***
Город Саард, население 406.089 жителей (с учётом пригородов) 405.830 405.327 404.911… Звенело битое стекло, визжали перекошенные рты, скрежетала сталь автомобилей. Опасаясь лезть в железный хаос на проезжей части, Льен гнал по тротуару. Лавировал между бегущими без цели почти-трупами, объезжал лепёшки из коммунов — кости, кишки, дерьмо — они ещё дёргались. Мы держались подальше от окон, чтоб сверху на нас не прилетело. Саард подыхал. На наших глазах отмирали его живые клетки. Горели в воплях, облитые бензином, сидели на земле, вырывая волосы, затягивали петли из галстуков, бросались под колёса, на стекло, бежали, кричали, выли… Я даже отреагировать нормально не мог, со своими поставленными на «стоп» чувствами. Тупо наблюдал, как колеса байка размазывают по тротуарной плитке выплеснутые мозги. А какой-то край сознания трепыхался внутри и охреневал от масштаба и неправильности происходящего. Халлар всё детство готовил нас к тому, что зачистке 2.0 — быть. Чтоб не око за око, а всю башку долой. Решено. Вариантов нет. Но, кхарнэ, это должно было случиться сильно потом. Не при нас, а при наших внуках. Не в таком кавардаке, а с полным осознанием коммунами, за что они погибают. Не я должен был нажимать кнопку… Спустя несколько кварталов безумия наш мотоцикл свернул в узкий пустой переулок между двумя жилыми высотками. Глухие кирпичные стены, размалёванные яркими рисунками из баллончика, пожарная лестница на далёкую крышу, гигантские мусорные баки мне по пояс. Никого — вой города остался позади. Профырчав до ближайшего бака, Льен остановился, спрыгнул с мотоцикла, стягивая балаклаву. — В этом районе камер нет. Идём. — Он зашагал в проулок. Я снял с головы шлем. Его владелец, который учился в консерватории, чтобы стать великим пианистом или скрипачом, скорее всего, уже вышел из окна. Или вскрылся смычком своим. Или… Льен оглянулся, подскочил ко мне. От его толчка в грудь я отступил к стене. — Эй! Прекращай, Дарайн! Он смотрел гневно. Лицо бледное, даже зеленоватое, губы в трещинах, тёмные круги под глазами. На щеках шелушилась кожа в красных пятнах. Непривычно короткие, бритые почти под ноль волосы. Непохоже было, чтобы он голодал, больше походило на следы тяжёлой болезни. Он поднял искалеченную ладонь. Пеньки от мизинца и безымянного — это старые шрамы. А рядом — новый: ногтя на большом пальце не было. Его выдрали с корнем ловцы, чтобы заставить Тара сдать нас. — Это не гнусно, Дарайн! — зашипел он. — То, что вы сделали — правильно и честно. Вина в этом не ваша, а только их! Пусть дохнут после того, как они поступали с нами! С Таром, с Халларом, со мной, с тобой, с Риссом! Я задохнулся — «очень дерьмово» никуда не делось, подкарауливало, дожидаясь своей минуты. — Рисс… он… — Знаю. Да и по тебе видно… Мы в старых газетах некролог нашли по тем ловцам. Пишут, что омегу беглого сцапали, а потом в автокатастрофе вместе с ним… Вечная память. — Льен отступил в проулок — ему всегда плохо удавалось сочувствие — оглянулся: — Если тебе интересно, альфа, то — нет. Я не получаю удовольствия от этого дерьма. От того, что умрут их дети. Но я очень даже вижу во всём этом справедливость! Правильно, что это произошло именно так. Поделки получили по морде в обратку своей же программой! — Ты знаешь о программе? — Угу. Но такого я, конечно, не ожидал… — он указал за спину, где за кирпичными стенами бесновался город. — Ты это… сейчас помолчи пару минут, ага? Мне Тара надо успокоить. Нервничает. Льен развернулся и пошёл в проулок. Бросив шлем в мусорный бак, я двинул следом. От