Повстанцы(омегаверс, постапокалипсис)

Вечер 3 марта **76 года, коммуна «Надежда», подземный бункер, зал для совещаний Это оказался действительно зал для совещаний, а не бывшая массажная комната, бильярдная или какая-нибудь сауна для мажоров. — Проходи, садись. — Халлар подтолкнул меня в спину. Старейшина — кажется, уже бывший — весь день не отходил от меня далеко. Будто стоит мне оказаться одному — и едва вернувшаяся крыша снова помашет ручкой. Длинный стол на шестнадцать стульев захламляли бумажки и книги. На его дальнем конце разместились четверо. Ещё более усохший старик Салигер утопал в своём инвалидном кресле. Мелко тряслась голова на дрябло обвисшей шее — за прошедшие месяцы дед конкретно сдал. Напротив него, опираясь локтями о стол, задумался невзрачный омега лет сорока с забинтованными ладонями и поджившими ссадинами на лысой блестящей голове. Серые глаза, застёгнутая под горло рубашка. Брови будто сбритые, не видны. Ну никакой, мыш безликий. Мало того, что с внешностью бедняге не повезло, так он ещё и вырядился, будто на вылазку, где придётся играть роль беты. Бернард, наполовину загороженный стопками книг, восседал на директорском месте. Изучая заголовки и перелистывая содержание в конце, он перекладывал книги из одной кучи в другую. Рядом, сидя на столе к нам боком, болтал ногой черноволосый красавчик, которого я видел за плечом Бернарда там, на заднем дворе виллы. Я выдвинул ближайший стул и приземлился с краю. Мои чистые, пахнущие свежестью штаны и свитер ощущались на теле чуждо. Гладко бритые щёки и стриженная под машинку голова — Халлар помог — зябли с непривычки: в бункере было совсем не жарко, прохладнее, чем в Гриарде. Халлар прошёл дальше, заняв место в середине стола, несколько стульев отделяли его от Мыша. Салигер хмуро кивнул ему. А Мыш словно испугался: подобрал локти, скрестив руки на груди, как-то натянулся весь. Бросив на меня быстрый взгляд, смотреть на Халлара он избегал. Не поделили что-то? Красавчик лениво оглянулся на нас и тут же равнодушно отвернулся. Мне показалось, что его висящая со стола нога заигрывающе потянулась к Бернарду. Ворот омежкиного свитера был кокетливо отвёрнут, на белой шее синела знакомая татуировка: №004-РИС-С/4. «Супер», четвёртый номер. Заметный, жгучий омега — на таком лице взгляд сам задерживается. Кожа бледная, контрастными пятнами на ней — чёрные глаза с яркими белками и пухлые алые губы. Пятнышко родинки на щеке — с горошинку. Загляденье. Бернард не заглядывался. Перебирая книги, он приветственно кивнул нам и продолжил начатый до нашего прихода спор: — …вы ещё бальные танцы и этикет в программу включите. Нам фермеры нужны. Строители. Слесари… Старик возразил: — Они должны научиться думать, господин Холлен. Анализировать. А не только выполнять приказы. Не может быть зрелой личности без знания литературы и философии, без понятий об основах логики… — Излишества пока отложим, — раздражённо перебил Бернард, перекладывая книгу из одной стопки в другую. — У нас первая посевная, а опыта ноль! У нас несколько месяцев, чтоб дом восстановить до следующих снегопадов! Им некогда слушать лекции про споры верующих и материалистов! Отброшенная книга бахнула по столу. Чума задолбался, понял я. В тот день, когда я вытащил его из «одиночки», он не выглядел таким усталым и заезженным. Иссушенное донельзя тело и раньше отличало его от прочих альф, теперь он и вовсе превратился в ходячее пособие по изучению мускульной системы. Закатанные рукава рубахи открывали сплошь перевитые жилами руки — аж страшно. Армейский жетон блестел во впадине между грудными мышцами. Щёки темнели трёхдневной щетиной. Они все, кроме разве что красавчика, выглядели усохшими. Серые лица, потрескавшиеся губы, скулы, обтянутые кожей. В бункере для богачей этой зимой гостил — может, и не голод, но жёсткая диета. За спиной Бернарда, на деревянной школьной доске в белых разводах, виднелся накорябанный мелом нумерованный список. Какие-то записи были перечёркнуты, какие-то — нет: 1. Безопасность!!!!!!!!!!!!!!! 2. Питание 3. Медицина 4. Секс 5. Личное пространство 6. Финансы 7. Образование 8. Досуг Последней шла какая-то: 9. Невидимая интервенция — Сейчас нет времени у них, господин Холлен. — Сильный голос старика остался прежним. — Боюсь, потом не будет времени у меня. Бернард сочувственно покосился на его трясущуюся башку. Тут и медиком быть не надо, и так видно: дед долго не протянет, в нём душа на соплях держится. — Расскажите всё «суперу», — прохрипел Бернард уже спокойно, будто извиняясь за резкость. — Любому. Вот, Чету, например. — Он кивнул на красавчика, деликатно отодвигая его шаловливую ногу. — Потом, когда будет время, «супер» научит остальных. Значит, Чет. Четвёрочка — Чет. Правильно, на фига морочиться с именем. Не звать же всех Риссами… Не сейчас, «очень дерьмово», пожалуйста. Я отдамся тебе, когда буду один. Молчавший до этого Мыш заговорил робко, глядя в стол: — Если позволите, господин Холлен… Возможно, вам трудно понять… Разумеется, это не ваша вина… — Опять виновато либидо? — устало вздохнул Бернард, перекладывая очередную книгу. — Простите, но именно такой вывод напрашивается, — осмелел Мыш. — Иначе почему некоторые вещи из всей коммуны понятны только мне и господину Салигеру? Философия — это не текст, который можно прочитать и запомнить. Здесь необходим дискуссионный подход. Ведь задача не столько в том, чтобы поднять уровень эрудиции… — В сраку засунь свой подход! — оборвал его Халлар. Ого. Они серьёзно что-то не поделили. Бернард заступился за Мыша: — Господин Тэннэм! Мы с вами договорились! — Его дрянная жизнь держится только на моём уважении к тебе, — отрезал Халлар. — Но какого хрена импотент учит тебя, как воспитывать моих детей? Импотент? Я уставился на Мыша, который, надменно поджав губы, хмурился под взглядом Халлара. Коммун! Живой, сидит с нами за столом и принимает участие в наших делах. Бета! Халлара пробуравили зелёные лазеры. — Думаю, хорошо, что у нас есть возможность узнать другое мнение, — примирительно сказал Бернард. — Кого-то более компетентного в некоторых вопросах, чем