждать, пока он вырастет и потечёт? — Пёс его знает. Может, рассчитывали, что пойманные омеги со временем постареют, их надо будет кем-то заменить… Кхарнэ, я половины тут не разберу! Который год прошу достать словарь терминов! Ага, продавали бы его в книжном киоске. — У меня в группе нет волшебников, — оскорбился я. Абир смотался к столу за лупой и теперь изучал закорючки, не замечая, что высунул язык. С таким лицом смотрят телевизор в те редкие дни, когда мы позволяем себе включить его. Халлар, хоть и погрустневший от того, что мечта о другом клане медным тазом накрылась, чуть не сталкивался лбом с лекарем, стараясь ничего не пропустить. Ещё и Карвел с Наилем, которые шушукали над Мо, нет-нет и вытягивали шеи в нашу сторону, а за шторкой у входа шебуршала любопытная мелочь. Я подумал, что смуглёнышу это не понравилось бы. Кому охота быть невидалью, чтобы пальцем тыкали? — Уровень четыре. Странно, — недоумевал Абир. — У категории «С» три уровня. Получается выше максимального? — Может, отборные гены? — озвучил Халлар мою догадку. — Поколения здоровых предков — ни вредных привычек, ни рака, ни инсультов. Помнишь, до войны у каждого добровольца родовое древо до четвёртого колена штудировали? Вот и скрестили самых крепких… — Возможно. Но, скорее всего, экспериментальное изделие, — подхватил загоревшийся Абир. — Не зря же категория «С», это выраженный нестандарт. — Генная модификация? Разумного существа? — возмутился старейшина. — Запрещено же! Абир горько хмыкнул: — Это на бетах запрещено опыты ставить. Мы с пятьдесят восьмого года разумными не считаемся, у коммунских котиков и то больше прав. И учёные решили вывести какую-то положительную мутацию, а потом легально создавать бет на основе мутированных яйцеклеток. Как думаешь? — он взглянул на Халлара, тот пожал плечами. — Мы можем никогда не узнать, что за мутация. Например, наследственная устойчивость к радиации. Или предрасположенность к многоплодию: пары-тройки близнецов в роду — находка для инкубатора. Хотя, это мы, пожалуй, выясним скоро, — лекарь многозначительно оглянулся на меня. Умничают тут. И табуретке ясно, что омега превысшего уровня. Он же мой истинный, схожее притягивается. Мой организм не выбрал бы для рождения идеального потомства кого-то уровнем пониже. Я отобрал у лекаря лупу: — Хватит. Он не изделие и не поделка, а живой омега… Лучше разбуди его. Вспомнив о моём присутствии, Абир подозрительно переглянулся с Халларом. — Дай стимулятору подействовать. Не понравилось мне их переглядывание. Опытный зад чуял пакости за три округа. — Что не так? Говорите. От взгляда Халлара я похолодел. Так он смотрел на омег, у которых родились беты. Так альфы смотрят, когда у них ищут помощи, а они бессильны и могут только сожалеть. Халлар замялся: — Лучше тебе сразу знать, с чем столкнёшься, Дарайн… Твоё тело выбрало этого омегу, и ты никогда не захочешь с ним расстаться. Но поздравлять не с чем. Сам подумай: он вырос в коммунском Институте. Ты навсегда привязан к инвалиду. У меня челюсть отвалилась. — Полегче! Кто только что его мегаздоровье нахваливал? — Физически он здоров, но в голове должен быть вакуум, — кисло сказал Абир. — Он рос в заключении и ничего, кроме клетки, не видел. Для коммунов он животное. Кормить, поить и вовремя брать золотые яйцеклетки. Сильно сомневаюсь, что он знает о существовании альф, омег, бет и всего ералаша за стенами Института. Может, он и разговаривать не умеет. — Чепуха, — расслабился я. — Научу. У меня Сайдар в три года сам ПЛ чистит и заряжает. Абир вздохнул: — В семнадцать лет поздно учить речи