Льена не пахло абсолютно ничем: может, «некусайка», может, что новое придумали. Поэтому я только сейчас вспомнил, что теперь у них с Таром один эмоциональный фон на двоих. Как и в нашем с Риссом случае, управляющий центр достался омеге. Тому, кто из пары лучше владел собой. У Рисса не было времени, чтобы отточить этот навык. Не только отзываться на мои эмоции, но и кардинально менять их. Лишь однажды это удалось ему, когда он заставил меня согласиться на фатальную вылазку в Репродуктивный Институт. Получилось в первый и в последний раз. А вот Льен, целых семь месяцев проносивший метку на шее, научился прямо на ходу «подкручивать мощность». Насколько же сильную связь возможно выстроить со временем? Как глубоко проникнуть друг в друга… Видно, судьба у меня такая: где Тар и Льен, там зависть. Длинный проулок перегораживала проволочная сетка, за ней снова тулились жестяные контейнеры, похожие на мусорки. Подпрыгнув, Льен перемахнул сетку, я — следом. Через ещё несколько метров, за следующим баком, он присел на колено и приподнял крышку люка в асфальте. Вертикальная железная лестница под ней вела вниз, во тьму. Я вздохнул: — Каныга… Ну, а куда тут ещё податься? — Ты думал, мы пентхаус заняли? — отозвался Льен. — Лезь. Внизу сильно воняло сортиром. Сапоги до лодыжек промокли вмиг — по низкой бетонной трубе текла всякая дрянь из жилых домов. Льен достал из внутреннего кармана куртки шахтёрский фонарь и надел на лоб. Я обратил внимание: его ноги были обуты в цельнолитые боты с высокой шнуровкой — непромокаемые и жутко дорогие. Да и вообще одет он был в очень даже добротное шмотьё, не в мусорке найденное. — Вы в каком-то логове крыс остановились? — поинтересовался я. Все крысы уже с полгода как обитали в коммуне «Надежда». Льен бодро двигался по душному тоннелю, разбрызгивая ботами мочу. — Не знаю, чо там за логова, — ответил. — Мы в бункере Хитэма Салигера, вечная ему память. — А-а-а… Конечно. Для двоих изгоев — самое приспособленное для жизни место в Саарде. Хитэм так мечтал, что в его норе когда-нибудь поселится омега. — Мы тогда… из Лахты… наобум пошли. — Льен не оглядывался, но я чуял, что ему, как и всем нам, тяжко вспоминать тот день. — Лишь бы ловцы на хвоста не сели. По лесу вдоль трассы двинули. По воде петляли — вдруг собак пустят? Тар километров через двадцать сложился. И так долго держался: в животе дыра, ливер отбитый, руки ломаные. Рухнул под ёлкой и в отруб. А тут — ночь. Думаю, ну приплыли. Щас он кровью изойдёт. Дубину выломал, пошёл на трассу. Кинулся первому попавшемуся под колёса. Пофиг — всё равно сдыхать. Тот по тормозам, выскочил, давай орать: куда лезешь. Я дубиной — хрясь. Из машины второй — я и ему по шапке. Сам от себя такой дури не ждал. Насмерть. Дохляков в салон затащил, тачку с трассы откатил в лес подальше. И сам к Тару с аптечкой. Перевязал. А потом взял и вколол ему своей крови. Где я универсальную возьму — лопай, что дают. Что-то надо было сделать, что мне — сидеть, смотреть, как мой альфа отходит? А он к утру зашевелился… Через узкое отверстие я перелез за Льеном в соседнюю трубу. Какое-то время шли по сухому, затем труба пошла вниз, помоев прибыло. — Под той ёлкой мы дней пять зависали, — продолжил Льен. — Тар не ходок. Я б его до машины на себе не допёр. Жевали, чо под ногами было. Хорошо хоть лето. Да ручей рядом. Ночью дубарь, днём — пекло. Тар анестетики из аптечки в первый же день пожрал. Руки синие, распухли. Шину кое-как сделали из коры. Он говорит: далеко не отходи, пока не оклемаюсь. Всё боялся, что встряну