мы. — И ничего, что в процессе на голову срут? — Халлар не унимался. — Он только что назвал тебя сексозависимым придурком. — Что вы! — проблеял Мыш. — Я всего лишь озвучил своё заключение. Не ставя целью кого-то оскорбить. — Ну коне-е-ечно! — Халлар откинулся на стуле. — Слушай, ты, обделённый. Я в свои тринадцать лет вовсю родителям помогал вести гимнастику для младших групп. Потому что есть такое понятие: «надо». И моим детям надо уметь взрывчатку готовить из того, что продают в «Хозтоварах». А не забивать мозги дурью, чем пейзаж от натюрморта отличается. — Только мы всё-таки попробуем без взрывчатки, — нахмурился Бернард. — Разумеется. — Халлар саркастически развёл руками. — Как скажешь. — Альфы… — вздохнул Мыш. Явно читалось недосказанное: убогие, мол, что с них взять. С ехидной миной к нему повернулся красавчик. — Бросьте, товарищ Кройт. Это попахивает навязчивой идеей. Как только вы в чём-то с нами не согласны, у вас одно объяснение: половой инстинкт угнетает интеллект. Разницу в образовании и образе жизни вы почему-то не учитываете. Поверьте, в методичках, по которым вас учили, сильно преувеличили. О девяноста процентах наших мыслей, о наших приоритетах… Глупости. Чет и разговаривал ярко. Ласкающий голос пробирал до нутра. Уверенно говорил, чётко, с выразительными паузами, будто заранее отрепетировал. Как диктор на радио. Мыш оттянул кривую улыбку. — Здесь я на каждом шагу встречаю подтверждение своей правоты. Лично вас, Чет, я не имею в виду. Ваш талант уникален. Но, наверно, даже вы испытывали бы сложности, если бы в процессе размышлений вас постоянно что-то отвлекало. Увы… я считаю, большинству омег — и особенно альф — некоторые вещи недоступны для понимания, как бы они ни старались. В этом причина их спонтанных непродуманных решений во многих ситуациях. — Опять своё завёл, — недовольно вставил Халлар. Уж не он ли был виновником забинтованных рук коммуна и ссадин на лысой голове? — Давайте конкретнее, товарищ Кройт, — попросил Чет. — Вы здесь пятьдесят третий день. Так приведите реальный пример. Скажите, какое решение Бернарда было продиктовано либидо, а не здравым смыслом и заботой о благе коммуны? Назовите хоть одно. Чума продолжал сосредоточенно перебирать книги, будто не его поступки тут препарируют. Но по лицу видно было — ему льстило, что красавчик за него впрягается. Кому бы не польстило? — Могу назвать… м-м-м… кажется, восемь таких решений, — ухмыльнулся Мыш. — Точно, восемь. Посудите сами. Господин Холлен принял на себя ответственность за эту коммуну. Каждый взрослый и ребёнок полагается на него. Притом коммуна находится в очень сложном положении. В любой момент может возникнуть опасная ситуация, и потребуется срочно на неё отреагировать. В таких условиях ни один староста коммуны — нашей коммуны, для бет — не позволил бы себе на двое суток запереться за дверью с табличкой «Не беспокоить». Бернард покачал головой и вернулся к страницам. Оправдываться он не собирался. Мыш победно глянул на молчащего Чета: — Туше? Красавчик задумался. Неужто не хватало информации для возражений? — Боюсь, вы ошибаетесь, мой друг, — вмешался дед. Коммун — «мой друг», кхарнэ! — Это тоже здравый смысл и забота об общем благе. Тот, кто взял на себя ответственность, просто обязан поддерживать своё здоровье и психику. Неужели ваши старосты на посту без отпусков? Не едят, не спят? Опасно как раз работать без перерывов. В сложный момент на нужное решение может не хватить сил. — Староста не пойдёт в отпуск, когда коммуне грозит опасность! — настаивал Мыш. Халлар не выдержал: — Вы что, не въезжаете? Блёклая вошь над нами глумится! У него, видать, нехило свербит от зависти. Иначе с какого перепуга у него только и разговоров, что про член? — Господин Тэннэм! — от возгласа Бернарда веяло прямо-таки космическим холодом. Халлар замялся. Глянул в потолок, почесал ухо. Наконец, не выдержал пресса и поднял руки, сдаваясь. — Хал, правда. Не начинай опять… — Красавчик премило сморщил точёный нос. Тот нисколечко не растаял. — Для тебя — Халлар, малыш. Одна вязка не делает альфу и омегу настолько близкими. Чет поднял ровные брови: — Что ж ты там не протестовал? — За пределами ложа я не позволяю на мне ездить. Красавчик невозмутимо пожал плечами и отвернулся к Бернарду. Мол, больно нужен ты, грубиян, у меня сам великий Чума в процессе охмурения. Отложив последнюю книгу, Бернард подвинул к Чету высокую стопку: — Забирай. Пока это всё. Красавчик скучающе скривил губы, проводя пальцем по корешкам: — «Конструктивные системы зданий», «Принципы проектирования и типизация». Ох, Берни, — он вздохнул. — Звучит ещё хуже, чем «Севооборот на подзолистых почвах». — Когда я предлагал развлекательное чтиво? — «Берни» наконец удостоил его взглядом. — Морт с Клейном поют в один голос, что без спеца по капстроительству мы рискуем разрушить несущие стены. — Дом рухнет? — посерьёзнел Чет. — Хорошо, если не привалит никого. — Понял. — Красавчик спрыгнул со стола и поднял увесистую стопку — штук десять томов, толстых. — Дай пару дней, будет тебе спец… На ночь приходить или… — Сегодня я в лазарете. — А-а-а… — Чет посмурнел. — Ну, привет ему. Вы ещё помещаетесь на одной койке с его животом? Халлар оборвал наглость: — Полегче, дружок. Ты об Абире говоришь. Судя по скорченной мине, наглец нисколько не раскаивался. Избаловали вконец. Ну, а фигли: красивый, талантливый. — Иди, Чет, — Бернард вежливо спровадил его. — Спасибо за помощь. Прижимая стопку к животу, красавчик проплыл к выходу, обдав меня сладким ароматом. Мёд, травы — что-то такое, приторно-манящее, как ядовитый цветок. Неправильное, чужое, поднимающее во мне новый приступ притихшей было тоски. Я нуждался в том, родном запахе, густом и пряном, безумно нуждался, до задушенного скулежа, до зубовного скрежета. Никогда больше, кхарнэ, целую вечность… — Господин Холлен, что касается обучения, — заикнулся Мыш, продолжая таращиться в стол. — Если к тому моменту, когда у детей появится свободное время, господин Салигер будет… м-м-м… плохо себя чувствовать… вы могли бы воспользоваться помощью другого педагога. Вам удалось