и вообще контакту с другими. Он привык к Институту, здесь для него чужой мир. Помнишь дикарей? — Ты член с пальцем не сравнивай! — возмутился я. Дикари, во даёт! Ухоженный омега не имел ничего общего с теми полузверями, которых мы в детстве встречали. Та детвора выжила после коммунской бойни и без компании одичала. Кто с волками спелся, кто с собаками. Видели мы раза три дикарей этих в лесах: волосы колтуном, в грязюке по уши и рычат по-звериному. Драпали от нас — только шорох по листве. Халлар говорил не догонять и не трогать. Не будут, мол, они жить в клане, всё равно в кушири свои убегут, где привыкли. Видать, сгинули, потому что больше мы их не встречали. Моё солнышко ничего общего с теми несчастными не имел. — Думаешь, он захочет вернуться к коммунам? — усмехнулся я. — Уйти от своего альфы? Абир, как и все, напрягался со мной спорить, даже когда был железно уверен в своей правоте. Он буквально скрипел, выдавая сокрушительное: — Вряд ли ему тут сразу понравится. Всё равно что тебя заставить жить в клетке: несвобода будет угнетать. А его с непривычки будет угнетать свобода. Он не знает, что можно по-другому… И ты не его альфа, определённо. Как в лицо плюнул. Керис рассказывал, что омеги крайне редко признавали в ком-то из альф своего истинного. Природе надо, чтоб они рожали, а от кого — это как получится. Если уж истинный альфа и находился, то по тем же признакам: как отец для идеального совместного потомства. Самый мощный, самый к жизни приспособленный. Конечно, шансы, что мне выпадет такой джекпот, были малы, но Абир эти шансы вообще отмёл. Типа в призёры я рылом не вышел. Это я-то! — Дарайн, не кипятись, — встрял Халлар. Именно у него я научился одним взглядом требовать извинений от зарвавшихся собеседников. Это я ещё спустил Абиру на тормозах сдавленное хихиканье, когда он узнал, что я долго искал в вагоне «аналоги». Оказалось, они на фиг не нужны были. Да, Абир когда-то травил у меня вшей, вдалбливал грамоту и шлёпал тряпкой за шкоды. Но оскорблять и смеяться надо мной ему не позволено, тем более при Наиле. Не позволено с тех самых пор, как я трахал его в боксе вот за этой стенкой, а он неистово подмахивал, елозил лицом по простыне и просил ещё. В тот день я перестал быть для него альфёнком. Мой взгляд Абир выдержал достойно, но тон сбавил: — Тебе же правду? Или басенку? — Валяй правду, раз начал. — Может, его в кому погрузили? — Халлар кивнул на омегу. Пытался не дать Абиру выдать секрет? Значит, неприятная правда очевидна, один я был в неведении. Абир не повёлся: — Исключено, он коммунам здоровый нужен… Дело в том, Дарайн, что категория «С» и уровень четыре означают существенное отличие. Не знаю, в чём именно, но набор генов этого омеги — эксклюзивчик, идеально жизнеспособный и, вероятно, искусственно выведенный. Если истинный альфа для него и существует, он тоже должен сильно выделяться из всех на генном уровне. Мудрость беты-философа плюс мощь экскаватора как минимум. Такой альфа огромная редкость. — Это ты меня сейчас нулём без палочки назвал? — Типичным альфой назвал, уж извини. То, что ты сильнее всех в клане — просто совпадение. До войны жили миллионы таких, как ты, и миллионы — сильнее тебя. Гай с его ростом куда нестандартнее. Лучше бы Халлар остановил Абира. Такого я знать совсем не хотел. Тут и Карвел сидел, навострил локаторы, и симпатяга Наиль тоже слышал, кхарнэ. Считай, всему клану известно, что Большой Дарайн, координатор первой группы, для кого-то оказался недостаточно хорош. Потому как гены банальнейшие, штамповка. Таких дарайнов раньше под каждым