во что-нибудь, а он защитить не сможет. Долго я его от этого отучал… Мне говорит — сиди, а сам на луну воет. Я крышку от аптечки отломал, воду ему таскал с ручья, чтоб руки хоть охладить. Короче… хлебнули мы там. Льен вытер пот со лба, шлёпая по помоям модными ботами: после морозного города здесь было жарковато. Хлебнули они, говорит. Кхарнэ, Тар ждал его дома! Живой! Всё остальное — бытовые неурядицы. — Сначала в Гриард хотели податься. — Он оглянулся на ходу, ослепив меня фонарём из салигеровской норы. — Но там уже ни провизии, ни вещей, ни оружия. Ещё и эти «Грабли» не сегодня-завтра туда догребут. Тар говорит: идём в город? Бункер спрятанный, зиму переждать можно. Вода, тепло, электричество. Жилец один погиб, второй с кланом уехал. А код от двери Тар узнал, когда старый Салигер привёл вас туда. — Ну да… — Неожиданно я вспомнил. Хитэм удивлялся, что Тар запомнил числа, которые он сам запомнить не мог. Несмотря на то, что его воспитал профессор кибербезопасности. — Там что-то делится на единицу… Льен хмыкнул: — Я подозревал, что этот код знают все, кому не лень… В общем, решили мы под Саардом затихариться. Месяца полтора по лесу мыкались, ждали, пока Тар окрепнет. Он крыс этих опасался, которые в тоннелях. Думал, их тут как говна за баней. Говорит, такие не посмотрят, что омега меченый, что сам он подземная знаменитость. Его приговорят сразу, меня по кругу пустят. Пока «муху» заряженную у участкового не добыли, идти не хотел… Добыть-то добыли, а толку… — Льен вздохнул. — Кости у него срослись, но рукам каюк. Один мизинец еле-еле шевелится. Как его это напрягает, ты не представляешь… Короче, я эту «муху» и потащил, а ему дубину верёвкой к руке примотал. А в итоге за всё время мы ни крыса ни одного не видали, ни ловца. Ходили, бздели на каждом шагу. Даже нитки поперёк тоннелей растягивали. А получается, никто тут, кроме нас, не ходит. Ну, с крысами понятно. Когда Тар и Льен пришли в Саард, крысёныши уже вовсю клановых омег натягивали. А вот ловцы… Перестали спускаться в тоннели после того, как их предводитель Шейл… в том минивэне… алый, распухший до небес взрыв «Очень дерьмово» охотно куснуло за больное — чтоб не забывал, не расслаблялся. Будто я мог забыть. Я поспешно сменил тему: — И как там, в бункере? — Шикардо-о-о-с! Места полно, светло, тепло. Пятьдесят три канала по телику. Я первое время днями и ночами кнопки переключал. Тар, конечно, не любитель киношек, лежит, на меня пялится. Любуюсь, говорит… — его голос зазвучал мягче. Мне не показалось: Льен оказался способен на сентиментальность! — По ночам вода уходит, можно сухими наверх выбраться. Не поверишь, в их гамназинах приличные овощи ящиками выкидывают! Чуть с гнилинкой — они не жрут! Тар их всю осень в рюкзаке в бункер перетаскивал. Консервы — до конца срока годности ещё месяц — на помойке лежат. Нормальные, жрабельные консервы. Но это редко. Зато овощей — уйма… — Он остановил меня. — Дальше осторожней, спускаемся вниз. Там скобы будут, держись за них. Фонарь высветил провал посреди трубы. Потоки помоев с нашей и противоположной стороны водопадами стекали в вертикальную шахту. Закатав рукава, Льен полез во тьму, привычно хватаясь за что-то, невидимое во тьме. Я пополз в узкий лаз за ним следом, нашаривая пальцами скользкие железные штыри, торчащие из стен. Помойный водопад прямо перед мордой тёк. Внизу нас встретил кирпичный тоннель — из самых заброшенных, где сверху свисала лохмотьями какая-то липкая сырая дрянь. Льен отряхнулся и зашагал дальше, поднимая ногами брызги. — Вишь, мне