наладить сотрудничество со мной, значит, удастся и с другими бетами. История знает примеры тысячелетий подобного сотрудничества. Бернард устало потёр лоб. — Останется найти тех, кто не забыл историю. Реальную историю. Или… возможно, вы сами захотите помочь? Вы бы точно справились. Вот так. Чума без стеснения признавал интеллектуальное превосходство беты. Даже Халлара заставлял признать, хоть и безуспешно. — Я готов пойти вам навстречу, но… — Мыш улыбнулся, будто извиняясь. — Вы же понимаете… Вам тоже придётся пойти навстречу. Немного… измениться. Для вас это может быть сложно. Прежде всего, перестаньте учить детей, что раз и навсегда мир поделён на врагов и друзей. Иначе учитель-бета не сможет заслужить среди них авторитет. И прекратите говорить им, что способность к размножению даёт какие-то преимущества. В нашем мире социальные преимущества заслуживаются, а не даются изначально. — Не трынди, — скривился Халлар. — Хошь сказать, детей Холлена вместо полицейской академии пошлют кирпичи класть? Бернард хмуро тронул шею, где синело несмываемое №045-РИС-ВА/3. Сколько же офицериков наклепали из его «биоматериала» за семнадцать лет? — Выпускная категория — не приговор на всю жизнь. — Мыш заговорил тише: Халлара он боялся. Заметно, явно бздел, я через весь стол чуял. — Она носит рекомендательный характер. Указывает направление для наилучшего раскрытия потенциала ребёнка, чтобы потом взрослый мог принести максимальную пользу обществу. Но на любом месте придётся начинать с низов. Исключений не делается ни для кого, изначально все равны. Ваши дети должны быть готовы к этому. Конечно, если вы действительно собираетесь заявить Федерации о своих мирных намерениях. Бернард утомлённо откинулся в кресле. — Кхарнэ! — вздохнул. — Опять вернулись к тому же… Мы с вами не равны. И никогда не будем равны! Именно из-за способности к размножению. Альфа физически не может работать как семеро бет. Если, конечно, речь идёт о чём-то сложнее поднятия грузов. Но содержать семью альфа должен. И троих, и пятерых, и семерых. Воспитывать и уделять им время в ущерб саморазвитию. В отличие от свободных бет. Если, как вы говорите, уравнять возможности и отменить преимущества, через десяток поколений все вымрут. Альфа не заведёт семью, которую не сможет прокормить. Омеги прекратят рожать много детей. И всё, хана. Поэтому для альф, омег и бет всегда будут разные условия труда и разные уровни оплаты. В этом социальная справедливость! — Вы снова это делаете, — обвиняюще заявил Мыш; зелёное пламя прекратило жечь его, переметнувшись на потолок. — Да, вот это… Старик кашлянул, привлекая внимание: — Разумеется, вы правы, господин Холлен. Но проблема в том, что подобные идеи вряд ли встретят широкую поддержку у современных бет. Привыкшим к равенству трудно будет принять, что есть кто-то… равнее. Сложно будет убедить их поступиться правами. Найдётся немало недовольных. А вы сами говорили — невозможно счастливое общество без счастливых бет. — Верно! — подхватил ободрённый Мыш. — Вы игнорируете очевидное. Наше общество самодостаточно — без семей с детьми, вообще без альф и омег. — Мне очевидно обратное! — Бернард выпрямился в кресле: слова Мыша задели за больное. — Оно не может быть самодостаточно. До тех пор, пока не научитесь саморепродукции — во-первых. И до тех пор, пока среди бет не начнут появляться хотя бы один на миллион такие, как Сорро. Гении с личностными качествами альфы. Да, размножаться в пробирках вы теоретически можете научиться. Но воспроизвести ещё хотя бы одного Сорро — это вряд ли! Мыш пожал плечами — ему вообще, наверно, возражать Бернарду сродни подвигу — бекнул неуверенно: — Если вы о лидерских качествах, то староста любой коммуны… — …выполняет инструкции! — хрипел закусивший удила Чума. — Чтобы шагнуть от них влево или вправо, нужно чуть больше, чем просто воображение. В подавляющем большинстве бет нет достаточного уровня внутренней свободы. Как бы вы ни доказывали обратное. От природы нет! Вы даже законы нарушаете по заранее прописанным схемам! Сорро сделал то, чего за тысячелетия не мог сделать ни единый бета. Шагнул в сторону и заставил шагнуть остальных. Создал новую инструкцию. — И на её основе возник жизнеспособный мир! — Мыш завёлся тоже. — Я не оправдываю жестокость по отношению к вам, но если взять в целом организацию деятельности… Разве плохо следовать инструкциям? Семнадцать лет мы процветаем! Бернард сидел в другом конце зала, не орал и слюнями не брызгал, но от его сдержанного гнева захотелось сползти под стол. — На стрельбе в спину вы процветаете! На предательстве, на костях! Что это за счастливый мир, где невиновных держат в клетках? Вас заставили наплевать на мораль и совесть! Стать бездушными убийцами и этим гордиться! И это ваше светлое будущее? Оно держится на привычке бет доверять тому, кто объявил себя главным. На лжи держится. Вам, товарищ Кройт, до встречи с нами не приходило в голову, что у вас в идеальном государстве что-то не так! Как думаете, почему вы это только сейчас поняли? Дед Салигер цокнул, предостерегающе поднял палец: — Господин Холлен, кажется, вы увлеклись. Не горячитесь. Так вот оно что! Только теперь до меня дошло! Старый компьютерный колдун, с которого уже песок сыпался, продолжал вытворять свои фокусы! Живой коммун в нашем клане. Коммун снисходительно предлагает помощь «гнусным подонкам с яйцами». Да, он слегка скован в общении. Но не юлит, не жополизствует в страхе рассердить «зверей» и быть разорванным на куски чьим-то членом. Разве в нашей реальности такое возможно? Ага, хрен там. А в той реальности, в которой дед Салигер и покойный Хит два года продержали в своей норе бету-минетчика в коротких шортиках — возможно? Вполне… Значит, до встречи с нами мышиному товарищу Кройту и в голову не приходило, что в его государстве что-то не так… Ну дед, ну голова! Мыш покосился на Бернарда с какой-то — я бы сказал — жалостью: — Понимаю, вам очень сложно это признать. И неприятно. Но вы преувеличиваете важность твёрдой альфьей руки для функционирования общества. Может, на заре цивилизации и была необходимость в