кустом по три штуки сидело. Зашибись. Что же они погибли тогда, те миллионы альф сильнее меня? А я, слабак, взял и выжил. И наштамповал таких же. Это моё семя будет топтать землю и подрастающих омег. И кто тут жизнеспособнее? Неувязочка, братцы. — Если ты не его истинный, у нас больше никто ему не подойдёт, — сказал Наиль. Неожиданная поддержка. Я благодарно кивнул ему, а Карвел, наоборот, впал в суровейшую суровость. Мы все не любим правду. Обнажённое плечо омеги дрогнуло под моей рукой. Халлар и Абир отступили шаг назад, я забыл дышать. Смуглёныш повернулся на спину, жадно потянул носом и прожарил меня чёрными глазами насквозь. Сердце заколотилось, меня пошатывало от его толчков. Тяжёлым напором прилила в голову горячая эйфория, растеклась по венам до кончиков пальцев; я задымился. Неизвестный и близкий уже, дороже нет никого. Убью, предам за него, всю кровь до капли, лишь бы рядом быть верным псом. Звёзды киркой с неба сколупать и к ногам его ссыпать. Не меньше. Всемогущий Отец-Альфа, вязку с ним моё сердце могло не выдержать. Как они переносили этот огонь в жилах, другие альфы? Омега глубоко дышал и оглядывал бардак лазарета с блаженной улыбкой. Такие зубы только у коммунов бывают на рекламе стоматологических клиник. Безупречно ровные, кипенно-белоснежные, как ненастоящие. А взгляд такой я видел у омег в боксе, когда целовал их, распаренных вязкой. Ох, год жизни за его поцелуй. Пять! А он на на меня — ноль внимания. Не похоже было, чтобы его ударило, как меня в поезде. Заурядные гены его не прельстили, никакой я ему не истинный, и мне теперь с этим жить. — Не поймёт, откуда приятный запах, — сказал Абир где-то в другой галактике. — Наверно, никогда запах альфы не чувствовал. Это от меня приятный запах? От моей куртки, пропотевшей до нитки в горящем вагоне, в кармане — пакеты растаявших «тянучек»? Хорош первый альфа, которого он в жизни встретил. Мне бы в купальню. — Как тебя зовут? — спросил я с надеждой: вдруг он всё-таки умеет говорить. — Твоё имя?.. Понимаешь? Я Дарайн. Кто ты? Омега молча повернул голову и указал на татуировку на шее. Я успокоился: всё он понимает. Коммуны не заморачивались с его именем. Номер и код. Вопрос «кто ты» ему знаком. — Я же говорил, что РИС-С — это имя, — пикнул от своей койки Наиль. А что — подходящее имя для омеги, одобрил я. Звучит и ласково, и уверенно. Приятно будет шептать ему на ухо в полумраке бокса… если дотерплю и не околею. — Добро пожаловать в клан, Рисс, — сказал Халлар, и в ответ омега пропел глубоким голосом, от которого меня засыпало мурашками: — Запах… хорошо. Я победно глянул на Абира и Халлара: заберите обратно своего «инвалида». Мой малыш ещё и вас чему-нибудь научит. А Рисс деловито отбросил простыню и встал босыми ступнями на каменный пол. Прятать его неотразимый зад было уже поздно. Век бы смотрел, как он шагает между коек: сокращаются и расслабляются подчёркнутые мускулы ног, играют мышцы спины, когда он разворачивается по сторонам. Завораживает. — Что-то ищет, — понял Халлар. Рисс обошёл стол Абира, заглянул за каждую койку с нарастающим беспокойством. При взгляде на Мо вздрогнул и опасливо обошёл его подальше. Я подумал, что, возможно, Рисс, биологический отец девятнадцати бет, детей не видел ни разу. Готовых младенцев из инкубатора сразу заказчикам увозят. Наверно, Мо казался ему небывалым уродцем. Сделав круг по лазарету, Рисс посмотрел на нас обвиняюще, мол, что ж вы, гады, творите? Мне аж стыдно стало, будто я где-то всерьёз накосячил. Он не нашёл здесь чего-то очень важного. Кем он нас видел — ужасными