от Хитэма прикид кое-какой перепал, — он подёргал за свой меховой воротник. — Во-о-о-от… А в боксе его деда… тьфу, в комнате, не привыкну никак — там пара компьютеров осталась. Нам когда надоело трахаться и фильмы смотреть, думаем, для разнообразия сунемся, глянем-ка, чего там. Я-то в них особо не волоку, да и Тар тоже. Залезли — там папки какие-то, исследования, таблицы с картинками. Мы поняли, что старик ставил опыты над бетами. Интересно ж стало, начали дальше в компах лазать. Так мы о программе и узнали… о той самой. Салигеры подумывали применить её массово, типа такой гигантский опыт над всеми коммунами сразу. Но для этого надо было в телебашню залезть. А куда им! Там ещё список телепередач был, которые собирают максимальную аудиторию. Финал чемпионата Федерации по шахматам, обращение Сорро к народу в день победы, а самое массовое — процедура вступления презика в должность… Почти пришли. Льен сунулся в боковую трубу и выполз из неё в тоннель уровнем пониже. Подавшись следом, я почти по колено вступил в тёплую воду. В новом тоннеле над головой смыкались аркой знакомые стены из рыжего кирпича, разграниченные ровной полосой: ниже неё — светлые, тысячи раз ошпаренные кипятком, выше — с налипшей чёрной слизью. — О, ништяк! — одобрительно сказал Льен, направляясь по тоннелю. — Тут днём обычно затоплено, фабрики отходы льют. Но сегодня у них чутка сбился график смен, да? Я ж это… пару недель назад стал в город выбираться. С утра пройду тут, пока воды нет, а назад вечером, как фабрики закроют. Так-то мы с Таром пробздеться выходили — под Стену и в лес, за город. Но блин… — Льен замялся, будто оправдываясь. — Всё вдвоём и вдвоём. Нет, ты не подумай. Тар — он офигенный. Реально. Это я только и делал, что косорезил… Но он… сам знаешь. Ему внутри себя кайфово, и больше ничего не надо. В общем… от Тара нужно отдыхать иногда. Вот я и пошёл к бетам. Да, он оправдывался. Представить страшно, что чувствовал Тар, когда истинный омега таскался по городским улицам один, без защиты. Но и Льена можно понять. Пусть у Тара хоть пять вселенных внутри, но снаружи-то маска. Каково им месяцами нос к носу — живая душа и каменюка? — Тар волнуется, конечно, звездец как, — объяснял Льен. — А со мной-то не пойдёт. Я ему и так, и эдак талдычу, что мне нужно. Позарез прям… Похожу, потолкаюсь, по магазинам поглазею — денег-то шиш. И, веришь — легчает. Вечером домой несусь, как год не виделись… Вот и сегодня вышел по улицам прошвырнуться. У них же праздник, воцарение ынператора. Стою себе возле консерватории, в толпе на площади. Там экран висит огроме-е-енный. Стали показывать, как Сорро свою брехню толкает. И тут как начнётся! Заорали все, забегали. Рядом, в двух шагах, стоял пень какой-то с бутылкой газировки. Так он бутылку об асфальт — хренак, и «розочкой» себе по горлу! Лежит у меня под ногами, дрыгается… Потом эти… из окон посыпались! Я про старикову программу не сразу допёр. Он-то разрабатывал её, чтоб коммуны добрые к нам стали, а не коньки откинули. Потом думаю: в остальном-то всё сходится. Максимальная аудитория, воздействие через видео. Всё, как старик планировал. Значит, без него не обошлось. А раз он с кланом уехал, значит и вы можете быть замешаны. Ты, Халлар… вечная память. Думаю, надо разобраться. Снял с какого-то мертвяка шапку, дыру проделал для глаз, чтоб морду на камеры не светить. На стоянке ближайший мотоцикл угнал — и к телецентру. Засекут — дурачком прикинуться мне не впервой. Приехал, смотрю, со стороны стоянки пожарная лестница, и наверху дверь открыта. Шапку