правителях, склонных к риску и насильственным преобразованиям. Но теперь в мировой истории есть пример прогресса и благоденствия без необходимости постоянно против кого-то бороться. Наше общество связано единой целью — это равенство и качественное развитие, а не вечная экспансия. Семнадцать лет без войн! Вы можете себе представить, чтобы при альфах… Коммун замолк, почуяв неладное. Бернард не пучил глаза, не скалил зубы злобно — он постукивал пальцем по пыльной обложке, глядя куда-то поверх меня. Но пришло чувство, будто в зале для совещаний сгустилось электричество: ещё чуть — и зелёные молнии начнут жечь тут всё к хренам собачьим. Наверно, что-то похожее чуют звери перед природной катастрофой. Со злым Бернардом хотелось не спорить, от него хотелось спасаться. Мыш оспаривал то, что для Бернарда было святым. — Равенство будет, когда я смогу пройти по вашему Саарду и не получу пулю в лоб от первого же полицейского, — прохрипел Бернард. — Когда нас перестанут называть террористами. А вам не будет грозить расстрел за то, что вы предложили помощь в обучении наших детей. Но до тех пор это тирания. Вас обязали ненавидеть, и попробуйте не подчинитесь. Поэтому, когда вы хвалите этот ваш мир, я начинаю закипать! Палец пристукнул обложку чуть сильнее, коммун вздрогнул. — И знаете, что? — продолжил Бернард. — Пусть мой интеллект не так развит, как ваш. Но я хорошо знаю бет, а ещё лучше знаю альф. Хотите, скажу, чем закончится великое противостояние? Возвратом к началу. Не при нашей жизни, но всё вернётся на свои места. Ваше якобы самодостаточное общество — это песочный замок. Как только уйдёт Сорро — а он не вечен — вы станете стадом без пастуха… Да, кто-то вынужден будет принять эту роль и вымучивать из себя не свойственные своей натуре действия. Но удержать правду в кувшине другой бета не сможет. Нет других настолько сильных, амбициозных и смелых, как Сорро. Правда полезет наружу. Таких здравомыслящих, как вы, товарищ Кройт, будет становиться больше и больше. И наконец коммунское общество будет вынуждено признать, что инструкция Сорро насквозь гнилая. Лживая, аморальная и вопиюще несправедливая. Беты поймут это, осознают, что натворили, и вернут нам право на жизнь. Остальное сделает природа. Мы не станем требовать ни репараций, ни возмездия. Не станем бороться за власть. Вы добровольно отдадите её тем, чья сила характера позволит тащить её на себе и не ломаться. — Альфам, — смиренно кивнул Мыш. — Альфам. Таков порядок вещей в нашем общем мире. И поверьте, альфы не позволят стереть из учебников истории ваш «период процветания», как это сделали вы с памятью о нас. Пройдут тысячи лет, а беты будут вспоминать правление Сорро со стыдом и раскаянием. Бернард умолк. В гудящей лампами тишине над залом для совещаний зависла так и не разразившаяся гроза. — Понимаю, это сложно признать. — Халлар издевательски глянул на Мыша. — И неприятно. Со скрежетом отодвинув стул, Мыш поднялся. Встал перед столом, сцепив пальцы в замок, как ученик, отвечающий урок строгому Керису. — Ох, господин Холлен, — промямлил он. — Я за эти годы забыл, какими… э-э-э… сложными могут быть альфы. Вы знаете, как я уважаю вас за принципиальность. Ваша настойчивость восхищает. Но в то же время пугает. Когда вы говорите, то кажется, что вы ни в коем случае не можете быть неправы. Но здесь-то и опасность. Да, вы можете заставить поверить во что угодно меня, господина Салигера, любого в этой коммуне с помощью вашей… не знаю — харизмы, ораторского таланта или ещё чего-то… как делаете это постоянно, даже не замечаете. Вы можете любого здесь прогнуть под себя. Но вы не настолько сильны, чтобы прогнуть под себя реальность. Простите… Опустив глаза, Мыш зашаркал к выходу. Притормозил перед стулом, где сидел Халлар. Тот скривился презрительно: — Не ссы. Пальцем не трону. Тебя не учили, что такое слово альфы?.. А, ну да, это было в том же учебнике, где про порядочность. А вы пожгли их все. Мыш промолчал. Бочком протиснувшись между стеной и Халларом, прошмыгнул мимо меня. За ним захлопнулась дверь. Значит, вот так просто коммун ходит по вилле, где живут мои дети… Бернард растерянно повернулся к деду: — Я что — кого-то прогнул? Под непонятки закосил. Вряд ли в клане остался хоть один непрогнутый. Как там коммунский Эскулап говорил? Прирождённый доминант, десятая доля процента в популяции. Это вам не жук начхал. — Бета, — отмахнулся дед. — Его даже старшенький господина Тэннэма прогнёт. Халлар буркнул: — Заки не старшенький. Он второй. Все трое оглянулись на меня, будто вспомнив о моём присутствии. О том, что убийца старшенького сидит с ними за одним столом. Старый Салигер смотрел с сочувствием. Грызло ли «очень дерьмово» его древнюю душу спустя пятьдесят лет? По крайней мере, эти укусы дед испытал на себе. А вот от Бернарда исходило то же осуждение, что и от большинства встреченных днём омег. Я должен был хотя бы смутиться под его обвиняющим взглядом. Но, похоже, во мне сломался тот орган, который отвечал за эмоции. Крякнул от перенапряжения. Я чувствовал только, как притихшее «очень дерьмово» точит зубы, готовясь впиться в то живое, что во мне осталось. Из его хватки не вырваться, только терпеть, мечтая сдохнуть — какое уж там смущение или сожаление. И это как посмотреть. Может, я Арону ещё и услугу оказал. Ему не придётся кувыркаться в этом дерьме, которое называют жизнью. Да и остальным разве плохо? Будь Арон здесь, Бернард не зачеркнул бы на своей доске «секс» как решённую в клане проблему. — А вы, господин Тэннэм… — спохватился Салигер, прервав томительное молчание. — В самом деле, сколько можно? Оставьте в покое этот несчастный опытный образец! Халлар ответил не ему, а Бернарду: — Я терплю его здесь. Большего от меня не проси, Холлен. Манит тебя братание с импотентами — вперёд. Но без меня. И дед, и Бернард глянули на него… будто виновато. «Без меня»? То есть как это? Халлар не собирался со всеми в сладкую сказку, где мир-любовь-дружба? Но с кем он пойдёт воевать, если его — бывший его — клан дружно пляшет под дудку Бернарда? Я очень многое пропустил. — Вы настолько в нём