учёными, которые опять будут мучить его? Я смутно представлял, как обращались с ним коммуны в Институте. Жил ли он в отдельной камере или виделся с другими пленниками? Чем его кормили? Почему не одевали? Делали больно или нет? Отлучавшийся в свой бокс Абир сунул мне чистую футболку и трикотажные штаны: — Попробуй. Я попробовал. Они с Халларом оказались правы — Рисс не понимал слов и не умел одеваться. Продолжал обиженно смотреть на нас, будто мы что-то должны сделать и не делаем. Пришлось мне поднять его руки, чтобы натянуть серую футболку. Он так и стоял с поднятыми, пока я их сам не опустил, выпростав бритую голову из ворота. И только «сядь» Рисс понял — молниеносно уселся на ближайшую койку, стиснув колени. — Его приучили выполнять команды, — предположил Абир. — Встань! Рисс послушно подскочил, чуть мне носом в грудь не ткнулся. На голову меня ниже — высокий для омеги. Несчастный, лысенький, в глазищах чёрных уже настоящее страдание. Я осторожно погладил его щёку: — Где-то болит? Что с тобой? — Может, ему отлить надо? — робко влез Наиль. Нашёл время хохмить! Я пнул Наиля взглядом, тот уставился в покрывало. Но Абир шлёпнул на пол пару заношенных тапков: — Веди скорей, это снотворное выводится. Будешь сам лазарет мыть. И точно — Рисс мялся на месте, прямо как Сайдар, когда на горшок просится. С горем пополам я запихнул его в коротковатые штаны Абира, сунул ледяные ноги Рисса в тапки и обнял за плечи: — Пошли, дурилка. Наверно, он приучился в сортир ходить после пробуждения. Может, у них прямо в жилой хате удобства, вот он и искал их в лазарете. А тут облом. Детвора, что толпилась за шторкой, прыснула по бокам от моего шиканья. Рисс ошарашенно озирался кругом; жался ко мне. Доверял, значит. Может, он не привык к скоплению народа, да ещё и мелкого? Низко-серый, вылизанный подошвами тоннель блестел в тусклом свете ламп, петлял всё глубже, туда, где слышался шум водопада. Давным-давно, детьми, мы построили кабинки прямо над шипящим Буром на самом нижнем уровне. Можно гадить, как голубь с ветки — всё водой унесёт в неведомую глубь пещеры. Как говорил Халлар, к ядру планеты. Тогда, в детстве, мы ещё стеснялись друг друга, поэтому и отливать в кабинки прятались. А сейчас, когда все перевязались не по разу — какое стеснение? Я, по крайней мере, не стеснялся вообще никого. Можно прекрасно отлить и с каменного крутого бережка, не залезая в кабинку. Я подвёл Рисса к ограждению у воды, толстому брусу на столбиках. — Давай. Я отвернусь. Громкое журчание Бура вроде располагало. Но без толку. Рисс топтался на месте, отчаянно оглядывался в сумраке тесного уровня — одна-единственная лампочка-сотка, укреплённая в низком своде. Ну да, коммуны точно не учили его сливать рассол прямо в речку. Пришлось проводить демонстрацию. Не в таких условиях я планировал поразить его великолепием своего болта. Это должно было случиться в уютном боксе, где Рисс долго ахал бы восхищённо, как все омеги, и просил бы потрогать. Вон Кериса, когда течёт, при виде меня ноги не держат. Но сейчас Рисс не способен был оценивать. Он с отчаянным видом наблюдал за мной, зажав ладонями пах. Сквозь шум Бура послышался его беспомощный скулёж. Я застегнул штаны и развёл руками: — Нет здесь унитазов. Так и живём. Видимо, не знал он этих слов. Шло время, кто-то топал к реке по тоннелю — я рассерженно всех гнал. Пускай на другую сторону пещеры прут, занято здесь. Бедный Рисс уже согнулся на коленях, кривился и закусывал губы. Я представлял, каково ему. Бывало, застревали мы на вылазках в пробках часами — из фургона фиг вылезешь, кругом