на морду натянул, захожу — а там сирена пищит, и лежат все, вроде целенькие… Это вы чем их так? — Парализатором, — отозвался я. — «Суперы» сами синтезируют. Льен присвистнул. — Круть! Ну вот… шёл-шёл по коридорам. А тут ты… Здесь отойди к стене! — предупредил он. — А то ногой заденешь и провалишься. На кирпичах, покрытых тёмной слизью, светлела выбоина. В этом самом месте Хитэм Салигер утащил Льена под воду. Выбоину сделал ножом Халлар, чтобы не потерять место. Рисс ещё был со мной в тот день. Если б я почуял тогда, что жить ему осталось всего ничего… Ладонь бы его не отпускал, взгляда не отрывал бы… Я тронул нагретый в испарениях помойки шёлк на шее. Мы с Льеном шли по священным местам: когда-то здесь ступала нога Рисса. Вот и лестница наверх, которая спасла нас от участи быть сваренными в промышленных отходах. И знакомый верхний тоннель в известняковых наплывах, где с потолка свисают грязевые сталагмиты… — Знаешь, альфа… — Льен заговорил будто виновато. — Мы не ждём, что вы Тара простите и назад нас примете. Теперь тем более. Стрелять он уже не будет. А инвалид вам в клане на хрен не всрался. Поэтому сразу говорю: мы ни на что не претендуем. Я туда, в телецентр, полез… думал, может, помощь нужна. Я-то за последние пару недель полгорода облазил уже, много чего тут знаю. Или, может, вы захотите потом в Саард приезжать. Ну, помародёрить после этого… Мы бы вам помогли… Он умолк. Шёл, хрустя ботами по известковой крошке. Общения он хотел, понял я. Компанейский Льен настолько закис в их берлоге, что готов был жопой рискнуть, лишь бы восстановить утраченные связи. Вот и рванул к горящему, атакованному неизвестно кем телецентру. Вдруг это мы? Вдруг они с Таром больше не будут одиноки в этом бетонном муравейнике? Они ведь покинули нас, потому что Рисс узнал в Таре истинного. Теперь, когда малыш ушёл к Отцу-Альфе, у них не осталось причин скрываться от клана. От незаметного нажатия кусок кладки отъехал в сторону, открывая следующий тоннель. Сухой бетонный пол был выметен ещё тщательнее, чем при Салигерах. Целых четыре пластмассовых метлы стояли в ряд у стены — истёртые чуть ли не до рукояток. Чем не средство от скуки? — В клане сейчас всё по-другому, — сказал я. — Ты не поверишь, где мы остановились. Помнишь, Халлар не разрешал говорить, где убежище, особенно тебе?.. — Стопэ! — Льен резко развернулся. — Не говори, Дарайн. Мы с Таром не должны этого знать. Он был прав. Я не имел полномочий решать — позволить им вернуться в клан или нет. Я и сам изгой c проступком потяжелее, чем предательство под давлением, в котором был повинен Тар. Но, кхарнэ, весь клан согласился простить коммунам зачистку — ни больше ни меньше! Неужели они не поймут слабость привлечённого альфы, который защищал истинного? — Бернард Холлен сейчас за главного, — сообщил я. — И он… — Господин Огонь? Я не сомневался. — Вам позволят вернуться. Я уверен. Тоннель упёрся в знакомую стальную дверь. Льен остановился у цифрового табло, набирая код. — Мы не вернёмся в клан, Дарайн, — сказал он хмуро. — Мы теперь только сами. — Почему? — удивился я. Только что жаловался на недостаток общения, и вдруг — на тебе. В двери щёлкнуло. Льен подцепил пальцами край и распахнул вход в освещённый первый зал бункера. Здесь пахло домашней едой, альфой, омегой и сексом. Салигеровская нора пропиталась сексом, намертво, как мой бокс в Гриарде, будто тут не раз отжигали на каждом квадратном сантиметре поверхности, включая потолок. Я помнил это место хаотично заставленным разномастной мебелью так, что шаг было