уверены? — я, наконец, подал осипший от молчания голос. — Товарищ Кройт? — Скрюченный дрожащий палец деда указал на дверь. — Он жизнь отдаст за любого из нас. Я настроил лояльность на максимум. Я понимающе кивнул. Угадал, значит. Дедова компьютерная замудрень в действии. Стал бы бета ни с того ни с сего чуть не в любви Бернарду признаваться? — А если он приятелям захочет рассказать, какие мы тут хорошие? — поинтересовался я. Покачав головой, Бернард полез в нагрудный карман рубашки и вытащил чёрную хрень размером со спичечный коробок, похожую на пульт управления от автосигналки. — Поводок. — Он показал мне хрень. — Мортон собрал. — Товарищ Кройт добровольно надел браслет на ногу, — пояснил Салигер. — Чтобы доказать, что он на нашей стороне. Чтобы мы не беспокоились. Радиус действия — километр. Он до забора вокруг имения не дойдёт. Как только удалится на большее расстояние, в браслет будет подан электронный импульс. — Приятного мало, — добавил Бернард, и я вспомнил нашу первую встречу в изоляторе, когда электрическая пытка сбила его с ног. Риссу тогда оставалось жить неделю… — Дарайн… даже не знаю. — Хмурый Бернард словно сомневался, стоит ли говорить. — В общем, хорошо, что ты, наконец… «Стал вменяемым» — хотел он сказать. Не пускающим слюни пузырями, или чем я там занимался семь месяцев. Прежним стал. Можно больше не кормить с ложечки. Только я не прежний. — Не надо было останавливать их, когда меня хотели на вилы, — проскрипел я. Ответил Халлар: — Мы не можем позволить себе разбрасываться ресурсами. Я — ресурс, значит. Кхарнэ, конечно, ресурс. Дорогой притом. Столько лет меня Халлар пестовал, не выбрасывать же теперь коту под хвост. Но, кажется, зря он старался. Сейчас я как никогда был близок к тому, чтобы выброситься коту под хвост сам. — Дело, значит, такое… — Халлар откинулся на стуле, сложив руки на груди. — О программе господина Салигера ты помнишь. В последние месяцы он ещё над ней поработал. Вот эта безликая гнида, что тут умничал, с первого сеанса возлюбил нас так, что готов в дёсны целовать. Простил нам похищение, согласился не покидать виллу, сколько потребуется. Хлам из комнат наравне с омегами разгребает. А всего-то минут десять смотрел этот фильм с программной начинкой. Ну, и потом каждый день ещё по сеансу. Он уже третий поделка, который переметнулся на нашу сторону, так что это не случайность. Программа работает. — Там ещё двое ходят? — спросил я. Халлар проворчал: — Первые два отходились. Холлен взял с меня слово больше не убивать подопытных. Решил себе штат советников расширить. А то господин Салигер всё в делах. Кто бы сомневался. Свободный от предубеждений Бернард запросто мог пользоваться советами «более компетентного» коммуна. И пофиг, что у того яиц нет, зато «эрудиция» на высоте. — Может, он притворяется добреньким, чтоб не убили? — предположил я. — Мы такое не исключали, но… — Дед покачал головой. — Пять дней назад Марик и Сайдар заперлись в сеннике и пожар устроили. Товарищ Кройт в огонь бросился детей вытаскивать. Все целы, альфы успели вовремя. Вытащили и его, и детей. Они сами не выползли бы, дыму наглотались. Товарищ Кройт мог пройти мимо или позвать на помощь. Но он рисковал собой ради детей, не раздумывая. Если и притворяется, то как-то очень самоотверженно. Вот куда делись брови коммуна. Вот что за бинты на его руках и ссадины на лысой башке… — Он хотел спасти моих сыновей? — я обратился к Халлару, которого даже такая самоотвержденность Мыша не убедила. — Под тряпкой на его руке наколка добровольческой дивизии, — злобно ответил Халлар. — Если б сдох в том сеннике, можно было бы считать, что расплатился. Но чёртовы крысы не дали ему сдохнуть. Были вещи, которые Халлар не мог простить. Старик заговорил: — Благодаря товарищу Кройту и его предшественникам, мы проверили эффективность программы. И теперь господин Холлен считает, что мы готовы её использовать. — Не то чтобы готовы, — прохрипел Бернард. — Но следующего шанса четыре года ждать. Я обещал омегам из РИС, что вернусь за ними. Пора выполнять обещание, хоть частями. Пару сотен новых жильцов коммуна выдержит. Думаю, пора ещё разок заставить этого левиафана разжать челюсти. — Вернуться в РИС… — вздохнул я. В тюрьму, взрастившую моего милого. Туда, где бесконечные стерильно-зеркальные коридоры помнили его шаги… Какая мне разница, куда идти или ехать? Коту под хвост хоть немедленно. — На этот раз нам не дадут уйти через канализацию, — сказал Бернард. — После вашего нападения полиция приняла меры, чтобы такого больше не случилось. Охрана усилена, любые ходы снизу на территорию перекрыты. У нас только один путь — через город. Программа господина Салигера должна помочь. — Это сработает, — кивнул дед. — В Саарде поделок — девяносто процентов населения. Подверженных воздействию программы. В полиции и охранных структурах — все сто процентов. Туда не берут живорождённых, это мы выяснили наверняка. Если девяносто процентов города превратятся в товарищей Кройтов, остальные — живорождённые — не смогут нам помешать. Можно будет хоть всех пленных РИС вывозить, перед нами ещё и ковровые дорожки выстелют. — Так уж и выстелют? — не поверил я. Халлар странно переглянулся с дедом, улыбнулся недобро: — Ты бы не сомневался, Дарайн, если бы слышал, как эти коммунские уроды сокрушаются о своём участии в зачистке. Про этого, последнего, я думал, что не выдюжит груза вины, на ремне своём повесится. Холлен убедил его пожить. Для нас. — Понял. — Я не стал спорить. Раз Бернард уверен, что это возможно, значит, это возможно. — И как мы покажем заражённый фильм всему городу? Его же должны увидеть все девяносто процентов? — Из телецентра и покажем, — Халлар пожал плечами. — Проберёмся вдвоём, ты и я, укроемся на территории. А в нужное время тихонько вырубим всех и запустим свой ролик в эфир. Подробности расскажу. Если согласишься. — Зайдём и вырубим… Да ещё вдвоём. Очередная авантюра. Самое то. В предыдущей я потерял половину себя. Оставшаяся половина мне на хрен не сдалась. — Постараемся без убийств, — подчеркнул Бернард. Халлар фыркнул: — Заладил… пацифист. Я же обещал, что