шакалы. Подолгу терпеть — боль дикая. Это Льену хорошо, к обочине — и в кусты, он на вид свой у коммунов. Но Рисс пользоваться нашим туалетом так и не стал, хотя я перебрал все возможные команды. Из-за поворота тоннеля не вышел — выкатился Льен. Обычно омеги как-то равномерно полнеют, а этот остался прежним. Только живот необъятный торчит, уже никакой майкой не прикроешь, и ходить явно мешает. — Кругом! — рявкнул я на автомате. При виде изнывающего Рисса меня уже трясло. Хоть на помощь зови, срам: не могу простейшее растолковать. — Пятьсот метров твой круг! Не бузи, альфа! — возмутился Льен, тяжело направляясь к ограде. Оглянулся через плечо. — Это и есть герой дня? — Льен, я не в духе! — Ведро дать пробовал? Дурень я. Вон же стоит, железное, для мусора. Я вытряс содержимое ведра в воду, бухнул его перед Риссом. Льен по-свойски подмигнул ему, завязывая штаны. — Журчи туда, не парься. Ведро Рисса тоже не устроило, только заёрзал ещё сильнее. Нет, у нас были упёртые омеги, но чтобы настолько… — Да не терпи ты, отливай, где угодно!!! — не выдержал я. Рисс подскочил на месте, из-под его пальцев по светлым штанам быстро поползло тёмное пятно. — Бинго! — щёлкнул пальцами Льен и схватился за живот. — Уф-ф… Ещё так рыкнешь, тут и рожу. Будешь нянчить. Немое страдание Рисса стремительно сменилось ужасом. Он отполз от нас к стене пещеры, оставляя мокрый след, подобрал колени и вжал голову в плечи. Провинившийся ребёнок. Даже не пытался просить пощады, будто был уверен, что кара неизбежна. Великий Отец-Альфа, что они с ним сделали? Это страх заставлял его терпеть из последних сил. Скорее всего, в Институте под угрозой наказания ему запрещали отливать в неположенном месте. На теле Рисса не было ни следа пыток; я боялся представить, что это за наказание. Бесследные побои? Электричество? Я встал коленями в его лужу — да и пофиг, обнял дрожащее лицо ладонями — перепуганное, дорогое. — Ш-ш-ш. Я тебя не обижу. Ты свободен. Наверно, расплата должна была последовать немедленно. Но вреда я не причинял, и настороженность в чёрных глазах постепенно затухала. Стихло напряжённое сопение, унялась дрожь. Вскинутые плечи расслабились, и Рисс облегчённо обмяк, уставившись куда-то мне в шею. Из-под него ширился горячий ручей, вилял в выемках камня, штаны мне пропитывал. Не об этом я талдычил ему битый час, но на первый раз сойдёт. Отцу шестнадцати детей обоссанные колени не впервой, зато Риссу больше не больно. — Вот и умница, — сказал я, старался поласковее. Даже запах его мочи не казался отталкивающим. Резко-сладковатый, намного более концентрированный, чем аромат его кожи. Так Рисс пах изнутри — от этой мысли притихший было член снова натянул грубую ткань штанов. — Нехило тебя вштырило, — протянул Льен за спиной. Я, видимо, слишком заметно принюхивался. Мне ещё никогда не было настолько по барабану, что обо мне думает Льен. Успокоенный Рисс молчал. Всё время молчал, пока я нёс его по лабиринту развилок, обходя стороной залы — никого не хотелось встретить. Его сырые ступни покраснели — в тоннелях круглый год одинаково зябко. Мы-то привыкли. Также молча он позволил опустить себя в каменную ванну, вырубленную в скале. Я первую от источника выбрал, самую горячую. Альвира согнал, который нежился там после дежурства на наблюдательной площадке. Возражать Альвир не решился. Натянул чистые вещи и унёсся расспрашивать Наиля, кого это принёс в купальню злой я. Вопреки предсказаниям Абира, Рисс не испугался ни нового места, ни водоворота, в который я усадил его. Вода тут горячая, сразу неприятно даже, но Рисс и