не ступить, и заваленным хламом: проводами, шмотками, грязной посудой… Теперь же от нагромождения мебели осталась только пара шкафов вдоль стены, единственный диван напротив телика, подпирающие потолок колонны да старинный обеденный стол на двенадцать персон. Зал оказался огромным, как подземная автостоянка. Остальное сожгли, что ли? Включённый телик на стене показывал серую рябь. В местном телецентре включать форс-мажорные пропагандистские ролики было некому. Вымытый пол с давно облезшей краской сиял чистотой. Нигде ничего не валялось, диван аккуратно застилало покрывало. На журнальном столике перед диваном лежал только пульт: строго в середине столешницы. В углу, где находилась обложенная кафелем кухня, на чистом столе выстроились чайные чашки — в ряд, строго по размеру, от большой до маленькой, ручки в одну сторону повёрнуты. Тар всегда терпеть не мог «этот ваш хаос». Он вышел навстречу из-за колонн, напряжённый, как перед атакой. Зыркнул грозно, угрожающе оскалился на меня. Будто я посягал на что-то, ему принадлежащее. Да ни боже мой. — Всё в порядке! — Скинув мокрые боты у входа, Льен бросился к нему, обнял за шею. — Спокойно. Дарайн ничего ему не сделает. Ему? Бункерное заключение пошло дурику на пользу: морда сыто залоснилась, мышцы снова налились мясом. Как раньше, когда они жили с Льеном в одном боксе над техзалом, а первая группа не знала равных в клане. Босой и бритый наголо Тар был одет в короткое для него трико на резинке, вместо рубашки болтался кусок ткани без рукавов: то ли бывшая простынь, то ли скатерть, просто обрезанная по краям и грубо сшитая на плечах и по бокам; на срезах торчали нитки. Понятно: в бункере вещей нормального альфьего размера не оказалось, а портной из Льена никудышный. Мой Вайлин куклам лучше одёжки шил. Дурик одной рукой обнял Льена. Стоял молча, продолжая враждебно хмуриться мне. Его заново раздавшиеся плечи будто загораживали, охраняли от меня дальний конец зала. Там, за его спиной, на тумбе с бортами вверху, обильно застеленной тряпками… что-то шевелилось. Живое. Вот это номер! Когда они успели? Из вороха на тумбе показалась крохотная розовая ножка. Так значит, не от тяжёлой болезни Льен выглядел дохлым и измученным. Беременность в затхлом бункере и недавние роды высосали из него силы. Вставший в стойку Тар защищал от меня ребёнка, которому оставили жизнь вопреки всем правилам клана. Я с укором покачал головой: — Бракодел. Снайпер, который промазал дважды подряд. Снова бета. Льен скинул куртку прямо на пол, пропрыгал к тумбе и завозился там с пелёнками. Тар немного расслабился. Подобрал куртку, сунув под неё руку, открыл шкаф и повесил куртку на вешалку. Его бессильно висящие ладони были туго перемотаны эластичными бинтами, и управлялся он достаточно ловко: толкал, подхватывал. Насобачился уже, видать. Похоже, Тару было побоку, откуда я взялся и что происходит. Поприветствовать меня он забыл. Я стащил мокрые сапоги и носки и остался босиком неловко мяться у входа. — Дарайн, ты же был там, где клан сейчас, да? — спросил Тар вместо приветствия, глядя в пол, как обычно. Я растерялся. — М-м-м… ну, несколько дней назад был. Дурик вскинулся, глаза заблестели надеждой. Шагнул ко мне: — Видел мою коллекцию оружия? Её берегут или растащили? Он чуть не пританцовывал от волнения. Его не интересовало, живы ли остальные, и чем обернулось его предательство. Ему было неважно, как я оказался один во вражеском городе, почему телик показывает серую рябь, и какой говноворот происходит наверху. Тара беспокоила судьба