больше не выпущу по коммунам ни единой пули! Вырубим парализатором, Дарайн. У нас свой эксперт по химоружию. Из «суперов», назвали его Лив. Холлен решил завязать с убийствами, и мы поняли, что без парализатора не обойтись. Лив изучил всё, что мы нашли на эту тему. Потом — пара визитов на химсклады, и теперь… В общем, технически мы оснащены. Халлар выглядел честным, как младенец. Ни единой пули по коммунам обещал… Бернард не знал его так хорошо, как я. Халлар не мог отказаться от мести. Это для него всё равно что отказаться от самого себя, от смысла жизни. Зачеркнуть память о Мио… Дал слово не стрелять — значит, будет душить. — Сколько длится этот наш ролик? — уточнил я. — Нам его сутки крутить надо, чтобы все увидели? Дед довольно улыбнулся: — Ролик длится чуть больше десяти минут. Но ни одну передачу коммуны не будут смотреть так единодушно, как эту. Потому что программу я добавил не в какие-нибудь агроновости. Десятого марта в прямом эфире должны передавать речь президента во время церемонии инаугурации. На этот раз трансляция из саардского телецентра будет… с неожиданным эффектом. — О как. Халлар ехидно прищурился: — Угадай, кто позавчера победил на «честных» выборах? — Я осторожно расспросил двух предыдущих подопытных и товарища Кройта, — продолжал дед. — Все трое говорят одно и то же. Вступление президента в должность — всегда большой праздник. Трудящиеся выходят на площади, церемонию транслируют на больших экранах. Даже в круглосуточно работающих учреждениях, таких, как РИС, приостанавливают работу. Большинство сотрудников бежит к телевизорам, чтобы быть свидетелями судьбоносного события. Ни единая передача не собирает столько зрителей, как речь Сорро. Это наш шанс. Следующие выборы только через четыре года. — Беты даже подмены не заметят, — Халлар хмыкнул. — Господин Салигер взял запись церемонии восьмилетней давности. Ублюдок каждый раз чешет одни и те же лозунги, только ширина залысин меняется. Дед кивнул: — Эффект особенно сильный в первые часы после просмотра. В течение трёх суток сходит на нет. Через полчаса после показа ролика ещё одна группа начнёт штурм РИС. — Бескровный штурм, — подчеркнул Бернард. — Эту группу поведу я. Никто не знает Институт лучше. Получается, клан давно подготовился к этому. Придумали план, разработали кино-оружие и парализатор — это не одна неделя работы. Ждали только, когда пройдут выборы, и почему-то… меня. Халлар говорил, что беспокоился, успею ли я очнуться к нужному времени. Зачем ему именно я? Я подытожил: — Короче, заходим, всех вырубаем, включаем ролик. И потом уходим через центральные ворота по ковровой дорожке? Бернард хмуро опустил взгляд. Дед смущённо потёр кнопку управления на подлокотнике инвалидного кресла. Вот и подвох пожаловал. — Не совсем, Дарайн, — ответил Халлар. — Телецентр — стратегический объект, он охраняется. Когда охрана почует неладное, они нажмут тревожную кнопку. Наряд полиции приедет по вызову в течение пяти минут. Два экипажа, двенадцать бойцов. Они не увидят наш ролик. А когда прибудут на место и поймут, что в здании чужие, сразу вызовут подмогу. Тех, кто будет на дежурстве и, скорее всего, тоже не увидит наш ролик. Так что войти в телецентр мы с тобой сможем. Но вот выйти… Он покачал головой. Где-то глубоко, на дне синей бездны его глаз, мелькнуло ликование. Кхарнэ! Халлар не собирался с остальными в сказочный мир, где Бернард будет заставлять всех любить бет. Халлар собрался слинять! — Но… как же… клан? — не мог поверить я. — Дети? Омеги? — Дарайн… — Халлар улыбнулся грустно. — Они больше не подростки с одним ржавым ПЛ на десятерых. У нас есть медики, инженеры, учитель. Есть и повара, и строители, и эти… как их? Хакеры компьютерные. — Ещё маникюрщик, флорист и дизайнер одежды для собак, — добавил дед. Халлар закивал: — В Хасте наше финансовое отделение. Ты бы знал, как лихо Наиль научился облигациями спекулировать на электронных торгах! Я в этом ни бельмеса не смыслю, но Тилан от своего ученика в восторге. А ещё у нас «суперы», им доступно любое знание, какое только беты придумают! Понимаешь? Этому клану больше не нужен старейшина. Их не надо учить жизни. Им нужен вождь. И он у них тоже есть. Почуявший свободу Халлар сиял. Сбросил с хребта ненужную ему ответственность за клан, больше не тащил её на себе, рискуя сломаться под грузом. Вызволение двух сотен омег лишь достойный повод. Наш Халлар, наш общий отец, собрался плюнуть на всё и отдаться неумолимому «очень дерьмово», которое толкало его под коммунские пули. Он хотел умереть. — Мы не требуем, чтобы ты пошёл туда, Дарайн. — Повеяло холодом: я чуял, что «вождь Берни» кривит душой, на самом деле он считал, что для меня сдохнуть ради жизни других будет лучшим искуплением. — Если откажешься, никто не будет осуждать тебя за это. Ощутимое тяжёлое «но» зависло в воздухе. Халлар не уболтал бы Бернарда выхаживать меня семь месяцев, если бы не был уверен, что я соглашусь. Халлар тоже знал меня слишком хорошо. Я трусливый слабак, и когда выбор стоит между жизнью в постоянной боли и небытием… — Не отвечай прямо сейчас, — Халлар остановил меня, когда я уже открыл рот. — Подумай. Время ещё есть. Подумай как следует. А потом найди меня и скажи, что решил… Иди, Дарайн, подумай. Иди, иди. Он отпускал меня теперь, после того, как весь день опекал, чтоб я не сиганул с крыши в отчаянии и не расшмякался об асфальт. Он дал мне надежду на скорое избавление и мог быть спокоен. В самом деле — зачем об асфальт, если можно с пользой? В дверях я оглянулся на старого Салигера. Голова его тряслась беспрерывно, будто на мелкой пружине. Дед сам требовал сказать, всё ездил ко мне, выспрашивал. Хотя, если честно, мне просто захотелось поделиться болью. — Его подвесили за руки и отрезали причиндалы, — сказал я ему. — Он кричал, пока не истёк кровью. Дед умел желтеть в одно мгновение — внезапно, будто на него опрокинули ведро тусклой краски. Боли после делёжки меньше не стало.