не думал протестовать. Только недовольно морщил нос, пока кожа не привыкла. В верхней части купальни клубился пар: вода из источника текла сюда метров пятьдесят и падала с высоты моего роста. Остывала по пути, иначе мы тут сварились бы. Потолок над первой ванной совсем низкий — я рукой достаю, а чем дальше вниз, тем потолок выше получается. В самом низу тусклые, запотевшие от пара лампы еле осиливают пещерный мрак. Мы, когда источник нашли, на радостях увлеклись слегонца — понадолбили этих ванн одну под другой аж семь штук каскадом. А мыться лезли все в верхнюю — из неё-то грязь в остальные льётся. Кому охота в чужом соку мариноваться? Только помещались тут максимум десятеро, это если друг на друге. Ох, и битвы у нас в детстве бывали. Зато, когда выросли, пригодились остальные ванны, где вода попрохладнее: Абир запретил беременным в горячей сидеть. Нашу уделанную одежду я разложил на стенке нижней ванны и придавил большими камнями — поток сам постирает. Снова голый Рисс с любопытством разглядывал купальню, подставляя голову и плечи под слегка солоноватый водопад. Керис называл это гидромассажем, говорил, раньше такое немереных денег стоило, даже у его родителей в имении не было. А у нас в пещере — круглосуточная халява. Рисс от массажа балдел. Шлёпал ладонями по воде, погружал руки в ванну до плеч, туда, где клубились ласковые пузырьки. Ну точно Сайдар трёхлетний. И взгляд уже знакомо блаженный, с таким лицом он упивался моим запахом в лазарете. Младенец, который познаёт новое удовольствие. Прямо неловко стало, когда его детский взгляд упёрся в обнажённого меня. Нет, стыдиться-то нечего, омегам нравилось моё тело. Но Абир предположил, что Рисс никогда не видел альф. Кто его знает, что он подумает? Всё равно что появиться голым перед инопланетянином: вызову отвращение, зависть или восторг? Я осторожно перелез через борт ванны, чтоб не напугать, встал перед Риссом по колено в воде. Он издали осмотрел мою волосатую грудь, бугры плеч, опустил взгляд ниже. Самостоятельный член дёрнулся и начал наливаться. Невовремя, но не ругаться же на него — свой, родной. Проще заставить волосы не расти. Заинтересованный Рисс подполз ближе, встал передо мной на коленях. Член воспринял знакомую ситуацию по-своему и уставился в потолок, покачиваясь. Рисс поднял руку и осторожно потянулся к нему, будто он может вот-вот цапнуть. Меня погребло под лавиной мыслей. Абир в корне неправ — Рисс видел альф — он восхищён — сейчас будет минет — лучший в моей жизни! — сердце лопнет! — всемогущий Отец-Альфа, он… сейчас… Ладонь Рисса прошла мимо. Скользнула по талии — осыпало жаркими мурашками — и проехалась уверенно между моих ягодиц. Рисс в непонятках оглядел свою руку, мой обделённо торчащий член, и поднял голову: — А? Пришлось язык прикусить, чтоб не взвыть от досады. Абир был прав, Рисс не знал альф. Меня за течного омегу принял, когда стояк увидел, за такого же, как он. А потёков смазки сзади не нашёл, вот и удивился. Минет будет не скоро. Попробуй это телу объясни, которое к кайфу приготовилось. Я ввалился в ванну, выталкивая волны через край, обвил рукой шею Рисса, чуть толще моего запястья, прижал его к груди. — Что ж ты делаешь, а? Зачем ты такой… хороший невыносимо? Хоть что-нибудь скажи, Рисс! — взмолился я. Оказалось, «скажи» — тоже команда. Рисс взял и заговорил этим своим голосом омежьим, от которого я замер в благоговении: — Не поймёт, откуда приятный запах. Наверно, никогда запах альфы не чувствовал… Как тебя зовут? Твоё имя? Понимаешь? Слово в слово. Чётко по порядку, как он слышал с тех пор, как