разнокалиберного дерьма в коробках! Господи, что такого офигенного нашёл в нём Льен? Тар выглядел таким пылким и по-детски искренним в своём эгоизме. Что бы он почувствовал, если бы я сказал правду? Что всё лишнее давно на свалку свезли? — Не знаю, Тар. Я не видел твою коллекцию. Скажи спасибо, что мне не хочется расстраивать твоего омегу. Льену меньше всего сейчас нужно отражать тоску Тара по утраченным железякам. Вместо того, чтобы огорчиться, Тар заулыбался. Глупо, нелепо — он не умел по-другому. Оглянулся назад, на Льена. Управляющий центр их пары был счастлив. Льен выплыл из глубины зала, заботливо держа на руках ёрзающий свёрток. — Глянь, Дарайн. Это Шансик. Третья неделя ему пошла. На шестом месяце родился, как я. Но ничего, крепенький. Хошь подержать? Свёрток почти весь у меня на ладони поместился. Торчала из-под ткани ступня размером с фалангу пальца: пеленал Льен ещё хуже, чем шил. Я не знал, что дети такие мелкие бывают. Мои-то по четыре кило рождались, а этот — невесомый. Потому, что шестимесячный, или потому, что бета? — Вы назвали сына Шанс? — Ага… — Льен — гроза Гриарда — сиял весь: от нежности, от родительской гордости. — Решили дать шанс. Ему, себе… Что было, то было. Пусть всё заново… Оказавшись вдали от клана, они с Таром могли жить по своим правилам. И Льен, который зарекался когда-нибудь снова рожать, теперь действительно получил шанс. Судя по рассказу Льена, зачали они этого ребёнка ещё до прихода в бункер, где-то там, в лесу между Лахтой и Биншаардом. Не было у них особого выбора, когда течка началась. Только повязаться. С красной сморщенной мордочки на меня посмотрели серо-стальные глаза Тара. Рот размером с пуговку скорчился, послышался слабый кошачий писк. Когда орали мои дети, у Абира в лазарете пробирки дребезжали. — Ого, голосина какой! — Льен бережно забрал у меня младенца, чмокнул его щёку. — Иди сюда, жопка наша. Протестует, слышь? С характером, в папулю-омегу пошёл. Ух, чую, дадим мы друг другу просраться. Тар вмешался: — Он уже… Я два раза кормил. — Бутылку из-под мыла с дозатором прокипятили, и из неё кормим, — объяснил Льен. — Молока нет. Кашу на воде даём, бульоны из овощей. Чамкает, аж шум стоит. Помнишь, Арон родился, его так кормили? Потом Халлар коз пригнал… О, я помнил. Наше голое, пустое, тревожное детство. И Халлар — свет наш в окне, опора, дающая необходимое чувство защиты. Возможность спокойно заснуть ночью, в безопасности. И вот — ни Халлара, ни Арона. И я — где-то между… — Кстати, раз ты здесь, — вспомнил Льен. — Поможешь? Пупок ему прижечь надо. Чтоб как у инкубаторских шрам остался. У меня рука не поднимается. У Тара тем более. — Да… конечно. Всё правильно. Льен и Тар не строили иллюзий, что в ближайшее время что-то изменится. Рано или поздно их сын вольётся в ряды своих. Не будет же он вечно сидеть в бункере. Захочет — будет тянуть родителей-подпольщиков. А не захочет… — Понимаешь теперь, почему мы не можем вернуться? — вздохнул Льен. — Что они сделают с ним? Чума, конечно, не даст зарыть малявку на заднем дворе виллы рядом с родителями Льена. В детдом свезут их Шансика. Если в коммунских детдомах ещё остался кто-то живой после сегодняшнего… Если после сегодняшнего вообще хоть что-то останется от прежней жизни. Молчание бункера нарушал лишь белый шум из телевизора. Счастливые родители лыбились, глядя, как мелкий бета корчит рожицу на руках у папки. Льен и Тар отдали свои жизни на откуп этому пищащему кошонку в пелёнках. Такова наша природа. Мы не рациональные беты. Мы — любовь: в каждом вздохе, в каждом шаге. Сопротивляться бесполезно и чревато. — Что ж… — Я прошёл дальше от входа и расстегнул верхний ремень разгрузки: тепло у них тут. — Попить, что ли, дайте. Как у вас с водой?***