***

Куда тут было идти? По коридору мимо меня бородатые альфы тащили вглубь бункера ящики с пивом. Видно, у «некусайки» появился солидный конкурент, пиво-то подешевле будет. Идущий навстречу альфам незнакомый омега на ходу убеждал в чём-то грустного Анхеля: — …тебе ничего писать не придётся! Нужна только твоя внешность. Я был известен, меня могут узнать. Вступишь в ассоциацию журналистов и устроишься на удалённую должность в «Биншаардский вестник». Съездишь и подашь два заявления — всё! Писать статьи будем мы с Альмором. Бернард согласен, что пора просачивать в прессу идею возврата наших прав… Анхель угрюмо отвернулся, вдавился в собеседника, лишь бы не коснуться меня плечом в узком коридоре. «Они не простят»… В большом зале с камином и мозаичными стенами на кожаном диване сидели двое, оттуда же слышалось детское кряхтенье. Я узнал Гая — по торчащей из-за спинки дивана голове: у кого ещё дома причёска как на вылазке, показушная — волосок к волоску лежит? Вторая голова принадлежала Кайси, его голос я тоже узнал: — Он мой шестой ребёнок! Думаешь, я не знаю, как должны выглядеть ножки? Они всегда такие. Ступня ещё не сформировалась. Какое, на фиг, плоскостопие в три месяца? — Всё равно Абиру покажи, — волновался Гай. — Пока он не родил. Заслышав мои шаги, оба обернулись. Гай подскочил с дивана с младенцем на руках, замотанным в пелёнки. Заколебался, пряча взгляд. Ещё не решил, догадался я. Гай так и не понял, присоединится ли к тем, кто мечтает меня на вилы, или почти двадцать лет дружбы чего-то стоят. Как и я, откладывал неприятное на самое дальнее «потом», и вот дооткладывался до того, что теперь оставалось лишь несколько секунд на решение… — Здоро́во. Победила дружба. — Угу… — проскрипел я. — Вот, познакомься, — он с гордостью кивнул на шевелящиеся пелёнки. — Игнис. Мой старшенький. Сдвинув брови, Кайси отобрал омежку у Гая и, не взглянув на меня, молча зашагал по исшарканному паркету вон из зала. Кайси не испытывал сомнений, как относиться к изгою. Окончательно решивший Гай остановил бы Кайси, который грубо прервал моё знакомство со старшеньким. Но Гай его не остановил. Стоял и неловко молчал, не зная, куда деть руки. Что ж, и на том спасибо. Стопэ. Почему сын Кайси — старшенький? Первым, кто забеременел от Гая, был Зейн. Они повязались в тот самый день, когда мы привезли Рисса… потом, «очень дерьмово», не сейчас, прошу тебя …привезли спящего малыша в Гриард. Значит… — Как остальные дети? — поинтересовался я. Надо же хоть что-то сказать. — Растут оба. Нормально. Оба. Вроде от Гая были беременны четверо. — А… сын Зейна? Он покачал головой. Не повезло. Первенец Гая тоже родился бетой. — Халлар его?.. Это должен был сделать я как координатор, как старший в группе. Которой больше нет. — В хастинский детдом подбросили, — ответил Гай. — Бернард слышать не хочет об убийствах бет. — Так он жив? — Думаю, да, — Гай грустно усмехнулся. — Может, пойдёт в опры и меня же прикончит… Прикончит, конечно. С удовольствием. Да ещё Игниса с остальными братьями. Коммуны быстро научат ненавидеть сексозависимых, которые его высрали и отнесли чужим дядькам. Кувыркнули всё с ног на голову. Бернард, Бернард. Если он скажет им жрать говно, все дружно достанут ложки. — Готовы? — Гай спохватился, увидев кого-то за моей спиной. Одетый в шерстяное пальто, в дверях зала стоял Зейн. Медные кудряшки выглядывали из-под шапки с помпоном. Со мной он здороваться не собирался. Ясно. Тоже вилы. — Мне надо ехать, — сообщил мне, извиняясь, Гай. — Зейна и Линаса в Анду отвезу. Они на вечерние подготовительные курсы ездят, в июне поступать попробуют. Там филиал Саардского универа, заочный факультет… этот… как его… — Социологии, — буркнул Зейн, наматывая шарф. — Точно. Господин Салигер их всю зиму натаскивает. Они с Бернардом решили, что нам нужны дипломированные чуваки, чтоб вели какие-то официальные исследования. Ну, про то, что без альф и омег никуда. В общем, не рублю я в этом. Отвезти-привезти могу. Повязать — всегда пожалуйста… Ладно, бывай, Дарайн. Он не пожал руку, не хлопнул по плечу. Гаю хотелось избавиться от меня как можно скорее. Будто моя тоска заразна. Бесцельное блуждание по лабиринту бункерных коридоров привело меня в холл с колоннами. Отсюда лестница вела наверх, в заброшенную библиотеку. В тусклом свете лампы я споткнулся о разбросанную детскую обувь. Метров за десять от меня, у дальней стены холла, покрытой какими-то надписями, стоял, знакомо вжав голову в плечи, чокнутый Нильс. Столик рядом с ним был заставлен яркими банками. Оттопырив пальцы, Нильс махал кистью, малюя чью-то голову краской прямо на стене. Двинутый художник в своей стихии? — Папка? Сынок ахнул неверяще, вышел из-за набитого шмотками аквариума, запахивая на груди вязаную кофточку. Вытянулся — не узнать, похудел, светлые прядки отросли — уже на плечи ложились. Глазищи — лазурь. Шесть годиков, скоро альф с ума сводить начнёт. Я присел на корточки. — Вайлин. Какой ты стал! — Пап?.. Это ты? Верный мой. Единственный, кто ждал моего возвращения не ради того, чтобы использовать меня в своих целях. А просто ради меня. Жаль, сынок. Но это уже не я. — Вайлин, прости. Я потерял твоего куклёнка. Я всё потерял. — Ничего, пап, — отмахнулся он, шмыгнув носом. — Я уже большой с ними играть. От него уже омегой пахло, по-детски нежно, но узнаваемо. Я помнил, что когда-то замирал от счастья, целуя эту пушистую макушку. Когда ещё мог чувствовать. А сейчас просто видел хрупкого ребёнка с моими глазами, который ждал от меня чего-то, чего я уже не мог дать. — Ты скоро умрёшь, да, пап? — спросил он серьёзно. — Халлар сказал, ты захочешь к Риссу. Что тебе только с Риссом будет хорошо. Свёрнутое в груди чудовище ужалило внезапно и яростно. С полминуты вдохнуть не мог, отворачивая морду, чтобы не напугать Вайлина. Вряд ли я выгляжу вменяемым, когда «очень дерьмово» грызёт сердце. — Пап, я согласен, если так надо. — Дышать, просто дышать. — Я хочу, чтобы тебе было хорошо. Халлар сказал, по-другому не получится. — Иди сюда, малявка. — Я деревянно обнял сынка — так непривычно, что живое сопит близко. — Халлар попросил тебя сказать мне это, да? — Ага. — В шею дохнуло теплом. — Сказал, тебе надо знать, что я хочу тебе добра. Конечно, я бы хотел, чтобы ты остался. Но