проснулся, даже интонацию мою и Абира повторил точь-в-точь. Острый приступ похоти у меня мигом заглох. — Я же говорил, что Рисс — это имя… Добро пожаловать в клан, Рисс… Что-то ищет… — продолжал он. Помню, в детстве омеги бесили меня тем, что скороговорки Кериса запоминали с первого раза. Как такую хрень выговорить, типа: беты тупогубы, у бет губы тупы? Я думал, это тайная омежья способность к правильному повторению. Но чтобы запомнить так много… Я Риссу тысячи слов сказал на нижнем уровне, когда уговаривал его отлить в Бур. А он помнил те, первые. — Попробуй, — не унимался Рисс. — Его приучили выполнять команды. Встань! Я взял его за плечо, заглянул в глаза: — Стопэ, Рисс. Ты же всё понимаешь, да? Своё скажи. Чего ты хочешь? Поговори со мной! Я же всё для тебя, я для тебя… всё, Рисс! Всё, кхарнэ, что попросишь. И икры белужьей достану, и внедорожник бронированный угоню. А к бетам назад захочешь… перехотеть заставлю. Рисс сунулся носом мне за ухо, пропел едва слышно: — Ты доктор хорошо. — Нет больше докторов. Я альфа, малыш. Твой альфа. Рисс шумно вдохнул там, за ухом, ероша мне волосы: — Запах альфы хороший невыносимо. На меня будто цистерну счастья вылило: понимает он! Принят я, одобрен! Горло непривычно защипало, помутнело в глазах. Камень стен купальни пошёл рябью. В последний раз такое было, когда я шёл по техзалу после того, как привёз в пещеру потёкшего Льена. Три часа выносил атаку его феромонов под наставленным дулом, чуть не загнулся, а едва приехали, он вывалился из кабины в объятья Тара. И когда я выходил из техзала, то сверху, где находился бокс Льена, мне на голову сыпалась слежавшаяся, потревоженная пыль. Не было в моей жизни ничего обиднее, чем пыхающие пылью в ритм стыки досок. То были слёзы злобы, а единственные в моей жизни слёзы радости смывали сейчас брызги источника, и опять не знал о них никто, кроме меня. Великий Отец-Альфа, спасибо тебе! За что же мне это? Спасибо, спасибо… Прибалдевший Рисс брал мою руку и прикладывал к своему плечу, чтобы я снова и снова гладил. Возможно, мои прикосновения — его первая ласка, подумал я. Стали бы коммуны ласкать его? Поэтому Рисс и льнул ко мне, сделав открытие. Я охотно гладил бы его часами напролёт. — Нехило тебя вштырило, — повторил он подслушанное, прямо в яблочко. Халлар никогда ещё так не ошибался. В жопу его «инвалида». Попробуй сыскать кого-то смышлёнее, чем мой смуглокожий эксклюзивчик. Спустя время, иногда думаю: что бы я делал тогда, если бы знал, на что способен беспомощный, успокоенный в кольце моих рук омега? И прихожу к выводу, что делал бы то же самое, несмотря ни на что. Так бы и водил губами по чуть солёной от воды, гладко-бритой его макушке (не раньше, чем утром брили). Глаза бы прикрыл и плавился от нежности и жара: вода рядом с Риссом — кипяток, а по лицу тёк бы то ли пот, то ли брызги. Тащился бы от его лепета — хрустальным эхом от стен купальни, и, не выдержав, закрывал бы ртом лепечущие губы, глотая его выдох. И посасывал бы неискусный язык, лизал бы дёсны, зубы его совершенные, не то что мои — белые, как мел, но кривые. Слюну бы его пил, пока любопытные пальцы не касались бы моего вздыбленного члена. И я отстранялся бы: «Ох-х, не трогай». Этот урок на потом. Нет, ничего менять я бы не стал. Хотя бы потому, что было слаще музыки, лестнее стонов кончающих омег и дороже первого «папа» его неумелое: «Да-а-ар». Я не настолько силён, чтобы от этого отказаться. Мифический лучник, про которого Керис распевал вечерами, меня не стрелой любви пронзил в сердце, а целиком на копьё нанизал, как шашлык.