С крыши блочной девятиэтажки в центре Саарда было видно, как садится солнце за Защитной Стеной. Бесконечная стая воронов тянулась из города в закат. Нажрались. Завтра их пир продолжится. Закрыв глаза и сняв шапку, стоящий чуть дальше Тар ловил последние лучи — лицо по-мертвяцки белое от долгого сидения под землёй. Закутанный в мех Шансик дрых у него на груди, в слинге. Причмокивал во сне из бутылки, которая крепилась широкой резинкой к руке Тара. Эти резинки частично заменяли ему пальцы: так можно было держать ложку, какие-то лёгкие предметы. Облокотившись на ограду крыши рядом со мной, Льен смотрел вниз, на улицы, зачищенные волной смерти. Коммуны так и лежали там: на тротуарах, газонах, трамвайных рельсах. Застывшие на холоде тела. — Тихо как… — прошептал он. Попадались и живые. Кто-то в строгом костюме с галстуком ошалело брёл между разбитых машин. Какой-то старик сидел под рекламным щитом, завесив лицо растрёпанными седыми патлами… Одного молодого мы встретили на лестнице, когда поднимались сюда. Я смял его, проходя мимо. Над раненым Саардом вздымались в небо столбы дыма. Горели высотки, которые некому было тушить. Где-то белые клубы врастали в низкие облака, где-то чадило чёрным. Ни полиции, ни опровцев на вертолётах, ни врачей, ни армии с БТРами… Старательно выстроенная коммунами система безопасности пала и даже не пёрднула на прощанье. Пятая часть суши коченела трупами на морозном ветру. И для нас, и для коммунов начиналось новое время. Время новых угроз и новой борьбы. Пересмотра сил: как оказалось, один по-муравьиному крохотный удар способен не то что пошатнуть колосса, а даже выбить ему глаз. Вот тебе и око за око. Слова Бернарда действительно оказались пророческими. Мы с Халларом станем легендой. Конечно, наивно надеяться, что выбитое око колосса сойдёт с рук муравьям. Но, помимо оружия, созданного во имя памяти Мио и Хитэма, у нас, альф и омег, есть и другие преимущества. Во-первых, за эти годы мы привыкли бороться и погибать. Тогда как изнеженная покоем Коммунская Мировая Федерация подрастеряла зубы. И, во-вторых, у них никогда не было той нашей силы, которую они считают слабостью. Силы, благодаря которой пустой изнутри альфа с выжженной душой оказался способен устроить вот это всё… И когда уходит свет, эта сила помогает нам найти то, за что можно зацепиться, чтобы не сгинуть во тьме. Внизу показался медленно ползущий пикап. Древний драндулет с трудом пробирался сквозь битые обломки машин. У перегородившего дорогу жмура драндулет встал. Скрипнув дверцей, из кабины вылез такой же дряхлый, как и его транспорт, дедок. Подтянул жмура, буксуя сапогами от натуги, и тяжело перекинул тело в кузов пикапа. Там уже навалено было: торчали поверх борта чьи-то ноги в ботинках. Освободив путь, водитель драндулета деловито задрынчал дальше по улице. Красное солнце не успело нырнуть за горизонт, а по-прежнему живой Саард уже начал самоочищение. Цитадель ненависти к нам. Сегодня мы такую лопатищу подбросили в топку этой ненависти! Она и раньше способна была сожрать наше будущее, а уж теперь… Я погладил шёлковый шарф на шее. Сунул пальцы в рот и сковырнул с дальнего зуба прилепленный комок парника. Ядовитая конфета полетела с девятого этажа и растворилась там, в заполняющих город сумерках. Не уверен, но кажется, я нашёл, Халлар. Шестнадцать зацепок. Ах, да, семнадцать уже.