раз по-другому не получится… Ох, Халлар. «Иди, Дарайн, подумай». А сам мне уже дорожку выстлал до самого Саарда. Могилы на заднем дворе, скрытая до поры метка, которой больше нет, экскурсия по вилле, где мои близкие под надёжным крылом «вождя Берни». И вот Вайлин теперь — контрольный выстрел в ошмётки моей души… Хотя нет, не разрешение Вайлина пойти и сдохнуть было контрольным. Там, за колоннами, в дальнем конце холла, слышалось мелодичное: На речке, на речке, на том бережо-о-очке Моет омеженька белые но-о-ожки... Под нелепое пение чокнутого Нильса стена холла, кажется, уже не первую неделю покрывалась красочными картинами. Белозубыми улыбками скалились с неё писанные мелкими мазками Раван и Шел — как живые. Я помнил такую фотку: лет по тринадцать нам было, мы тогда грабанули дальнобоя и случайно добыли наш первый фотоаппарат; Керис снимал весь клан. Рядом смотрел искоса Арби, бывший координатор второй группы. Сам ошибся — сам исправил: остался прикрывать отход своих, когда за ними увязалась шакалья погоня. Прикрыл. Собой. Здесь же улыбался со стены вечно молодой Сокол, тоже с фотки срисованный. Нильс не растерял таланта в коммунских клетках. Точно таким я Сокола и помнил. Надпись белым внизу: «Погиб в **74». Чуть выше Сокола задумался о чём-то Родерик, который сбежал из клетки лишь для того, чтобы умереть свободным. «Вечная память» — сложными фигурными буквами гласила надпись поверх портретов. Как я раньше не заметил? Под мелодичное бормотание из-под кисти Нильса возникало очередное лицо — вихры светлые, просинь глаз, вечно глупая ухмылка. Арона писали с позапрошлогодней фотки, тогда он ещё умел улыбаться. «Годы жизни 60 — 75». Эх, малёк. Неудачная шутка Отца-Альфы. Небесный мудак всё просто устроил: хочешь похерить жизнь альфы — отними у него возможность любить. Если там, за облаками, взаправду кто-то есть, я ему под ноги плюну… — А Рисс?.. — спросил я. — Как же Рисс? — Ты что, пап? — удивился Вайлин; холодная ладошка уцепилась за мой палец. — Предателя — на памятник? Это малыш-то предатель? Да он жизни своей не жалел! Загвоздка в том, что верен он был одному Тару. Который даже не оглянулся на него в благодарность за спасение. — Все говорят, что ты тоже предатель, — доложил Вайлин. — А я — деть предателя. И Шани, и Сайдар, и Притт, и Марик, и остальные… Все нас дразнят. Ну и пусть дразнятся, да, пап? Ну предатель и предатель. Вот ещё. Об этом я не подумал. Что злость на меня коснётся моих детей, и их начнут травить. — Поэтому ты здесь один? — понял я. — Поэтому с остальными не играешь? — Я с Шани играю, — сынок поспешил успокоить меня. — А Притт — с Сайдаром и Мариком. Ну, и с маленькими иногда. Вайлин изо всех сил старался делать вид, что всё нормально. Козявочка моя, не хотел меня расстраивать. Однажды в клане травили покойного Арби. Давно, за попытку изнасилования. Перемкнуло его, поначалу с самоконтролем вообще туго. Крил не пострадал ни капли, но всё равно Халлару нажаловался. И началось: игнор, презрение, пинки. Вторая группа ещё как-то держались за своего, остальные же только фыркали, встречая Арби в переходах. Несколько месяцев эта катавасия длилась. До того дня, когда вторая группа вернулась с вылазки без координатора. Крил громче всех рыдал. А теперь Арби смотрит на них с картины на стене. Подвигу — вечная память, дерьму всякому, которое с каждым могло случиться — вечное забвение. — Ничего, сынок. — Как же всё-таки странно было обнимать кого-то живого. — Подразнят и забудут. Я постараюсь всё исправить. Да, убийство это не какая-то попытка изнасилования, и не с каждым могло такое случиться. Но и спасение четверых альф из второй группы не сравнить со спасением двух сотен омег, которых Бернард готов принять в свои объятия. Если бы Вайлин не сказал о травле, Халлару стоило бы научить его сказать. Контрольный выстрел. Бдыщ-щ. Коммуну «Надежда» укрывало чёрное небо с проблесками звёзд. «Как за занавеской», говорил Рисс. Он боялся неба, но ему пришлось туда уйти. Иней скользил под ногами, искрился в свете вечерних фонарей, которыми был утыкан весь двор вокруг виллы. Голоса из полуразобранного флигеля я услышал издалека: Халлар знакомым тоном отдавал команды. Там жужжали дрели и пилы, стучали молотки. Я скрипнул дверью флигеля и вошёл в тепло, заполненное светом ламп и ароматом опилок. Несколько альф — из крыс, вероятно — собирали посреди флигеля какую-то конструкцию из фанеры и досок. Помост, на нём — резные ширмы, сиденья, посерёдке трибуна вроде. Халлар оторвал взгляд от детали на токарном станке. — А! Заходи, заходи. Я обошёл конструкцию, пробираясь через обрезки досок, куски пенопласта и обрывки проводов, что валялись под ногами. — Всё, — сказал Халлару. — Подумал. Выключив станок, он раскрутил тиски и вытащил фигурную деталь сложной формы. — Угу, — кивнул, придирчиво разглядывая деталь. — Тогда становись за станок. А мы с Шатуном ступени собирать начнём. Он даже не поинтересовался, до чего я в итоге додумался. Будто это неважно. — Что строите? — спросил я, указывая на кипящую за спиной работу. Халлар поднял с пола шуруповёрт, включил на секунду, проверяя. — Декорации для съёмок передачи «Самый умный», — ответил мне. — Наша подставная артель подрядилась изготовить их по эскизам и доставить в саардский телецентр к следующему вторнику. Вот как. Здесь уже вовсю готовились к атаке, не дожидаясь моего решения. Халлару не нужно было произнесённое вслух «да». Он знал меня лучше, чем я сам. — Надо выточить двести сорок штук таких, — Халлар положил мне в ладонь ещё тёплую деталь, похожую то ли на модель космического корабля, то ли на миниатюрный снаряд гранатомёта, полый внутри. — Говорят, телевизионщики на приёмке дотошные, каждый гвоздик пересчитывают. — Кто говорит? — Прикормыш Холлена, поделка Кройт. Он над ними начальником был. В телецентре работал, по хозчасти. Так что шевели булками и не косячь, Дарайн. Нам проблем при сдаче заказа не нужно. Разминая шею, он зашагал вокруг помоста со своим шуруповёртом. Я посмотрел на стоящий у станка ящик железных болванок и засучил рукава. Халлар сказал «надо», значит, надо.